Дареному волку в зубы не смотрят (а я посмотрю)

Солнце падает на закрытые веки, и Арсений с блаженством щурится. Скоро оно опять уйдет за тучи: середина октября, температура с каждым днем всё ниже и ниже. Любителей поваляться на траве, да еще и у кромки леса, мало: основная часть студентов переползла в скверик возле Академии, где есть лавочки и навесы.   Арсений холода не боится — сам та еще ледышка. Или «Отморозко», как называл его Эд, когда они только познакомились. Ладно, нет, сначала он называл его по имени, а уже потом перешел на оскорбления, и сучливая натура Арсения этому помогла. Потому что он обращался к Эду не иначе как «псина блохастая» или «Эдуард», что последний принимал за синонимы. Короче, дружбы не случилось.   С детства Арсений верил, что его фамильяром будет милая скромная девушка, вся такая тихая и загадочная. Животную форму хотелось под стать себе, например ворона или змею. Воображение рисовало картины, где он важный, как хуй бумажный, вышагивает в черном плаще, а на плечах у него кольцами лежит змея, шипящая на неугодную челядь.   И каково же было удивление, когда по результатам проверки самым подходящим вариантом оказался Эд.   Беспардонный, пошлый, наглый — в общем, тупой быдлан, исписанный татуировками с головы до ног. И превращался он не в ворона и даже не в воробья (тот хотя бы мелкий и незаметный, можно шпионом засылать), а в огромного, сука, волка. И зачем это всё?..   «Как ты ни крути, но мы не пара, не пара», — собирался вежливо сказать Арсений, но в итоге сказал только «фу, блядь», и всё как-то сразу не задалось. Они развели войну, понося друг друга на чем свет стоит.   С подачи Эда «Отморозко» намертво прилипло к Арсению, который и так ходил особняком, задрав нос. В ответ он распустил слух, что у Эда лишай. Через пару дней вся одежда в его шкафу оказалась в волчьей шерсти, которую ни одна липкая лента брать не хотела. Путем хитрых манипуляций Эд начал мыться шампунем для собак, а подмену заметил аж через две недели, чем обеспечил подколу длительный эффект.   На совместных тренировках они постоянно ругались, вызывая нервный тик у преподавателей и получая люлей в виде несданных нормативов. Сидеть в отстающих Арсений не любил. Эду было насрать на учебу. На этой почве они ссорились еще сильнее.   Им раз за разом повторяли, что так нельзя, отправляли к психологу при Академии. Тот поджимал губы и тяжело вздыхал, видя, что связь не налаживается — ни человеческая, ни магическая.   «Вы понимаете, чем это грозит? — спрашивал он, когда Арсений и Эд, рассевшись по разные стороны дивана, опять начинали грызться. — Хорошо. Тогда давайте попробуем обсудить всё мирно». Они скрипели зубами, но послушно кивали в ответ. Шутки шутками, но на деле ни хрена не смешно. Без фамильяра маг рискует или лишиться сил, или быть уничтоженным этими самыми силами. Фамильяр без мага теряет возможность превращаться: застревает в теле животного, постепенно лишаясь разума. Они нужны друг другу — как проводники и сосуды, — потому что магия подчиняется только союзу, с чем Арсений долгое время не хотел соглашаться.   Каждый новый студент проверяется колдомедиком, затем его связующий индекс вносят в реестр и сопоставляют с другими. Проблема еще и в том, что подходящих Арсению фамильяров можно сосчитать по пальцам руки фрезеровщика. Их всего двое. Но с Эдом они совпали на девяносто восемь процентов, а с Русланом — на пятьдесят шесть. И когда вражда была уже в печенках, Арсений потребовал, чтобы его поставили в новую пару. С тем фамильяром тоже не срослось: и потому, что показатель сам по себе довольно низкий, и потому, что Руслан своим чванством бесил даже сильнее, чем Эд. Тот, кстати, не разговаривал с ним почти три недели: злился за попытку свалить.   Арсений наивно полагал, что у самого Эда тоже нет вариантов. А они были. Всё это время были — около восьмидесяти процентов с каким-то Булаткиным. Шансы вполне неплохие. Но Эд оставался с ним, да еще и молчал долгое время. Лишь после фокуса с Русланом швырнул в лицо тот факт, что Арсений измучил его своей спесивостью и эгоизмом. Точнее, он сказал «ты заебал уже выебываться, льдина ебучая», но от количества тавтологий мозг чуть не закоротило, и психика перевела всё на нормальный человеческий язык.   Тогда Арсений не знал, почему Эд решил остаться — да и сейчас не знает, если честно. Но он ему очень благодарен. Спустя полгода грызни им удалось-таки наладить контакт. Забавно, но после яркой и громкой вражды они подружились с чудовищной быстротой. Сеансы психолога отпали за ненадобностью.   Сейчас былое вспоминается со смехом и стыдом. Хорошо, что Эд сбил с Арсения лишний пафос и теперь все считают его не высокомерным и припизднутым, а просто «с перчинкой». Бубнеж Арсения, в свою очередь, помог Эду влиться в учебный процесс и не забивать на успеваемость.   Оказалось, им есть о чем поговорить. О страхах потерять себя и остаться в теле животного, о риске быть уничтоженным собственной магией, о тяжелом детстве без родителей — и о тяжелом детстве с родителями. О планах, мечтах, целях. Об их отсутствии и поиске. Арсений сам не заметил, как неприязнь сменилась интересом, затем симпатией и, наконец, влюбленностью.   Отношения между магом и фамильяром не были чем-то редким, но… вы не понимаете, это другое.   Кризис рухнувших идеалов Арсений пережил с трудом. Все эти годы он точно знал, что рядом с ним должна быть хрупкая и таинственная девушка, а в итоге сердце выбрало забитого татуировками чувака, которому срать на этикет и социальные нормы. Эд не рефлексирует каждую мысль по сто миллионов часов. Он простой: хочет — делает, не хочет — не делает. Получилось? Заебись. Не получилось? Да и хуй с ним, убиваться теперь, что ли.   Они с Арсением хорошо дополняют друг друга. Может, природа и впрямь не дура и сделала их магической парой не просто так. Жаль лишь, что Эду на него в этом плане плевать.   Ладно, к черту заморочки. Арсений пришел поваляться на траве не ради страданий, а чтобы насладиться последними днями тепла. Он, конечно, не мерзнет (было бы забавно, если б человек, который хреначит лед и снег своими руками, мерз с наступлением зимы), но всё же. Иногда тепло уходит слишком быстро. Хорошо, что у Эда повышенная температура тела — спасибо волчьей крови, — всегда можно погреться.   Кстати, об Эде.   Арсений его приближение не то что видит или слышит — скорее, чувствует: связь мягко щекочет под ребрами. Раньше они не ощущали друг друга, даже находясь рядом, и это очень мешало на тренировках. Сейчас всё иначе.   Он давится вздохом, когда огромная туша ложится сверху. Волчья шерсть лезет прямо в лицо.   — Блин, Эд, — ворчит Арсений, ленясь открыть глаза, — ты тяжелый. Свали.   Раздается порыкивание — «не выеживайся, ну». Он привычно чешет волка за ухом, спускается к затылку и шее. Эд пыхтит и поскуливает: любит ласку, хоть и врал, что она ему на хуй не нужна.   Волчье дыхание пахнет мятой.   — Ты опять по теплицам шлялся? — фыркает Арсений, продолжая не то гладить его, не то обнимать. — Потом не ной, если поймают и влепят отработку.   Пожалуй, не стоило десять тысяч раз повторять, что у Эда воняет из пасти, когда тот в обличии волка. Уже полтора года миновало, а он до сих пор мяту жует, прежде чем подойти к Арсению. Если они не на вылазках, конечно (хотя в лесу чего только нет).   Солнце пляшет светлыми пятнами по векам, от веса и жара чужого тела начинает клонить в сон. Рядом с Эдом Арсений всегда чувствует себя в безопасности — и речь не только о магических сражениях и тренировках. Ему просто… спокойно. А сейчас, когда они, по сути, вдвоем, можно и вовсе расслабиться. Хорошо, что Эд в обличии волка. Был бы он человеком, хрен бы они так полежали. Тот вообще намного тактильней в животной форме.   Дрема накатывает, звуки становятся тише. Арсений, лелеющий планы вырубиться прямо здесь, на поляне, неохотно мычит, когда мокрый нос тычется в основание шеи. Раз, другой. Затем шершавый язык лижет до самого уха.   — Да ек-макарек! — он спихивает довольного волка и, сев, начинает остервенело вытирать кожу. — Всего обслюнявил, ну! Чего тебе? Палку кинуть?   Эд лишь подло виляет хвостом, слегка наклонив голову. Он отрицал (и продолжает отрицать), что ему нравится играть в апорт, потому что «не страдай хуйней, я тебе не собака», но в это не особо верится.   На ум приходит шутка про другую палку, которую можно кинуть, но Арсений тактично молчит. Они… ну. Они не в тех отношениях.   Волчьи зубы цепляются за край кофты, побуждая встать. На ткани не остается никаких дыр, хотя его мощь куда больше, чем у обычного волка: преимущества магии. Он намного крупнее, его слух лучше развит, а коэффициент силы укуса вообще улетает в стратосферу. Руку отгрызть — раз плюнуть.   Арсений до сих пор не забыл тот случай два года назад, когда Эд на тренировке откусил ему косу. Скальп не пострадал, но офигели абсолютно все. Сейчас смешно, а тогда было не до смеха, потому что Эд, как оказалось, стремительно терял контроль, и их вечные перепалки делали только хуже. Арсений тоже терял контроль, хоть и не хотел себе в этом признаваться. Но спустя неделю после случая с косой он ранил его острой льдиной, и Эд хромал еще несколько дней. Выглядело всё как месть, поэтому куратор, наорав на обоих, сказал, что отныне они ходят к психологу.   Мокрый нос тычется в ямку локтя.   — Что ты хочешь? — спрашивает Арсений, вынырнув из пучины воспоминаний. Эд смотрит в сторону леса. — К деревьям?   Тот радостно виляет хвостом и убегает, то и дело оборачиваясь и порыкивая, чтобы Арсений шел следом.   Деваться некуда. Закинув рюкзак на плечо, он лениво бредет до опушки, к их особенному месту — толстому дереву с раскидистой кроной, в тени которой они часто сидят по весне, когда солнца становится слишком много.   Эд скрывается в зарослях. Ему в лесу абсолютно комфортно — дитя природы, что с него взять. Арсений садится между мощных корней, но спиной к стволу не прислоняется. Обычно тут лежит волк, а сам он упирается в мохнатый бок и зарывается с головой в книгу, читает вслух, если есть настроение. Эд под его бубнеж довольно быстро засыпает. Кто бы знал, что волки могут храпеть.   Вот и сейчас Арсений вникает в новую главу, не следя за временем. Связь тихо гудит под ребрами — значит, всё в порядке. Будь это не так, ошпарило бы как огнем.   Минут через десять тот выходит на опушку на своих двоих. Одетый, слава богу: заныкал схрон где-то в лесу. У фамильяров вечная проблема с вещами, на чужие шмотки можно наткнуться в самых неожиданных местах. Никто их, конечно, не трогает, хотя идиоты тоже встречаются. Арсений, например, шорты постоянно тырил. Учитывая, что Эд отрицает трусы как социальный конструкт, он ходил по коридорам голый. И кроме пиздюлей от преподов, его ничего не смущало.   Наверное, надо было напрячься еще тогда, ведь стояло на него люто, и члену было всё равно на тупую вражду.   — Набегался?   — Ага. — Эд приваливается бедром к дереву, жует какую-то длинную травинку, похожую на колосок. Смотрит вдаль — на здание Академии. — Дочитал?   — Еще нет.   — Обопрешься на меня?   — Ты хочешь опять обратиться? — спрашивает Арсений, перелистывая страницу и скользя взглядом по строчкам.   — Не, лень шмотки снимать.   — А как тогда?..   Выждав несколько секунд и не получив ответа, он поднимает голову, чтобы увидеть скептичное лицо Эда. Тот смотрит на него как на дебила.   — Каком кверху, — фыркает он и протискивается за спину. — Подвинься.   Что ж, это… Ну. Непривычно. Когда Эд в обличии волка, всё вроде шутливо и не всерьез, а сейчас…   Арсений продолжает молча пялиться в книгу, ничего не видя, пока горячая ладонь не притягивает его за плечо.   — Да облокачивайся, не ссы.   — Ты уверен?   — Арс, ну не еби мозга́.   Хорошо, что у Эда в человеческой форме слух не такой острый, иначе б он офигел от того, как быстро бьется сердце Арсения. У самого Эда, кстати, пульс тоже учащен, но у него всегда так: температура почти сорок градусов. Горячий. Во всех смыслах.     — Удобно? — раздается возле уха.   — М-гм, — слабо мычит Арсений, перечитывая один и тот же абзац.   Эд хмыкает:   — А че весь заледенел?   Руки и вправду стали заметно холоднее, кончики пальцев почти белые. Блядство.   — Просто… непривычно.   — Мы лежали так сотню раз.   — Не так, — упрямится Арсений, случайно замораживая уголок страницы. Тот предательски отламывается и падает на штаны. Сука бесячая.   — Но это всё равно был я, — не соглашается Эд, слегка сжимая коленями его бока. Ладонь ползет по плечу и замирает прямо на груди. Сердце окончательно сходит с ума, несясь во всю прыть. — Бля, ты себя нормально чувствуешь?   — Нормально, — хрипит он и, прочистив горло, добавляет: — Где тебя носило? Ты посвят вчера пропустил.   — Не хотел идти.   — Почему?   Эд молчит достаточно долго, и Арсений порывается обернуться, но тот ему не дает, удерживает рукой.   — Слышал, ты затусил с новенькими.   — В этом смысл посвята, разве нет?   — Да, но…   И опять замолкает. Арсений больше не пытается читать, один черт это бесполезно. Сейчас происходит что-то куда более важное, просто он не совсем понимает что. Видимо, Эд не случайно выбрал такую позу: лица не видно, в глаза смотреть не нужно. Хитрый говнюк. Теперь сиди гадай, что у него на уме.   — И как тебе эта шпала?   — Кто?   — Шастун, кто ж еще.   Арсений тяжело вздыхает, сложив два и два.   — Прикольный, — отвечает он, вспоминая Антона, высокого лопоухого фамильяра с первого курса. Тот подошел познакомиться еще пару недель назад. Спросил, почему их с Эдом называют «Сумерками». Пришлось объяснять, что Арсений управляет холодом (и сам как ледышка), его фамильяр обращается в волка, а у студентов тупое чувство юмора.   — М-м. Ты уже знаешь, какая у вас совместимость?   — Девяносто четыре.   — Охуеть, — хмыкает Эд. Окей, этот разговор куда труднее, чем Арсений мог представить. — И когда ты собирался мне сказать?   — Ну… никогда?   — Заебись.   Арсений предпринимает еще одну попытку повернуться, но Эд по-прежнему не дает. Только дышит часто и напряженно, катая его вверх-вниз на своей груди.     — А смысл? Ты же мне про Егора не говорил.   — Это месть, или че?   — Хуй через плечо, — огрызается Арсений, в очередной раз понимая, как много словечек они переняли друг у друга. — Зачем обсуждать Антона? У нас вроде и без него со связью всё отлично, разве нет?   — И ты не собираешься к нему свалить?   — Ты совсем дурак? — он раздраженно пощипывает переносицу и, успокоившись, говорит: — Эд, я понимаю: ты боишься остаться без мага, да и Егор уже занят, но послушай…   — У меня есть запасной вариант.   — Что? — удивляется Арсений. — Кто?   — Девчонка на курс младше.   — И какая у вас совместимость?   — Девяносто девять.   Арсений оборачивается в полном ахуе и смотрит на хмурое лицо, покрытое татуировками.   — Почему ты мне не сказал?   — Потому что это не имеет значения, — отбривает Эд, снова укладывая его в объятия, спиной к груди.   — А Антон, получается, имеет?   — Да.   — Пизда.   — Арс.   — Ну что «Арс»? Ты объяснишь, блядь, в чем дело? Или дальше гадать?   Эд, немного повозившись, утыкается лбом в его плечо. Рука медленно водит по животу — то ли извиняясь, то ли успокаивая.   — У меня просто… инстинкты эти ебучие. Волки же стайные животные, вся хуйня. А тут типа чужак. Бесит, короче.   Брови Арсения взлетают высоко на лоб, затем он облегченно фыркает:   — Ты поэтому ведешь себя как придурок все эти дни?   — Че?   — Жижа от харчо. — Он окончательно забивает на чтение и, игнорируя шутку о том, что название супа похоже на харчок, опускает книгу на траву. — Ты меня всего уже своим запахом пометил. И шерстью. И слюной, блин.   — Та ну не.   — Та ну да, — усмехается Арсений, накрывая его ладонь, чтобы поддержать. И потому что хочется. — Твоей стае никакие Антоны не угрожают, уймись. Мне кроме тебя никто не нужен.   Последние слова звучат слишком откровенно, он не успевает вовремя прикусить язык. «Сгорел сарай, гори и хата», — думает Арсений, скользя кончиками пальцев по узору татуировки — от костяшек и выше, по предплечью, куда может достать.   Эд возится, устраивается поудобнее. В нем явно есть что-то от волчьих сил, иначе каким образом он вертит Арсения как пушинку? На качка ни фига не похож.   — Арс, — зовет тихо, прям возле уха, — есть и другие способы.   От его близости мозги разжижаются, а волосы на затылке встают дыбом.   — Что?   — Пометить.   — Только не надо на меня писать, окей? — фыркает тот с намеком на истерику, и Эд низко смеется, вызывая табун мурашек.   — Я не об этом.   — А о чем тогда?   Теплые выдохи щекочут висок, а потом опускаются ниже — к шее. Сменяются губами.   Арсений замирает, сглатывает пересохшим горлом.   — Что ты делаешь? — шепчет он едва слышно.   Эд мягко прихватывает кожу. Проходится от линии челюсти до самых ключиц и, замерев где-то посередине, хрипит:   — Можно?   — Если так легче твоим инстинктам…   — Конечно, легче, — кончик языка оставляет влажный след. — Им прям заебись, веришь?..   Арсений не отвечает, но откидывает голову и сжимает зубы, боясь застонать, когда его целуют в шею. На засосы плевать, тональником замажет. Главное, чтобы Эд продолжал втягивать кожу губами, ласкать ее и вылизывать — грязно, по-животному, проходясь слегка шершавым языком и задевая все эрогенные зоны, какие только есть.   Одной рукой он скользит на талию, а другой касается подбородка, заставляя Арсения задрать голову еще выше. Эд будто обнимает его со всех сторон: он вроде и под ним, но по факту — абсолютно везде.   — Тебя… — сипит Арсений, хватаясь пальцами за воздух, за траву, за чужую ногу — лишь бы не уплыть окончательно. — Тебя действительно это бесит?   — Шутишь? — Эд продолжает оставлять красные пятна на его шее. Зубы слегка задевают кожу, вызывая очередную волну возбуждения. — У меня, блядь, крышу сносит, — поцелуй возле уха, — когда он, — в линию челюсти, — рядом трется. Он так смотрит на тебя, Арс…   Эд поворачивает его голову за подбородок, касаясь всё интимнее и интимнее, переходя на щеку.   Арсений понятия не имеет, как на него смотрит Антон, потому что сам всегда смотрит на Эда.   — Ты преувеличиваешь, — спорит он фальшиво, подаваясь навстречу, едва дыша от того, как мощно бьется сердце и всё внутри дрожит.   — Ни хуя, — шепот отпечатывается в уголке рта. — Арс… Могу я?..   — Если это успокоит твои инстинкты, то конечно, — отвечает он в полубреду, потому что легче всё спихнуть на природу, чем признать очевидное.   — Очень успокоит, — произносит Эд, и в следующую секунду целует, накрывает его губы своими.   Не сдержавшись, Арсений всё же стонет, хотя это больше похоже на скулеж. Он послушно раскрывает рот: позволяет чужому языку пройтись по кромке зубов, влажно провести по губам, разделить на двоих жар и вкус друг друга.   Та рука, которая ласкала талию, внезапно опускается ниже и сжимает пульсирующий член. В этот раз Арсений действительно скулит — тонко и так жалобно, что самому стыдно.   — Ты пиздец, — восторженно выдыхает Эд, снова его целуя, потираясь о ягодицы вздыбленной ширинкой. — Давай, иди сюда… Иди ко мне.   Арсений в душе не ебет, о чем тот говорит, а потом Эд, извернувшись, просто подминает его под себя. И ложится меж раздвинутых ног.   В спину упирается то ли веточка, то ли камень — врезается прямо под лопатку, но сейчас вообще не до того. Губы накрывают губы, пальцы зарываются в ежик коротких волос, кто-то из них стонет — или они делают это вместе, — абсолютно нечем дышать. Эд проводит языком вдоль шеи и осторожно кусает возле плеча, а потом толкается бедрами. Арсению хочется, чтобы тот двигался резче. Чтобы сильнее сжимал зубы, чтобы оставил след — тот, который не пройдет, — чтобы потерял контроль и вбивался в него по-звериному, с пошлыми влажными звуками, со зрачками, затопившими радужку, с жадным рычанием.   — Еще, — просит Арсений, упираясь пятками, направляя его в себя — жаль, что через одежду.   Эд действительно рычит и плотнее цепляет кожу.   — Арс, — шепчет он, поднимаясь поцелуями по шее, снова замирая на губах, — есть много способов, — Эд впивается пальцами в бедро, притягивает еще ближе, — как я могу тебя пометить.   — Хочу их все.   Он утыкается лбом в лоб Арсения.   — Но это не только из-за инстинктов, ты же понимаешь?   Тот кивает и пытается поймать его губы своими, однако Эд не дает.   — Арс, — он слегка отстраняется, — ответь нормально. Это важно.   — Не важно, кто друг, — сипит Арсений, глядя в серые глаза напротив. — Важно, кто за хуй даст потрогать.   Тот выгибает бровь, кривя надпись «Not guilty».   — Ты сейчас процитировал один из этих всратых мемов про волков?   — Ага.   — Еб твою мать, Арсений.   — Мать не надо. Лучше меня.   Эд закатывает глаза, а потом вдруг нежно целует в самый уголок рта и проводит носом по щеке.   — Ты моя стая, понимаешь? — произносит он еле слышно.   — А ты моя, — Арсений трется в ответ.   — Правда?   — Да. Можно я сделаю демотиватор из этого диалога?   — Блядь, — Эд фыркает и качает головой. — Где я так согрешил?   — Не знаю, но расплачиваться будешь очень долго.   — Прям очень? — он, наконец, мягко прикусывает его за губу.   — Прям да.   — Договорились.   Они целуются, и шутку «ты собака, и я собака, и вместе мы — стая» приходится отложить на следующий раз.