***
Как только дверь в номер закрывается, Соня скидывает с себя сарафан и идет к шкафу. Валерию, наверное, не следовало смотреть, но оторваться он не может. Ровный загар, спина, на половину закрытая густыми волосами, тонкая талия, аккуратные бедра, длинные ноги, а грудь… его персональный рай обязан выглядеть так. Он не пытается отвести зачарованный взгляд и, когда это замечает Соня, то на секунду застывает с выбранным платьем в руках, хитро улыбается и медленно поворачивается к нему. Платье падает напол, и она делает несколько шагов навстречу Валерию. — Нравится? — тонкая бровь взлетает — Я просил просто нимфу, а судьба подарила мне богиню. Как мне может не нравится? Она довольно улыбается, подбегая к нему, Валерий тоже улыбается, — Соня еще в том возрасте, когда коварной соблазнительницей у нее получается быть не больше пары минут — затем ее бешеная энергия берет верх, заставляя забыть о томных, плавных движениях. Она обнимает его за шею и порывисто целует. Валерий чувствует, как она слегка прижимается обнаженной грудью к его груди, Он сглатывает, держась из последних сил, чтобы не накинуться на нее. — А как же прогулка? И столовая? — Подождут, — прижимается еще ближе, даря ещеодин поцелуй. Она явно ждет от него ответных действий, но он сомневается — Валерий всю жизнь знал Софию, как замужнюю женщину, да и у него была жена и, с некоторых пор, любовница. Но тут Соня пробегает коготками по его спине и капризно стонет, вытягивая шею, и все его сомнения уходят далеко за пределы их скромного номера. В конце концов, сейчас он — ее муж, а она — его жена. Очень красивая, стоит заметить. Разве можно его осуждать? Он подхватывает Соню за бедра и несет к кровати. Видет, как она млеет под его пальцами, как дыханиестановится все тяжелее, грудь вздымается все чаще, движения все более резкими и неловкими. Она тихо постанывает, когда он прикусывает нежную кожу на шее, сжимает простыни, когда его губы касаются налитой груди, а руки — округлых бедер. Она ерзает и выгибается, кусается и легко смеется, позволяя ему изучать всю себя — каждый изгиб, каждый сантиметр. Такая стройная, такая красивая, такая горячая, пышущая жаром молодости и желания, тронь — обожжешься. И он трогает, и обжигается, и снова припадает к, кажется, самому идеальному из всех женских тел, и снова опаляется ее жаром. Ради нее, он готов обжигаться сотни раз, готов сгореть, лишь бы чувствовать под ладонями бархат ее кожи и нежность ее рук на себе, слышать ее глухие стоны, продолжать сжимать ее — такую хрупкую и удивительно податливую — в своих руках. Сколько еще мужчин сгорело в ее пламени? Соня отрывается от него, берет его лицо в свои руки смотрит черными от желания глазами в его, давая понять, что ей нужно. И он понимает, слова уже не нужны. Глаза распахиваются и уставляются в белоснежный натяжной потолок. Валерий несколько раз моргает, оглядываясь по сторонам. Вместо обоев в цветочек — простые белые (поклеили год назад), нет ни рыжего пола, ни зеленого ковра. На стене вместо картины с рощей висит плазменный телевизор, рядом — книжные шкафы. Неужели сон? Все сон? Он снова откидывается на подушку. Идиот. Сон. Конечно, это всего лишь сон, и пусть он не хотел просыпаться никогда, все закончилось. Сон. София, наверняка, скорбит по мужу. А у него несчастливый брак и любовница. И на что он надеялся? Сон. От досады, он крепче сжимает руки и чувствует, как что-то колет ладонь. Раскрывает руку и улыбается, как идиот, смотря на содержимое. Сон! Самый прекрасный в мире сон! Хватает телефон и ищет заветные буквы в контактах. Нажимает на зеленую кнопку и замирает в ребячьем предвкушении. — Ало? Сонечка! Я тут в Крым собираюсь, не хочешь встретиться? Кладет трубку, откидывает телефон и улыбается, как последний дурак, аккуратно распрямляя круглую бумажную этикетку с голубой надписью «Мороженное пломбир. 10 коп.» Сон! Самый прекрасный в мире сон!Часть 1
6 июля 2023 г. в 21:36
Ира молча бросает в него подушку и отворачиваться, давая понять, что разговор окончен. Он плетется в зал, аккуратно закрывая за собой дверь в некогда общую спальню, привычно падает на диван, натягивая на себя плед. Тот явно коротковат и то ноги, то грудь остаются не укрытыми, но он уже привык.
Да уж, и когда их счастливая семья успела превратиться в это? А может, Ира права? Может, не стоило им встречаться, семью заводить… он ведь предал ее. Изменил. А она и не знает.
Признаться бы во всем, да сил не нет. Он так запутался и чем настойчивее пытается вырываться из паутины, тем больше затягивает узлы…
Что было бы не встреть он ни Иру, ни, потом, Альбину. Как бы все сложилось?
Если бы жизнь его началась в другом месте, в другое время? Впрочем, глупости. Он взрослый мужик, который заставляет своих женщин страдать и, вместо того, чтобы решать проблему, мечтает о новом начале. Ира права, он идиот.
Несмотря на тяжелые мысли, глаза медленно закрываются — как-никак два сборных отработал.
Хотя он проспал от силы пять часов, глаза открываются на удивление легко. Открываются, и уставляются в крашеный потолок, с отлетающей побелкой. Валерий в одно резкое движение садиться и оглядывается по сторонам. На стенах — обои в мелкий цветочек (похожими была обклеена родительская спальня дома его детства), картина с какой-то летней рощей и светильник с желтым стеклянным плафоном в форме цветка. На рыжем полу — зеленый ковер, небольшой темно-коричневый прямоугольный столик, на котором стоит черный стационарный телефон, к столику придвинут простой деревянный стул.
Валерий был укрыт шерстяным одеялом, которое виднелось через ромбовидную прорезь белого пододеяльника. Такое он в последний раз видел в провинциальных отелях девяностых.
Как он здесь, черт возьми, очутился? И где «здесь»? Гастроли? Нет. Он еще в состоянии запомнить, что вчера ночью засыпал в собственном доме. Похитили?
Пытаясь не поддаваться страху, вскакивает с кровати и в один шаг подходит к окну. Взгляду предстают неспешно едущие по трассе «Волги», «Москвичи», пару «Побед» и «Чайка». Как же он мечтал в детстве о белой «Волге». Стоп, какие еще Волги? В Москве их сейчас днем с огнем не сыщешь. Как и пальмы. Как и сверкающее на горизонте море. Но это все он прямо сейчас видит собственными глазами из окна… гостиницы, что ли?
В номер стучат и, не дав Валерию шанс ответить, дверь открывается, и в комнату заглядывает Лещенко. Его Валерий сразу узнал, хотя перед ним стоял молодой мужчина без седины, морщин и других признаков того, что ему почти 60. Этому Лещенко до шестидесяти еще лет тридцать. Валерий подумал, что мог спятить на нервной почве.
— Ты че еще в трусах?! Быстро собрался
— Но я…
— Головка… от ядерной боеголовки! Чтоб через пять минут в коридоре.
— Но ведь… — попытался еще раз Меладзе
— Ничего не знаю. Не умеешь пить –не берись. Ладно бабы, но ты-то что? Все. Не успеешь — ждать на будем.
Он успел. Через пять минут шел по узкому коридору к стоящей группе артистов. Были лица совсем ему незнакомые, их, видимо, звезда славы обошла стороной. И все же, Валерий знал почти всех. Почти на всех смотрел по телевизору в детстве. И никого из них он не помнит настолько молодым.
— Явился, — беззлобно улыбается Иосиф Давыдович. В этой реальности еще просто Иосиф, — А супружницу где оставил?
— Кого? — растерянно произносит Валерий только сейчас замечая кольцо на безымянном пальце
— Соньку свою куда дел? Брат, ты не заболел часом? — спрашивает Кобзон глядя на потерянного Валерия
— Конечно заболел, — вмешивается Лещенко, — и давно. Пьянство — страшная вещь.
К комментариям Левы и Иосифа присоединились другие, но Валерия волновало не это. Сейчас его беспокоило нечто более значительное.
Он в гостинице. Где-то на море. Когда-то очень давно, в году семьдесят пятом. Выглядит он так же, как обычно — убедился, посмотрев в зеркало. Женат. Не на Ире. На какой-то Соне.
А не он ли вчера хотел начать все с начала? В новом месте, в новое время? Вот тебе, пожалуйста… правильно говорят: «бойтесь своих желаний»
Из рассуждений его вырывают две ладони, легшие на плечи
— Я готова, идем, — он вздрагивает, из-за его спины выходит красивая брюнетка и тянет за руку к лестнице.
— Явилась. И что там можно делать столько времени? — бубнит Лева.
Девушка, чье лицо кажется очень знакомым, игнорирует замечание и продолжает шагать к лестнице, сжимая в теплой ладошке руку Меладзе.
— Валер, случилось что? — вдруг спрашивает она, поворачивая к нему голову.
— Вот и нам интересно, что же вы, София Михална, такого в своих номерах с мужем делаете, что он в себя прийти никак не может? — бросает Лева.
И тут до Валерия доходит. Соня. Соня Михайловна. Точно она, такая же красавица, только молодая совсем.
Боже мой, его женило на Ротару!
Такого поворота судьбы он точно не ожидал. С Соней он часто пересекался на концертах, корпоратах всяких. Уважал, даже побаивался. Конечно, восхищался. София и по сей день оставалась женщиной, производившей, так сказать, определенный эффект на мужчин. Хотели ее, проще говоря. Было в ней что-то ну очень манкое. Но чтобы женится… о таком он и подумать не мог. Так она еще и замужем была. Недавно, вот, овдовела, переживает очень…
— А муж? — вырывается у него
— А муж сегодня притормаживает. Ты, может перегрелся? Всегда жару плохо переносил, — она тянется ладонью к его лбу, но он уворачивается, перехватывая ее руки и тянет за собой
— Пошли, — решительно говорит он, понятия не имея, куда, они, собственно выдвигаются.
Охреневать от происходящего он будет потом, а пока… пока надо пытаться делать вид, что все нормально.
Внизу их ждал экскурсовод. Как выяснил Валерий, на артистов снизошла милость руководства в виде целого дня отдыха перед началом очередного тура по городам и весям великой и необъятной.
Их гид — усатый темноволосый мужчина средних лет, начинает свой неспешный рассказ с истории гостиницы, постепенно уводя группу все дальше и дальше от нее. Далеко не самые интересные трудовых подвиги Крыма и его жителей, доблестная история острова и прочие не очень-то занимательных вещиСоню явно не интересует. Она с живым любопытством оглядывает здания и прохожих, улыбается узнающим ее людям и постоянно норовитоторваться от группы чтобы то сорвать листочек с экзотического дерева, то купить лимонад. Валерий вынужден был постоянно возвращать нерадивую туристку на место.
С возрастом хулиганистость Софии Михайловны не сильно угаснет, но никому уже в голову не приходит пытаться за ней присматривать. Этим обычно занимался ее главный нянька — муж. Да и сама она женщина взрослая — не пропадет. Сейчас же ответственность за то, чтобы молоденькая Сонечка не потерялась в пока не очень знакомом ей Крыму, лежит на плечах Валерия. И он соврет, если скажет, что это ему не льстит.
— Знаешь, — говорит Соня, убирая за ухо прилипшую ко лбу прядь (жара разыгралась не шуточная), — я бы хотела здесь жить. Если не в Маршинцах, то здесь. Здесь и горы, и солнце, а воздух какой, — она окидывает взглядом море, задирает голову вверх и вдыхает полной грудью теплый морской воздух.
Валерий улыбается. София Михайловна как-то сказала, что судьба была к ней очень щедра. Так и есть, даже этому ее желанию суждено сбыться.
— Поживешь и здесь, — протягивает Меладзе
— Поживу? Одна? А ты куда свинтишь? — поворачивается всем телом к нему, позволяя увидеть легкую улыбку на губах и озорные огоньки, горящие в глазах. Свинтишь. Нашла же слово…
— Ну, если не выгонишь, то с тобой буду
— Не выгоню, — уверяет она и спустя несколько секунд молчания шепчет на ухо, — идем купаться, а? Лето, жара, а мы слушаем бубнеж этого дядьки, — Валерий не успевает ничего ответить, а она уже тянет его за руку на небольшую тропинку, отходящую от основной дороги. Он и не против — экскурсии он тоже недолюбливал.
Когда до моря оставались считанные метры, Соня замедлилась и стушевалась:
— Слушай, а если потеряют, забеспокоиться ведь. Экскурсовод отвечает за нас все-таки…
— Ты бы еще позже об этом подумала. Мы же не со школьной экскурсии сбежали, все взрослые люди. Ничего не будет, — теперь уже он берет Сонину ладошку и тянет девушку к морю. Валерий настроился искупаться и никакое смятение новоиспеченной жены его не остановит.
На ходу он стягивает рубашку и бросает на галечный берег, там же остаются ботинки. Он разгоняется, бежит на пирс и бросается в прозрачную воду. Прохлада приятно освежает и ему кажется, что вот он — верх блаженства, но нет. Он видит ее, и вот тогда ощущение, что он попал в Рай без очереди захлестывает его с головой.
Соня бежит по его следам в простом ситцевом сарафане, таком же, как и у миллиона советских женщин. Ее черные, густые волосы, развиваются на ветру, она набирает скорость и заливисто смеется: такая юная, нежная, стройная и легкая.
Секунда — и голубая вода уже скрывает ее тонкий стан, вот она уже выныривает, встряхивает головой, от ее сверкающих на южном солнце волос летят брызги, по лицу стекает вода, она жмурится, пытаясь найти его фигуру в волнах. Валерий мог поклясться: за свои почти сорок лет он не видел женщины красивее.
И все в ней: каждое движение, каждый жест, каждая капля, стекающая по лебединой шее, приноситлегкость и свежесть в болото его жизни, как дуновение прохладного ветерка во время летнего марева.
Она подплывает к нему:
— Как хорошо! У нас в Маршинцах в детстве речка была, к ней тоже пирс переделали, небольшой совсем. Но как мы радовались! Так же ныряли… я один раз поскользнулась и упала неудачно, руку сломала. Так обидно было, все купаются, а я сижу одна, представляешь? — щебечет Соня, а он тонет в ее глазах.
— Представляю. Я себе в детстве чего только не ломал. Расскажу как-нибудь.
София Михайловна часто вспоминала детство и любила слушать, когда другие рассказывали о своем. Значит, это с молодости у нее.
— Идти надо, нас обыскали уже, наверное, — говорит она, плывя к берегу.
Она выходит из воды, мокрая ткань платья теперь облепляет точеную фигурку. Совсем как статуэточка! Но худая больно. Валерий, как мужчина кавказских кровей, сразу испытывает желание ее немножкооткормить. Что ж, если он теперь действительно ее муж, у него такая возможность будет.
Остальных они догоняют быстро — группа задержалась у какой-то доски почета и далеко не продвинулась. Мокрую насквозь пару кто-то окидывает осуждающим взглядом, кто-то, наоборот одобрительным, но в целом, на их небольшой побег особого внимания не обращает никто. Никто, кроме экскурсовода. Тот начинает отчитывать народную артистку с мужем, как нашкодивших школьников:
— Как так можно? — причитает он, — двое взрослых людей. Артистов! Вы должны быть примером для населения, а вы сбегаете, как последние двоечники!
Дальше Валерий не слушает, просто игнорирует вопли и проповеди — попричитает и успокоится, спорить себе же дороже.
Несмотря на свое кавказское происхождение, Валерий был человеком не темперамента, а рассудка. Ругается нельзя, вдруг у этого экскурсовода связи какие — перекроет кислород из-за такой мелочи.
— Нам жаль, что так вышло, — спокойно начал Меладзе, — но экскурсия не обязательна и…
— Не обязательна?! Необязательно, значит, знать историю острова, который вас так радушно принял?! А может и родину защищать необязательно? Может, продать ее можно?! — заверещал экскурсовод.
«Дурак какой-то. Было бы из-за чего такой скандал разводить» — подумалось Валерию. Ладно, надо просто извиниться и закрыть тему, этот не уступит.
Он не учел одну вещь — Соня, в его противоположность, достаточно темпераментна, горда, так еще и молода. София Михайловна и сейчас может вспылить и очень крепкое словцо бросить, что уж говорить про ее версию тридцатилетней давности.
— Хватит, — отрезает она и сжимает челюсти перед тем, как продолжить, — визжите, как баба. Слушать противно. Как и экскурсию вашу. А за нас не переживайте, мы для родины уж побольше вашего сделали.
Лещенко и Винокур прыскают от смеха, остальная группа замирает в ожидании. Валерий видит, как багровеет экскурсовод и, кажется, начинает посвистывать, как закипающий чайник. Так, Софу надо срочно тормозить.
— Соня, пойдем, — он дергает ее за руку
— Подожди, — настаивает она.
— Нет пойдем, произносит он ее же тоном и, видя намерение Сони продолжать битву, подхватывает ее и перебрасывает через плече
— Стой, я не договорила! — возмущенно пищит она
— Расскажешь все мне.
Валерий поворачивает голову и бросает бордовому экскурсоводу:
— Я бы извинился, но она права, — а затем разворачивается, перехватывает Соню поудобнее и несет на безопасное расстояние, под отдаляющиеся возмущенные возгласы экскурсовода.
— Спасибо, что без драки, Софья Михайловна, — произносит Валерий, опуская Соню на землю.
— Ну, если бы ты меня не унес… — она отвлекается на что-то за спиной Валерия, — Деньги с собой есть? — уже не настолько сердито, но все еще серьезно спрашивает она.
Меладзе шарится по карманам брюк, выуживает чудом уцелевшие десять копеек и протягивает Соне:
— Больше нет.
— Сойдет, — говорит она и стремительно направляется к небольшому ларьку. Возвращается оттуда с простым вафельным стаканчиком мороженного, рывком отклеивает круглую бумажную и, не найдя поблизости мусорного ведра, сует кружок с голубой надписью «Пломбир» Валерию. Он сворачивает его и кладет в карман.
— Какой хам! — откусывает кусок, — Да кто он вообще такой, чтобы с нами так разговаривать? — еще кусок, — Петь про родину и не интересоваться ее историей, — меняет голос и корчит рожицу, пародируя экскурсовода. Откусывает еще кусок и еще.
Тут она вспоминает про мужа:
— Будешь?
И, хотя Валерию очень хочется почувствовать вкус детства, он отказывается и просто умиляется тому, как Соня молча гневно разделывается со стаканчиком. Какое-то время идут в тишине, пока он не прикрывает молчание.
— Ну, раз ты освободила нам полдня, чем займемся?
— Надо в гостиницу зайти, потом погулять можно. И в столовую обязательно зайти — есть хочу.