Я никогда тебя не брошу

      Летний вечер в Ростове-на-Дону был как всегда полон шума и гама курортного города-миллионника. Куча прохожих, как местных, так и туристов заполонили главные улицы города, и даже подступающая незаметно темнота ночи, казалось, никак не могла разогнать их по домам и отелям.       Дарен старался не обращать на все эти толпы внимание: ему по горло хватало и своих туристов, к тому же недавно он объезжал все главные курорты своего края, видов толп на пляжах ему хватило на ближайшую неделю как минимум. Он заткнул уши наушниками и шёл по улицам, демонстративно не обращая ни на кого внимания сквозь стёкла солнцезащитных очков, нужных ему больше для стиля, чем действительно от солнца.       В руках он держал портфель, полный самых разнообразных бумаг по Краснодарскому краю, ради которых он и посетил чуть ли не все города лично. Курортный сезон всегда прибавлял ему просто море документации, так что Дарен порой не чувствовал под собой земли от усталости и вечной запары.       Ростов просил его прислать все эти отчёты хотя бы в электронном виде ещё вчера – Дарен полагал, что на самом деле его братца просто начал пинать Московский, раз он вспомнил о дедлайнах – однако переводить сотни собранных бумажек в электронный вид Дарену было слишком лень, а вот поездка в Ростов была хоть и сомнительным по приятности, но шансом немного выдохнуть.       Именно потому, что инициатива была собственная и подразумевала под собой возможность действительно хоть немного отдохнуть, Дарен и полз в сторону дома Донского чуть ли не в ночь. Всё равно тот вряд ли покинул бы дом, раз уж его сам Московский пинал насчёт ежемесячных отчётов. Да и того, что Алексей будет на него ругаться за поздний визит, Дарен не боялся: не захочет видеть – пусть забирает документы и делает что хочет, а Кубанов уже не маленький, чтобы слушать какие-то упрёки от старшего. Не Лёше его жизни учить.       Приехав в Ростов-на-Дону на автобусе (в котором тоже было до жути душно и шумно), Дарен заселился в ближайший от вокзала отельчик на предстоящую ночь и просто завалился спать. Не его вина, что он проспал до позднего вечера, не услышав будильника. Он на самом деле имел право на маломальский отдых.       За эти пару часов Дарен не то чтобы выспался за все свои бессонные часы, однако глаза больше не закрывались прямо на ходу, так что он бодро вышагивал по асфальту, чуть ли не размахивая своим чемоданчиком в такт качающей музыке. Настроение от предстоящей встречи с братом, с которым они после весёлых 90-х так и не пришли к полному взаимопониманию, должно было быть ниже плинтуса, однако пока Краснодар предпочитал просто наслаждаться моментом.       Вскоре, вместо того чтобы шагать по ярко освещённым главным улицам, Дарен свернул во дворы. Алексей жил в не самом презентабельном райончике. Фонарей тут было мало, людей ещё меньше, практически никого. С зашедшим наконец за горизонт солнцем Дарен чувствовал себя в таком месте немного некомфортно, но музыка приятно отвлекала его внимание от тревог.       Лишь через несколько минут его слух зацепился за шаги за спиной. Как раз затихла очередная песня и в наушниках стало тихо на время переключения треков. Шагов было много, Дарен сразу определил: компания немаленькая, человек на пять. Может гуляют, может домой как раз возвращаются. Заиграла новая песня, и Кубанов снова отвлёкся на музыку, так и не обернувшись.       Обернуться ему пришлось возле единственного в этом дворе немигающего фонаря, потому что на этот раз сквозь музыку послышался чей-то крик. Дарен вытащил один из наушников и с непониманием оглянулся кругом.       Четырёх мужчин он заметил всего в паре шагов от себя. Компания выглядела, как типичные гопники, в застиранных спортивках и с обдолбанным лицом. Явно пьяные, если не вдрызг, так как минимум весьма сильно, чтобы быть довольно агрессивными. В том, что они именно агрессивные, Дарен почему-то не сомневался ни секунды, так что инстинктивно тут же сделал шаг назад, чем вызвал угрожающий оскал у одного из пьянчуг.       – Чего вам надо? – пока ещё усиленно сохраняя спокойствие, спросил Кубанов, со скепсисом приподнимая бровь над стёклами тёмных очков, с которыми он так и не расстался несмотря на позднее время. В свете фонаря это выглядело даже весьма эффектно, однако его внезапных попутчиков это нисколько не оттолкнуло.       – Пидрил тут развелось, шастают всякие, – будто продолжая недавний разговор с товарищами, а не отвечая на вопрос, проговорил один из мужчин, тот, что был чуть повыше остальных. Взгляд его на Дарена при этом был полон такого искреннего презрения, что тому захотелось поёжиться под ним.       – Да не говори, Васянь, бить таких надо, – с таким же отвращением откликнулся второй. На первый взгляд он выглядел даже ниже Кубанова, впрочем, слегка заляпанная майка-алкоголичка не скрывала плотного телосложения и не убитых спиртом мышц.       Васяня согласно осклабился и сделал шаг в сторону Дарена, заставляя того упереться ногами в заборчик перед клумбой. Двое до сих пор молчавших мужчин довольно загоготали, увидев мелькнувший на лице парня испуг.       Перспектива быть битым Дарену не нравилась совершенно. Боли он боялся. За свой слегка экстравагантный образ с прядью красных волос, с будто нарисованными родинками ровно под глазами, с крутыми чёрными очками в любое время и яркими цветными футболками порой даже с оттенками розового он уже неоднократно нарывался на ворчливые комментарии каких-нибудь старушек советской закалки, но в таких ситуациях оказываться не доводилось. Может потому что сам жил в нормальном районе, а к Ростову по ночам не приезжал? Дарен судорожно сглотнул слюну.       – Иди-ка сюда, голубчик, пидрилам надо давать уроки, которых они заслуживают, – дико скалясь, проговорил тот второй.       – Хей, ребят, вы что-то попутали, – понимая, что отступать ему некуда, не по клумбе же сквозь кусты скакать, Дарен всё же вспомнил о дипломатии. Он поднял руки перед собой в успокаивающем жесте, перед этим сунув наушник себе в карман. Второй всё ещё распространял музыку, но теперь ему было совершенно не до неё, так что он даже не мог бы потом сказать, что именно у него играло.       – Это мы тебе ребята что ли? – растянуто, явно совсем уж по-пьяному возмутился тот, что стоял чуть позади от остальных. Он шатнулся вперёд, но второй с недовольством удержал товарища от падения.       Дарен судорожно искал пути отступления. Сзади клумба, большую часть которой занимают большие кусты, сквозь которые сложно прорваться; спереди четыре пьяных и агрессивно настроенных борца «за справедливость», мимо которых пройти ещё сложнее.       – Виталик, бля, да давайте уже побьём его и всё, хули мы тут стоим и смотрим на него, противно же ёпта, – высказался наконец и четвёртый, шатающийся не слабее прошлого оратора и явно не собирающийся сдерживать в себе потоки нецензурной брани.       Васяня и Виталик переглянулись и снова осклабились, делая ещё шаг в сторону своей жертвы. Их пьяные дружки маячили у них за плечами. Дарен уже чувствовал их пьяное дыхание на себе, видел их руки, тянущиеся к его оголённым предплечьям и тонким запястьям.       – Тебе конец, пидорок, – усмехнулся Виталик и в этот момент резко дёрнул Кубанова на себя.       Дарен не был слабаком, его воспитывали в казацкой станице, с детства учили махать шашкой и стоять за себя, обороняясь от врагов. Но он так давно не применял физическую силу в драках, так давно не тренировался, так давно…       От первого удара Дарен увернулся. Врождённая ловкость и худощавое телосложение помогли не налететь на специально подставленную коленку и даже с болью вывернуться из хватки Виталика, выронив попутно свой портфель. Чтобы тут же попасть в другие руки.       Они обхватили его за плечи и за талию, привлекли к потному и разгорячённому мощному телу. Противная мягкость обволокла его со спины, и Дарен ударил со всей силы своим острым локтем. Хватка на секунду ослабла.       Вырваться из этих рук было секундным делом отчаянного рывка. Наушник вылетел из уха ещё на прошлом манёвре, но очки пока держались на носу и потому мешали видеть, что находится за пределами той территории, которую освещал фонарь. Мимолётным взглядом Дарен пытался оценить обстановку и понять, куда ему бежать, но трое мужчин были уже начеку.       Один из них снова схватил его за руку и потянул на себя. На этот раз Дарен не сумел увернуться. Не хватило времени сообразить, куда он летит, а удар уже пришёлся ровно на солнечное сплетение. Дыхание мгновенно перехватило, а перед глазами слегка потемнело.       Дарена оттолкнули, и тот не смог устоять на ногах. Он рухнул на землю поломанной игрушкой, сбивая об асфальт ладони и колени. Очки слетели с лица и отлетели в сторону разбитые. Кубанов не успел отдышаться, как его снова приподняли над землей, перехватили за ворот футболки и подтянули к лицу.       Васяня, этого мужика называли Васяня, тот самый, самый крупный из четвёрки. В этот момент его лицо выглядело совершенно безумно, поглощённое жаждой крови. От него несло таким повальным перегаром, что Дарен, только сумевший сделать вдох, чуть снова не начал задыхаться.       – Ты, пидрила, таким, как вы, тут не место, – просипел мужчина с настолько яркой ненавистью, что у Краснодара сердце забилось бешеной птицей.       Через секунду Дарен снова летел на землю, в этот раз обдирая об асфальт незащищённые футболкой локти. Слёзы брызнули из глаз от этого очередного всплеска боли, а крик всё же сорвался с губ.       Мужчины, словно падальщики, нависшие над ним, будто этого и ждали, чтобы накинуться на него. Удары ног в разваливающихся ботинках или просто в потрёпанных шлёпках обрушились на Дарена со всех сторон.       Он закрывал руками лицо, сворачивался в клубок, чтобы прикрыть коленями живот, но каждый удар вырывал из его глотки отчаянный вскрик. Боль пробегала волнами по всему телу каждую секунду, и Дарен просто хотел исчезнуть.       Он не видел выхода. Сейчас так по-детски хотелось, чтобы Лёша был рядом. Лёша всегда спасал младшего братишку, если тот вляпывался в неприятности. Всегда, пока не начались 90-е и Ростов-на-Дону не стал самым опасным местом юга. Ростов больше никогда его не спасал, больше нет.       Слёзы лились по лицу бесконечным потоком, Дарен даже не пытался их остановить. Было слишком больно и страшно. А ещё жаль себя. Он же не сделал этим мужчинам ничего плохого, даже не заметил бы их, если бы они не окликнули его, просто прошёл бы мимо этих дворов, вручил бы Ростову эти проклятые бумаги и снова пошёл бы отсыпаться в отеле. Так просто. Так несбыточно.       Удары всё сыпались и сыпались, им не было конца. Дарену казалось, что пытка будет бесконечной и у этих пьяных тел никогда не закончится энергия. Внезапно всё замерло.       – Иди отсюда, пацан! – угрюмо крикнул Виталик, и Кубанов сообразил, что их кто-то увидел. Кто-то здесь, рядом, совсем недалеко, может помочь.       Дарен хотел крикнуть, но из саднящей груди вылетело лишь несколько хрипов, ответом на которые стал ещё один удар по спине. Мужчины над ним снова загоготали в ответ на какую-то фразу прохожего, но из-за звона в ушах Дарен не мог ничего расслышать.       Выстрел, однако, не услышать было практически невозможно. Он прозвенел так оглушительно в ночной тиши двора, что никакой звон в голове не мог оказаться сильнее.       Мужчины исчезли в мгновение ока. Громко ругнулись и побежали, спотыкаясь и осыпая землю нецензурной бранью и проклятиями, теряя шлёпки на пути.       Дарен замер. Шевелиться было, честно говоря, до одури страшно. Вдруг кто-то из них ещё не ушёл? Вдруг тот, кто стрелял, ещё опаснее? А человек с оружием по определению не может не быть опасным. К тому же, Дарен понимал, что от любого движения боль увеличится в сотни раз, если она вообще может быть ещё сильнее, чем он чувствовал прямо сейчас.       – Хей, пацан, вставай, они ушли, – голос приблизился, и теперь сквозь потухающий звон Кубанов мог его услышать. И понять, что голос кажется ему смутно знакомым. Даже слишком знакомым, но такого ведь попросту не может быть? Чудес не бывает, детские молитвы не могут сбываться… Или могут?       За спиной снова послышались шаги. Не такие как те, что он слышал сквозь музыку. Эти были аккуратные, тихие, будто человек шёл очень легко, подкрадывался, но не хотел напугать. Теплая рука опустилась на плечо, вызвав у Дарена приглушённое шипение: даже такое слабое касание доставляло боль.       – Ну живой хотя бы, – в ответ со слабым облегчением заметил голос, а потом прозвучал резкий вдох и затихло даже дыхание, будто обладатель голоса увидел что-то шокирующее, – Дарен?..       Повисло секундное молчание, никто не решался даже вдохнуть, не смея поверить в свои догадки. Дарену потребовалось всё его самообладание, чтобы оторвать руки от головы и немного обернуться, чтобы чудесный спаситель попал в поле его зрения.       Лёша. Над ним склонился его старший брат. Он не ошибся, когда услышал его голос. Лёша правда здесь. Правда спас его.       – Господи, Дарен, как ты… откуда ты… – Лёша выглядел таким потерянным, вся его бравада, с которой он махал перед четырьмя пьяными агрессивными мужиками пистолетом, исчезла в мгновение ока, когда он увидел своего избитого братишку на земле.       Дарен почувствовал, как с ресниц снова готовы сорваться слёзы, но задавил их в себе, ведь Лёша всегда ему говорил, что казаки не плачут. Но ком в горле не дал ему ответить на вопросы брата. Только хриплое и напуганное «Лёш…» сорвалось с его разбитых губ.       Этот зов будто отрезвил Донского. Тот судорожно сглотнул и заставил себя собраться с мыслями. Аккуратно поддев Дарена под плечами, Лёша устроил брата у себя на груди, чтобы тот не лежал лицом в асфальт, как раньше. Даже это перемещение вызвало у младшего несколько стонов, но Лёша мог только прошептать что-то в утешение.       Окинув тело брата внимательным взглядом, Ростов-на-Дону, повидавший на своём веку немало крови и смертей, всё равно не смог не содрогнуться, увидев столько ранок и расплывающихся синяков на всех открытых участках кожи. Потому что это был Дарен. Его маленький Дарен. И плевать, что они не общались нормально лет тридцать.       – Найду ублюдков, точно пристрелю, пулями в небо не отделаются, – рыкнул он после осмотра. Дарен только тихо всхлипнул ему в ответ.       У Лёши снова сжалось сердце. Сам он боли не чувствовал никогда, но он видел, как Дарен морщился и постанывал от каждого малейшего движения, и его казачья кровь требовала призвать к ответу тех тварей. А братское чутье говорило, что сейчас он должен остаться рядом с младшим.       – Так, ладно, давай я тебя сейчас подниму, вряд ли ты дойдёшь сам с такими ногами, а мне ты как пушинка, – решительно объявил Лёша, пораскинув мозгами.       Он уже собирался начать приводить в действие свой план, но тут Дарен, до этого затихший у него на груди, слабо запротестовал.       – Что такое?       – Бумаги, – голос Дарена звучал осипше, так что Лёша не сразу понял, что тот произнёс, но даже поняв, не мог сообразить, что к чему.       – Какие к чёрту бумаги?       – По краю. Отчёты. Ты же просил. Я что их зря тащил в другой город? – устало покачал головой Кубанов. Это было самое длинное, что он сказал за последнее время, и в груди снова заныло в районе солнечного сплетения.       – О… Так ты из-за них приехал? – Дарен не смог бы сказать, почему ему послышалось в голосе брата лёгкое разочарование. Может у него снова звенело в ушах? Думать об этом было слишком сложно, все его силы уходили на то, чтобы не разрыдаться от ужасной боли во всём теле, так что он лишь слабо пожал плечами в ответ.       Лёша только вздохнул и кивнул, принявшись оглядываться вокруг. На первый взгляд никаких бумаг нигде не было, только разбитые солнечные очки. Лёша не сомневался, что они принадлежали Дарену, но едва ли они подлежали восстановлению: кто-то явно прошёлся по ним.       – Мне надо встать, чтобы поискать твои бумажки, сможешь посидеть пару минут? – аккуратно спросил Ростов, вглядываясь в лицо младшего.       Дарен поспешил кивнуть. Он не был уверен, что его тело вообще было способно его слушаться, но привычная гордость и нежелание показывать слабость брату, рулившие им последние лет двадцать-тридцать, наконец начали просыпаться, и он был готов хотя бы попытаться.       Лёша заметил это уже до боли привычное лицо полное упрямства, но ругаться с Дареном сейчас было явно плохой идеей, так что он сдержался. Очень аккуратно оставив Кубанова без опоры, старший поднялся с земли и отправился искать его бумаги.       Чемоданчик, с которым Лёша как-то видел брата на собрании ЮФО, обнаружился за забором клумбы, где его не было видно раньше. Подобрав портфель, Донской всё же открыл его, чтобы проверить, и поразился толщине стопки этой самой бумаги. Однако, как Дарен и говорил, это явно были документы по Краснодарскому краю. Лёша не сдержался и присвистнул.       – Что ж, удачи Москве это всё вообще просмотреть, если в Крыму у них такие же стопки будут, то он одни отчёты ЮФО будет весь ближайший месяц читать, – прокомментировал он, возвращаясь к брату. Тот выглядел бледным, но всё же действительно держался в сидячем положении.       – И так всё лето будет. Он закончит с нами только к новому году, – слабо поддержал шутку Краснодар, чувствуя себя чуть лучше от ответного смешка Лёши. Видеть его встревоженным из-за себя ему никогда особо не нравилось.       – Точно. Ладно, давай поднимем тебя, надо обработать твои ранки дома, – покачал головой Лёша, подхватывая брата. Тот только молча уткнулся ему в плечо. На то, что рубашка у него в том месте начала намокать, Лёша ничего не сказал.       Через десять минут они уже были в его квартире. Донской мог бы дойти и за пять, а добежать – вообще за две, но он не хотел слишком трясти младшего, который и так явно с трудом сдерживал свои стоны.       Всё происходящее казалось Лёше немного абсурдным. Он всего лишь решил пройтись до магазина, чтобы купить новую пачку кофе, потому что дедлайны по отчётам горели адским пламенем, а Ростов не только документы за округ не собрал у всех столиц субъектов, даже за свою область не смог дописать ещё. Без кофе эту ночь он отказывался переживать. А потом он увидел пьяных мудаков, избивающих кого-то прямо во дворе, на свету фонаря, пригрозил им, стрельнул в воздух из пистолета, который почти всегда брал с собой, тем более по ночам. И нашёл брата. Своего мелкого братишку, которого не думал, что увидит до ближайшего собрания ЮФО.       Лёша с тяжёлым вздохом опустил Дарена на свою постель. Тот в последние пару минут совсем затих у него на груди, так что Донской не удивился, увидев, что Дарен погрузился в дрёму.       Присмотревшись при нормальном освещении, Лёша отметил, что младший выглядит довольно измождённым даже без всех этих ранок и выражения боли, которое, к счастью, пока покинуло его во сне. Бросив взгляд в сторону стола, где расположился портфель Дарена, Лёша в который раз за этот час покачал головой: по своему опыту он знал, что такие стопки собираются не за одну бессонную ночь.       – Дарен-Дарен, – Лёша мягко провёл по его покрашенным спутанным волосам, не зная, как обработать все раны, не причинив слишком много боли. Казалось, Дарен и так слишком настрадался. Было бы несправедливо снова заставлять его это чувствовать.       Ростов заставил себя встряхнуться. Обработать раны в любом случае необходимо, иначе станет только хуже, так что он покинул комнату, чтобы вернуться с аптечкой.       Распаковал бинты, открыл банку с перекисью водорода и достал упаковку пластырей. Он не помнил точно, откуда у него вообще дома такой набор, возможно, сам Дарен ему и оставил, чтобы Лёша не забывал что-то делать с собственными травмами, когда их получал. В любом случае, он подготовил всё, что мог. Нужно было будить Дарена.       – Хей, мелкий, – Донской как мог нежно потрепал брата за плечо.       Дарен дёрнулся и распахнул глаза так, будто он маленький оленёнок, выскочивший на проезжую часть. Его взгляд судорожно метнулся по комнате, пока не остановился на лице старшего. Только тогда Дарен немного выдохнул.       Лёша от этого затравленного взгляда ощутил новую волну желания застрелить тех мудаков, но сдержался. Не хотелось своей кровожадностью сейчас напугать мелкого ещё сильнее.       – Надо обработать все твои боевые ранения, – как можно легче произнёс он, стараясь немного отвлечь Дарена от боли.       Тот устало покивал в ответ. Лёшу на самом деле пугало то, насколько инертно двигался Дарен. Он практически не отвечал голосом, едва шевелился, даже не сопротивлялся тому, чтобы его несли. Единственная вспышка привычной гордости была, когда он согласился, что сможет посидеть сам, пока старший искал его бумаги. И всё. Это заставляло Лёшу переживать, что всё несколько хуже, чем он мог себе представить от побоев на улице.       – Дарен, посмотри на меня, – не позволяя голосу дрожать, попросил он.       Младший послушно перевёл льдисто-голубой взгляд обратно на лицо Ростову. Лёша к собственному ужасу не увидел там привычной искорки.       Это было плохо. Всё это. Правда плохо. И Лёша не знал, что делать. Может ли он правда помочь любимому брату после всего того холода, что был между ними, после того, как он оставил брата в 90-е, после того как сам Дарен отказался снова принимать от него помощь?       Лёша помотал головой. Следовало сначала разобраться хотя бы с тем, что было понятно. Он взялся за перекись и бинты.       Через полчаса каждая самая маленькая ранка была обработана перекисью, что-то перевязано бинтами, что-то заклеено пластырями. Лёша заставил Дарена переодеться, вернее практически сам переодел его в свою чистую одежду, так как младший всё ещё не мог заставить себя двигаться сам, а грязное бросил в стирку, хотя не был уверен, что светлую футболку Дарена можно отстирать от отпечатков ног и пятен крови. Возможно стоило замочить её прямо сейчас.       Лёша ещё раз убедился, что обработал всё и устроил младшего достаточно удобно, только после этого он всё же отправился в ванную. Замочит футболку и заодно смоет с себя тревоги этого ужасного дня. Это был прекрасный план.       Дарен тем временем остался в комнате один. На кровати было мягко, но всё его несчастное избитое тело всё равно отчаянно протестовало против самого существования на этой планете. Он просто хотел погрузиться в сон и забыть наконец хотя бы ненадолго обо всём этом ужасе. Или может ему наоборот нужно проснуться? Ведь Лёша не мог спасти его в реальности. Он слишком давно так не делал. С 90-х.       Дарен до сих пор помнил тот ужас, который сковывал его, когда он видел, что стало с его братом. Его милым, добрым заботливым братом. Который стал просто машиной для убийств и ненависти всего сущего.       90-е были тяжёлым временем, Дарен никогда не стал бы это отрицать. Ему самому было нелегко, было страшно, было больно. И впервые в жизни ему не к кому было с этим пойти. Это было так по-детски с его стороны, но Дарен не мог перестать считать это предательством со стороны Лёши.       Ему пришлось научиться справляться со всем самому. Ему пришлось тянуть на себе слишком много проблем. Ему пришлось вырасти, забыть о детской наивности. Ему пришлось узнать, как стать лучше, чтобы больше никто никогда не бросил его, как Лёша.       И вот он здесь. В спальне Лёши. В одежде Лёши. Окутанный с ног до головы его заботой. Разве это может быть правдой? Наверное, те мужики просто отправили его в глубокий нокаут и теперь ему всё это снится.       Дарен снова сглотнул подступающие слёзы.       – Это нечестно, – проскулил он в потолок, зная, что сейчас Ростов, даже этот волшебный Ростов из сна, не сможет услышать его слабость.       Он просто хотел, чтобы его любили, любили как в детстве, легко и просто. Защищали от бед, подбадривали и нежно гладили по голове.       – Эгоист, какой же ты эгоист, Дарен…       Сказка, прекрасная сказка. Ему больно, но он всё равно попал в сказку, в свою сокровенную мечту о том, что Лёша снова может быть рядом. И как же больно будет просыпаться. Намного больнее, чем если бы его избили ещё несколько раз.       Слёзы всё-таки начали скатываться по его щекам бурным потоком. Горьким, полным боли и обиды на всю эту жизнь.       За своими рыданиями Дарен не заметил, как вода в душе замолкла, как хлопнула дверь ванной и зазвучали шаги. Они загрохотали громче, когда их обладатель услышал звуки из спальни, и через пару секунд тёплые чуть влажные руки уже зарывались в волосы Дарена, пытались нежно огладить его лицо и плечи, стереть скатывающиеся слезинки, на месте которых, впрочем, тут же появлялись новые.       – Тише, тише, Дарен, маленький ты мой, тише, я тут, тебя больше никто не тронет, всё будет хорошо, скоро и болеть перестанет, тише, всё хорошо, с тобой всё будет хорошо, обещаю, – шептал Лёша, судорожно пытаясь хоть как-то успокоить чужие рыдания.       Он отошёл буквально на пять минут, но вернулся и увидел такую душераздирающую картину. Его бедное сердце сходило с ума от боли за брата, но он не знал, что вообще может сделать.       Внезапно руку Лёши, которую тот поднял, чтобы перенести с плеча к лицу Дарена, резко перехватили и сжали до одури крепко. Слишком крепко для человека, который должен умирать от усталости и боли и хотеть только отдохнуть. Но достаточно крепко для человека, у которого самая настоящая истерика.       – Лёша, прости… – послышалось сквозь непрекращающиеся рыдания, и руку сжали ещё сильнее.       – Что? За что?       Дарен, казалось не слышал его вопросов, только пытался вдохнуть сквозь слёзы ещё достаточно воздуха, чтобы снова что-то сказать. Донской правда боялся, что в таком состоянии его брат просто задохнётся, так и не сумев вдохнуть       – Только не уходи никуда снова… прошу… – наконец прозвучало едва слышно.       И сердце Лёши просто разлетелось на осколки.       Если кто-нибудь потом сказал бы ему, что он заплакал, он бы молча достал пистолет и демонстративно снял бы предохранитель, но в эту секунду он просто сгрёб своего маленького братишку в охапку и прижал к своей груди так сильно, как только мог.       – Я никогда, слышишь, никогда тебя больше не оставлю, никогда и ни за что, честное слово. Я больше тебя не предам, не брошу, не уйду. Никогда, – как исступленный бормотал он прямо на ухо Дарену, чувствуя, как и сам задыхается от страха и боли, не только своей, их общей, боли двух братьев, что столько времени не могли разрешить то, что дамокловым мечом висело у них над головами больше двадцати лет.       Они жались друг к другу как будто от этого зависела их жизнь. Возможно, и правда зависела. Как утопающий может удержаться за соломинку, так и они держались в этом океане боли друг за друга. Никакая боль от ран или слишком крепко сжатых пальцев не могла пересилить их страх отпустить и потерять. Потерять на этот раз окончательно, навсегда, без шанса на возврат.       В объятиях друг друга они впервые за все эти годы поняли, как сильно им не хватало этого тепла, этой бесконечной бескорыстной братской любви. Едва заметную, но горькую голодную пустоту, оставшуюся с 90-х в груди каждого, наконец начали заполнять нежность и тепло.       – Лёш, скажи, пожалуйста, мы же не спим? – тихо спросил Дарен совсем севшим голосом, когда они оба наконец смогли хоть немного успокоиться и слегка ослабить объятия. Теперь Дарен по сути просто лежал у Лёши на груди, пока тот мягко гладил его по спине, своей непривычной давно забытой нежностью разгоняя боль.       – Нет, мы абсолютно точно не спим, – с мягкой улыбкой покачал головой Лёша, зарываясь носом в тёмные волосы брата, – А если и да, я проснусь и поеду к тебе, чтобы попросить прощения за всю ту боль, что причинил тебе тогда.       – Я был не сильно лучше, – устало хмыкнул Дарен, – вёл себя как ребёнок, не позволяя тебе снова приблизиться, хотя ты и пытался.       – Так ты и есть ребёнок, – мягко рассмеялся Ростов, – Мой маленький братишка. Немного неуклюжий, немного любящий влипать в неприятности, никого не слушающий, делающий всё по-своему, необыкновенно целеустремлённый и вообще просто чертёнок.       Дарен не смог сдержать смеха, чувствуя, как старший снова укрепляет объятия.       – Ты самый лучший брат, – доверительно сообщил Дарен замершей после этого тишине.       – Я никогда тебя не брошу, – кивнул Лёша в ответ.