очередной провал.

      Инга никогда не жаловалась на свою жизнь. Подружилась со смертью в раннем возрасте и познала ценность жизненного пути куда быстрее своих ровесников.       И на это медиуму тоже жаловаться не приходилось.       Поэтому депрессивные эпизоды, некоторые из которых могли длиться месяцами, из которых Бусловскую вытаскивали все, кто только мог, оказались настоящим сюрпризом для Инги, пытавшейся нести всем вокруг один только позитив.       Она успела закончить школу и расстаться с большинством людей, видевших в «девочке со странностями» человека, никогда не унывающего, с гордостью носящего игривую улыбку на лице.       А потом что-то будто ударило в голову.       Улыбки, шутки, огромные компании друзей, большое количество концертов любимых исполнителей и постоянное посещение вечеринок — всё сливалось во что-то одно, дымчато-серое, почти чёрное.       Тени, в виде которых перед девушкой представали её самые потаенные страхи, виделись куда более зловещими и устрашающими, чем духи умерших. Часто именно на кладбище Инга сбегала в поисках покоя.       Тени повторяли, что ей пора сдаться, пора пойти по стопам непутёвого отца.       Какое-то время она держится, противостоит главному врагу, своему подсознанию, но чаще всего проигрывает.       С треском проваливает раунд за раундом настолько, что не в силах даже самостоятельно восстановиться. Тогда на помощь приходят семья и друзья.       Последний из таких эпизодов закончился незадолго до начала съёмок Битвы Сильнейших.       Но мрачные мысли, как и обычно, продолжали работать в фоновом режиме.       До весёлой ночки, исходом которой стала не запланированная ночёвка Олега Шепса в её квартире.       В ту ночь Инга впервые словила себя на том, что, засыпая, она не видела перед собой угрожающую темноту, впервые за годы мучений она видела перед собой цвета.       Пускай приглушенные, пускай даже мельком, Бусловскую это мало волновало. Она проспала без страха быть разбуженной одной из теней. Потому что во сне их, теней, не было вовсе, был свет. Свет, которого она с подросткового возраста на видела.       Инга никогда не признается в этом никому, даже себе, но где-то внутри с каждым днём всё сильнее закреплялось осознание того, что светом, давней мечтой, ставшей явью, был сам Олег.       Человек, который, невзирая на взаимную неприязнь, всегда был готов оказать ей помощь.       Человек, который говорил с ней честно, как с самим собой, потому что знал, что любые отношения, даже «рабочие», должны строиться на доверии.       Человек, у которого всегда получалось её порадовать, даже не развеселить, порадовать. В её глазах разница была колоссальной: радость часто оставалась незамеченной снаружи, потому что медленно-медленно залечивала раны внутри.       Шепс стал своеобразным спасательным кругом для Бусловской, и её это пугало.       Она скоро спускалась по лестнице на встречу с парнем, а сама задавалась вопросами о скоротечности событий. Скорее даже мыслей.       Никогда раньше в осознанном возрасте Инга не начинала теплеть к человеку настолько быстро.       До знакомства с Олегом она, как уже упоминалось, сначала подолгу мариновала людей, вне зависимости от сферы их теоретических отношений.       Медиуму всегда важно было получить стопроцентную гарантию того, что новый человек кажется её человеком. По любой из доступных тем: может, они вместе сходили с ума по астрофизике в старших классах, может, они совпадали в том, что у обоих не было отцов.       Ей не было разницы.       Хотелось почувствовать связь, которая образовывалась с, в перспективе, её людьми во время одного из, казалось бы, бессмысленных разговоров.       С Олегом всё случилось моментально.       О наличии этой связи она догадывалась уже в момент случайной встречи в рюмочной.       Их участившееся общение никак не помогало Инге выбраться из загребущих лап привязанности. Теперь, если вдруг они не поговорили за пару дней ни разу, она начинала переживать.       Переживать за то, что, наверное, потеряла его.       Хотя, по сути, его не обретала.       Но можно ли говорить так в случае, если Шепс пришёл к её дому, чтобы провести с ней вечер до отъезда на испытание?       Наверное, вряд ли.       Они обрели друг друга, как бы обоим не было сложно признать этот факт.       Похоже, им всё же придётся называть друг друга друзьями. Потому что по совместному времяпровождению до ужаса соскучились оба.       Поэтому ровно через пятнадцать минут после окончания переписки шли рука об руку в сторону выхода на оживлённую улицу.       — Я полдня проспал, — держа руки в карманах кофты, сказал Олег. — Мог бы и до утра. Но сон приснился странный.       — Про моё испытание? — кивнул. — Уже видения про меня смотришь, Шепс?       — Мог бы, отключил. Не оставили эти видения кнопку самоуничтожения на себе. Сорян. Слушать будешь?       — Я что, по-твоему, вышла из дома зря? Жги. Надеюсь, победу мне стопроцентную нагадаешь.       — Ты чересчур весёлая сегодня, Бусловская, — Олег остановился и удивлённо выгнул бровь. — Парень появился? Светишься вся.       — И ты туда же, — закатила глаза. — Был бы парень — с тобой не ошивалась. А так, меня даже брат родной опрокинул.       — Может, он с моим где-то шляется? Проснулся — Саши нет.       — Не думаю, что Гриша предпочёл бы субботний вечер в компании тридцатишестилетнего мужика провести, когда у него друзей тут куча.       Олег немного обиженно фыркнул. Инга не поняла, серьёзно или в шутку. Надеялась на второе.       — Саше тоже с четырнадцатилеткой незачем общаться, — нелепо парировал, вызвав у спутницы улыбку.       — Мне очень нравятся прогулки, цель которых — помериться крутотой братьев, один из которых старше другого на двадцать два года. Олежа, ты с этой целью меня из дома выпер?       Бусловская и сама не заметила, как обратилась к парню. А Шепс не готов был упускать такую возможность.       — Ты назвала меня Олежей, — парень пытался бороться с самодовольной улыбкой, но уголки губ сами ползли вверх. Отчего-то от осознания факта на душе становилось теплее.       — Правда? Я и не заметила, — девушка заметно смутилась. — Если тебе некомфортно, я…       — Брось, Инга, — поспешил остановить поток извинений. — Тебе простительно.       Теперь пришёл черёд младшей по-дурацки улыбаться. Инга.       — Ты назвал меня по имени вне камер.       Всё это выглядело и звучало, как первое свидания восьмиклассников.       Не как встреча двух экстрасенсов, обоим недалеко до тридцати, оба имеют репутации вполне серьёзных людей.       Они аккуратно прощупывали границы друг друга, так аккуратно, будто каждый из них был самым хрупким созданием на планете.       Вполне нормальная практика. Вроде как. По крайней мере, оба пытались убедить себя в этом.       — Означает ли это, что мы с вами официально состоим в дружеских отношениях, Олег Олегыч?       — Кста-а-ати, — заговорщически протянул медиум. — Почему ты мне не говорила, что тоже Олеговна?       — Ты не спрашивал!       Так и перескочили с темы дружбы. В секунду.       Всё потому что, когда они были вдвоём, хотелось пообсуждать всё на свете. Всего времени мира не хватило бы для того, чтобы Инга и Олег уложились в него.       Оттого и приходилось идти на вопиющие жертвы.       Ещё немного пошутили, но понимали, что к теме видений Шепса нужно было вернуться немедленно.       Такие медиумы, как Шепсы, Ларина, Бусловская, Гецати даже, предсказаниями просто так, направо-налево не разбрасывались.       Не их профиль, не их тема.       Однако, если так случилось, они что-то предчувствовали, видели, это однозначно стоило, как минимум, принять к сведению.       — Мне кажется, не испытание будет главной сложностью. Что-то с этой поездкой будет не так, — высказала своё предположение Инга.       Немного погодя, Олег осторожно кивнул. Он был согласен.       Но этого не хватало для его душевного спокойствия, скорее, в этом случае уверенность в своей правоте играла против него.       — Помимо каких-то проблем в дороге я отчётливо крики слышал. Как будто ругань какая-то. Не знаю, с кем, почему, но предчувствие есть, что ты не последнее место в этой ругани занимаешь.       — Да с кем мне там ругаться вообще… — сказала, а сама задумалась.       Какими бы, на первый взгляд, абсурдными версии не казались, то были видения Шепса. Им не довериться Бусловская просто-напросто на могла.       — Не знаю, постарайся не нарываться, лады?       — Я само очарование, Шепс, — оспорила. — Будем надеяться, что поссорюсь с баб Надей насчёт выбора музыки в поездке, максимум!       — Баб Надя? — Олег рассмеялся в голос.       Да, пару мгновений назад на его лице невозможно было прочитать ничего, кроме беспокойства, но ребяческие клички впрямь творят невозможные вещи.       — Только попробуй хоть одной живой душе об этом сказать!       — А неживой? Очень уж хочется…       — Они тоже проболтаться могут. Гецати врать не станет.       Парень продолжал ухохатываться, а Инга изо всех сил сдерживала желание позвонить брату и обвинить во всём его.       В конце концов, это из-за него она начала называть Шевченко именно таким образом!       Несколько раз она даже чуть не оговорилась, находясь в готическом зале, под объективами включенных камер.       — Да блять, Гриша её так зовёт, сколько его помню. Вот и прицепилось.       — Сколько же у меня компромата на тебя есть теперь! Все обзавидуются…       — Я и без того знаю, что с тобой лучше не ссориться, Олег.       Так шли часы.       Лучше сказать, летели.       Одна тема деформировалась в другую, а пара медиумов наматывала уже двадцать шестой круг по району, в котором находилась съемная квартира Бусловской.       Вдруг Инга нагнал прилив усталости.       Она затащила Олега в круглосуточный ларёк за углом и даже убедила его в том, что не так уж и часто пьёт энергетики. Так что Шепс благородно купил каждому по банке и повёл спутницу к, как ему показалось, самой живописной скамейке в округе.       Она стояла не так далеко от фонарного столба, в небольшой аллее, по которой в это время выгуливали пару-тройку собак.       Инга плюхнулась на скамейку, смело села по-турецки и открыла желанную банку. Если бы её сейчас увидел Гриша, точно отчитал бы. И снова она была рада тому, что выбралась на прогулку с Олегом.       Этот вечер ничем не отличался от других майских вечеров. Запах весны был настолько стойким, что игнорировать его было невозможно. Дневная жара потихоньку спадала и сидеть, не двигаясь, становилось даже прохладно.       Поэтому Инга, не продержавшись в любимой позе и пары минут, свесила ноги и активно ими заболтала, придавая всей ситуации ещё большей подростковости.       В такие моменты невозможно было не влюбляться. Они сами по себе эту влюблённость провоцировали: запах, слабый свет фонаря, облепленного насекомыми, лай играющих на лужайке неподалёку псов и автомобильный гул где-то на окраине этой маленькой Вселенной.       Особенно такие вечера нравилось проводить в хорошей компании, часто в тишине, нарушаемой, помимо посторонних звуков, музыкой, которую издаёт динамик телефона.       — При всём уважении к вам обоим, я далека от понимания вашей музыки.       — Понимаю, — Олег и не собирался спорить с ней о песнях, что они с Сашей записывали. Он был прекрасно осведомлён о том, что их творчество — на любителя. — А ты когда-нибудь задумывалась о том, чтобы писать музыку?       — Мы писали, — рассмеялась воспоминаниям. — В старших классах и нас это не обошло. Мы играли на улицах.       — Не пизди!       — Честное слово! — Инга положила руку на сердце, продолжила с серьёзным лицом. — Мы учились в творческой академии, так назовём. Мы с подругой в классе художников, трое наших друзей — в музыкальном. При этом, дисциплины часто перемешивались, поэтому и они были неплохими иллюстраторами, и мы знали толк в музыке.       Ещё одна важная черта Олега Шепса: он, как никто другой, умеет слушать. По-настоящему, так, чтобы собеседник, не нуждаясь в словах поддержки, ощущал её, только глядя в его глаза.       Олег не играл заинтересованного, он действительно интересовался.       — Мы горели идеей открыть тату-студию годами, тогда самый пик был. Набросали несколько песен, почти целый альбом, за время учёбы у каждого накопилось немало черновых стихов. Вышли на улицы Петербурга. Играли. Мало-помалу зарабатывали на то же оборудование. Родители не могли обеспечить нас полностью, хотелки у нас были не самые, так скажем, обычные.       Рассказывая о своей жизни, Бусловская глядела на звёзды. Не отрывалась почти и даже так знала, что Шепс слушал её.       Но кое-что она упускала, глазами игнорируя присутствие второго человека на скамье: Олег не скрывал восхищения.       Он смотрел на неё, как случайно встретившие фанатки смотрят на него.       Каждый новый день, проведённый в компании Инги Бусловской, приближал Олега Шепса к чистосердечному признанию самого себя её фанатом номер один.       И ни капли не жалел.       Ближе к двум часам ночи они-таки вернулись во двор, с которого начали.       Не было никакого желания расходиться, но Гриша написал сестре уже около двух с половиной тонн сообщений, и дальше их игнорировать не представлялось возможным.       Неловко обняв Шепса на прощание, Инга двинулась в сторону ставшего родным подъезда.       Вдруг Олег окликнул её.       — Хочу, чтобы ты знала, что я считаю тебя своим другом, Инга.       Улыбнулась. Очень-очень широко. Щёки разболелись.       — А я тебя, Олеж. Я с недругами энергетики на скамейке не попиваю.       Улыбнулся. Разболелась голова. Он неприлично много смеялся сегодня.       — Надеюсь, и с другими друзьями такого не делаешь? Только со мной?       — Только с тобой.       И, только зайдя домой, до Инга наконец дошло, что за всё это время она не выкурила ни одной сигареты.       Может, Шепс её и от этого, сам того не зная, вылечит?