Неспокойная ночь

Слова вырвались без его ведома, неконтролируемо — первый знак того, что он начал терять способность рассуждать разумно, что это теперь происходит и с ним, без предчувствия и желания, вопреки воле. Мысль лишь успела мелькнуть в сознании, что опасность близко, а страх уже начал свое медленное шествие по жилам и венам, охлаждая кровь. Саша сам не понял, как и зачем сказал это вслух. Можно было ведь просто привычно попрощаться: нежно чмокнуть Январину в щеку, кивнуть, пожать руку Ярославу, а потом сразу сесть в машину. И побыстрее уехать, стараясь снизить градус зашкаливающих эмоций в громкой агрессивной музыке и быстрой езде по вечерней Москве. Можно было, но он так не поступил. Вместо этого, оказавшись на парковке почти в одно время, и, да, конечно, их машины с Баярунасом абсолютно случайно были поставлены недалеко друг от друга, Казьмин задержался ненадолго рядом с режиссерами, помогая уместить на заднем сидении все цветы и подарки. Кирилл тоже должен был ехать с ними, но в последний момент кто-то из его знакомых внезапно оказался рядом и забрал его. И это тоже сразу как-то насторожило немного: с Гордеевым было поспокойнее, он будто служил неким таким отражателем для невидимых, но все сильнее и сильнее ощутимых темных энергий, что странным образом скапливались вокруг Ярослава, тянулись к нему невесомыми лентами. Или он к ним, неясно пока. Но после этого спектакля не раз такое чувство возникало: знаем, плавали и проходили, не страшно. Почти. И ладно бы, Саша просто помог, по-дружески, не признаваясь самому себе, что не хочет так быстро расставаться — об истинных причинах он пока старался не думать, так как уже почувствовал рядом темную, совсем странную энергию, словно в зеркале отразившуюся на лице Ярослава, все еще не до конца освободившегося от Рейстлина; так нет же, еще и вслух всем присутствующим зачем-то сообщил, что ночует сегодня, внезапно, один в квартире. Мол, все решили остаться за городом еще на денек. Словно кто-то его за язык тянул. Ведь не хотел он особо распространяться, не в его правилах. Да и к чему эта информация сейчас его друзьям? Но слова вылетели, покинули его рот словно без его ведома. И да, на этом он тоже не остановился, продолжая рассуждать вслух и замечая, как все сильнее будто бы темнеет взгляд Ярослава. — Отлично, нормально хоть высплюсь, а то завтра Диббук с одиннадцати уже. И до самого вечера опять. Ярик, ты не забыл? Саша опасливо покосился на друга. Тот стоял рядом, почти с ног до головы, кажется, окруженный чем-то мрачным и невидимым, что отражалось в его огромных глазах, оставляло отпечатки на коже, слегка ерошило непослушные волосы — хотя ветра, как такового, Саша не ощущал. В руках был неизменный посох, пусть и подаренный ради шутки, но Казьмин готов был поклясться, что не сошел с ума и пару раз заметил вспышки света в наконечнике. Профдеформация? — Не забыл, Саш. Забудешь тут, когда до премьеры меньше месяца. Ну что, мы поехали? Дашуль? Ярослав вроде бы говорил все правильно и даже почти не запинался, только вот голос его был насквозь весь будто бы пропитан чем-то иным: странным, оставшимся после спектакля, интонационно ему не принадлежащим. Это был, одновременно, и его голос, и не его. А с лица так и не сходили тени Рейстлина, хотя все трещинки и руны исчезли еще в гримерке. Но это — обычный грим на коже, а сейчас же виделось что-то совсем иное — невидимые тени, на уровне ощущений, от которых бежали мурашки. И Саша очень хорошо их помнил, и сразу узнал. Только сегодня было гораздо ярче, сильнее. По-настоящему магическая и удивительная роль для Баярунаса. Никого настолько мощно она не захватывала в свои сети, никто не погружался в нее так глубоко, буквально под кожу пропуская и разрешая опутывать внутренности, как Ярослав, буквально сливаясь с ней и душой, и телом. И это пугало. До сих пор. И сегодня не исключение. Саша просто не мог отвести от него взгляда, как зачарованный, но уже понимал, что что-то сегодня точно по-другому. Да, логично, постановка теперь тоже ведь другая, теперь Ярика почти полностью, а значит, и эффект изменился. Только, вот в какую сторону? И чего ждать? Продолжать просто наблюдать за ним или уже начинать бояться и искать телефоны служб спасения? Но Даша будто бы ничего не замечает. Тени ее, как будто бы, не видят, они скользят по ее лицу и растворяются, не могут завладеть ей и не пытаются. Но Саша их видит и чувствует буквально кожей, невольно вздрагивает и моргает, стараясь прогнать. Но они здесь, как воздух, которым все дышат. Даша привычно достает телефон, начинает там что-то писать или искать, и просит, вскользь, чтобы Ярик немного подождал. Ярик? А есть ли еще здесь Ярик? Осталось ли от него что-то, кроме тела? Но тот ее слышит даже, покорно щурится, кивает сам себе и не задает вопросов; только глубоко дышит и смотрит в сторону, вцепившись до побелевших костяшек в посох. Но взгляд все еще не его, ни на чем не фокусируется, уходит просто в пространство. Черный чертов маг здесь, с ними, чтоб его. И это хреново. Очень. Но Саша не станет этого показывать: привычно спрячет истинные чувства, как уже делал ни один раз. — Эй, Ярик? Але, Казьмин вызывает Баярунаса, прием. Но Ярик даже не посмотрел на него. Все так же стоял, опираясь на подаренный посох, горбился, становясь еще более жалким, все больше похожим на него, и смотрел в одну точку. Вот тебе и премьера в роли Рейстлина, мать его. И ведь казалось же, что ничего не предвещало. В гримерке они после спектакля даже шутили, пока избавлялись от париков и грима. А потом Баярунас напялил на служебке капюшон от кофты и вновь будто бы «перевоплотился». Саши тогда не было рядом, но ведь Даша стояла недалеко. Неужели не поняла и не почувствовала? Невозможно ведь не видеть и не ощущать эти тени. Вместе с ними приходит и липкий холодный страх. И то самое чувство безысходности от непонимания, что же со всем этим делать и как, главное, прекратить, не навредив. — Дашуль, — Саша неловко тронул подругу за локоть, слегка разворачивая к себе. — Кажется, там полный… — Я все вижу, Саш. А у меня дома сестра с Зоськой, ждет нас, чтобы потусить. А я сомневаюсь. — Но так ведь пройдет сейчас, отпустит его. Ведь и раньше было. Хотя, я не думал, что сегодня тоже случится. Ты говорила с ним накануне? — Сашечка, дружочек, а давай ты его себе заберешь сегодня, а? Пожалуйста. Все равно у вас утром опять репетиция, вместе и поедете. А я буду спокойна. И выдохну. Теперь и с Дашей, явно, что-то начало происходить. Ее большие голубые глаза словно стали еще светлее, загорелись тем самым светом, что с неведомой силой отталкивал и отражал тени, не давая им проникнуть внутрь и лечь на кожу. И смотрела она так открыто и уверенно, словно знала заранее и наверняка, что не должна сегодня больше находиться рядом с тенями, завладевшими Ярославом. И не поможет она ему. Не в ее это силах. Хотя Саша, на мгновение, увидел в ней эту силу, но быстро понял, что не в этот раз. Рано. Но попытаться все-таки стоило. — Так разве рядом с тобой ему не быстрее полегчает? И с собакой его любимой. — Саш? Даша подняла голову и так внимательно посмотрела в глаза, мол, Казьмин, ты что, правда так думаешь, и усмехнулась, что спорить расхотелось. Да и знал он уже наверняка, предвидел, что именно ему сегодня справляться и бороться с тенями. Немного уверенности придало легкое и даже нежное поглаживание по плечу. — Все будет хорошо, Саш, я уверена, ты справишься. Только ты и можешь ему помочь. Все, я вызываю такси, забирай его. — А он точно поедет за мной? Я не переживаю за его умение водить в любом состоянии, нет. Он поедет, думаешь? — А оставить машину — не вариант? — Полную цветов и здесь? Думаю, он не захочет. Хотя, завтра же опять сюда ехать вам, да? Пока они тихо перешептывались, Ярослав, кажется, начал немного приходить в себя — тени теперь большей частью просто вились вокруг него, лишь слегка задевая лицо, но по-прежнему не задавал никаких вопросов и не мешал разговору. Светящийся фиолетовым наконечник посоха интересовал его гораздо больше. И на темной почти пустой парковке это выглядело чересчур пугающе. Саша сглотнул, сдерживаясь, чтобы не выдать свой медленно ползущий по венам страх и вновь взглянул на Дашу. Та была все так же недоступна для теней, молча кивнула и даже слегка улыбнулась. Вот ведь удивительная девушка. Казьмин подошел к Ярославу, уверенно, насколько смог изобразить, опустил руку ему на плечо, заставляя поднять на себя глаза, и тоже неловко растянул губы в улыбке. — Ярик, а давай ко мне сейчас, а? Все равно завтра утром опять на Диббук. А ты сто лет у меня не был. И тут, глянь какое совпадение, в твою такую важную премьеру я дома один остался. Хочешь, посидим немного, отметим? А хочешь, сразу спать ляжешь, так как устал. А Дашу сестра ждет дома. — Даш? Удивительно, но Ярослав вновь не стал задавать никаких вопросов. Просто несколько раз моргнул и судорожно облизал пересохшие губы. Тени немного всколыхнулись, продолжая ласкать и виться лентами вокруг, а взгляд на мгновение посветлел. Но всего лишь на мгновение. — Да, давай, Ярик. Увидимся завтра вечером. Езжай сегодня к Саше. Даша тоже подошла и легко коснулась едва заметно дрожащей рукой до гладкой щеки Баярунаса, успокаивая то ли его, а то ли себя. Тени по-прежнему не интересовались ей, но никуда не исчезали. — Ну ладно, поеду к Казьмину тогда. Надеюсь, у него хватит ведер, чтобы и наши цветы не умерли. — Хватит, не беспокойся. И ведь всегда же есть ванна, помнишь? — В которой у тебя сплошные свечи… — Ага, именно, сплошные. Поехали уже, холодно. Саша привычно вложил в голос кучу сарказма — может, это поможет как-то вывести друга из пугающего состояния, но Баярунас только кивнул и покорно пошел к машине, опираясь на посох. — Пипец, Даш. Он как кукла. Как манекен или робот с программой. Охренеть как страшно. Такой глубины погружения в Рейстлина, кажется, еще не было. Я не припомню. И все хуже и хуже становится. — А как раньше было? Ну, как ты его выводил из этого? При мне таких ярких перемен тоже никогда не происходило. — Да раньше ж как-то…мы же…тоже так сильно он не менялся. А я просто действовал интуитивно, как чувствовал. Я его очень хорошо…чувствовал. — Ясно, Саш. Ничего, не переживай. — Вот я и думаю, что сейчас спектакль больше с тобой связан, чем со мной. Может, зря ты его со мной отправляешь, а? — Езжайте. Я уверена, что с тобой все равно правильнее. Скоро все пройдет. А мое такси через пару минут прибудет. — Я тебе напишу, как он это, того, на землю вернется. — Хорошо. Пока, Саш. И не переживай ты так. Всю дорогу Казьмина не покидало странное предчувствие: что-то все равно не так. Да, он отчетливо видел машину Баярунаса, следовавшую за ним, но никак не мог успокоиться. И как назло, ехать еще так долго — чертово «Вдохновение» на другом конце Москвы. Чтобы хоть как-то себя успокоить, Саша выключил музыку и набрал номер Ярика, поставил на громкую связь. — Эй, ты там как? — Не понимаю. Голос совсем какой-то отстраненный, будто не живой. Такой не сыграешь специально, пусть Баярунас и стал прекрасным актером за столь короткое время. — Ярослав, ты понимаешь, что сейчас делаешь? — Еду за тобой, Саш. Черт, ведь и не поспоришь же. — Да. Верно. Едешь. Мы едем ко мне, Ярик. — Хорошо. — Ты без музыки? — Не хочу. Устал. — Хах, ну да, я тоже, понимаю. А я тебя не напрягаю? — Не понимаю. — Ладно, проехали. Я оставлю вызов. Ладно? Пока не приедем. — Хорошо. Пиздец. Просто вообще никаких других слов не найти сейчас. И Саша, почти не задумываясь, увеличил скорость. Быстрее домой. Спать. И чтобы этот кошмар поскорее закончился. И Баярунас сказал бы ему что-нибудь поперек, вместо страшного и холодного «хорошо». Но дома стало все еще намного хуже. Пока Казьмин почти бездумно расставлял свои и чужие букеты по вазам и ведрам, Ярослав сел на диван в гостиной, не выпуская из рук подаренный посох и не снимая капюшона кофты, и замер статуей, пугающей и мрачно-красивой. Смотрел в одну точку и не шевелился, только губы немного подрагивали и будто бы что-то изредка шептали. Но Саша не смог долго за ним наблюдать — сначала цветы, жалко же. Но громкий, прямо-таки удушливый кашель из гостиной быстро заставил его отбросить все дела — пресловутая ванна со свечами манила к себе, как никогда. Расслабиться, забыться, отключиться. Ярославу тоже бы не помешало перед сном, но захочет ли? — Ярик, Ярик, что с тобой? Кошмар и не думал заканчиваться. Парня буквально согнуло пополам, а из глаз уже брызнули слезы отчаяния и боли. Но пальцы продолжали упрямо сжимать посох в руке. Саша даже попробовал их разжать, но Ярослав так сильно дернул рукой, вновь закашливаясь, что попыток больше Саша не предпринимал. Господи, ну что же ему сделать, чтобы помочь другу? Казьмин принес воды, тут же заставляя выпить все до капли, приложил к прохладному взмокшему лбу ладонь — жара нет, просто чертов кашель — из ниоткуда, сказал бы посторонний, но Саша очень хорошо понимал, чей это был кашель на самом деле. И в эту секунду захотелось просто заорать и хорошенько встряхнуть Баярунаса. Но тот, наверное, даже бы ничего не почувствовал, решись Казьмин на какие-то действия. Он смог только приобнять друга за плечи, легко погладил по спине и помог лечь на диван. Ярик покорно лег, но посох так и не выпустил. — Эй, ты засыпай тогда, ладно? Тебе не холодно? Могу плед дать. — Мне не холодно. — Ок, ладно. Спокойной ночи, Ярослав. Пожалуйста, возвращайся скорее. Иначе я завтра пойду искать телефоны специалистов. Это уже никуда…это жутко, Ярик. Это страшно. Слышишь? Понимаешь меня? Увидев, как друг покорно закрыл глаза, явно расслабляясь, Саша все-таки смог оставить его одного. Уже в дверях еще раз бросил на него взгляд. Вроде бы обычный Баярунас, лежит на боку с закрытыми глазами. Правда, почему-то в одежде и с чертовым посохом в руках. Но вроде бы, засыпает. Значит, остается надеяться, что утром все будет хорошо. Не может быть иначе. Саша почти сразу рухнул на кровать и даже не заметил, как почти мгновенно отключился, все еще чувствуя и слыша холод и шелест теней вокруг Ярослава. Но успел написать Даше, что все хорошо: они легли спать. Без подробностей. Однако проснулся Казьмин резко, тревожно, словно и не спал вовсе. Но сон обрывками вспоминался, что-то про закулисные коридоры, темноту и холод, бесконечные лестницы то вверх, то вниз. Значит, все-таки уснул. А теперь неизвестно, отчего пробудился и почему сердце так бешено стучит? Прислушался: из гостиной доносились то ли стоны, то ли крики. Блять, нет, пожалуйста, Ярик! Саша буквально ворвался в комнату и сразу бросился к другу. Так и есть, даже в полутьме заметно, что тот весь как-то странно выгнулся, капюшон во сне спал — и теперь легко читались на лице испуг и волнение. И Ярик продолжал постанывать и гнуться, словно ловил сонный паралич. Жуть. — Эй, Ярик, Ярик, проснись. Главное, не разбудить его слишком резко, не напугать звуками и своим волнением в голосе. Саша на автомате включает ночник, чтобы видно было получше — в темноте Ярик точно не скажет ему «спасибо» за столь внезапное пробуждение. — Ну же, давай, руина, просыпайся. Ярик, пожалуйста. Саша все-таки касается его плеча и начинает тихонько трясти, так как на просто голос тот не реагирует. Хреново-то как. Но Баярунас крепко умеет спать, счастливец, редкий кадр, что может выспаться и в ночном поезде. Саша предпринимает еще попытку и, наконец, Ярослав распахивает свои огромные глаза и делает резкий вдох. Пялится молча на Сашку. — Ты как? Проснулся? Что снилось? Глупый вопрос, Саш, очень глупый. Ты уже знаешь на него ответ. Смирись. — Кошмар. Я в Бездне. Остался один. Но она сосет и сосет из меня силы. Убивает. Медленно. — Яр, это просто сон. Хреновый, как ты сам понимаешь, неизбежный после Испытания. — Испытания? — Ну да, последнего. Ты же ведь вернулся? Ярик, это ты? — Даламар, — тихо произносит тот, совсем не меняясь в лице, и вновь натягивает капюшон слегка дрожащими пальцами, ложится вновь на подушку с посохом в руках и закрывает глаза. — Оставь меня. Уходи. Пиздец. Саша чувствует только, как у него холодеет спина и ладони. И в первые секунды хочется вновь заорать, вырвать из красивых рук чертов посох и стукнуть им Баярунаса по голове. А вдруг поможет? Но навредить и покалечить он боится гораздо, гораздо сильнее. И потому, почти не оглядываясь, выходит из комнаты, с трудом сдерживая истерику. Дыши, Казьмин. Дыши, черт возьми. Подожди до утра. Просто подожди до утра, не паникуй. Не ведись. Все равно ты ничего ночью не сделаешь. Пройдет ведь, пройдет. Не может не пройти. Ярослав не псих, не больной, нет. Это просто немножко особенная роль. Немножко безумная и важная. И есть во всем этом магия, с которой они смирились уже очень давно. Приняли, как неотъемлемую часть спектакля и скрыли ото всех. Только они, трое, только им принадлежала эта страшная тайна. Но все пройдет. Так, блин, говорил, Соломон. Дыши, Саша, пожалуйста. Нервно покусывая губы, Казьмин вновь засыпает. Только слышит, как в голове, горле и, кажется, во всем теле, бьется неистово его сердце. Во второй раз стоны были еще громче, еще отчаяннее и жутче: казалось, что Ярик кричал уже не просто от страха, он в агонии и прощался с миром. Еще не отойдя окончательно от своего сна — вновь крутые лестницы в какой-то башне, где пахло сыростью, гнилью, древностью и магией. Никакого логического объяснения, но именно эти слова лучше всего подходили ощущениям. Саша теперь, не раздумывая, сгреб дрожащего Ярика в охапку и прижал к себе, уткнувшись лицом в волосы, прижимаясь губами к прохладному влажному лбу. — Тише, тише, я здесь, все хорошо. Это сон, кошмар всего лишь. Ну же, давай, дыши, дыши, Баярунас. Просыпайся, возвращайся ко мне. — Саш? Саша? Казьмин аж вздрогнул всем телом и уставился, не веря, на друга. Неужели? — Ярик. Это ты? Ты проснулся? Ты вернулся ко мне? Ярик посмотрел прямо и открыто с явным недоумением и легким испугом в светлых заспанных глазах, и Саша поспешил выпустить его из крепких внезапных объятий. Ну в самом деле, схватил его так резко, прижал к себе так крепко. Хорошо, что хоть в футболке спит. Неловко теперь немного. — Саш. Мне такой кошмар снился…опять. Он вернулся. Я боялся, и он вернулся. Как? Зачем? Я не понимаю, Саш. — Рейстлин? Ты был в Бездне, да? — Да. И это еще страшнее было…я один…там…я кричу…никого. Я умираю от одиночества. Я разбудил тебя, да? Черт, прости, Саш. — Поздно…ой. — Да ничего. Действительно, поздно. Надо дальше спать, а то будем разбитыми на репетиции. — Ярик, ты сможешь уснуть? Один? — Саш. А у меня есть выбор? — Боюсь тебя снова оставлять, если честно. Пошли ко мне, а? Кровать же огромная, я дам тебе второе одеяло. — Саша, ты уверен, что этого хочешь? — Да. Я помню, что тебе когда-то помогало мое близкое, ну, присутствие. А если и сейчас поможет? Ты, вообще, можешь его хоть как-то контролировать? — Рейстлина? — Ну да. — Нет, Саш, не могу. Я думал, что он больше и не придет ко мне. Но я жестоко ошибся. — Все. Хватит болтать, пошли спать, Баярунас. Саша стремительно направился в комнату, и Ярик, прихватив подушку, направился за ним. Казьмин быстро улегся на своей половине кровати и демонстративно отвернулся к стенке. — Все, ложись. Я отрубаюсь. В полной тишине прошелестела снимаемая одежда, а потом Саша лишь слегка почувствовал тяжесть на кровати. Ярик расправил одеяло и быстро затих. Надо было сразу вдвоем ложиться, не пришлось бы бегать полночи от стонов и кошмаров. Меньше загоняйся, Саша. В этот раз Саша уснул не сразу. Он лежал с закрытыми глазами и прислушивался к тишине вокруг, к мерному дыханию рядом, так как вскоре Ярослав, уже заснув, повернулся к нему лицом, слегка пододвигаясь. Но глаз Казьмин не открывал, чтобы не спугнуть такой нужный сейчас сон, желательно без сновидений. Ярик пока был тихим, видимо, кошмары отступили. Как и почти четыре года назад. С ума сойти, сколько времени уже прошло с тех пор, как этот спектакль появился в их жизни. А музыка ведь еще раньше. И как много всего поменялось. Но что-то осталось прежним — рядом с Сашей кошмары Баярунаса не мучили. Но проснулся в третий раз Казьмин вновь не по будильнику. Снова приглушенные и прерывистые стоны прорвались сквозь глухоту сна. Глаза распахнулись мгновенно, почти инстинктивно. И сон как рукой сняло. А еще, почему-то, он теперь гораздо лучше видел в темноте. И почувствовал себя как-то по-другому, но пока не было ни времени, ни желания с этим разбираться. Твою же мать, Баярунас, серьезно? Саша тут же зажег ночник и уставился, слегка приподнимаясь, на друга. Тот выглядел совсем хреново. Мало того, что продолжал постанывать — но как-то совсем иначе, если обратить внимание — но Казьмин не стал на этом сосредотачиваться; так еще и весь вновь выгибался, морщился, елозил пятками по простыне, на лбу выступила испарина. Неужели такие сильные кошмары? Вот черт. — Ярик. Ярик, проснись. В этот раз Саша тоже не стал медлить и раздумывать: сразу схватил друга за плечо и потряс. Ярослав был очень горячим и снова весь дрожал, но быстро распахнул глаза. Правда, легче Казьмину не стало, потому что в проеме двери мелькнул фиолетовый свет, а Ярик громко выдохнул и вцепился мертвой хваткой в Сашины плечи и вытаращил потемневшие глаза. Вот это силища с просонья. И что с ним на этот раз? — Ярик, это сон, кошмар. Ты меня слышишь? Ты опять стонал. — Нет, не кошмар. Зачем ты…ты…почему ты остановился? Продолжай, пожалуйста. И Ярика всего снова выгнуло на постели с протяжным стоном, от которого у Саши в мгновение не просто побежали мурашки, но и сладко и знакомо потянуло в паху. И стало еще хуже, когда он в недоумении скользнул взглядом по гибкому податливому телу рядом с собой, такому горячему — да, прикосновение еще горело на руке, так откровенно требующему к себе внимания. Саша застыл, не в силах больше пошевелиться, чувствуя, как его уже окутывает невидимыми липкими сетями желание, исходящее от Ярослава. От Ярослава ли? А того всего потряхивало, он приподнимал бедра, запрокидывал голову, жадно оглаживал свой живот и грудь, задрав футболку. И да, он был возбужден почти до предела, без сомнения. Но это был словно не Ярослав. Даже в те времена, когда они еще вместе спали, тот не часто был таким открытым, только в самые пиковые моменты, когда кровь уже полностью отливала от мозга. До этого он больше принимал ласки, краснел, смущался даже, распаляясь постепенно, боялся своих же сильных чувств. Да, бывало потом, спустя время, когда Ярик брал инициативу на себя. Но там воспоминания все были словно в тумане, потому что в такие моменты Сашу самого накрывало резко и очень быстро. И все же сейчас перед ним на постели был точно другой Ярослав. Этого не просто ничего не смущало: он сам весь, от кончиков пальцев до макушки был огонь и желание; он тихо постанывал и буквально требовал к себе внимания, отдавался и предлагал себя, словно в агонии, нетерпеливо и неистово. — Пожалуйста, продолжай. Я так хочу тебя. Голос был приглушенным, но глубоким, пробирающим насквозь и сжигающим буквально изнутри. И Ярик ловко перехватил Сашу за запястье твердыми горячими пальцами. Саша еще раз глубоко вдохнул, дернулся, реально как от ожога, и не смог вновь оторвать взгляда от Ярика. И почувствовал, что тоже начинает сходить с ума от желания коснуться, ощутить, завладеть. Ведь голос звал именно его — никаких сомнений. И он приблизился к лицу звавшего, одним рывком сорвав с себя футболку. Показалось, что черный шелк волос скользнул по обнаженным плечам. И он откинул их назад, задевая острые уши. И чуть не захлебнулся собственным резким вдохом, уже с трудом прорвавшимся наружу. Сердце тоже стремительно набрало скорость ударов, гоняя разгоряченную кровь, посылая ее теперь исключительно к паху. — Мой учитель, — прозвучало словно не здесь, и Саша накрыл желанное тело собой, потянувшись к искусанным губам. И посмотрел в жадные и зовущие глаза напротив — ужасно красивые и знакомые, с песочными часами вместо зрачков на фоне желтоватых радужек, словно песок уже весь высыпался. И окрасил золотистым и кожу, еще мгновение назад казавшейся мертвенно бледной, а теперь искрящейся легкой бронзой. Поцелуй стал словно наградой и проклятием сразу. Потому что теперь дышать стало еще сложнее, а по всему телу словно электрический разряд прошел. Кожа вспыхнула от касаний тонких пальцев, и Саша еще сильнее впился в горячий влажный рот, желая выпить саму душу, так сладко его зовущую. С каждым новым поцелуем, то глубоким и влажным, то резким и крепким, словно укус, жажда обладать лишь усиливалась, заставляя ласкать податливое тело. Оставшаяся одежда быстро оказалась на полу — это преграда к наслаждению. Они лежали, вцепившись друг в друга, как в личное спасение. Они терзали губы друг друга, сталкиваясь языками и носами; они гладили и царапали нежную кожу, вызывая новые вспышки дрожи, они терлись в изнеможении, желая слиться в единой целое. — Учитель. Мой. Только мой. — Твой. Только твой. Возьми меня. Чуть подрагивающей рукой он еще раз огладил крепкие бедра, поцеловал глубоко и нетерпеливо, и скользнул между ног, заставляя вновь выгибаться под ним и стонать, жадно вскидывать бедра и просить о большем. Так горячо и влажно, и естественная смазка слегка блестит в темноте на плавящейся коже, на подрагивающих пальцах. Он вводит один, потом сразу второй, чувствуя, как его легко принимают и жаждут еще, глубже и сильнее. Он разводит пальцы и кусает распухшие губы, тут же лижет и толкается рукой, и ловит стон в поцелуй. Один и еще один. И вновь хочет смахнуть с лица мешающиеся волосы, но Учитель сам легко отодвигает их носом с щеки, а потом вновь стонет и весь вскидывается на кровати — он явно почувствовал прикосновение внутри остро и ярко. Его член прижимается к животу Ученика — влажно. И тот отпускает дрожащие губы и поцелуями-укусами стекает вниз, слизывает выступившую влагу, и вновь глубже толкается пальцами. И ловит безумный горящий взгляд, песок словно накален до предела и готов вспыхнуть. — Возьми, — шепчут одними губами. Он очень осторожно вынимает пальцы, смотрит на них и смазывает себя, жмурится и старается дышать. Тянет дрожащие руки к желанным губам и сам едва не кончает, когда по ним жадно и горячо проходятся языком, обнимают губами и сосут, смачивая слюной. Хочется вновь целовать и ласкать, но терпеть уже больше нет никаких сил — внутри все полыхает и горит, кажется, что влага закипит и испарится с кожи. Длинные волосы, обрамляющие лицо, мешают, от них еще жарче, но обе руки заняты, чтобы их убрать: одной он уверенно отводит в сторону согнутую ногу Учителя, а другой вновь ласкает и готовит его, не может допустить даже мысли сделать ему больно. Но он чуть крупнее, он все равно жмурится до слез, когда входит и чувствует крепкое сопротивление мышц, слышит сквозь пелену, словно сквозь толщу воды — протяжный хриплый стон, ощущает болезненную хватку пальцев на бедре и чувствует дрожь обоих. Едва не теряет сознание, но царапающие его ногти быстро возвращают — тонкие красные следы пощипывает от пота. — Мой, — он наклоняется к нему, смотрит жадно и упрямо в волшебные глаза и подается бедрами, ловя его дыхание. И двигается вновь, касаясь губами подбородка, щек, спускаясь на тут же подставленную шею. Видит дрожащие стрелки мокрых ресниц и улыбается, когда его обнимают за шею и целуют жадно и горячо. И с каждым новым толчком, с горячим обволакивающим наслаждением реальность уплывает, но все еще мелькает будто бы плавающий в пространстве фиолетовый свет. Удается полностью погрузиться в тело, в мысли, в ощущения, в голос и чувства Учителя, разделить с ним абсолютно все в данный момент. Кажется, что и магия его тоже течет теперь и по его венам, щекочет изнутри, греет и ласкает. И сплетаются в едино не только их тела, но и голоса. И души. И они вместе закономерно близятся к пику наслаждения. Они тонут в глазах друг друга, соприкоснувшись лбами. Они в едином ритме, в едином дыхании, в едином порыве чувств. Они так крепко цепляются, что даже чувствуют боль, но жар тел затопляет все. Они в одно мгновение теряются друг в друге, едва не лишаясь сознания. Вместе ловят остатки наслаждения с крупной дрожью, ощущая ее каждой клеточкой тела. Одновременно закрывают глаза, стараясь выровнять дыхание. И не говоря ни слова, уходят из этой реальности, уступая место глубокому долгожданному сну. В полумраке с задернутыми шторами сложно определить время: еще ночь, уже утро или день вступил в свои права? Саша открыл глаза резко, проснулся сразу, словно по щелчку. Голова была вполне ясная, а вот пошевелиться получилось с трудом: все тело болело, горело, ныло и словно не ему принадлежало. Но воспоминания накрыли с головой так же резко, как пробуждение. Саша неловко прикрылся краем одеяла и окинул кровать взглядом — никого. С опасением и осознанием всего случившегося поднял глаза — Ярослав стоял напротив кровати и буквально прожигал его взглядом. Слава богу, из гостиной ничего не светилось. — Ярик… — очень хрипло и очень жалостливо. Пришлось немного прочистить горло. — Ярослав. В ответ Баярунас вдруг наклонился, поднял с пола трусы, покрутил их в руках, а потом все-таки быстро надел и подошел. — Привет, Саш. Все помнишь? Казьмин по одним его интонациям сразу понял, что тот тоже явно все помнил. Что, наверно, даже лучше — ничего объяснять не придется. Наверное. Саша с трудом вытянул ноющую руку и зажег ночник. Теперь он мог отчетливо видеть Ярослава. Тот зажмурился, глубоко вздохнул и присел на кровать, приглаживая непослушные волосы. В глаза сразу бросились темноватые отметины на его груди, животе и бедрах. И тут же и на Сашиной коже отозвались покалыванием и пощипыванием явные царапины и точно такие же отметины. Пока не думать о них. Ладно. А еще о том, что Ярослав смотрит внимательно, как-то со значением, облизывает губы и щурится. — Все помню. — Отлично, Казьмин. Тогда смело скажу — мы переспали. У меня внизу живота, между ягодиц и на бедрах засохшая сперма. И ни единого следа смазки. Пиздец просто. — Ярослав, а ты как? Ну… — Как я чувствуя себя после секса без смазки, презерватива, сука ты Казьмин, конечно, и в твоих трусах? Да, это твои, Саш. Потому что мои порваны почти в клочья, блин. — Блять. Ярик, но ведь…это не совсем я. Я видел его волосы, длинные и черные, до середины спины. — Саш, ты серьезно? Ты сейчас слышишь себя, вообще? — А ты? Ты ведь просил, умолял меня. Точнее. Не ты. А …он. — Ладно, Казьмин. Я понял. Мне тебе предъявить нечего, да? — Я себя не контролировал. Это пиздец, Ярик. Это просто пиздец. Это все «Последнее испытание» твое виновато. — Но ни в спектакле, ни в книге, боже упаси, Рейстлина Даламар не трахал. А ты меня, определенно, да. — Мне что, извиниться за то, что эта роль…этот гребаный эльф в меня вселился? Не знаю, как, не спрашивай. И не смотри так на меня, Баярунас. Ты сам не лучше. — Хорошо схимичили, Саш, ничего не скажешь. — Так ты в порядке? Ярик, блин, ответь, я волнуюсь. — На удивление, но ты был аккуратным. И предполагаю, что и чертовски нежным, — и тут явно стал заметен румянец сразу о обоих, но Ярик продолжил, чтобы хоть как-то преодолеть неловкость. — Ничего, переживу, что ты трахнул меня спустя столько времени и без презерватива. — Ну какой, блять, презерватив у Даламара, а? И тут вдруг в неловкой тишине раздался громкий смех, заливистый и почти переходящий в истерику. — Все равно ты скотина, Казьмин. Но меня сейчас пугает не это. И вновь они замолчали, уставившись друг на друга. Теперь никаких метаморфоз: серо-голубые и серо-зеленые глаза, давно родные и знакомые. — Ярослав, ты тоже все еще чувствуешь это, да? — И Саша как-то поерзал на постели, сильнее натягивая одеяло. И опустил взгляд, делая вдох. — Чувствую. Все чувствую. И боялся, что и ты тоже. Саш? Ярик чуть придвинулся и ловко подцепил Сашу за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — А ведь тебе завтра Рейстлина играть, а мне — Даламара. А если, ну, опять? — Я завтра быстро уеду домой, ну, не один буду. Премьера же, типа, а она не видела еще, я пригласил… — А…ну да. Правильно. Пусть посмотрит. И Ярик тут же хотел уже было встать с кровати, но Саша ловко поймал его за руку, скользнул большим пальцем по запястью. Пульс явно у Ярослава зашкаливал выше нормы. — Саш, ты чего? — Но ведь ты же сам сказал, что чувствуешь. А до репетиции еще пара часов. Сейчас только восемь. Я на телефоне увидел. — И? И что ты предлагаешь? Саш, но я уже — не он. А ты, ты тоже в своем уме. Вроде. — Но в теле. Ты ведь ощущаешь? — Что кожа у меня все так же горит, а член уже испачкал твои трусы? Да, черт возьми, чувствую. И задницей, прикинь. Смотрю в твои глаза, на твои чертовы губы, Казьмин, и вообще не понимаю, что со мной происходит. Все словно как тогда. когда мы решились. Но все ведь иначе теперь. — Поцелуй меня, Ярослав. — Это плохая идея. Очень плохая. Ты все еще голый и в моей сперме. — Я знаю, это пиздец. Но я не хочу идти дрочить в душ. Не сегодня. Не после того, что было ночью. — Фак, Казьмин. Смазка у тебя хотя бы есть? Казьмин хитро улыбнулся, кивая, и встал с кровати, сверкая голой задницей и спиной. Ярик, конечно же, не стал отворачиваться. Хотя голую Сашкину задницу он уже давно не видел, но не она привлекла сейчас его яростное внимание и заставила закусить губу — почти вся спина была в красных полосах и отметинах. Баярунас невольно бросил взгляд на свои ногти — наверно, очень хорошо, что он больше не наращивает коготочки и не делает маникюр. Сашке и без того, похоже, досталось. Вот это страсть, конечно. Если бы не отметины на собственном теле и гуляющее волнами возбуждение, не ноющая задница и готовая вот-вот воспламениться кожа — он бы ни за что не поверил, что это его рук дело. Хотя, это же был не совсем он. А вот сейчас, сейчас они реально собираются вновь заняться сексом. Серьезно?.. Саша бросил на подушку смазку и пару презервативов и вновь сел рядом. Возбуждение свое Казьмин даже не пытался скрывать. А Ярик не скрывал, что все видит. И все-таки, и все-таки. Неловко. — Саш, а ты уверен? Может, пойдем дрочить в душ по очер… Договорить не позволили мягко накрывшие теплые губы, которые Ярик просто не смог не поцеловать и облизать в ответ. Но Саша приобнял его очень осторожно, просто положил одну горячую ладонь на плечо, а вторую — на поясницу. И сразу по телу побежала легкая дрожь. Черт возьми. Ничего не закончилось. Эти сволочи магические, седой и ушастый, с пробуждением свалили, а вот желание осталось. И невозможно было ему не поддаться. Очень сильно хотелось Сашу. И, судя по тому, как уверенно Казьмин проникал теперь в его рот языком и поглаживал дрожащими пальцами поясницу, задевая резинку трусов, он хотел и горел не меньше. И Баярунас поддался, обнимая в ответ. Нежно обхватил лицо друга (только друга ли теперь?) и сам стал целовать, жадно отвечая. Наслаждаясь этим сладким чувством предвкушения. И плевать на все. Саша ловко уложил его на лопатки, и стал без стеснения рассматривать, нависая сверху. Ярик тяжело дышал после поцелуев, но все никак не мог поверить, что это происходит: Казьмин собирается его трахнуть второй раз за последние пять-шесть часов. А он, похоже, собирается ему это позволить. Да уж. Но как не съязвить, когда терять уже нечего, когда ты практически прижат другим горячим желанным телом к постели? Сашей, блин. — Только попробуй что-нибудь сказать про мой живот, укушу. Глаза у Сашки заметно сверкнули в свете ночника, а по ярким губам скользнула дикая усмешка. Но вместо ответа, он склонился к самому этому животу и широко повел языком от пупка к боку, а потом и с другой стороны. И начал жадно касаться его губами, оставляя поцелуи и тут же смазывая следы кончиками пальцев. Ярославу оставалось только слегка выгибаться, поддаваясь нехитрой ласке, поддаваться и жмуриться от удовольствия. Потому что после живота Казьмин увлекся и его членом, заставляя все-таки широко распахнуть глаза и издать первый протяжный стон. Какого черта? — Саааш, ты чтоооо… Саша, блять… Я ведь итак весь …ох…на грани. Но вместо ответа Казьмин еще раз жадно облизал член и поднял голову. И долго смотрел в упор, молча ожидая, когда же разнеженный Ярик почувствует его взгляд. И тот ведь почувствовал, выпрямляя ноги, чтобы лучше был обзор. — Хочу тебя, — выдал Саша первым, не задумываясь. — А я тебя. Саша вновь потянулся к его лицу и незамедлительно начал целовать, укладываясь сверху и чувствуя, как Ярослав дрожит под ним от каждого прикосновения. Но какой же он теперь совсем другой. Остро чувствующий и отзывчивый, не скрывающий своих желаний, но трогательный и даже местами смущающийся. Просто крышу от него начинает срывать. Хотя, она поехала еще ночью и теперь, похоже, больше и не вернется. Саша обнимал его и ласкал, продолжая целовать то губы, то шею, и сам едва не стонал, когда Ярик в ответ гладил его плечи, легко царапал загривок и зарывался в волосы, тяжело дышал в висок. И весь начинал прижиматься к нему, не в силах больше себя сдерживать. Когда же он сначала раздвинул ноги, а затем закинул одну на бедро Казьмину, тот вцепился в свои же трусы и ловко стянул их с него, бросил, не глядя, на пол. И вновь прижался, просовывая руки под ягодицы, и теперь уже ощущая засохшую сперму на нежной коже. Да, он уже брал его этой ночью. И сейчас очень ярко вспыхнули перед глазами картинки: как тот отчаянно выгибался и стонал, как насаживался на член, обхватывая талию друга ногами, и как, кончая, выкрикивал совсем не его имя. Не его. Саша еще раз нежно коснулся губами губ, влажного лба, убирая челку, кончика носа, слегка улыбаясь, и почувствовал, как Ярик буквально замер под ним, но продолжал все так же тяжело дышать. И сердце его билось так сильно, что Саша чувствовал его всей кожей. — Эй, Ярик. — Саш? Нет ничего прекраснее, чем смотреть сейчас в его глаза. И обнимать крепко крепко. Но тело просит большего. Гораздо большего. Казьмин, дразнясь, ведет рукой по его груди, животу, бедру, медлит, явно обдумывая только что посетившую его совсем не здоровую голову идею. Задерживает руку сбоку на бедре. — Саш. Ну чего ты медлишь? Я вполне…вполне готов. А Саша и сам не понимал, что с ним такое творилось. Что, вообще, с ними обоими произошло этой ночью? Их разумом и телами завладели чертовы выдуманные персонажи, и ладно бы, просто образы: вечером Ярослав не мог избавиться никак от Рейстлина. Так нет же, им просто напрочь сорвало башни, и они переспали. Они испытали настолько сильные чувства и эмоции, ощущения, что их не отпустило и даже после пробуждения. Страсть и желание беззастенчиво гуляли по телу волнами, горели огнем в крови, искрами в глазах, теплом в дыхании. — Ярослав. Саша целует нежно, жмется носом к щеке, гладит по плечу, успокаивая скорее не его, а себя. — Саш, ты передумал? Ну .ладно…в душ пойду. — Нет. Я тебя, тебя очень хочу. Знаю, что это пиздец…но…хочу. Сейчас, пожалуйста. Смазка на подушке. Саша скатывается с него и тут же ложится рядом на живот, прижимаясь к горячему боку, и тянет его руку себе за спину. Жест более, чем красноречивый. Ярик глубоко выдыхает, кусая губы. Кладет ладонь на спину и ведет вниз по все еще покрасневшим следам с ночи. По своим же следам. — Ты уверен? Я же…я .ты должен помнить, Саш, наверно, что я… — Идеально мне подходишь. И очень хорошо все чувствуешь. Не мучай меня, Ярик. Пожалуйста. Саша не видел, вновь почти уткнувшись в подушку, каким нежным и благодарным взглядом окинул его Баярунас и взял смазку. Ну и в положеньице его, конечно, поставили. И кто? Снова, черт возьми, Казьмин. Он еще совсем не отошел от осознания того, что его снова сегодня любили, глубоко и горячо, а теперь вот обратная ситуация — предлагают отлюбить себя в ответ. Но ведь желание есть, оно никуда не ушло, оно дрожит на кончиках пальцев, от него саднит губы, от него так сладко и почти уже мучительно ноет в паху, что хоть кричи. Ярик открывает смазку и льет на пальцы, улавливая какой-то неопределенный фруктовый запах, яркий, в первые секунды абсолютно сбивающий с мыслей. Хотя, их уже практически тоже не осталось. Но все-таки одна идея приходит без спроса. Ярослав ложится рядом, закидывая ногу на Сашу и тянется к губам, а второй рукой легко скользит между ягодиц, ласкает осторожно, давит пальцем, и тогда Казьмин в ответ прикусывает его за подбородок, а затем шепчет: «Не нежничай». Но Ярик в ответ вновь его целует в скулу, в ухо, в волосы, и проталкивает палец глубже, добавляет второй. Неудобно вот так лежать рядом на боку, не имея возможности трогать Сашку обеими руками. И поэтому, вскоре, чувствуя, что пальцы принимают слишком уж легко и покорно, да еще и начинают тихо всхлипывать, потому что, да, воспоминания о сексе с Сашкой вспыхивают сами собой, и инстинкты ведут в правильном направлении, Ярослав чуть сползает вниз и вынуждает друга согнуть одну ногу, раскрываясь сильнее. «Не нежничать» он, конечно, не может, но терпеть тоже практически не осталось сил. Собственный член с влажной головкой касается горячей кожи, и хочется притереться поближе, хочется чувствовать намного больше. Но ничего, он сделает все правильно, вряд ли Казьмин практиковался все это время с кем-нибудь из парней в массаже простаты. А самому. Ну, можно, конечно, пальцы у него длинные, но все равно не те ощущения. Очередной протяжный всхлип и вскинутые бедра выше прежнего, когда Ярик попытался вынуть пальцы, чтобы набрать еще смазки, лучше всяких слов сообщили о готовности Сашки. Но все — равно, прежде чем толкнуться, Баярунас сильно надавил на поясницу и сжал ягодицу, хотя вся кровь уже давно прилила к члену. — Сашка, ты уверен? Могу и пальцами. И подрочить. — Забыл…я, что ты … — Чего? Не слышу. — Давай уже, блять. — А? Ну даю. Казьмин слишком громко хмыкнул в подушку, но тут же и тихо простонал, немного выгибаясь. Все, спине хана точно. Болеть будет потом нещадно. Но оно того точно стоит. Когда Ярик навалился на него горячим влажным телом, толкаясь еще глубже, сразу двигая бедрами, потому что как уже это все выносить вообще, Саша невольно улыбнулся и слегка вытянул руку. И тут же почувствовал опустившуюся на нее такую привычную мягкую ладонь. Сегодня ночью они оба сошли окончательно с ума. Но это безумие так было, оказывается, нужно им обоим. Когда они сливаются в единое не только голосами и взглядами, но и телами. Когда оба, теряя связь с реальностью, плавятся от горячих толчков, от простого физического воздействия. И когда уже не понимают совсем, что делают, просто поддаваясь инстинктам. Ярослав даже слишком резко переворачивает Сашу на спину и вновь сразу входит, цепляясь за ноги, сжимая до побелевших пальцев и красных следов. И ложится сверху, тянется к губам, желая чувствовать всем собой. Касается жадно, целует отрывисто, и двигается в нем все быстрее, срываясь окончательно, прижимаясь животом к его твердому члену, но не давая себя коснуться. Он знает, помнит, черт возьми, что тот сможет кончить и так. Мог раньше. А сейчас он уже на грани, вскидывает бедра и крупно дрожит, цепляется то за простынь, то за Ярика. И рычит почти утробно, как в любимых песнях юности, сжимаясь на нем так сильно, что у Ярослава почти темнеет в глазах. И он кончает первым, не выходя, потому что Саша просто ему не позволяет, скрещивая ноги у него на пояснице. Но через несколько секунд отпускает и себя, выплескиваясь на живот. И еще слышит, как так же глухо рычит и Ярик, уткнувшись лбом в его плечо. И чуть сползает вниз и вбок, закидывая руку на грудь, и дышит тяжело и жарко. И молчание воцаряется в комнате, слышно только дыхание. До тех пор, пока не срабатывает Сашин будильник. Сначала оба стонут в унисон, а затем смеются. Саша дотягивается до телефона, жмет, не глядя, на экран, и вновь откидывается на подушки. — Пора вставать и собираться на репетицию. — Я только второй акт смогу. Я, кажется, только что умер. Я Диббук. — Ты кончил, Диббук. И надо в душ. Обоим. — Саш, а мы …это, пойдем пить кофе и разговаривать до репетиции? — О чем ты хочешь поговорить? Ярослав слегка приподнялся на локтях и уставился на Сашу. Тот смотрел упрямо, вопросительно, но выглядел чертовски довольным, пусть и раскрасневшимся и взъерошенным. Пиздец. К такому Казьмину точно начнутся вопросики. И это хорошо, что никто еще его спину не увидит. — О…сексе? — Правда? Давай сейчас, пока мы голые, теплые и липкие. — Да пиздец же, Саш. Мы же…мы…что с нами вообще произошло? И почему это я задаюсь вопросами, а не ты? Ты же вечно до всего докапываешься, нудишь и душнишь. — Ха. Душнишь, — вот и привычные подколы вернулись. Сейчас Казьмин точно что-нибудь выскажет. — Знаешь, Ярослав, когда я вчера увидел тебя не в себе, когда ты был Рейстлином, и Даша предложила мне забрать тебя к себе, я и подумать не мог, что этим все закончится. И в мыслях не было вновь спать с тобой, спустя, сколько, почти два года? — Наверно. Точно не вспомню. — Так вот, я испугался, когда ты не выходил из этого чертова состояния. Я два раза приходил к тебе ночью, потому что ты стонал от кошмаров. Помнишь? — Да. Помню. Кажется. — Я в какой-то момент подумал, что все, поехал Баярунас окончательно. Но ночью, уже здесь, в кровати, я сам поехал окончательно. И помню, помню, как во мне все горело, когда я смотрел на тебя и касался. И это было сильнее меня. — Но утром, Саш. Ты ведь был в себе. И я был в себе. — Нет. Нифига. Они не ушли окончательно. Я чувствовал их. Обоих. — А …сейчас? — Сейчас не чувствую. Поэтому вали давай уже в душ, мне еще постель перестилать. — Саш, ты не ответил. — В душ, Ярик. Опаздывать нельзя. И Саша начал нагло спихивать друга с кровати сразу и руками, и ногами. И сил хватило — Ярик едва не свалился, но успел встать на ноги. — Трусы мне гони. Как я на репетицию пойду? Ярик уже едва сдерживал смех, прикрывая пах руками и краснея щеками, а Сашка так громко засмеялся, запрокидывая голову и вставая закутанным в одеяло, что почти оглушил. Следующие полчаса они спешно приводили себя в порядок и божеский вид. Ярослав даже успел вскипятить и заварить чай, но вот на полноценный завтрак времени не нашлось. Благо, что у Казьмина оставались в холодильнике какие-то коробки с доставки, и там обнаружились роллы и остатки овощного салата. Уже перед дверью Ярослав чуть печально окинул взглядом цветы в ведрах в коридоре. Хорошо бы забрать и отвезти домой, но куда они ему сейчас? Какие-то все-таки успели потемнеть и поникнуть, но есть и совсем свежие, пышные и красивые. Они не заслуживают скорой смерти. Хочется, чтобы им тоже досталось больше внимания. Пока Саша прибирался перед уходом в комнате, Баярунас заметил сообщения на его телефоне, оставленном на диване в гостиной. От Даши. Вот ведь современное общество, даже не надо трудиться, чтобы узнать о чужой переписке — все на экране сразу видно. Почти. Но и того, что Ярик невольно прочитал, хватило, чтобы сделать несколько глубоких вдохов и зажмуриться. «Спасибо тебе, дружочек, за Ярика. Не переживаю. Люблю вас обоих…» — а дальше было скрыто. Но все ведь итак ясно, как сегодняшний день с репетицией, после которой надо будет непременно вернуться сюда и забрать цветы, чтобы порадовать вечером Дашу. Да, так будет правильнее всего. — Эй, ты где там застрял? Собрался? Пошли уже. — Иду, Саш. Телефон твой тут на диване, взять? — А я ищу, блин. Да, неси, конечно. Они едва не столкнулись нос к носу в прихожей. Саша взял молча телефон, лишь мелком глянув на экран, а потом сразу перевел внимательный взгляд на друга. И знакомые глаза сказали ему сейчас гораздо больше, чем любые слова. — Ярик, мы не будем говорить об этом сегодня за кофе. — Я и сам хотел предложить не возвращаться к теме. Но, не могу не спросить, Саш. Прости. — Ярик, блин. Ты ведь все равно спросишь, да? Ладно, не извиняйся. Спрашивай. — Ты меня любишь, Саш? — Ярик, блять… — Саш, пожалуйста. — А ты меня? — Скотина ты все-таки, Сашечка, — ответил совсем уже с другим настроением Ярик, видя, как в глазах напротив вновь появилась та самая нежность, способная скрыть любое упрямство и сарказм. — Отвечай мне, не бойся. — А куда ж я теперь денусь? С тобой дофига всего в моей жизни появилось и никуда не исчезнет. Конечно, люблю. И это неизменно. Но это ничего не поменяет, Ярик, ничего. Все будет так, как последние два года. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я. — Отлично. Понимаю, Саш. Именно это я и хотел услышать. А еще сказать, что вечером надо вернуться, чтобы я забрал наши с Дашей цветы. Она любит, когда дома они повсюду. — Для Даши — все, что угодно. Значит, вернемся. Пошли уже. — Пошли. И я тоже люблю тебя, кстати. Если ты понимаешь, о чем я. Не забывай. — Понимаю. Ты тоже, Ярик. Ты тоже.