Единство

Строго говоря, я не должна была сегодня приходить в Демонстрационное Убежище. Чада Собора уже довольно недвусмысленно дали мне понять, что я загостилась, и они не очень-то рады меня видеть. Но возможность была уж чересчур заманчива: почти все Чада собрались на праздник, оставив на базе в основном охрану, которая не узнавала меня в лицо и не могла бы сказать, что это за девушка в фиолетовой мантии прошла сегодня по коридору к лифту. Живёт ли она здесь или только приходит иногда, чтобы повидаться (и накормить его, прости господи, кексами...) с Создателем? Словом, это был прекрасный шанс поговорить с Ричардом Греем и сказать ему, что какое-то время меня снова не будет. Куда я отправлюсь? Да бог знает... У меня ещё есть время, когда мне не нужно ничего решать. Это значит, что никто не стоит с ружьём у меня над головой и не требует давать никакого ответа. Но... и продолжаться так больше не может. Мне уже осточертела эта раздробленность в душе. Я хочу что-то решить. Хотя бы для того, чтобы знать, где я буду путешествовать дальше. Мне нужна цель. И всё же пока что время есть, и я могу заставить себя об этом не думать. Выкинуть из головы все лишние мысли. Лучше поразмышляю над более насущными проблемами. Мантию, благодаря которой я так благополучно пробралась сюда, Ричард бы не оценил, потому под неё я надела более обычную летнюю одежду: блузу и — в кои-то веки — юбку (иначе бы я, пожалуй, запеклась ещё по дороге). Саму мантию я хочу спрятать в одном из шкафчиков в подсобке по пути. Но оказалось, правда, что та дверь, которая из коридора, почему-то опечатана. Есть ещё вторая, из самого командного центра, и я решила, что, прежде чем паниковать, надо проверить её. Повезло: там никаких печатей. Видимо, подсобку действительно закрывали, но сейчас просто забыли снять вторую печать. А может, дверь сломалась, ждёт теперь ремонта. Не мне в этом разбираться. Заминка вышла, в общем-то, совсем небольшая, но и она стоила мне многих нервов. Надо успокоиться. Надо выглядеть безмятежной и уверенной в своих действиях. Хотя бы выглядеть. Подвешенное состояние в жизни всегда отражается и на душевном равновесии. Не имея собственного дома, не приняв чёткого решения о своей дальнейшей судьбе, я со всё большим трудом могла игнорировать вопросы, которые всё настойчивее требовали к себе моего внимания. Один из них был особенно туп, особенно неуместен, особенно сейчас, и особенно настойчив. Звучал он примерно так: «А зачем Ричарду Грею нужна я?» Такое неопределённое «зачем», тяготеющее отчасти к «почему». С тех пор, как я разрешила похожий вопрос касательно причин, которые раз за разом тянули меня в командный центр под собором, я точно поняла, зачем Ричард Грей нужен мне. И знаю, что я ему тоже нужна: я это чувствую. Хотя и не понимаю, зачем. Я вообще много чего не понимаю. Он, кажется, заметил, что у меня на душе тоскливо. Возможно, отнёс это на счёт того, что я не хочу расставаться. И, кстати, отчасти он прав, но это не всё. Его мысли тоже где-то блуждают. Может, разработка вируса идёт неважно? Кто знает, о чём может тосковать Ричард Грей. В любом случае, мы оба не подаём вида. — Ну что, свободный воздух пустошей снова манит в дорогу? — немного едко спросил он, когда я задумчиво посмотрела в сторону выхода. — Ага, — просто отвечаю я, мило улыбаясь. — Жарко у вас тут, никак не привыкну к вашему лету. — Присылай открытки. — Угу, — усмехнулась я. Затем улыбнулась уже тепло, вытянулась и поцеловала его в бровь, чуть правее холодного торчащего железного штыря. — Я буду скучать. — Я... — он замолчал на несколько секунд, затем промолвил: — Кто-то садится на лифт. Ты вроде не хотела, чтобы тебя тут видели. Осторожнее в коридорах. Я тоже буду скучать. Возвращайся скорее. Скорее. Я ушла, чувствуя, что мы поговорили хорошо, но совсем не о том, о чём хотели. Чуть было даже не развернулась, чтобы продолжить разговор, но, вздохнув, пошла дальше по коридору. Как только за мной закрылась дверь подсобки, я услышала, что кто-то, в свою очередь, вошёл в командный центр. Сердце невольно ёкнуло, и я внимательно прислушалась к шагам за дверью. Нет, ну надо же было такому случиться, что неизвестный, который вернулся с праздника раньше других, пошёл именно сюда и, судя по звуку, решил поработать именно за ближайшим к моей двери терминалом. И тут он ещё и с Создателем по рации заговорил. Его голос я узнала мгновенно. Морфеус. Ну разумеется. Из всех людей в соборе это должен был оказаться именно он. Я тихо вздохнула и отошла от двери. Именно тогда, когда вторая дверь опечатана, и я не могу незаметно улизнуть через неё! Похоже, лучше мне пока посидеть здесь. Вот уж чтобы меня сегодня на этом этаже увидел именно он, я хотела меньше всего. Я слышала, как Морфеус стучит по клавиатуре через стенку от меня, и ждала, сама прислонившись к стене — к небольшому её участочку, из которого почти не торчало никаких органических частей Ричарда. В этой комнате они, кстати, уже выглядели относительно неплохо. Постепенно благодаря уходу покрывались нежным эпителием, иногда с любопытством шевелились в воздухе, а не висели апатично, как это бывало раньше. Я невольно улыбнулась и осторожно пожала одно такое «щупальце» пальцами. Тёплое. Даже горячее: похоже, всё-таки где-то неподалёку от него воспаление, которое ещё не зажило... Не думай. Ричард, кстати, как-то говорил, что мои руки на ощупь узнаёт безошибочно. Щупальце обвилось вокруг моего пальца и насмешливо пожало его в ответ. Интересно, он понял, почему я застряла в этой комнате? Наверняка. Это продолжалось довольно долго. Я уж не знаю, что этой мерзкой усатой роже потребовалось от терминала. Впрочем, не моё это дело. Лишь бы в подсобку не заглядывал. И вдруг он заговорил: — Так. Я скорректировал данные. Только запишу на диск — и унесу на обработку. — Очень хорошо, — отчеканил Создатель в ответ деловым голосом. — А, чёрт... Болванку не читает. Минуту. Сейчас возьму новую. Меня прошиб холодный пот. Я чуть не застонала, но всё же не издала и звука, только выпрямилась, как будто проглотила палку, и вжалась спиной в стену. Потому что болванки хранились в подсобке, и я даже отсюда видела край стопки из-за полуоткрытой дверцы шкафчика. Что же делать? Я успею спрятаться в какой-нибудь шкаф до того, как он откроет дверь? Нет, конечно, ему ещё, может, шаг осталось до неё сделать! И там же везде полки, я просто не помещусь! Дверь дёрнулась, открываясь. Но прежде, чем я успела сообразить, что к чему, моё несчастное вжатое в стену тельце укрыла под собой и оплела аморфная биомасса. Кажется, Ричард действительно прекрасно понял мою ситуацию и придумал выход из неё быстрее меня. Умно! Едва ли меня можно, не вглядываясь, разглядеть за всеми этими... частями, да ещё в полумраке в углу. Морфеус, бормоча что-то под нос, прошёл мимо. Сердце у меня колотилось как сумасшедшее, мне даже показалось, что он его сейчас просто услышит. Но нет. Пошуршав на полке, он вернулся назад. Дверь закрылась, и щупальца вокруг меня чуть-чуть ослабили хватку, но не отпустили совсем. Я и не спешила от них освободиться, так и стояла столбом, пока Морфеус не ушёл. Да и потом продолжила. До чего тёплые в Демонстрационном Убежище... стены. Я невольно провела дрожащими пальцами по одному из щупалец, стараясь выбрать наименее уязвимое место. И Ричард... Я не уверена, что происходит. Он уже выпустил меня достаточно, чтобы я могла, например, просто отойти от стены. Освободил мою голову, но продолжает осторожно касаться плечей, рук, левой лодыжки, талии... Закрыв глаза, я бы могла представить себе, что меня обнимает человек. И я закрыла глаза. Осторожное касание у шеи. Он чувствует, как пульсирует моя кровь. Наверняка заметил, что сердце опять заколотилось. Иначе как объяснить, что касания стали смелее? Я ни о чём не думала, кроме живого тепла за своей спиной. Он ощупывал моё тело, будто слепой, и я уже не была уверена, что наша кожа не соприкасается в том числе и под блузой. Едва ли ему хватило бы мелкой моторики на то, чтобы расстегнуть мой лифчик, да он и пытаться не стал. Провёл... пальцами прямо поверх ткани. Я не ношу чашечек, и мы с ним примерно одновременно должны были заметить, что у меня затвердели соски. В этот миг мой разум отключился окончательно. У меня по-настоящему, совершенно не в метафорическом смысле задрожали колени, от крестца пробежал холодок и... кажется, это и называют «бабочки в животе»? Одной рукой я до боли в костяшках упёрлась в стену, а другой, напротив, так легко, как только могла, проводила по покрытому кожей участку его тела, забывшись совершенно. К тому моменту, как колени совсем перестали меня держать, и я почти против воли сползла по стене на пол, нижнего белья на мне уже не было. Я не совсем понимаю, как это вышло, потому что для этого, с чисто механической точки зрения, я должна была хотя бы на миг поднять ноги от пола, но я не помню, чтобы это делала. Хотя, возможно, я просто не заметила, потому что была слишком поглощена прикосновениями у ушных раковин и на сгибах локтей. Это выше всяких моих сил. Ресницы щипало из-за слёз: это совершенно невозможно. Но я не думала. Я знала, что просто не смогу иначе. И хорошо, что не думала. Потому что иначе мне было бы безумно стыдно. Но я не могла, просто не могла не поддаться и не раздвинуть колени. Дело уже даже не в Ричарде, а во мне. В голове всё просто звенит, хотя этаж и погружён в тишину, только гудят терминалы и лампа надо мной. Пол и воздух в комнате чуть прохладнее, чем стены, но его... пальцы — горячее, я чувствовала каждое движение на внутренней стороне своих бёдер. А когда он коснулся клитора, я вздрогнула, хотя мне казалось, что напряжению внутри меня расти уже некуда. Я невольно подобрала пятки ближе к бёдрам, чуть что-то не прищемив, запрокинула затылок, чуть не до крови стирая кожу на голове о стену, и прикусила губу, чтобы хотя бы боль ещё привязывала меня к нашей несчастной земле. Когда в обесточенное сознание моё поднялась волна эйфории, Ричард снова обнял меня крепко-крепко, как будто опять прятал от своих подчинённых, пока я не успокоила дыхание и не открыла глаза. Я не увидела ничего, потому что взгляд мой был направлен мимо стен — прямиком во Вселенную, как будто мы были не на базе, а ночевали под открытым небом. Так не может продолжаться. Я медленно поднялась (дрожь в коленях, кажется, только усилилась, но зато изменила качество), привела себя в порядок и на негнущихся ногах вышла из подсобки. Прошла мимо терминала, за которым работал Морфеус. Там ещё не погас экран. Свернула налево, дошла до коридора и по нему — до конца. Я оказалась лицом к лицу с невозмутимым Создателем, который молчал и только перевёл на меня взгляд, явно ожидая, что же я скажу. Я тоже молчала. Взобралась на его пьедестал и стала устраиваться рядом. Нам обоим было слишком важно поговорить, чтобы начать разговор. Но он всё же не выдержал первым: — Ты злишься? — Нет, — улыбнулась я слабо. — Мне было хорошо. Но я не понимаю. — Ты хотела. — Но ты — нет, — грустно ответила я. — Тебе ведь больно. И ты... вряд ли ты испытываешь страсть. — Не испытываю, — подтвердил он. — Тогда почему? — Ты права, мне. Мне. Мне действительно больно быть... быть в таком состоянии. Но это не всё. Мне очень холо! холодно. Я вопросительно посмотрела ему в глаза. Тогда Ричард вздохнул: — Обычно говорят про пять основных чувств человека. Зрение, вкус, осязание, обоняние, слух. Но это не всё. Есть другие. Например, проприоцепция. — Ощущение своего тела в пространстве, — кивнула я. И, кажется, поняла. — Мы... Я... по всему зданию. Я человек. Человек! В теле растения. Есть система обогрева и отопления, но... Это мёртвое тепло. Я вспомнила те самые кексы, с которых всё началось, и вспомнила, что он сказал тогда: «я не ел сладкую выпечку с тех пор, как покинул своё убежище». Это ведь много чего касается. Не ел выпечку. Не видел солнечного света. Не чувствовал запаха оживающей пустоши. Он уже бог знает сколько времени заперт здесь, в подземелье, и едва ли когда-нибудь выберется наружу. И, конечно же, никто из его подчинённых не занимался такими глупостями, как лечение его раненой плоти. Я сомневаюсь, что они вообще не брезговали прикасаться к нему кроме как через тряпочку при уборке. Как ни далеко ушёл Создатель от того, чтобы быть человеком, но я знаю точно, что многое человеческое в нём осталось. И жажда живого тепла, особенно с этой гигантской тушей в земляном плену, когда он не может даже пошевелить большей частью своего неуклюжего тела, должно быть, мучила его хуже голода. Я снова закусила губу, ещё немного кровоточащую, и взглянула ему в глаза. Мне показалось, хотя я бы не рискнула поручиться, что они странно блестели. И улыбнулась так широко, насколько позволили дрожащие губы, и прошептала ему: — Я люблю тебя, Ричард Грей. — Я тебя тоже. И мне жаль. — И очень зря, — сказала я, целуя его, ладонями держась за холодные щёки. — Кто ещё вернёт тебе себя, если не я? — Выходи за меня. Меня. — У тебя даже документов нет, какое «замуж», — рассмеялась я. — И чем ты собрался расписываться? — По-моему, я довольно ловкий, — осклабился он. — Не поспоришь, — зарделась я. — А благословит наш союз первосвященник Морфеус? — Почему бы, кстати, кстати, и нет. Сколько можно гонять тебя по пустоши? Так ты согласна? — Согласна. Но на пустошь я всё равно отправлюсь. — Зачем? — спросил он с тоской в голосе. — Надо же отправить Морфеусу открытку с благодарностью за его упорный труд, — рассмеялась я. И тихо добавила: — Ты нужен мне. Ты моя воля, мой разум и мои корни. А я часть тебя. Я нужна тебе. Я ещё одна пара твоих глаз, твои ноги и твоё сердце. Мы возродим этот мир, Ричард. Всё получится.