Белоснежная чистота

      «Белоснежная чистота…»       «Кто ты?..»       Кто-то будто намеренно лишил её цвета, добавив лишь нежность фиалок в невинный взгляд. Теперь она двигалась по пространству, то и дело исчезая и возникая, то ближе, то дальше, как прекрасный призрак.       «…Алиса»       Имя её распускается цветами на губах тех, кто произносит его. Пышными и почему-то омерзительно горькими; нарочито окрашенными в алый — что совершенно ей не шёл — белыми розами.       Те почему-то больно давили шипами на лёгкие исключительно его.       Когда столь разрушительное чувство пустило в нём свои гнилые корни? Зарксис Брейк с силой опрокинул с круглого изящного столика стакан с водой. Влетев в стену, он вдребезги разбился и вода безобразными каплями начала стекать по стене к полу, образуя прозрачную лужу. Кровавый бинт, как досадная неизменность, на левой половине лица раздражает. Под ним смердело кровью и зудело так, что юноша снова не устоял. Та мерзко зияющая дыра, полная кровяных сгустков и корочек, больше не видела. Не была способна даже спроецировать на стенке века образы любимых, так внезапно исчезнувших по его вине. Все до единого они исчезли и больше не могли ни улыбаться, ни трепать его по волосам, ни цепляться маленькими ручками за тёмные подолы плаща.       Да и не важно это уже.       Теперь у него было новое имя, новая жизнь и новая семья, которую он поклялся защищать, но вот только те воспоминания всё равно никуда не делись. Ничего никуда не делось. И грех его вместе с цветами её имени давили на органы, что стали уже под их разрушительной силой кровавым месивом с лёгким ароматом роз. Всё, что ему оставалось — выхаркивать последствия своего обещания на мраморный пол особняка Рейнсвортов и надеяться прожить как можно дольше.       Это тело должно жить! Должно двигаться ради её желания.       «Воля Бездны… Алиса… Алиса!»       Юноша в бреду зовёт её по ночам и мечтает увидеть ещё раз красивые белые волосы, ещё раз почувствовать ледяной холод проклятой кожи, одним глазком увидеть чудной танец под кровавым дождём среди обезображенных кукол и вспоротых медведей. Он ненавидит её, правда ненавидит, но что плохого в том, чтобы желать ту, что хотелось удавить?       Кевин сходит с ума. Он явно сходит с ума. Ведь Воля Бездны — эта ужасающая даже его девица — была сущим дьяволом. Она так просто выдрала его левый глаз без всяких сожалений. Так просто утянула его на самое дно норы, а потом ещё и выплюнула обратно, заставив двигаться.       Брейк размышляет об этом по вечерам, выпивая за какой-то жалкий час целую бутылку подаренного бренди под взором луны. Ему с его луженой глоткой опьянение не грозит, а поэтому вторая бутылка идёт в ход почти сразу. В глубине души он надеется напиться в стельку и забыть хотя бы на миг всё то, что мучает его сердце долгие годы.       Он всегда винил Волю в своих несчастьях, но на самом деле, она лишь из эгоистичных детских намерений забрала у него глаз. Всё остальное он отнял у себя сам. В тот самый момент, когда испил крови Цепи и стал нелегальным контрактором. В тот момент что-то навсегда стало для него недоступно далёким.       Брейк встал напротив зеркала и, расстегнув рубашку, с отвращением посмотрел на метку незаконного контракта. С этим несмываемым клеймом его Безумный Шляпник никогда не уживётся, пока не выгрызет всё бездновское из Зарксиса с корнем. Однако, если это исчезнет, то и Брейк уже не сможет жить.       А поэтому надо бороться, чтобы прожить как можно дольше. И тогда, в конце концов, он обязательно избавит её от страданий.       Брейк не верит, но молит бога о том, чтобы белый образ выморить из своей изувеченной памяти. Помнить не желает её насмешливый голос и мягкие черты. И в ту же минуту мнёт подушку, мечтая ещё раз почувствовать её ладони на щеках.       Нет, Зарксису плевать на ту, кого зовут здесь Волей Бездны, но вот Кевину… Кевину всё не спится по ночам. В мягкой постели на шёлковых подушках любимый слуга Рейнсвортов чувствует, как белые локоны щекочут нос, но когда он открывает глаза, это не более, чем наваждение.       «Ты исполнишь?.. Исполнишь моё желание?»       — Да… — шепчет Кевин, обнимая напуганную белую Алису за тонкие дрожащие плечи. Он прижимает её к груди и чувствует, как его перепачканную в крови рубашку пропитывают горячие слёзы малышки. Она так невинна в его снах. Так бела и непорочно чиста. Такая же реальная, как снег, падающий на его грешную голову во время игр с маленькой Шерон.       С годами он всё больше сходит с ума, кажется. С его уст не сходит улыбка шута, его руки высоко вздымаются в белых рукавах и сыплют конфетами, как из рога изобилия. Он разменивает выгоду легко и просто, называя это «дружбой». Он больше не грустит и не отталкивает людей. Его удел — тонкие колкие шутки и забота о своей белёсой шкурке в первую очередь. Мальчик оформился в мужчину, и Воле это нравится.       — Кевин… Ты забыл о своём обещании? — спрашивает вдруг белоснежная Алиса, надавливая на его кровоточащие раны подушечками пальцев, и Зарксис снимает маску шутовства.       В поломанном ящике с игрушками как всегда холодно и одиноко. Всё вокруг такое реальное, такое вялотекущее, только вот игрушки больше не нудят и кота этого нет нигде. Лишь они вдвоём сидят на полу, оперевшись на старый потёртый комод.       Незрелым юношей он смотрит на её макушку, не в силах пошевелиться, пока она гладит его по плечам и ластится, словно кошка. Брейк не понимает до конца, что с ним: ему просто не хочется отталкивать её или он не может, потому что конечности резко одеревенели, а сам он стал похож больше на деревянного болванчика, чем на человека?       Так она похожа внешне на Кровавого Кролика, у которого напрочь отсутствует то неподдельное изящество и кротость Воли Бездны. Кто из них настоящая Алиса? Ему хочется верить, что Воля. С ней он никогда не станет тем Шляпником, которого все привыкли знать, с ней он не сядет за стол для чаепитий и не съест пирожное на двоих. Она редко, но всё ещё является ему во снах; ковыряет языком незаживающие раны и смеётся так звонко и мило, будто это само собой разумеющееся.       У него явно проблемы с головой.       — Алиса… — шепчет он, хмурится, хрипло стонет, превозмогая пощипывающую боль. Ему больно. Очень больно.       Её имя — белые розы на устах, что так небрежно выкрашены в красный цвет.       Белая Алиса, как и кровоухая, любит кусаться и делать странные вульгарные вещицы. В этом две совершенно невоспитанные леди как никогда схожи.       — Ответь на вопрос.       — Нет. Конечно же нет… — шепчет Кевин, устало сдаваясь во власть той, кем все вокруг мечтали обладать. — Я помню о своём, агх! — он отрывисто выдыхает, стоит белой Алисе провести по языком свежей ране на руке. — Обещании.       Ни на секунду он не забывал о её дерзкой просьбе быть уничтоженной раз и навсегда. Всю жизнь крутил в голове тихий голос в звуках разрушения её маленьких покоев.       — Вот как, — в её голосе слышится радостная улыбка. Юноша не видит её бледного лица. Не хочет. Не может. Он уже другой, он не Кевин, убивший столько людей. У него другая личность, иной характер. Он изменился ради неё.       Зарксис стал хорошим, чтобы иметь возможность приблизиться к тому, что так необходимо.       Наступает тишина, лишь звук его живого сердца напоминает о том, что он ещё жив. Алиса, устроившись у него на груди, слушает внимательно, вдумчиво.       — Ты такой тёплый…       — Ты заберёшь его? — вдруг спрашивает юноша, опуская взор единственного глаза к ней. — Заберёшь мой правый глаз?       Воля смотрит на него с недоумением через белоснежные ресницы, а потом прыскает и прикрывает рот рукой. Уже во всю смеётся. Зарксису на секунду становится жутко. Так не по себе. Непредсказуемая Воля Бездны снова заставляет его содрогнуться.       — Ни к чему…       Она хватается за его рубашку пальчиками и приподнимается, будто бы совсем без сил. Их лица ровняются, фиалковые глаза смотрят на него с такой нежностью и трепетом, что хочется расплакаться. Любой, должно быть, растает, если на него посмотрят с такой надеждой и… Любовью?       Лицом к лицу становится тяжело дышать. Её белые ресницы вот-вот коснуться его. Алиса невинна, чиста, как снег, а ещё до ужаса пугающая и всё равно вызывает потаённое желание ею завладеть, хотя бы на мгновение коснуться этих обескровленных губ своими.       — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня…       Алиса… Белоснежная чистота. Такая непорочная и эгоистичная. Разве такой человек способен любить? И всё же кого-то она любит, ведь в тот день она так отчаянно ждала.       Под трель птиц невидимая сила потянула его обратно в реальность. Всё рассыпалось песком, как если бы он выпустил Безумного Шляпника, пожелав уничтожить окружающую реальность. Мир кривых зеркал и поломанных кукол ему уже почему-то совсем не хочется покидать. И всё же он делает усилие, чтобы выбраться из темноты.       Зарксис резко просыпается и тяжело дышит. Бездна, что снилась ему так ярко и красочно, сменилась солнечным утром мира людей. Всё это было лишь сном, порождением больной фантазии и воспоминаний.       Нет… Бездна теперь навечно его часть. Он необратимо поддался разрушительному влиянию. Она уже очень давно проникла в него. Зарксис обречён видеть эти сны, что Безумный Шляпник так мечтал поглотить, уничтожив в теле своего контрактора и какую-то неприкосновенную часть человеческого.       Острый приступ кашля пронзает лёгкие и алые капли марают белое постельное. Мужчина чертыхается и недовольно хмурится. Осточертел ему уже кровавый кашель, осточертело и это обещание.       Когда всё успело так сплестись? За эти мысли Брейк хватается за голову от резкой боли.       Больно. Как же больно!       — Брейк? — голос госпожи заставляет его дёрнуться. Как долго она здесь находится? Что вообще тут делает?       — Госпожа, я… — Зарксис не успевает оправдаться, руки Шерон смыкаются на его шеи и кажется она вот-вот заплачет. — Я снова потерял сознание?       Да, кажется, он вспоминает, что произошло. Очередная схватка с цепями… Снова он перестарался. Опять заставил свою леди волноваться.       — Это лишь сон, — шепчет девушка тихо, поглаживая его по спине. — Что бы тебе не снилось, это больше не потревожит тебя наяву.       Что-то недоступно далёкое становится ещё дальше.       Зарксис улыбается, зная, что кошмар этот никогда уже его не оставит, но госпоже об этом знать не обязательно.