Сторителлинг в ожидании судного дня

Да чтобы у Айзека Фостера затупилось лезвие? Да никогда! Его нож играючи взрезает кожу, вспарывает животы, прорубается сквозь хрящи и сочленения суставов. Два выпотрошенных тела уже валяются, как изломанные куклы, в стороне. Да и с третьим уже почти покончено, всего-то и осталось — чвок, и из разреза вывалилась мягкая куча мешков, как будто желток свесился из разбитого яйца. Эта склизкая узлоподобная масса, разумеется, строго упорядочена, хотя в глазах Зака — мешанка мешанкой. Он перерезал брыжейку, и вонючие внутренности безвольно шмякнулись вниз, оставив на металле и у него на одежде пару кровавых брызг. Ещё чуть-чуть. Зак топором вскрыл грудную клетку, с хрустом развёл её половины в стороны и уже голыми руками, пропитывая свои бинты чужой кровью, вытащил всё ещё тёплые лёгкие и сердце. Оторвал диафрагму и сразу отбросил в стоящее у стены ведро. Посмотрел скептично на горку потрохов, поворошил их пальцем и крикнул: — Рей, тебе печёнку откладывать? — Нет, сегодня не надо, — отозвалась она из-за окна. И Зак облегчённо — неохота разбираться, что из этого печень и не надо ли от неё чего отковырять, — выкинул внутренности в ведро, к лёгким, диафрагме и отрезанным головам, снял тушку кролика с перекладины и потащил всех троих за лапы на кухню. В тот же вечер они ужинали рагу, которое приготовила Рейчел. Заку до сих пор было немного странно смотреть, как она ест. Клюёт, точно птичка, маленькими кусочками, которыми она нарезает свою порцию. Медленно пережёвывает и запивает водой. И какая-то при этом задумчивая. Нет бы нормально пожрать от пуза. Впрочем, не то чтобы его это на самом деле беспокоило. Её собачье дело. На самом деле, хотя Зак об этом не думал, но если бы она вдруг начала есть с аппетитом, это скорее бы вызвало в нём сомнение. Как будто помирать передумала. Самого Зака никакие мысли по поводу еды не смущали. Вкусно — и отлично. А готовила Рейчел недурственно. Он-то на газовой плите и яйца бы не сварил. Строго говоря, он вообще к этой херне старался не подходить. Но именно сегодня, глядя на особенно тоскливую и бледную рожу Рейчел, он вообще не смог удержаться и сказал: — Слышь, мне тебя такими темпами совсем будет неохота убивать. Кролики составляют тебе отличную... эту... как её, бля... Когда соревнуются. — Конкуренцию? — Да! — Я думала, тебе больше нравится охотиться на оленей, — с лёгким любопытством ответила Рей. — Ну, они большие и сопротивляются поактивней, но зато кролики просто пиздец быстрые! Интересно! Рейчел, кажется, немного взбодрилась и наколола на вилку и отправила в рот сразу два кусочка. Она целую неделю вся не своя была, так что уже супер. А тут она вообще улыбнулась своей отстойной улыбкой и даже попыталась пошутить: — У тебя должна была фамилия быть не Фостер, а Форестер. — Это почему ещё? — Ну как. Мне кажется, ты бы в лесу запросто выжил. И тебе тут нравится, правда же? — Ненавижу разделывать туши. — Почему? — А какое веселье? То ли дело, когда я за ними гоняюсь, и о-о, как они вырываются и кричат! Правда, кролики не кричат. — Ну уж, господин лесничий, и рагу вы тоже не любите? Пришлось признать, что рагу вкусное. Но тут уже нельзя было не подколоть в ответ: — А сама-то — садовница! Как там твои цветуёчки? — Ты про хризантемы, что ли? Они уже... уже скоро. К воскресенью распустятся. Ах да, воскресенье. Она впервые за неделю назвала его прямо. Значит, всё-таки о нём думает. Эта мысль мелькнула у Зака в голове, а вслух, отправив последний кусок кролика со своей тарелки в рот, он сказал: — Молодец, садовница. Держишь марку. Лучок, кстати, тоже отменный. Не зря копали. — Наверное, сила имени, — вот чудеса, Рейчел снова улыбнулась. — Говорят, имя определяет судьбу человека. — Да ну, херня, — с сомнением протянул Зак. — Ага, я тоже так считаю. — Ну, то есть, я понимаю, ещё, Гарднер. А разве можно понять, что значит Рейчел? Ну, положим, «Рей» — лучик, а «чел» — это что вообще? — Так оно пишется совсем по-другому. Это же не английское имя. — А какое? — Оно из Библии. — А-а. И что значит? — Э... — Рейчел задумалась. — М, нет, вообще-то не знаю. — Ну и чего тогда? — Давай посмотрим? В сети должно быть. Ты ещё будешь кролика? — Не, я всё. — Тогда сложи, пожалуйста, тарелки в раковину. — Да без базара. Как раз, когда Зак зашёл в комнату, Рей, кажется, загрузила своего старичка. — И? — Сейчас, сейчас, смотрю... Ах. О. Ты будешь смеяться. «Овечка». — Бва-ха-ха-ха-ха! — и впрямь расхохотался Зак во всё горло. — А что, реально ж подходит! Он взял её за подбородок, повернул лицом к себе, потом потрепал светлые волосы и снова засмеялся. Рейчел, как ни в чём не бывало, повернулась обратно к экрану и набрала что-то ещё. — Чего там? — «Айзека» смотрю. Интересно же. — И? — Ты будешь смеяться. — Ну? — Нет, в смысле, оно так и значит: «будешь смеяться». — Реально? Херня какая! Щас помру со смеху! А что, серьёзно, в Библии тоже есть Айзек и Рейчел? — Ага. — И чего они? Тоже овца и ёбаный весельчак? — Не совсем. — А чего ты мне про них не рассказывала? Клёво же. — Ну... — Ну? — Ну-у... — Баранки в ебеня гну! Так чего? — Мне просто казалось, что эта часть тебе покажется скучной. — Что, прям скучнее, чем про И... э... про Иова? Эти мудаки там все на «И», хер запомнишь. Хуже президентов. — Пожалуй, скучнее, — вздохнула Рейчел. Зак замолчал, нахмурился, явно взвешивая перспективы. Потом махнул рукой и сказал раздражённо: — Ладно, валяй, всё равно интересно. Расскажешь сегодня? Только покороче. А то я набегался за этими паскудными кроликами... — Вкусными, — поправила Рейчел. — Паскудными, но вкусными кроликами, — миролюбиво согласился поправиться Зак, — у меня теперь такое ощущение, что я сейчас вырублюсь нахер. — Хм... — промычала Рейчел. — Ну хорошо. Я постараюсь. — Да похуй мне на этого Авраама и его проблемы с импотенцией, чего ты тянешь резину? — закатил глаза Зак. — Это важно, — возразила Рейчел. — Без этого история Айзека не будет иметь смысла! — Ладно. — И вот, Господь сказал, что Сара сможет родить ребёнка... — Сара — это его старпёрша-жена? — Да. И она действительно зачала, и у них с Авраамом родился сын, Айзек. — А! Так он их сын! — Да. Когда он родился, Аврааму было сто лет. — М, — отозвался Зак. Особо впечатлённым его голос не прозвучал. Рейчел вздохнула. На самом деле она не очень хотела рассказывать эту историю, и потому сделала небольшую паузу. Надрезала бинт, с которым работала, и умолкла до тех пор, пока не завязала края и не взяла следующий моток: — Кажется, твои ожоги уже получше. — Угу, и печёт не так сильно. Зак, слегка прикусив губу, чуть нервно тряхнул головой и протянул ей вторую руку. Гной уже весь смыли, но кожа была воспалённо-розового цвета, почти красная, вся в белых нарывах и измятая, как хорошенько прожёванный лист бумаги. Он, кстати, долго не давал ей менять повязки. Но теперь вроде как смирился. Рейчел кротко улыбнулась: — Вода здесь, что ли, хорошая? — Ре-е-ей! — Да, да, продолжаю. Айзек родился, и Авраам с Сарой очень радовались его рождению. Они устроили в его честь целый пир. — Счастливый сукин сын, — весело прокомментировал Зак. — Не то что некоторые. — Я бы не сказала. Потому что когда прошло несколько лет, Господь снова явился Аврааму и велел принести Ему жертву. — Пока ничего нового. — Ну да. За исключением самой жертвы. Он... велел Аврааму принести во всесожжение Айзека. И Авраам не смел ослушаться. Рейчел всегда рассказывала неторопливо, и обычно Зак успевал вставлять свои комментарии, но на этот раз он как будто случайно проглотил собственный голос. Рейчел не поднимала на него глаз: ей было достаточно и того, как у него напряглась рука. — Так что Авраам взял всё, что нужно, и они с Айзеком пошли к месту жертвоприношения. Они долго шли, и Авраам нёс огонь и нож, а Айзеку поручил нести дрова. — Больной старый пидор, — прошипел Зак очень тихо, не прерывая её рассказа. А Рейчел на всякий случай не стала уточнять, к кому относилась ремарка. — Айзек думал, что они идут приносить в жертву агнца, потому что так ему сказал Авраам. — Тогда понятно, почему он не попытался утечь! Ненавижу враньё! И что же? Он его сжёг? — К счастью, нет. Авраам уже занёс нож, чтобы убить сына, но с небес спустился Ангел, и остановил руку Авраама, и Господь сказал, что это было испытание на верность Богу, и раз Авраам его прошёл, то сына на самом деле убивать совсем не обязательно. И всё-таки послал ему агнца. — Матерь божья. — Но ты же понимаешь, что Авраам не мог ослушаться Господа? — Да, да, клятва, все дела. Это я уже понял. Ладно. Секунду. Переведу дух. Уф. Ну, и что дальше? Айзек папаше потом всё припомнил? — Я думаю, он был очень маленький, и плохо понял, что произошло. — Херня собачья. — Ты прав, — вздохнула Рейчел. Помолчала немного и добавила: — Нет, не припомнил. Я знала, что тебе не понравится эта история. — Да не, нормальная, — проворчал Зак. — Про Иова нуднее была. — Ах да, нудная часть! Там дальше ещё было про то, как Айзек женился. — Он при этом кого-нибудь убил? — Нет. — Ну и нахуй тогда. — Это важно, вообще-то... — На-хуй. Лучше расскажи про Рейчел. Надеюсь, хоть она-то нормальная? — Ну так. Она тоже довольно... скучная. — Чего с овцы взять. — Она не овца. Просто про неё всего ничего. Рейчел — жена одного из сыновей Айзека, Джейкоба. Он её любил. А она умерла родами. Вот, в общем-то, и всё. — Действительно, скучнее некуда, — хмыкнул Зак, зевая. Она как раз закончила с ожогами, так что он поднялся с пола и потянулся. Помог ей сгрести старые повязки с резким запахом и закинул их в мусор. — Хотя ты же тоже скучная. Но помрёшь, надеюсь, всё-таки не от родов. Рейчел покачала головой, взяла его за руку и с надеждой посмотрела ему в глаза. Зак сжал её ладонь в своей, а второй рукой щёлкнул ей по лбу и нырнул в непривычно (до сих пор очень, очень непривычно) чистую постель. Зевнул: — До воскресенья доживи, дурёха, И улыбнулась бы, совсем шуток, что ли, не понимаешь? — Понимаю, — просто ответила она. — Я — не он. И ты — не она. У нас своя история. — Зак при этом лениво перевёл на неё взгляд, и она действительно улыбнулась. Тогда он напустил на себя самый безразличный вид, на который был способен, и закрыл глаза. Почти тут же уснул, но всё-таки уже после того, как она поцеловала его свежеперебинтованный лбешник. Летом посетителей в этом охотном хозяйстве было немного, сюда предпочитали ездить зимой. У Зака, разумеется, не было лицензии на охоту. Но у Зака не было и огнестрела, да и охотился он не так часто, чтобы нельзя было списать все тушки на подарки настоящих охотников, случайности или самозащиту (когда прошлой зимой он приволок домой медведя, вопросов возникло намного меньше, чем когда их застукали за разделыванием оленихи). Порой, как в последние пару недель, и вовсе казалось, что они тут сами по себе, живут на окраине цивилизации. Вопрос, конечно, философский: в каком-то смысле оно действительно так и было. Во всяком случае, они жили от цивилизации достаточно далеко, чтобы никто не запрещал Рейчал разбить тут, на территории, свой огородик. И она была этому рада. В более людном месте пришлось бы искать себе другое занятие на каждый день. Хотя Зак и пошутил по поводу того, что она, де, садовница, но на самом деле он, сам того особо не замечая, занимался огородом чуть ли не больше неё. Например, картошку откапывал исключительно Зак. Много ворчал, но, кажется, ломать, взрыхлять и разбрасывать землю ему доставляло не меньшее удовольствие, чем выслеживать и загонять зверей. А ей он этим делом заниматься не позволял: мол, надорвётся ещё. Рейчел нравилось занимать руки привычным монотонным трудом. В такие минуты она... как бы это правильнее выразить? «Забывала почти обо всём лишнем»? Да нет, голова у неё работала бесперебойно. «Не чувствовала себя живой»? Нет, нет, тоже не то. Живой она чувствовала себя непрерывно, хотя и менее мучительно, чем тогда, когда её заперли в приюте. Ах. До воскресенья осталось ждать всего-то пару дней... Но на сегодняшний вечер у них уже было готово занятие. — Ненавижу. Обрабатывать. Ёбаных. Кроликов, — ворчал Зак, раздражённо скобля тупым ножом (Рейчел держала нож для мездревания в особом ящике, чтобы Зак его не заточил) по распластанной шкуре. Кожа поскрипывала, подрагивали опустошённые из-под мяса и костей лапки, как будто ещё чувствовали какую-то боль, и мелкие ошмётки сыпались на клеёнку. К чести Зака, несмотря на раздражение, работал он на совесть. Рейчел тем временем крутилась на кухне и наводила раствор для пикелевания. В этот момент она как раз замеряла нужное количество уксуса. — Ну, не выбрасывать же, — миролюбиво ответила она, вглядываясь в мерку и сверяясь с тетрадью. — Они же не зря погибли. — Опять ты со своей моралью. Я понял уже. Но я всё равно ненавижу их обрабатывать. Скука смертная. Рейчел обернулась на него. Заметив это, Зак поднял глаза и нахально фыркнул: мол, и что ты скажешь? Но Рейчел только улыбнулась, вогнав его в краску. — Вот в твоих историях люди ничем таким не занимаются, — пробурчал он, отворачиваясь обратно к шкурам. — Почему же? Ещё как, — задумчиво ответила Рейчел. — Просто на этом обычно не заостряют внимания. Так, напишут пару строчек — и обратно к приключениям. А разделку и всё остальное — на слуг. А мы просто сами себе и хозяева, и слуги. Больше всего Заку нравилось слушать сказки. Их он по вечерам слушал с настоящим упоением, даже если она читала из книги. Остальные книжки он терпел только в её пересказе — и то не всегда. Как-то раз они долго говорили о фразе: «И жили они долго и счастливо». Она звучала так просто, и на самом деле проще ничего не придумаешь. Так, по крайней мере, думала Рейчел, когда выпалывала сорняки и шила шапки из меха, который они сами выделывали. Но всё-таки многое из неё и терялось — в смысле, из фразы этой. Чего в её историях точно не было, так это мучительного поиска фальшивых документов, чтобы полиция от них наконец отвязалась, да и размышлений о том, как будет лучше распорядиться выданным в рассрочку временем, тоже. Ну, что поделать: средневековье всё-таки, не та эпоха, не те проблемы. — Хотя одну историю я невольно всё-таки вспоминаю, — задумчиво сказала Рейчел, когда они начали замачивать шкуры. — Когда Адама и Еву изгнали из Рая, одной из частей их наказания было то, что хлеб им теперь приходилось зарабатывать в труде. — А, те хмыри с яблоком. — Точно. Тогда на Земле по идее не было никаких других людей, так что вполне себе изгнание. — То есть, к ним не припиралось дебилов с ружьями? — Не-а. — Охуенно же! — Но зато они жалели об Эдеме. Это, пожалуй, неприятней. — А что там, в Эдеме? — Понятия не имею. Но шкурки кроликов там точно свежевать не надо. — Да побоку шкурки, — отмахнулся Зак. — Я про этих сейчас говорю. Которые жалели об Эдеме. Ну не придурки ли? Как ты там про молоко говорила, мне понравилось... — Нечего лить слёзы над пролитым молоком? — Да, вот эта тема. — Ну, это не совсем то же самое. На них всё-таки осталась печать греха. Это... Это как если бы кипящее молоко пролилось не просто, а тебе на колени. Зак аж замер с открытым ртом, явно представляя себе болевые ощущения. — Да, хуёво, — согласился он после короткой паузы. — И коленки жалко, и ожог останется. — М... — протянул Зак. Они закончили с раствором, и Рейчел тщательно вымыла руки. Отколола чёлку, давая волосам свободно свеситься на лицо и отправилась проветриваться на веранду, а Зак, точно верный пёс, поковылял за ней. И наконец сказал: — Слушай, Рей, ты же дохера какая умная. — М? — Ты поэтому так загоняешься? — Я не специально, честное слово, — расстроилась Рейчел. — Просто... Просто не могу перестать думать. — Ничего, воскресенье уже скоро. — Справишься тут без меня? — Да пошла ты, — огрызнулся Зак. Задняя дверь их сторожки как раз выходила на огород. Прямо напротив крыльца — калитка в лес, только и закрытая, что на простую цепочку, от ветра да зверей. И то её сейчас совсем не видно. Уже сгустились сумерки, свет лился из окон у них за спиной, да догорало небо за чёрными кронами. В саду едва различишь светлые полоски дорожек. Заку бы, право, очень подошло иметь кошку. Домашнюю и ласковую, которая устроится на коленях и даст себя гладить. Судя по тому, как у него постоянно так и чешутся руки что-нибудь ворошить, мять и перебирать. Впрочем, нет, как представишь располовиненную тушку с выпученными глазами в луже собственной крови и потрохов, и никто бедняжку не похоронит... Кошку всё-таки жалко. А Рейчел — в самый раз. Она не возражала, чтобы эти пальцы, от которых еле уловимо, но так сладостно пахло её смертью, время от времени пропускали сквозь себя её волосы, на макушке, на затылке, у загривка. Ещё бы она была против: в конце концов, это она сама пристроилась на пару ступенек ниже и обмякла у Зака на коленке, точно на диванном подлокотнике. — Или вот, я ещё другую историю вспомнила, — сказала вдруг Рейчел, когда с дерева у самой лесной кромки слетела какая-то птица. — Там про одного человека, который мечтал зажить в отдалённом уголке планеты, в лесу, со своей невестой, и они бы жили в труде, никогда бы никого не трогали, и никто бы никогда не трогал их. Почти как Адам и Ева. Только он сам хотел этой доли и мечтал уйти. — Почему? — Его все считали чудовищем. Он был очень умным и добрым, но его лицо всех отталкивало, и в конце концов он вызверился на людей и не захотел с ними оставаться, раз уж они его отвергают. — Забавный малый. И что, у эдакого урода была невеста? — Ну... Она могла у него быть. Он просил у своего создателя сотворить ему подобие. — У бога, что ли? — Нет-нет. Его создал другой человек. — Это как? — Ну, вот так. Собрал из разных частей. — А, то-то он и получился уродом, — хохотнул Зак. — Но его создатель отказался. — И что, один уехал? — Нет, — вздохнула Рейчел. — Но я задумалась о том, как бы они жили с ней вдвоём. Мне кажется, у них бы всё было хорошо. — Но не было же. — Потому что они даже не встретились. — Не повезло, — осклабился Зак. Она не видела, но точно знала, с каким лихим упрямством на лице он это сказал. — Жаль, — коротко сказала она. — Рей, завязывай с соплями, а? — и топнул левой ногой так, что Рейчел как будто подпрыгнула на кочке. — Ишь ты. Но сгонять не стал. Небо гасло, и вместе с ним гасли глаза Рейчел. Умом она понимала, что сейчас должны зажечься звёзды, но она их не видела. Странное, дурманное чувство. Печать греха, значит? Грешникам причитаются сожаления. Адам и Ева очень сожалели. Но не она. Рейчел больше напоминала себе ту, нерождённую невесту. Странная смесь мыслей завертелась у неё в голове, она как будто потерялась в сумерках, и ей стало мерещиться, что её не должно здесь быть. Она будто оказалась на поляне среди красных цветов, и на неё упала тень от крыльев Смерти. Чувство, наверное, в чём-то сродственное тому, когда на Зака нападает жажда разрушений: с ним ничего не поделать. Перед тем, как встать, Рейчел бросила один долгий взгляд в засасывающий мрак лесной чащи. И тут словила от Зака отрезвляющий подзатыльник. — Кому сказал заканчивать с соплями! — Но я же ничего не говорила! — Да ты просто помирающая лебедь. Рей, серьёзно, ты так даже до дождевого червяка не дотянешь, а ты знаешь, что я не люблю давить червяков. — Прости, — расстроенно ответила Рейчел. — Дуй спать сейчас же. Когда ты загоняешься — это ещё полбеды, но когда ты молча загоняешься — то вот это просто полный пиздец. Я думал, ты это уже бросила. Какого хера, Рей! — Я больше не буду, — пристыженно ответила она. И вдруг поняла, что правда не будет. Это всё дурацкие аллегории из дурацких пыльных книжек. Дурацких пыльных книжек она читать не перестанет, и думать тоже. Но они — это они. В конце концов, она живая, да и Зак — уж точно не светоч разума и логики. Они сами себе хозяева, и у них своя история, ведь так? Вечером надо было развесить отпрессованные после пикелевания шкуры по правилкам. Занятие монотонное, шкур много, сразу с нескольких охот. Тряпками протереть, вылить раствор, прибраться — et cetera, et cetera, et cetera. Так что вечернюю историю Рейчел (на этот раз выбрав случайную сказку из сборника) начала рассказывать заранее. Волей случая это оказалась история о Диармайде и Грайне. Грайне была ирландской принцессой и должна была выйти замуж за вождя воинского племени фениев. Но увидев старого жениха на свадебном пиру, она вдруг передумала и усыпила почти всех гостей, кроме Диармайда — одного из воинов Финна — и взяла с него священную клятву, что он сбежит с этой свадьбы и возьмёт её с собой. Финн, когда проснулся, не пришёл в восторг от подобного поворота событий и велел своим людям поймать беглецов. Однако те так просто не дались. Это была увлекательная сказка, Рейчел бы могла её рассказывать несколько дней подряд, подглядывая время от времени в текст, чтобы вспомнить очередное волшебное приключение. Но сегодня решила ограничиться по большей части основной канвой. Больше всех от её рассказа пострадали, разумеется, кролики. Она так увлеклась, что работа еле двигалась, но она просто не могла остановиться. Впрочем, на месте не стояли ни они, ни повесть, и последнюю шкурку она обработала как раз тогда, когда они дошли до заключительной части. — ...и они договорились, что Финн и его воины никогда не тронут Диармайда и не ступят в его владения, а они с Грайне никогда не выйдут за пределы той земли. Уф. — И что, всё?! — опешил Зак. — И жили они долго и счастливо, или как ты там обычно говоришь? — Ну... не совсем, — с сожалением признала Рейчел. — Они хорошо жили, и вокруг был лес, и Диармайд постоянно охотился за дичью, как когда они убегали. — Но? — Но однажды его убил на охоте кабан. Повисла пауза. — Вот чмошник, — разочаровался Зак. — Дебильная смерть. — Я сейчас опустила большую часть подробностей. Но если вкратце, то у Диармайда была ещё одна священная клятва: не охотиться на кабанов. Но Финн его на это подбил. — Вдвойне дебильная! Не победить какого-то сраного кабана! — Ну, можно сказать, что такая у него была судьба. — Нахуй судьбу! Это сраный кабан! — Очень большой кабан. — Ты что, его оправдываешь? — Нет, но... — Вот если бы меня убил сраный кабан, ты бы и меня оправдывать стала? Рейчел замолчала и уставилась во все глаза на Зака. — Видишь — не стала бы! Тогда какого хуя! Рейчел ещё долго не могла найти слов, и успела выслушать целую миниатюрную лекцию об охоте и охотниках. И наконец губы её дрогнули, брови поползли вверх, и она, сама себе не веря, сказала: — Ой, Зак, заткнись. Просто ты — это ты, а не сраный Диармайд. И Зак правда заткнулся, но только на секунду — а потом расхохотался: — Ишь ты! Овечка огрызнулась! Ну, пеняй на себя! И никогда, никогда прежде над их сторожкой не было такого громкого спора, как в этот субботний вечер, плавно, плавно перетекший в ночь... на воскресенье. Зак валялся в луже её крови, стараясь не обращать внимания на горьковатый запах, и скучал. Что бы там эта сучка ни говорила, он прекрасно справляется и без неё, не такой уж и тупой. Сколько раз дубили шкуры, продубил сегодня и один. Блядь, да даже газовая плита, в принципе, не такая страшная. И всё-таки именно сегодня, именно сейчас он понял, что раздражение, которое копилось весь день, появилось от того, что всю эту нудную хероту пришлось делать в одиночку. Вот он и развалился в луже её свежей крови, заложив руки за голову и закинув ногу на ногу. Скука. Без скучной Рейчел жить намного скучнее. Внезапно скрип калитки. Шаги. Хлопнула дверь. Потом, спустя какое-то время, ещё одна, ближняя. Шаги приблизились и наконец-то остановились совсем рядом. — Ну? — спросил Зак. — Ты сломал мои хризантемы, — с тихим изумлением сообщила ему Рейчел. Зак только ухмыльнулся. Как всё-таки хорошо, что она такая овца, что ему ещё не скоро станет хоть сколько-нибудь интересно её убивать. Она порой пытается расшевелиться, но — ох нескоро это будет. Глядишь, такими темпами сам с ней в город раньше выбираться начнёт. — А нехуй было так долго ехать. Тебя весь ёбаный день не было. Так что, так и будешь столбом стоять? Что у тебя всё-таки? — Поверить не могу. Они же только сегодня распустились. — Блядь, Рейчел, похер на хризантемы. Документы пришли? Она посмотрела на него пристально. — Чего вылупилась? Ты вообще дошла до почты? Наконец Рейчел улыбнулась: — Дошла. Взяли. Заодно выслали аккаунт и пароль для входа на сайт с доступом к электронной библиотеке и дистанционной программе. Семестр начинается через две недели. — И всё? Ты теперь типа студентка? — Ага. — И будешь читать ещё больше книжек? — Ага. — Вот отстоище! — Ага! Она ещё раз окинула взглядом примятую и разорённую клумбу, махнула рукой и пристроилась на свободное место, которое Зак ей любезно освободил. Рейчел подняла глаза на сияющее голубизной небо, и этот свет в них отразился. К её волосам, почти у виска, клонилась красная хризантема. Она вздохнула полной грудью, прикрыла тонкие до полупрозрачности, как вся её кожа, все в голубых прожилках веки — и в этот момент стала выглядеть почти как умиротворённая покойница. — Кстати, — вдруг вспомнила она, открывая глаза обратно. — Пришло ещё одно письмо, от мистера Грея. — Чего ему ещё надо? — Не знаю, я пока не читала. Секунду. Она вытащила из кармана сложенный пополам конверт. — Не знаю, сколько ты тут валяешься, а по мне уже муравьи ползают. Хоть бы плед постелил, — и распечатала конверт да вытащила оттуда лист с аккуратным витым почерком. — Что-то не устраивает — вставай с нагретого места. — Просто удивляюсь, — меланхолично ответила Рейчел, расправляя письмо и вытягивая его над собой. — «Дорогая миссис Пилгрим»... — Он серьёзно тебя так называет? — Ну... адресовано-то «миссис Пилгрим». Так вот: «Дорогая миссис Пилгрим»... «ваше здравие»... бла-бла-бла... «отрадно было получить весть о том, что Вы прошли вступительное испытание, хотя и вынужден признаться, что в первый момент не поверил собственным глазам: я никак не ожидал, что Вы изберёте стезю дальнейшего обучения, тем более — по гуманитарной специальности»... — Нахрена он это пишет? — Понятия не имею. Дальше про факультет... Так... Ага, вот следующий абзац: «С тех пор, как Вы с мистером Пилгримом...» — Он и меня так называет?! — Ага. — Можешь читать вместо этой херни просто «Зак», а? А то меня стошнит. — Хорошо. «С тех пор, как Вы с Заком обратились ко мне за помощью...» — Бхых. — Он же не может описать в письме, где называет нас Пилгримами, как всё было на самом деле. — Да я вообще молчу. Читай. — «...за помощью в оформлении документов, я с большим интересом, хотя и не слишком пристально приглядывал за Вашими успехами и теперь не мог отказать себе в удовольствии полюбопытствовать о Вашем текущем положении дел. Я пришёл в изумление, убедившись, что Вы все эти два года проживали на одном месте, и у Вас до сих пор не возникло проблемы адаптации». — Какой проблемы? — Что нас отсюда не выгнали, и мы сохранили работу, — немного поразмыслив, перевела Рейчел. — «Если мне дозволено выразить свои мысли со всей искренностью, я бы хотел признаться, что и к написанию этой бумаги меня подтолкнуло изумление и любопытство...» — Рей, он же даже говорит короче! — Да, не очень на него похоже. Но так принято писать письма. Не переживай, осталось чуть-чуть. «...любопытство, ибо доселе и предположить не мог, что Вы окажетесь в состоянии найти для себя и, в особенности, Вашего друга столь мирную юдоль. Я бы хотел пригласить Вас и мистера», э, «Зака на чашечку чая по указанному на конверте сего письма адресу, дабы узнать подробности столь, по всей видимости, феноменального преображения. С наилучшими пожеланиями и благословением, А.Г.» — Феномечто? — Впечатляющего. — И что, ты ему ответишь? — Гм. Это довольно внезапно. Но почему бы и нет. — Я бы точно ответил! — Правда? — А то! — А что, мне кажется, он будет рад, если ты ответишь ему лично. — Серьёзно? Супер! Зак вскочил сам и потащил за собой Рейчел. На прощание она с грустью посмотрела на сломанные хризантемы — клумба теперь больше походила на место преступления. А потом он уволок её в дом. Достал бумагу, попросил написать, что это вот именно он имеет что-то сказать, потом отобрал ручку, неуклюже (но уже намного лучше, чем полтора года назад) зажал её в пальцах и принялся карябать. И закончил, не успела Рейчел набрать воды в чайник. Протянул листок. Она посмотрела на три короткие слова и попросила вернуть ручку. — А ну не вздумай зачёркивать и переписывать! — оскорбился Зак. — Нет-нет, я только чуть-чуть поправить. Просто «на хуй» пишется раздельно.