angel

      — Господи Боже мой, Ты знаешь, что для меня спасительно, помоги мне, — шепчет подле креста молитву Николас, стоя пред символом Божьим преклонив колено.       Во избежание наваждения греховного похоронщик даже сомкнул тяжёлые веки, отложил сигареты в сторону и решился воистину обратиться к спасителю их, Господу Богу, даже не надеясь получить его прощение своих грехов. Ведь перед глазами настойчиво рисуется далеко не образ того, имя кого нельзя называть всуе. Под дёргающимися веками предстаёт нечеловеческий образ не ангела, но что-то близкое к нему: белоснежные крылья распускаются из искалеченной глубокими шрамами спины, перья ласково касаются влажной от пота груди Николаса, отчего чистая невинность собирает на себя дорожную пыль, сорвавшийся сигаретный пепел, и покрывается тёмным пятном, словно пороча само своё существо.       — И не попусти мне грешить пред Тобою и погибнуть во грехах моих, ибо я грешен и немощен, — настойчиво продолжает молитву Вульфвуд, пытаясь отогнать от себя сладостное наваждение.       Однако это не помогает. Наваждение взирает на него по-ангельски голубыми глазами в обрамлении светлых длинных ресниц с таким всепрощающим взглядом, что впору взвыть. Но похоронщик не позволяет себе этого, слабость в их жестоком мире, история которого написана окровавленным песком на бесплодной планете, неприемлема. Вместо этого он позволяет себе соскользнуть взглядом ниже, отметить, как на чистом светлом лице расцветает благодушная улыбка того, кто повидал слишком много, перенёс на своём веку слишком много боли и страданий, но всё это — низменное, недостойное. Этот «ангел» не держит зла, он слишком чист.       Чист настолько, что губы его складываются в слишком отчётливое «Ни-ко-лас», а после в улыбку, отчего в уголках глаз появляются обольстительные морщинки, а тёмная родинка влечёт к себе взор, руки. Хочется тронуть, огладить, позволить себе больше. И Вульфвуд сознаётся в своих грехах пред Богом, заявляет, что посмел опорочить это чистое создание, увлёк его в грязь низменной любви, похоти, непрестанной для того, кто выше. А Вэш выше каждого на этой планете, несмотря на то, сколько грехов он взвалил на свои искалеченные людской жестокостью плечи. Николас готов их выцеловывать каждый день, приникая к каждой ране, как к мощам — с трепетом, надеждой и верой в лучшее будущее.       — Не предай меня врагам моим, яко к Тебе прибегох, — на чистом автоматизме шепчет мужчина, пока в памяти восстанавливаются фрагменты ночей, проведённых с Вэшем в дешёвом мотеле одного из городков, где они останавливались. — Избави меня, Господи, ибо Ты моя крепость и упование мое и Тебе слава и благодарение во веки.       Его «ангел» раскрывался, стонал так открыто и чисто, что его стоны хотелось испить как вино, которым они не пренебрегли в тот вечер. Ангелы не пьют, но его — пьёт, краснеет умильно и становится ласковым, честным до невозможности и тактильным. Его «ангел» лезет прилюдно с влажными поцелуями и жарким шёпотом к уху в просьбе оставить всё и подняться в номер, чтобы вознести этому созданию дары в лице чистой похоти, от которой те самые белоснежные крылья прорезаются сквозь плоть, взметаются белоснежной простынёй вверх и укрывают его, порочного священника, и снизошедшего с небес на землю ангела от всего окружающего мира. От шума на первом этаже таверны, от грязи и жестокости, кровопролития и обилия человеческих несчастий. Вэш обнимает за шею, изгибается в позвоночнике и требовательно жмётся ближе, вынуждая Николаса двигаться в нём, доводя до оргазма.       — Аминь.       Вульфвуд вздыхает, открывая глаза и смотрит на крест, пред которым склонился. Проклятый мир, в котором он молится даже не в церкви, как положено, а где-то в бескрайней пустыне перед собственным оружием, пока в его голове настойчиво предстают порочные картины с участием Вэша, красный плащ которого развевается на ветру поодаль. Николас видит это краем глаза, пока поднимается на ноги и уже привычно тянет в рот сигарету. Его ангел машет ему рукой, улыбается и…       — Да кому нужно твоё прощение, я уже обречён, — цыкает напоследок похоронщик, сплёвывая на песок терпкую слюну. Ему не нужно прощение того, кого он никогда в жизни не видел. Ему достаточно прощения того, кто заключает его в свои объятия и шепчет в губы едва слышно «ты невиновен, Вульфвуд».       Аминь.