Правильный дождь

Лёша уже ложился спать, когда из полудрёмы его вывел звук падения миллиона мелких предметов, а он никогда не мог отказать себе в осмотре пейзажа за окном. В любом состоянии тела и разума. Пошёл дождь. Хотя это не просто дождь, а дождище, как сказали бы в рекламе одной красно-белой компании. «Или как звали бы одного из Смешариков», — эта фраза была сказана в своей голове, но почему-то не своим голосом. А голос принадлежал одному конкретному марсианину из Питера, который сейчас валялся на его диване по причине: — Ну, я спросил, а ты сказал «да, хорошо», — совершенно спокойно, будто всё нормально, ответил на Лёшино удивление (мягко сказано) Ильин. — Я это говорил даже не тебе, а… Да неважно, кому. Это было сказано не тебе, — Шамутило всё ещё стоял в дверях в одной белой футболке, покрытой пятнами от, кажется, всех блюд планеты, и в растянутых серых шортах, резинка которых держится на честном слове, где-то внизу есть дырка, и вообще они больше напоминают семейники, чем нормальный предмет одежды. А ещё в руках у него деревянная лопатка, опасно трещащая от давления. Неровен час, когда она сломается от удара по чьему-то наглому лобешнику. Ну и вишенкой на торте под названием «Лёша Шамутило дома» был пучок на голове, обнажающий лоб. — Но я всё равно здесь, — Ваня в своём родном обмундировании из джинс, кроссовок и ветровки аля винтаж выглядел вообще ни к месту в этом узком душном коридоре, когда на улице лето и плюс двадцать пять градусов. Благо хоть без шапки в этот раз. — А ещё мне идти некуда, — и Ваня, словно бедная побитая всеми, особенно жизнью, собака, опустил глаза в пол. Хотя метафоричный хвост ходил из стороны в сторону, показывая уверенность в своей победе. От скорой смерти предмет кухонной утвари спасла только его уникальность и курица на сковороде. — Курица, мать твою! — только сейчас до Лёши донёсся прекрасный запах подпорченного ужина, поэтому оставаться и спорить с недоразумением без шапки не было возможности. И это очередное поражение москвича. А недоразумение тем временем закрыло за собой дверь, сняло кроссовки с ветровкой и прошло в гостиную, где спало каждый свой приезд в Москву. Как только блондин кинул рюкзак около своего ночлега, из-за двери, словно недовольная грозовая тучка, выплыл Лёша, всё ещё яростно сжимая в кулаке свою лопатку. Её уже не спасти от встречи с некой, довольно бестактной, макушкой. — В этот раз тебе просто повезло, — недовольно прорычал шатен. Это была молния. — Как и все предыдущие разы, — не остался в долгу Ванёк. В воздухе запахло электричеством. — Ну, я тебе..! — а вот это уже гром. Прошло меньше секунды между светом и звуком. Гроза слишком близко. На бедного и несчастного петербуржца, человека с тонкой душевной организацией, безжалостно набросились, замахнувшись пресловутым ужасающим кухонным инвентарём, с целью если не убить, то хотя бы хорошенько покалечить. Примерно так в этот раз у него на неопределённый срок остался Ваня Ильин. Благо, тот хотя бы понимал, что находится на этой жилплощади на птичьих правах, и в благодарность заказал еды за свой счёт (какая щедрость). Один раз. За три дня своего проживания в Лёшиной квартире. «Хотя… И на том спасибо», — беззвучно выдохнул Шамутило, открывая окно. Никаких балконов или каких-либо других препятствий не было, поэтому дождь спокойно стучал по подоконнику, а через секунду уже по голове. Свежо. Тихо. И чертовски хорошо. Примерно такие мысли крутились в уже довольно влажной голове. Приятно, наконец, хотя бы сполоснуть лицо не водой из чайника. — Заболеешь. Сзади уже нарисовался Ваня Ильин во всей своей инопланетной красе: то есть, в зелёных спортивках с растянутыми коленями, чёрной футболке с дыркой от сигареты на животе и в, естественно, розовых носках с запрещённым зелёным растением. — У вас в Питере у всех такой тонкий вкус в одежде или ты один такой особенный? — насмешливо бросил Лёша, немного сдвигаясь, чтобы на дождь можно было смотреть вдвоём. — Я всегда был, есть и буду особенным, — высокопарно проговорил Ваня и втиснулся в оконную раму, — мне так даже бабушка говорит. — Какая ещё бабушка? — ухмыльнулся шатен. — Да вот какая-то в платке с вокзала. Ещё сто рублей зачем-то попросила, — удержать смешок от настолько беспристрастного выражения лица возможности не было, поэтому Лёша даже не пытался. — Я ещё вот о чём подумал: как бы развивалось «Преступление и наказание», если бы во времена Достоевского были бы лопатки? — А ты думаешь, их тогда не было? — А где доказательства, что они были? За эту непосредственность Ванька Лёша готов был впускать его каждый чёртов раз. За эти разговоры ни о чём. За это холодное выражение лица, пока глаза горят адским пламенем смеха. За всего вот такого вот противоречивого Ваню Ильина. В шапке или без. Это уже вариативно. — Я думаю, что если бы у Раскольникова была бы лопатка вместо топора, то он всё равно бы ныл, — не удержался от своего комментария Алексей, как не самый ярый поклонник классической литературы. — «Тварь я дрожащая, что перевернул котлетки, или право имею», — парень со всем драматизмом почти пропел свою арию в дождь. — А Сонечка Мармеладова тогда бы подарила ему пароварку, чтобы он не парился об этом, — вставил свой комментарий Ильин. — Ну пароварок тогда точно не было, — улыбнулся сероглазый и отвернулся обратно в окно. Свежие капли сами себя не поймают. — А лопатки, значит, были? — блондин последовал примеру своего собеседника и тоже направил лицо под тяжёлые капли. Даже язык высунул. — На спине так точно. И парни дружно рассмеялись. А капли всё падали и падали. Громко так. С оттяжкой. Ваня никогда не понимал, что это значит, но ему казалось — «с оттяжкой» это именно так, как сейчас. Обратно в квартиру они просунулись, когда не только на голове, но и на футболке в районе плеч уже не было ни одного сухого пятнышка. На полу потихоньку образовывались две лужицы, которые угрожали стечься в одну большую. Решено было отправиться за полотенцами и новыми, а главное, сухими футболками (Лёшей). А потом заварить тёплый чай с горячими бутербродами (Ваней). — А как ты будешь заваривать горячие бутерброды? — кинул шпильку Шамутило, направляясь к шкафу. — Не докапывайся до слов, Лёша, — приказал Ильин. — Ну да. Это твоя прерогатива, — прыснул шатен. Кареглазый закатил глаза, сделав при этом намеренно преувеличенный драматичный выдох, и как-то умудрился ещё и языком цокнуть. Ну прям королева драмы. Ване казалось, что он готов провести так вечность. Перекидываясь смешными и не очень комментариями под аккомпанемент гудящего чайника и жужжащей микроволновки, пока Лёша шебуршал где-то на периферии, ища футболки и поругиваясь на чёртика, спрятавшего все нужные вещи. — Так. Я нашёл свою самую огромную и безразмерную футболку, так что тебе должно подойти, — изучая найденную в дальних недрах шкафа фиолетовую хламиду с Микки Маусом, проговорил Лёша. — Если мала, то придётся обвязать тебя простынёй, — протягивая вещь, он не удержался от колкости. — Буду в таком случае Демосфеном, — с благодарностью приняв подобие одежды, ответил Ваня. Но увидев непонимание на Лёшином лице, дополнил: — Это который набивал рот камнями и подвешивал меч над плечом для качественных выступлений. — Да. Тебе подходит. И Ваня удалился, чтобы переодеться. Чай они пили в приятной тишине и в сухих вещах. Хотя это всё равно не помешало Ильину завернуться в плед, как в тогу. И не отрываясь смотреть на Шамутило. Лёша чувствовал себя уютно и неуютно одновременно. С одной стороны, ему нравилось такое внимание от Ильина, человека, у которого взгляд гуляет постоянно, а с другой… Было чертовски странно ощущать такое количество внимания к своей персоне. Он, конечно, привык, что на него смотрят, и смотрят много (издержки профессии, так сказать), но когда на тебя смотрит лишь один человек, а не целый зал… Ощущается по-другому. Непривычно. Ваня, откровенно говоря, всегда вызывал в нём такие чувства: непривычные. Как ворвался в его жизнь на одном открытом микрофоне, так и не захотел уходить. А Лёша и не выгонял. Да и гнать было некуда… Но он всё равно уходил. Каждый раз. Это было одной из констант их отношений: Ваня уходит. Через неделю, две или месяц, но уйдёт. Иногда даже без объяснений. Просто в один вечер Лёша увидит собранный диван, отсутствие чужих вещей и, обязательно, где-нибудь смайлик на стикере. В прошлый раз это был потолок прям над Лёшиной кроватью. Символично. И это бесило. Безмерно. Потому что в последнее время срок пребывания в его квартире с каждым разом увеличивался, и это давало надежду, что в этот раз они нормально попрощаются и поговорят. Может, даже дойдут вместе до вокзала. Но этого никогда не происходило. И сейчас, попивая молча чай, Лёша опять надеялся, что в этот раз всё выйдет по-другому. Что они всё сделают правильно. Но «Ваня» и «правильно» — вещи несовместимые. Дождь не останавливался, попадая в ритм настенных кухонных часов, и казалось, будто этих часов больше в миллионы раз. — Это ты виноват, — как-то дерзко начал Лёша, Ильина аж передёрнуло, — это ты из Питера привёз ливень. — Я протестую! Когда я был в Питере, то дождя там не было. Это, наоборот, привезли вы, москвичи. И снова этот блеск и запал в глазах. Шамутило не мог не спорить в такие моменты. — Так я и поверил, конечно, — шатен закатил глаза и откинулся на спинку стула, — это ваши питерские замашки. С дождём ещё по-любому привёз пакет чего-нибудь. — Ага, — блондин начал закипать, — только петербуржцы могут шутить тупые стереотипные шутки про петербуржцев: а ещё я гей и расчленил пару прохожих. — Ну на счёт первого нет сомнений, — усмехнулся Алексей, — а вот на счёт второго… — А вот второе сейчас случится! — в момент кареглазый оказался рядом, готовый драться за честь любимого города. Или ещё чего. А Лёша… Лёша смотрел не отрываясь. На расширенные зрачки, на тяжело вздымающуюся грудь, на напряжённые руки. — Проверим? — почему-то он начал говорить шёпотом. — Что именно? — также шептал Ильин, но с более непонимающими интонациями. И Лёша не смог себя сдержать и всё-таки аккуратно вытянулся вверх и прикоснулся губами к Ваниным. Максимально целомудренно и ненавязчиво. Глаза Вани стали по пять рублей. Возможно, в этот раз они поедут на вокзал вместе и будут прощаться уже там.