Последняя ведьма на земле.

Когда Корнелия открывает дверь, первое, что она чувствует, это запах сигарет. Она тяжело вздыхает и, закрыв дверь, сбрасывает неудобные туфли на высоком каблуке, с удовольствием надевает растоптанные домашние тапочки и относит пакеты с продуктами на кухню. В квартире темно, холодно и гуляет ветер. Видимо, Вилл опять распахнула все окна настежь, а сама сейчас сидит на балконе и снова курит. Корнелия вновь тяжко вздыхает и щелкает выключателем на кухне, на мгновение щурясь от яркого света, больно бьющего по глазам. - Она сегодня опять ничего не ела, - шепчет холодильник, чуть посверкивая белым боком и цокая. Корнелия не знает, как холодильник может цокать, но медленно кивает. Несмотря на то, что они живут вместе вот уже четвертый год, она все еще никак не может привыкнуть к излишней… эмоциональности некоторых электроприборов. - Спасибо, Доррис, я поговорю с ней, - холодильник довольно гудит ей в ответ, открывая дверцу, чтобы девушка поставила продукты. - Только кофе хлебает литрами, - добавляет кофеварка, от возмущения включая и выключая кнопки. – И курит. Много курит. Мы уже все насквозь пропахли этим дымом. Я скоро ржаветь начну от него. - А вот и нет! - А вот и да! Корнелия хмурится, стараясь не слушать очередную бессмысленную перепалку кухонной утвари, и уходит на балкон. Вилл, перекинув ноги через перила, сидит, равнодушно вглядываясь в сверкающий яркими огнями в темноте город, и даже не оборачивается, когда слышит шаги. Впрочем, она и без них знает, что Корнелия пришла. Она уже давно это знает. - Привет, - тихо говорит Вилл, и голос ее звучит хрипло, надсадно, будто карканье вороны, и режет слух. - Привет. Корнелия прислоняется к балконной двери и старается придать себе суровый вид, но Вилл только смеется, даже не оглядываясь, и говорит: - Ты сейчас так забавно выглядишь. - Ты не видишь. - Вижу. - Это не то. - Это больше не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения. Ты знаешь это, как никто другой. Я ведь последняя ведьма на земле. Корнелия прикусывает губу и машинально накручивает длинную светлую прядь на палец – дурная привычка, которой она заразилась от рыжеволосой, и хмурится пуще прежнего, пытаясь подобрать слова, смысл в которых исчез уже много лет назад. - У тебя так морщины быстрей появятся. И ролей больше не будет, - Вилл, хохотнув, тушит сигарету о перила и спрыгивает на балкон, наконец, поворачиваясь к ней лицом. Она сильно осунулась, под глазами залегли глубокие черные тени, отчего и без этого большие глаза стали казаться и вовсе огромными, а на виске виднеются темно-синие следы от ручки. Корнелия передергивает плечами и отводит взгляд. Вилл усмехается, но ничего не говорит. И подавшись вперед, обнимает бывшую Стражницу Земли, утыкаясь носом в плечо. Она на голову ниже Корнелии и кажется еще совсем юной. - Мне кажется, я очень скучала. - Знала бы ты, как я скучаю… всегда, - выдыхает она, обнимая тонкую девушку в ответ. В голове Корнелии сейчас сотни мыслей, и все они вьются и жужжат, как осиный рой, не давая покоя. Она могла бы делать вид, что влюблена в Питера, у них был бы маленький белый домик с роскошным зеленым садом, пара ребятишек, а в воскресенье они бы навещали родителей. Чьих-нибудь. По очереди. Она могла бы влюбиться в Элион, жить в роскошном замке в другом мире, предаваться праздным развлечениям и купаться в лучах былой славы, как Стражницы, спасшей Меридиан. Она могла бы продолжать любить Калеба, болезненно, нервно, изматывая себя и всех окружающих, тонуть в эгоизме и жалости к себе. А потом бы выскочила замуж за первого попавшегося, у которого глаза были бы хотя бы чуточку похожи на глаза Калеба. Но она влюбилась в эту невозможную девчонку, и теперь попросту не знает, что делать. Если раньше у них и складывалось хоть какое-то подобие отношений, то сейчас ничего нет. Совсем. Есть Корнелия – красивая длинноволосая блондинка, начинающая актриса и модель. Есть Вилл – рыжая девочка-сорванец, уже давно известная писательница, чьи книги издаются миллионными тиражами. Есть они. А между ними непреодолимая пропасть, равная исчезнувшей магии и бессчетному количеству погибших миров. Они живут вместе, вместе спят, едят, гуляют, ходят в гости к друзьям, но их «вместе» - только условное. Корнелии кажется, что если бы она так отчаянно не цеплялась за их отношения, все давно бы уже закончилось. Вилл Вандом выпутывается из объятий и шлепает босыми ногами на кухню, откуда уже кричит: - Тебе что-нибудь приготовить? Ты наверняка голодная. Сегодня Филипп такой рецепт интересный запомнил… Корнелия не отвечает, но Вилл это и не нужно. Вместо этого блондинка тянется к забытой пачке сигарет, неловко вытаскивает одну и прикуривает. И тут же давится дымом и кашляет, сплевывает вниз и выкидывает сигарету. Она так и не научилась курить. Облокачиваясь на перила, она смотрит вверх, на темное беззвездное небо и горько усмехается, а в груди все разрывается от тоски. Впервые Корнелия осознала, что любит Вилл в прямом смысле этого слова посреди сражения – когда на Кондракар напал Альянс четырех миров, и все силы оплота Вечности были стянуты к, как всегда казалось раньше, неприступным стенам Крепости. Стражницы и стражи Кондракара готовились биться до последнего, перевязывали раны, а некоторые – прощались друг с другом, потому что знали – если умрешь в Кондракаре, обратишься в легкий отзвук ветра, словно тебя никогда не существовало. Корнелия вынимала из плеча Вилл черную стрелу, а Хранительница Сердца, бледная и истекающая кровью, смеялась и что-то шутила невпопад, стараясь успокоить подругу. Стражница Земли тогда впервые поняла, как сильно боится потерять ее и не знает, что делать, если ее больше не будет рядом. Их первый поцелуй был отчаянным, горьким, с легким привкусом стали и под понимающими взглядами подруг. А потом грянула битва. Ценой многих сотен жизней им все же удалось отвоевать крепость, но после этого двери Кондракара захлопнулись, уничтожая за собой оставшиеся магические миры. Их вернули обратно на Землю в Хиттерфилд, в тот же день, в который они исчезли, но несмотря на то, что все казалось прежним, что-то изменилось. Они больше не были Стражницами. Даже более того – в них не осталось ни капли магии. Как и во всех детях, что ею обладали. Вместе с оплотом вечности из их мира пропала и вся магия. Вся, практически без остатка. Практически – это потому, что большая ее доля осталась в Вилл. Корнелия до сих пор не может понять, почему это произошло. Может, от того, что Сердце Кондракара, потеряв связь с Оракулом, слилось с сердцем самой Хранительницы. Может, потому, что их миру, чтобы выжить, нужна хоть какая-то частичка магии, и она выбрала именно Вилл. А может потому, что у Бога весьма дурное чувство юмора. Или еще полсотни других причин, которые они уже никогда не смогут подтвердить или опровергнуть. И, в отличие от остальных Стражниц, ставших вмиг совершенно обыкновенными подростками, магия и сила так переполнили Вилл, что сначала она перестала спать и есть – ее организм был настолько перенасыщен энергией, что перестал развиваться. И, как следствие, перестала еще и стареть. Иногда, в те редкие дни, когда сила выходит из-под контроля, глаза Вилл становятся ярко-желтыми, как у кошки, все вокруг искрит от электричества, в воздухе летают маленькие шаровые молнии сюрреалистичного ярко-розового цвета, а на ближайшие десять километров во всех домах вышибает пробки. А то, что эти силы еще и росли, окончательно ее сломало. Вилл замкнулась в себе и перестала реагировать на окружающую действительность. Корнелии кажется, что единственное, что еще не дает ей сойти с ума – это выдуманный мир ее книг. Книг о приключениях пятерых Стражниц. Конечно, не такой уж он и выдуманный, но явно не настолько жестокий. Когда Вилл не пишет – то либо сидит на балконе, либо гуляет по крышам, скрывшись за завесой невидимости, либо подглядывает в окна домов, наблюдая за живущими там людьми. Корнелия не знает, зачем ей это нужно – Вилл не отвечает, сколько бы она ее не спрашивала, и тем более, совершенно ее не слушает, только улыбается и молчит. А в глазах стоит такая глухая тоска, что блондинка давится остальными словами и сглатывает их, чувствуя, как они свинцовой тяжестью оседают где-то в районе сердца. Когда ей по работе приходится уезжать, она всегда приглашает Мэтта. И где бы он ни был – на гастролях, с друзьями на отдыхе, с семьей – он всегда все бросает и моментально прилетает к ним. Ведь Мэтт Олсен – единственный, к кому Вилл все еще прислушивается и кого безмерно ценит и уважает. Корнелии даже немного завидно – их доверие настолько безгранично, а дружба настолько глубока, что ей остается только мечтать о таком. Когда Мэтт приезжает, и Корнелия с легкой душой сдает Вилл ему на руки, он выискивает все ее заначки с сигаретами и выбрасывает в мусорное ведро, заставляет ее есть, а еще они много гуляют и иногда поют старые песни, которые он когда-то написал для нее. Вилл начинает смеяться, а Мэтт нежно обнимает ее за плечи и что-то тихо шепчет – да, между ними есть и нежность, но она исключительно дружеская. Возможно, они даже спят друг с другом, но у Корнелии нет и мысли о том, чтобы приревновать Вилл к нему. Это странно, она не может найти этому логического объяснения, но почему-то уверена, что Вилл выбрала именно ее. А Мэтт выбрал дружбу. Когда Корнелия возвращается, Вилл кажется необычайно живой и похожей на себя прежнюю, первые дни много шутит и смеется, пока опять не впадает в депрессию, становясь похожей на тень. Вот как и сейчас. Корнелия, отбросив дурные мысли, заходит на кухню, откуда доносится аппетитный запах жареного мяса. Вилл суетится у плиты и говорит ей: - Я закончила последнюю книгу. - И как? - Все плохо, - усмехается она. Девушка с тоской глядит на подругу. «Любовницу» - грустно шепчет про себя Корнелия, ведь она до сих пор не уверена, что между ними есть нечто большее. Что есть нечто большее для нее в душе Вилл. - Почему? - Ну, даже у сказок не бывает хороших концов. Как там? «И умерли в один день»? - Хватит. Корнелия резко вскакивает, и Вилл удивленно смотрит на нее, совсем не сопротивляясь, когда блондинка толкает ее в сторону, заставляя упереться ладонями о подоконник. Губы у нее сухие, обветренные, волосы жесткие и ломкие, они путаются под пальцами, когда Корнелия ожесточенно прижимает ее к окну, целуя, передавая в поцелуе всю ярость и всю боль. - Хватит уже. Сколько можно. Не только тебе больно и страшно, - шепчет Корнелия ей в губы, сглатывая злые слезы, - Не только тебе пришлось тяжело. Мы все страдаем. Мы все немало потеряли в этой войне, и хватит уже делать вид, что ты тут самая несчастная. Живи уже, черт побери. Живи. Вилл широко открывает глаза – и у нее впервые прежний взгляд, взгляд четырнадцатилетней неуверенной, но такой сильной девочки, за которой все они готовы были пойти и в огонь, и в воду, и в незнакомый и враждебный мир, уверенные, что она всегда будет держаться до конца. Корнелия опускает голову и вздрагивает, когда чувствует невесомое касание к щеке, и Вилл притягивает ее к себе, целуя в висок. - Прости, - тихо говорит она в ответ. – Прости. И Корнелия, наконец, позволяет себе заплакать. Пять лет тишины и безответности, пять лет пустоты. Корнелия чувствует, как с каждой слезой заполняется пропасть, и они становятся чуть ближе. Просыпаясь с первыми лучами солнца, Корнелия вспоминает, как они проплакали всю ночь друг у друга на плече и заснули ближе к рассвету, прямо так, сидя на широком подоконнике. Она оборачивается и с улыбкой глядит на сладко сопящую рядом Вилл. Впервые за пять лет. Она забавно морщит нос, одной рукой цепляясь за подол платья Корнелии, и что-то бормочет под нос. Корнелия Хейл убирает с глаз возлюбленной длинные рыжие пряди, целует ее в щеку и смотрит в окно. В воздухе плывут белые лепестки, теплый ветер колышет занавески, электроприборы, кажется, научились деликатности и теперь сдержанно молчат, а их новая, общая на двоих жизнь, кажется, только началась.