Одержимость

До пугающего тихо Карма прикрывает за собой чёрную, блестящую и чистую дверь, замирая на месте, как только раздаётся еле слышимый скрип, который в гробовой тишине звучит громче ядерного взрыва. По крайней мере, юношу преследует ощущение, подобное десятибалльному землетрясению; его трясёт, он крепко вцепляется в гладкую, металлическую ручку и прислушивается: в небольшой комнате слышно лишь сонное дыхание. Карма стоит на месте ровно минуту, после чего медленно оборачивается и без замедления устремляет свой дрожащий взгляд на человека, уснувшего за столом. От вида беззащитности и открытости спящего подросток сглатывает скопившуюся слюну и облизывает пересохшие губы. За мимолётное мгновение осторожный блеск пропадает из серебряных глаз, и его заменяет что-то тёмное, нечитаемое, что-то, что юноша скрывает и от самого себя, когда смотрит в собственное отражение. Его до тошноты пугает взгляд потухших глаз, глаз, давно лишённых и малейшего намёка на жизнь. Металл ошейника давно не холодит и не сдавливает розоватой кожи, он — неотъемлемая часть этого несовершенного тела. Проводя по нему пальцами, Карма чувствует невероятное облегчение: он здесь, он рядом, он с ним. Осторожно подойдя к спящему человеку, Карма садится на корточки и кладёт голову на сложенные на столе руки, наблюдая за тем, как подрагивают пепельные — в тон волос — ресницы. Они такие пышные и густые, необычные и красивые, что у юноши всякий раз при взгляде на них перехватывает дыхание и учащается сердцебиение. Это очередное подтверждение того, что перед ним не человек, а рукотворное Богом создание. Карма очень давно одержим своим боссом, что усердно скрывает от посторонних глаз и объекта своей одержимости. Не в силах совладать с собой и своими чувствами, юноша в тайне от него, от Эйса, позволяет себе всё то, что ему никогда не позволили бы: смотрит, вдыхает, трогает, пробует. Как же ему повезло, что его хозяин спит крепко и доверчиво, думая, что никто не осмелится потревожить этот сон. Тонкие черты лица, молочная кожа и безнаказанность. Карма любит представлять, как целует розовые губки, смотря в глаза-аметисты, как прижимает к себе хрупкое и худенькое тело, не скрытое одеждой: её непозволительно много. На губах появляется счастливая улыбка всякий раз, когда юноша, словно наяву, видит каждый изгиб талии, плеч, бёдер… Эйс неожиданно вздрагивает всем телом и тут же замирает, но Карма уже на расстоянии вытянутой руки от стола. Сердце невыносимо колотится и эхом отдаётся в ушах — он невероятно испуган. «Что это было? — задаётся вопросом подросток, но успокаивается. — Расслабился». Карма прикрывает рот рукой и выдыхает, чтобы привести дыхание в норму. Всегда нужно быть осторожным. С губ срывается нервный смешок, и Карма запускает в волосы пальцы свободной руки. Боль отрезвляет и заставляет замолчать, перестать издавать предательские звуки. Если он продолжит в таком состоянии, то может попрощаться со своей жалкой и никчёмной жизнью. Это будет в крайней степени неудобно. Совладав с собой, Карма чуть смелее подходит к боссу и выдерживает определённое время, перед тем как коснуться его мягких волос; через кончики пальцев проносится ток, юноша улыбается. «Как я хочу коснуться кожи головы, — думает Карма и сжимает руку на животе. — Хочу». Он хочет поцеловать Эйса прямо сейчас, но тот лежит слишком неправильно. Двигать его опасно, только Карма, кажется, совсем одурел, чувствуя свою безнаказанность сильнее обычного. В глазах появляется маниакальный блеск, который делает их немного хоть живыми. Карма со всей присущей ему аккуратностью приподнимает тело босса и откидывает на спинку кресла. Не просыпается, всего лишь морщит нос. Как же удобно. У юноши поднимается настроение, он едва удерживает в груди переполненный радостью смех. Розовые губы слегка приоткрыты, и Карма осторожно притрагивается к ним своими, вдыхая приятный чайный вкус: листья смородины и ромашка. Любимое сочетание подростка. Собираясь отстраниться, Карма ощущает, как к спине прижимается чужая рука, не позволяя двинуться. Желанные губы размыкаются и поддаются навстречу, что пугает юношу, пока его не вынуждают углубить поцелуй. Всё это похоже на привычный сон, но Карма знает — не спит. Именно это пугает. Но он осознаёт — это приказ, а приказы нужно исполнять. Углубляет поцелуй, впускает свой язык и совершает то, о чём давно и долго мечтал. Карма полностью вкушает чужие губы, исследуя полость рта и мысленно сокрушаясь. Что же пошло не так, где он прокололся? Все мысли улетучиваются, когда колено босса трётся о бедро. Карме сносит крышу, и он распахивает глаза, видя перед собой два самоцвета: они холодные и насмешливые. Кажется, его только что переиграли и уничтожили. Разбили сердце и дали хлёсткую пощёчину, оттолкнули и указали на место. Эйс позволяет отстраниться, и Карма садится на колени, склонив голову в ожидании наказания. Он ждёт удара, крика, полного ненависти. Чего угодно, но не мягкого прикосновения к волосам цвета ржавчины и поглаживания. Не ласкового тона, не этих слов: — Кажется, эта игра предназначена для двоих, непослушный щенок. Мимолётный поцелуй в щёку вводит в заблуждение. Пощёчина всё же следует за ним, и это основательно отрезвляет. Карма послушно отодвигается, позволяя боссу выйти из-за стола. Это конец… — Приберись здесь. У тебя пять минут, иначе я уеду без тебя. Или нет? Дверь закрывается, и Карма вскакивает на ноги с бешено колотящимся сердцем. Он не до конца понимает, что его ждёт, но быстро складывает документы в стопки, прячет письменные принадлежности и деньги в ящечки. Он не знает, что его конкретно ждёт, но желает узнать как можно быстрее. Металл ошейника непривычно жжёт кожу, но Карма не обращает на это никакого внимания. Он почти плачет, закусывая нижнюю губу. Его разоблачили и даже не наказали. Багровеющий след от пощёчины уже был чем-то привычным и совсем неосязаемым. Высокий болевой порог был только на руку. Эйс ждёт за дверью, он не кажется злым или расстроенным. Слишком погружён в собственные мысли, отчего не замечает вышедшего подчинённого. — Босс? — тихо зовёт Карма, и его голос срывается на хрип. Во рту всё ещё ощущаются смородина и ромашка. Хочется заполнить ими весь рот и задохнуться. Отмерев, Эйс бросает на юношу властный взгляд. Фыркает. — Здесь разговаривать мы не будем, маленький извращенец, — звучит настолько презрительно, что Карма стыдливо закусывает внутреннюю сторону щеки и еле сдерживает слёзы. — Я ненавижу, когда кто-то чувствует вседозволенность, думая, что никто ничего не замечает. Ты покаешься мне во всех своих грехах, а я решу, стоит ли мне и дальше держать подле себя зубастую шавку, с маниакальными наклонностями. И Карма почти что бьётся в истерике: возможно, это его последний день…