***
Он роется в холодильнике, осматривая скудный ассортимент. Было бы разумно заказать доставку, но через скомканные и неполные фразы Юнги, Чимин понял, что должен забрать его домой. Раскладываться здесь они не станут. Юнги лежит на чёрном кожаном диване , натянув капюшон тонкой толстовки. Он сам, его почти белые кожа и волосы – странное пятно на фоне абсолютно тёмной пустоты. Теперь Чимин, обернувшись, думает, что Юнги самая настоящая звезда. Такие переживают собственную смерть, прежде чем стать маленькими и белыми, совсем незаметными в бескрайнем космосе. Окно открыто нараспашку, впускает холодный после дождя воздух, а дышать всё равно будто нечем. Но дело не в погоде, точно не в ней. Чимину кажется, что собственные лёгкие сжались до такой степени, что приведёт его к смерти. Скрип двери на балкон. Смазать бы все петли... Чимин захлопывает холодильник, так и не найдя ничего нормального. Кормить Юнги быстроприготовляемыми продуктами он не хочет, а тут только такое и есть. На улице прохладно, но Юнги это, кажется, не волнует вовсе. Его руки слабо сжимают резные чугунные перила, а взгляд поглощает фотоны города внизу и еле заметных звёзд сверху. Чимин трёт собственные плечи: короткие рукава футболки-поло не спасают. Он не думает, ведь если начнёт, рискует испугаться. Это Юнги, его Юнги. Он может осудить, сказать, что терпеть не может, скривиться от неприязни, но это никогда не будет значить, что он хочет сбросить Чимина с этого балкона. Всё остальное – сущие пустяки. Поэтому Чимин ныряет под чужой рукой. Хватается за перила позади себя, когда встречает прожигающий взгляд с толикой удивления на дне. Юнги делает полшага назад, чтобы Чимину хватило места для вздоха. Ветер ласкает кожу под футболкой, и Чимин вспоминает, как впервые появился в ней перед Юнги. Тот назвал его Куртом Кобейном, за то же сочетание цветов. Только Чимин посмеялся, он ведь не из тех, кто лишит себя жизни добровольно. Что бы ни случилось. Сейчас его глаза открыты, спрятанные от дующего в спину ветра, изучают лицо напротив. Юнги дёргает плечом, его руки по-прежнему держат перила, и Чимин не хочет бежать из крохотного пространства между ними. Слова здесь лишние. Они смотрят друг на друга, изучая все мелочи, будто впервые. Юнги отпускает руки, но Чимин не даёт им упасть. Словно это то, для чего он создан – ловить руки Юнги. Ловить и покрывать крошечными поцелуями узловатые пальцы, острые костяшки и длинные разрезы на тыльной стороне. Чимин хочет спросить, зачем он это сделал, но будет время позже. Он не способен исцелить сухую и шершавую кожу своими поцелуями, но они останутся тёплыми следами на память. – домой... – Юнги подаётся вперёд, и их лбы соприкасаются. Секундную боль от резкого движения Чимин давно научился игнорировать, и сейчас только выпрямляет руки и крепче сжимает чужие пальцы. Не так, будто от этого зависит его жизнь, но настолько, чтобы быть уверенным, что это реально, что сейчас он не проснётся в горячечном бреду у себя в комнате. Чимин приподнимает голову, заставляя их носы потереться, и он чувствует, как Юнги делает то же самое. Его хватает лишь на несколько секунд, но тепло в груди от этих действий способно заставить лаву в земной коре плакать от зависти. Ветер всё ещё холодный, но на этом балконе слишком тепло. – домой.✧✧✧
6 июля 2023 г. в 16:49
Дверь студии открывается с лёгким скрипом. Кромешная тьма разбавлена слабым светом настольной лампы. Чимин боится смотреть, но так хочет. Дверь не была закрыта, значит, Юнги ждал его? Ждал хоть кого-то?
Чимин осторожно снимает обувь, стараясь не нарушить тишину лишним звуком, проходит вглубь помещения. Ему жаль. Ему так жаль, что он очнулся только сейчас, чтобы прийти сюда.
Юнги сидит за столом, перед ним несколько листов, но исписан лишь один, всего на половину. И всё перечёркнуто. А на лице пустота, ни единой эмоции. Время здесь словно застыло, превратилось из реальности в фотографию. Чимин осторожно подходит ближе. Юнги знает, что он здесь, но не удостаивает реакцией, и Чимин не хочет злиться на него за это. Он мягко поворачивает кресло и опускается на колени. Соприкосновение с полом громче, чем любой звук за последние минуты. Он растворяется в тишине. Одна из рук Юнги режит на подлокотнике, едва удерживает между пальцев ручку, другая – на его бедре. Тыльная сторона рассечена двумя алыми полосами крест-накрест. Одна из них старше, уже покрылась тёмно-бордовой коркой, а другая светлая, яркая. Может, ей меньше суток. Чимин всё так же осторожно вытягивает ручку, не встречая сопротивления, и кладёт на стол, поверх исписанной бумаги. Он заставляет себя посмотреть в тёмные глаза, две чёрные дыры, впитавшие в себя так много, чтобы стать пустотами. Чёрные дыры не могут отдать что-то взамен, как бы ни пытались, но Чимину это не нужно, он здесь не для этого.
Он мягко прикасается к прохладной щеке. Кажется, первое действие со стороны Юнги – поднятый в эту секунду взгляд – заставляет его замереть. Глупо спрашивать, как он. Глупо пытаться заставить его перестать пытаться сочинить хоть что-то. Глупо. Чимин точно глупец.
Юнги роняет голову, упираясь подбородком в грудь, и Чимин вплетает пальцы в грязные осветлённые волосы, запутанные настолько, что его пальцы не справятся. Но он всё равно водит ими по коже головы, пытаясь хоть немного заземлить. Юнги или себя, не важно.
Громкий вздох.
– как ты держал ручку, если даже поздороваться со мной не можешь? – в голосе Чимина обречённая улыбка. Он пытается не думать о том, как всё дерьмово. О том, что послезавтра у них концерт, и Юнги должен там быть. Он сам знает об этом, и он будет. Юнги восстанет из мёртвых, нацепит улыбку, и будет делать всё, что должен. Его голос снова станет ярким, а движения обретут силу. Это будет длиться до того момента, пока они не окажутся за кулисами. Однажды в обморок упал Чимин, но теперь, обводя пальцами впалые скулы, он переживает не за себя. Всё начнётся снова, до нового интервью или концерта, когда фениксу придётся вновь собрать себя из пепла.
Но это будет через день. Завтра ничего не предвидится, и это даёт глоток воздуха. Рука Юнги соскальзывает с подлокотника. Он разлепляет сухие губы, что не открывались слишком долго. Взгляд по-прежнему опущен, время окутано тишиной.
Слов не будет, и это хорошо. Они требуют сил. Чимин трёт его скулу, привлекая внимание.
– давай приведём тебя в порядок?
Юнги вновь смыкает губы и, подняв тяжёлый взгляд, слабо кивает. Он знает. Но они справятся с этим, если Юнги не сможет, они справятся вместе.
Чимин поднимается на ноги и берет похолодевшие ладони в свои. Бережно гладит рассечённую кожу большим пальцем, стараясь не повредить ещё больше. Шаг назад.
– давай, хён.
Голова Юнги всё ещё опущена, будто даже те действия, что совершил с его телом Чимин, отняли силы. Требуется время, много глубоких долгих вдохов-выдохов, но Чимин терпеливо ждёт. Он держит его руки, будто самое ценное в этой вселенной. Видит, как Юнги сначала раздумывает, нужно ли ему это вообще, но они оба знают, что иначе нельзя. Это давление времени, от него хочется избавиться, забыть хотя бы на сегодня. Чимин незаметно кусает изнутри нижнюю губу, чтобы сдержать подступающие от досады слёзы. Ладонь Юнги плавно выскальзывает, чтобы упереться в кресло и помочь себе подняться.
Этот шаг, как сближение с пустотой, но Чимина не пугает. Он ловит его, и не позволяет упасть снова, поджимает губы от того, как ощущается тепло чужого тела. Руки Юнги падают вдоль тела, и, может, сейчас он не хочет этого, но у него нет сил отстраниться. А Чимин не отпустит его. Вот так, такими мелкими шажками, он доведёт его до света. Не пресловутых сафитов сцены, а до маленького огонька крошечной звезды. И чёрная дыра сломается, деформируется, изогнётся так, чтобы не тронуть её. А звёздочка будет наполнять её своим светом, пока бесконечная пустота не заполнится.
Чимин отводит его в ванную. Голову моет и с особой тщательностью разбирает с запутанные волосы. Без потерь не обходится, но это лучше. Юнги жмуриться от яркого света, что делает его похожим на котёнка с этими мокрыми волосами, и заставляет Чимина незаметно улыбнуться. Чистую кожу закрывает жёсткая после стирки ткань. Юнги приходилось двигаться, хотел он этого или нет, и сейчас, Чимин искренне надеется, ему легче делать это. Он одёргивает большую белую футболку и позволяет высушить свои волосы. Теперь их ощущение между пальцев намного приятнее. Чимин касается губами чужой макушки. Мятный шампунь, единственный, что есть здесь, в студии. Должен был закончиться сотню лет назад, но флакон оказался почти полным. Чимин откладывает фен, и руки сами обвиваются вокруг чужих плеч. Немного, всего секунду. Но это снова длится дольше. Он не может заставить себя отпустить, отстраниться, только не сейчас.
Юнги чуть поворачивает голову, и хриплый голос шепчет:
– мне жаль.
Воздух покидает лёгкие.
– всё хорошо, ты не властен над этим.
Чимин мог бы скрывать радость от слов из чужих уст, но она такая тихая, теплется в груди, и он хочет, чтобы Юнги ощутил её.
Поцелуй в висок. За ухом. В скулу. В щёку. Уголок губ.
– перестань, – Юнги чуть отклонятся.
Чимин убирает руки и обходит его. Спокойное выражение лица. Он должен быть достаточно холоден сейчас, чтобы позаботиться о нём. Впервые за чёртову неделю, он должен позаботиться.