Снаружи ночь, а внутри замка все еще горит свет. Раскрытая книга лежала на столе, с закладкой на странице. Рядом на тарелке лежала пара сэндвичей, а также чашка кофе. И еще одна чашка, но уже из-под чая. И еще чашка остывшего кофе. И еще немного зеленого чая…
Лампа светила тускло, не освещая помещение. Лампочка уже почти перегорела, но все еще, хоть и не до конца, выполняла свою работу. Но разве кого-то будет интересовать комната, в которой никого нет? Комната, о которой никто не помнит? Комната в замке, в заброшенном мире, о которой никто не помнит? Лишь Время все помнит. Даже если того отрывка нет теперь, он все равно останется, потерянный в бесконечном пространстве. Тот отрывок времени, о котором никто не знает и не помнит.
Лампа исчезла, книга закрылась и вернулась на полку, а от сендвичей, кружек с остывшим кофе и чаем остались лишь потускневшие упоминания, в виде разводов на столе, что тоже вскоре исчезли. Все покрылось многовековым слоем пыли, нетронутым. А домик на берегу реки рассыпался в прах, остались лишь гнилые доски. Никакого упоминания о том, что здесь недавно кто-то был…
***
А ведь буквально сегодня днем где-то здесь сидел одинокий ученый, что со слезами на глазах в очередной раз рассматривал дом своего близкого друга. Дом, ферму, вещи… Сидел и ждал, что скоро кто-то придет и скажет, насколько в Поэне все хорошо. Что его друзья вернутся с поздравлениями, с победой. Он же слышал, слышал крики Франа, Ашры… их просьбы помочь им. Просьбы продержаться, выстоять. Седрик просто надеялся, что им хотя бы удалось выжить. Даже после просьбы Франа о бегстве. Даже после того, как Ашра сказала отступать. Даже после того, как Поэна не отстояла свое. Даже после всего этого он ждал их. Он просто ждал, надеясь, прося, чтобы ему ответили. Он звал их и по червефону, и в голос. Звал, звал, до хрипа голоса…
Пару раз Седрик видел отдельные кадры битвы то со зрительного нерва Ашры, то битву с Эбардо с глаз Лололошки, то как Фран пытается держать ледяную стену, то как Лололошка пытается помочь ворам, пряностникам, магам… он видел это, хотел сказать им что-то. Хотел позвать, попросить вернуться и долго-долго потом их обнимать. Неважно, проиграют они или нет. Ему важно увидеть их
живыми. В целостности и сохраности. Угостить Ашру, Франа и Лололошку своими сэндвичами и просить рассказать побольше о Междумирье, и просто с ними отдохнуть. От вечной войны, страха и напряжения, ссор. А не звать их по червефону и в голос уже который час, умоляя их всех придти к нему. Хотя бы послать знак о том, что они все живы. Ну или хотя бы кто-нибудь из них…
«Кто-нибудь… слышите? Я жду вас, всегда буду ждать. С какими бы новостями вы не вернулись. Чтобы не случилось, я буду ждать вас. Всегда, слышите?! Не оставляйте меня одного… мы же столько еще не успели сделать! А как же пикник на природе? А как же твое измерение Лололошка? Я очень ценю вас… кто я без вас?.. Вернитесь, прошу. Пожалуйста…» — сколько он еще шептал им подобных фраз, обрывистых слов?
Кто знает, сколько часов он пытался услышать хоть звук в ответ? Сколько часов он просто плакал, зарывшись куда-то подальше у Лололошки в доме? Сколько он кричал их имена? Сколько раз обходил замок, в надежде кого-то увидеть? Сколько он пытался занять себя чем-нибудь, пытаясь отвлечь себя? Книга на столе, тарелка с бутербродами и кофе. Чай, кофе… Не помогло. Он уже давно полностью отдал себя истерике.
— Вы мне очень нужны… — всхлип. — П-пожалуйста… вы же не можете меня п-просто так оставить? Одного… я же даже не обнял никого! Столько всего не сказал! — всхлип. Неужели еще все слезы не вытекли из этих серых глаз? Больно ли осознавать то, что у тебя теперь нет тех, кого ты успел полюбить? Но надежда умрает последней. Всегда.
Собрав всего себя в что-то большее, чем заплаканного и одинокого ученого, Седрик трясущимися руками взял ручку и листок. Он хочет написать им что-нибудь…
Было очень много попыток. Где-то внутри он почувствовал себя не принадлежащему этому миру. Почувствовал себя ненастоящим, словно время не слушалось или наоборот… но Седрик почувствовал себя чужим. Он обязан дописать эту записку. Оставить о себе хоть что-то. Он где-то в глубине души смирился с тем, что ни Ашра, ни Сан-Фран, ни Лололошка вряд ли вернутся в Эрессию. Но надежда умирает последней. Всегда.
«Ребята, простите. За все. За то, что не смог уберечь вас. За то, что я так мало времени с вами провел. За то, что мои сэндвичи были совсем не идеальные. Простите меня за все мои слабости. За то, что я мало времени с вами провел. Что так и не дал тебе шанса, Лололошка, запомнить prunus. За то, что не дождался вас. Простите. Простите меня, Седрика. Я очень-очень вас ценю и люблю каждого из вас. Мне так жаль, что мы больше не встретимся. Мне так жаль, что я не смог быть для вас идеальным. Извините меня за все. Я буду ждать вас, столько, сколько смогу. Я чувствую, что мне тоже осталось очень мало времени. Простите. Я вас всех люблю. И обнимаю. Если я не смогу больше обнять вас по-настоящему, то хотя бы так. Спасибо вам за все те непередаваемые эмоции. За все те открытия, которых я смог достичь благодаря вам. За те незабываемые приключения, что мне удалось пережить вместе с вами. Спасибо за все. И простите, что не смог уберечь вас, что не смог дождаться, что не смог помочь. Простите. И спасибо вам всем за все.
Ваш Седрик».
«Я оставил вам записку… прощайте, друзья. Я очень рад был с вами познакомится. Очень рад был знать всех вас. Я правда очень-очень-очень сильно вас люблю. Я очень рад, что вы у меня есть. Спасибо вам огромное. Правда, вы помогли мне узнать столько нового. Вы очень хорошие люди и… эльф. Спасибо вам», — и этот обрывок времени исчез. О нем никто не будет помнить. Кроме…
***
Записка пожелтела, но так и осталась лежать на столе, слегка тронутая временем. Она была покрыта пылью. Как жаль, что ее так никто и не прочитал. В нее вложили всю душу, все переживания, все эмоции. Лишь эта записка будет напоминать о том исчезнувшем обрывке времени, который хранит этот текст.
Как же больно осознавать, что все закончилось. Что вы не были знакомы, что вы жили в разных промежутках времени. Что вы никому толком-то и не сдались. Как жаль, все-таки, что эта записка все еще лежит на этом столе, как и укатившаяся в угол комнаты ручка с черными чернилами. Разве этого конца они хотели? Разве это именно то, чего хотелось бы ждать?
Больно понимать, что все пройденное ими было зря. Ну, как зря? Ради разрешения одного пари и одного большого временного парадокса. Больно понимать, что все те крики отчаяния, слезы и часы ожидания, что хоть кто-нибудь придет и скажет, как у них все хорошо были напрасны. Напрасна была и записка, которую один одинокий ученый из Эрессии написал в надежде, что угасла вместе со всей той историей, что никому не будет известна. Зато каждый из них хоть пару раз почувствовал себя нужным. Знал, что у него есть те, кто его поддержат. Даже если это не будет запомнено, время не уходит напрасно. Оно оставляет глубокий след, даже если этот промежуток вычеркнули из общей истории. Всё-таки, кому-то это было чертовски важно.
