Черное сердце

      — Сегодня утром обнаружила наполовину пустой мешок картошки в подвале. Это уже второе происшествие за неделю, — жалуется сельчанка своей постоянной покупательнице.       Обернувшись, Тэхён кидает невзрачный взгляд на владелицу овощной лавки. Как всегда, поход в деревню не обходится без сплетен.       Ким Тэхён — нелюдимый человек. И к горькому сожалению, благодаря этому его знают все в деревне. Он живёт в маленькой лачуге, к которой можно добраться только через лес. Радует одно: все боятся этого места, потому никогда не собираются в гости. Грустно оттого, что продукты не бесконечные, а Тэхён не дьявол, чтобы не питаться. Поэтому ему приходится раз в неделю выбираться в деревню, чтобы пополнить запасы продовольствия. И нажиться немного на продаже дров. Такие дни в календаре Кима обведены красным. А он не любит этот цвет.       — Во-во! У меня вчера тоже: как только зашла на кухню, пакет с мукой свалился. Полчаса отряхивалась и чихала, — вторит продавщице покупательница.       — То-то же. В деревне завёлся какой-то недобрый дух. Ни дать ни взять дьявол! — вдруг вскрикивает мужчина, у которого Тэхён набирал себе крупу в мешочек.       — «Дьявол»? Да чего ты выдумал, дурак?! — восклицают обернувшиеся на него дамы из соседней лавки.       Ким не любит, когда в его кругу вспыхивает какой-то спорный момент. Обожающие погалдеть на пустом месте жители деревни обязательно втянут его в разговор, не станут отпускать и будут ещё кричать в спину. Тэхён вздыхает и спешит поскорее завязать свой мешочек и расплатиться.       — Ничего не выдумывал. Чистой монеты правда! Вот вы, господин, как думаете: в деревне завёлся дьявол али что за нечисть?       Снова вздохнув, Ким поднимает уставшие и чёрные глаза на мужчину.       — За своими детьми надо лучше следить. Балуются и наводят бардак во всей деревне, — кидая на стол монеты, бормочет он и уходит с покупкой.       Деревенские всегда любят наводить какой-то шум, когда на деле всё гладко. Видимо, им скучно живётся — вот и придумывают себе небылицы, чтобы хоть о чём-то можно было потрещать между собой. Глупые людские привычки. Отец Тэхёна считал так же, поэтому и поселился за лесом и всеми человеческими проблемами. Он воспитал сына один, в жестоких условиях и ежовых рукавицах. Ни дня не сюсюкался с ним и никогда не исполнял капризов, поэтому выросла его копия: такой же хмурый, молчаливый и только сам за себя.       Ким привязывает мешок к ремню и покрепче затягивает. Оживлённый рынок потихоньку сменяется приятной глазам серой картиной тёмно-зелёных верхушек леса. Ему было шестнадцать, когда отец умер. Тот заболел чем-то, начал кашлять кровью, и в один день его тело тихо испустило дух. Тэхён помнит это событие слишком отчётливо, потому что сам выкапывал яму на заднем дворе, а потом засыпал бездыханное, покоящееся в самодельном гробу тело крошкой влажной земли. Тогда, отложив лопату, он стёр со лба мокрые дорожки пота и упал на колени. С его глаз не сорвалась слезинка, потому что отец не учил его плакать. Они вообще мало разговаривали — дом всегда был забит гнетущей тишиной. Папа никогда не отвечал на глупые любопытные вопросы восьмилетнего сына, поэтому к подростковому возрасту Тэхён научился спрашивать только по делу. Так они и промолчали, а когда отец умер, Ким просто продолжил его жизнь, потому что иная стала слишком чуждой и чересчур громкой. Сейчас ему стукнул двадцать седьмой год, и он не знает жизни лучше, чем отшельника.       Призрачный туман струится по лесной дорожке; тёмные стволы елей, стремящиеся в бесконечную высь, угнетающе покачиваются от прохладного осеннего ветра. Вдруг раздаётся треск разломившейся ветки — Тэхён смотрит под ноги и видит лишь сухие листья. Сразу же оборачивается и замирает: здесь он явно не один. Перед ним — деревья, а вокруг царит тишина. Странно… Вряд ли ему послышалось.       Тэхён добирается до дома с навострёнными ушами и рукой на поясном ноже. Перед тем как зайти в жилище, оборачивается и долго смотрит на раскинувшийся лес. Звеняще и подозрительно тихий. Мужчина сводит хмурые брови и скрывается в дверном проёме.       Остаток дня проходит гладко: Тэхён рубит дрова на заднем дворе, прочищает ружьё перед завтрашней охотой и готовит себе суп с крупой на ужин. Погасив свет во всём доме, он выглядывает в окно, за которым всё так же тихо. Яркий лунный свет оседает на верхушках елей и отбрасывает страшные тёмные тени на пожухлую траву.       Ти-ши-на.       Которая снова прерывается следующим утром.       Тэхён любит охотиться. Приобретаешь небывалую близость и уединение с природой в минуты, когда прислушиваешься к каждому шороху и пытаешься поймать среди стволов пролетающую несчастную. Глухой звук выстрела, за которым следует негромкий грохот падения бездыханного тельца. Прекрасное чувство превосходства. Но сегодня Тэхён не насладится этим.       Он лежит на животе, целится ввысь — вдруг слышится треск веток. Как будто кто-то неосторожный пробирается по лесу. Ким опускает ружьё и оглядывается. Снова таинственная пустота кругом. Ни тени, ни шевеления, ни души. С ним вздумали играть в прятки? Пусть этот кто-то знает, что Тэхён о таких играх ни сном ни духом.       Хмурый и сосредоточенный взгляд снова беспорядочно перепрыгивает с одного ствола на другой, но ни за что не может зацепиться. И когда сокол выбирается из укрытия и срывается с ветки, гаркнув напоследок что-то неприличное, Тэхён выходит из туманного оцепенения и понимает, что охота на сегодня окончена. Внутри что-то царапающее душу не давало покоя, а в голову лезли назойливые деревенские слухи о недобром духе.       Настороженность достигает пика к вечеру того же дня, когда сумерки опускаются на землю.       Ким моет посуду, когда слышит шарканье и потрескивание досок на веранде. Сразу же навостряет уши и, прихватив с собой ружьё в коридоре, начинает медленно подкрадываться к двери. Шум не обрывается резкой тишиной, как было раньше, и Ким кладёт ладонь на ручку. Прислушивается, готовится и с новым прогибающимся звуком доски дёргает на себя, а затем направляет оружие на нарушителя порядка.       Он негодующе окидывает взглядом совсем юного парня перед собой. Тот прикрывается руками, закрывая большущие чёрные глаза. При слабом свете уличного фонаря Тэхён разглядывает гладкие ребристые рога, закрученные на концах и выглядывающие из густой копны смоляных волос. Желваки напрягаются, а в голове не могут сопоставиться факты. В конце концов, кто бы это ни был, «создание ночи» совсем не кажется опасным, поэтому Тэхён, тяжело вздохнув, опускает ружьё и продолжает сверлить мальчишку нечитаемым взглядом. Существо с рожками тоже опускает свои длинные бледные руки. Сразу же открываются красивые черты лица: ровный нос, большие чёрные глаза, в которых совсем не видно зрачков, — может, их и нет, — сахарные розовые, торчащие бантиком губки, гладкая и бледная кожа. Не воплощение зла, пришедшее из ада, а настоящий Аполлон и олицетворение мужской красоты.       — Так, значит, это ты наводишь беспорядки в деревне?       Дьяволёнок, почувствовав отступившую опасность, изменяется в лице и расплывается в хитрой злорадной улыбке. На самом деле это довольно жутко: вот чертёнок, припрятав сахарные губки и показав звериный оскал, и принял истинный облик.       — Не замечал, что люди слишком смешны, когда напуганы и недовольны?       — Мне нет дела до них. Зачем ты пришёл сюда?       — Ты понравился мне. Разве не понятно? — Осмелев, парень подходит к Тэхёну и почти невесомо проводит ладонью по его капюшону за спиной. — Весь такой загадочный, хмурый, нелюдимый. Сильный. — Опускается тонкими пальцами до его рук, чуть ли не облизываясь. — Извини, я подслушал ваш разговор на рынке…       Ким сводит брови, дёргается от чужих попыток прикоснуться. Не переставая дико улыбаться, рогатый проходит вдоль веранды и по-хозяйски падает в уличное кресло.       Тэхён снова одаривает его взглядом. Но теперь раздражённым. Да что этот мелкий себе позволяет?       — Какие-то у тебя рога маленькие, — бросает безэмоционально. С ноткой насмешки.       Демон сразу же подбирается и вскакивает, а его лицо вытягивается в возмущении.       — Размер не имеет значения!       — Конечно не имеет…       — И вообще говоря, они ещё вырастут: мне только шестьсот лет!       — Боже.       — Где?! — с ужасом восклицает и оборачивается.       — Хах, проваливай отсюда, ребёнок, — не выдержав, громко фыркает Тэхён. — И пригладь складки на кресле! — Он захлопывает перед чёртом дверь.

***

      Тэхён поднимается на рассвете. Сегодня придётся снова идти на охоту, потому что вчера вернулся с пустыми руками. Он заходит в кухню и достаёт из шкафа купленную крупу.       — А я не ошибся: у тебя и правда сильные руки, — слышится за спиной высокий мелодичный голосок.       Тэхён оборачивается и сводит хмурые брови. На отцовском диване с тёмно-зелёной обивкой развалился уже знакомый самодовольный демонёнок. Вчера мужчина не успел разглядеть, во что тот был одет, но сегодня отмечает белоснежную рубашку с рюшами и висящими кристалликами красных рубинов и чёрные, идеально выглаженные брюки. Как будто сошёл со страниц женских романов прошлого века. Что же, и описан он так же по-женски. Кожаный ремень довольно сильно стягивает тонкую талию, из-за чего вырисовываются пышные и аппетитные формы. Тэхён с трудом возвращает взгляд к плите.       — Как ты попал в дом?       — Я демон. Думаешь, что какая-то дверь может стать для меня преградой? — улыбается и выставляет перед своим лицом палец с острым почерневшим когтем.       — Вчера я вроде ясно сказал тебе проваливать…       — Меня зовут Чонгук.       — Мне всё равно.       — А когда ты взглядом раздевал моё тело, твои глаза говорили об обратном, — хитро усмехается демон и, кажется, хищно облизывается. Тэхён стоит к нему спиной и не хочет знать этого. — Без штанов ты, кстати, выглядишь ещё лучше, — поняв, что всё равно не получит ответа от этой безэмоциональной скалы, продолжает заигрывать.       — Вали из моего дома. — Тэхён разворачивается к нему лицом и грозно скрещивает руки на груди.       — А то что?       — А то я вышвырну тебя отсюда сам.       — На руках понесёшь?       Тэхён рыкает и надвигается на парня грозной скалой. Чонгук ойкает и, вцепившись когтями в спинку дивана, подбирает ноги, но Кима это не останавливает: он хватает его под колени и поднимает на руки. Демон оказывается лёгким, как будто в нём вместо крови течёт зыбучая чёрная пыль.       Лицо Тэхёна находится слишком близко, и Чонгук с диким восхищением рассматривает его красивый профиль с такого расстояния. И стоит ему только представить прикосновение к этим пухлым холодным губам, как его сразу же вытряхивают на лужайку около веранды, будто он какой-то грязный вшивый котёнок. Демон с трудом удерживается на ногах.       — В следующий раз ты не уйдёшь отсюда живым, — с полной серьёзностью бросает Тэхён и хлопает дверью.       Он доваривает завтрак уже в тишине. Голова забита всякими ненужными мыслями: ещё никогда так усердно не получалось не думать о ком-то конкретном. Именно поэтому каша пересолена. Деревенские давно бы сказали: «Влюбился», но Тэхён о таком никогда не слышал.       После утреннего подкрепления он накидывает на себя охотничью куртку и снимает со стены ружьё. Сегодня лес светлый; сквозь густые кроны деревьев пробиваются упрямые солнечные лучи, которые изредка неприятно целятся прямо в глаза. Тэхён щурится, но всё равно выцеливает крупную добычу. Почти не дыша, считает про себя и спускает курок — в следующую секунду подстреленная туша грузным камнем летит в мягкую листву.       — Браво. Меткий выстрел.       Тэхён поднимает голову и поворачивает её на звук.       — Блять! — испугавшись, сразу же ругается он, когда видит прямо перед своим носом сидящего по-турецки Чонгука. Тот накинул на себя толстую мантию угольного цвета, повязанную аккуратным бантиком на шее. Ну точно натуральный принц царства тьмы. — Ты глухой или тупой?       — Я красивый и сексуальный. — И язык — за щеку. — Ты сказал мне не появляться у тебя дома — я и не появляюсь. Лес общий.       — Тебе делать нечего? Зачем увязался за мной?       — Мир людей довольно скучен. Вы совсем не любите веселиться.       — А я что, сигары деда, которые можно стрельнуть?       — Ты точно из этого века? — Вместо ответа Тэхён отворачивается с тяжёлым вздохом, но демон не сдаётся и продолжает: — Я уже говорил, что ты понравился мне. Тебя, кстати, как зовут?       Тэхён кидает на него испепеляющий взгляд, и Чонгук, вскочив на ноги, пятится, выставляя руки перед собой: у этого лесничего всё-таки заряженное ружьё.       — Ладно-ладно, большой парень, не смотри на меня так. Я могу… собирать в кучу твою добычу. Ну чтобы ты потом не ходил и не искал её по всему лесу. — И на примере сразу же идёт в сторону остывающего в пожухлой листве тельца. — Ты стреляй-стреляй. Я могу быть очень тихим.       Тэхён, не переставая хмуриться, отворачивается и начинает выцеливать новую добычу. Чонгук и правда ведёт себя на удивление совершенно бесшумно. Ким не уверен, слышал ли вообще шорох листвы, пока сосредоточенно лежал на животе и выслеживал птиц. А ещё, как и обещал, демон находит каждое мёртвое тельце и кидает в заготовленный мешок.       Повесив ружьё за спину и закинув туда же добычу, Тэхён молча направляется к дому. Чонгук так же молча плетётся следом за ним. Вытащив из сарая небольшой деревянный стол с табуреткой и поставив перед крыльцом, мужчина лишь кидает на демона вопросительно-раздражённый взгляд, но опять же больше не произносит ничего другого. Иными словами, не прогоняет. Вот Чонгук и не уходит. Тэхён вываливает из мешка на стол перед собой шесть подстреленных туш, выбирает одну покрупнее и, усевшись на табуретку, начинает потихоньку выщипывать холодные пятнистые перья.       Демон смотрит на него с прищуром отвращения, но всё же садится на траву, берёт дичь и начинает повторять за движением рук лесничего.       — А не легче её так сожрать?       Тэхён поднимает на него взгляд и смотрит с недоумением несколько секунд. Не отвечает, потому что не видит смысла заниматься такими глупостями, — это издержки отцовского воспитания.       Чонгук вздыхает, когда снова не получает ответа, и неумело начинает дёргать за перья. Тэхён морщится, изредка поглядывая на его старания, и с каждой минутой всё сильнее переживает за сохранность птицы, поэтому и подаёт голос для неумелого:       — Орудуешь как белоручка. — Он бегает взглядом по безупречно молочной коже пальцев демона, постепенно переходящих в чёрные когти. — Хотя по твоему маникюру такого не скажешь.       Чонгук усмехается. Он восхищается без стеснения своими когтями и любит за ними ухаживать.       — Почему нельзя просто вспороть ей брюхо и высосать внутренности?       Тэхён зыркает на него как на умалишённого, но заглатывает пренебрежение и сухо отвечает:       — Придерживаюсь немного иного рецепта.       — Можно попробовать что-то новенькое.       И с этими словами он, желая вскрыть тонкое брюшко, выставляет вперёд острый коготь.       — Не смей.       Чонгук пугается грозного голоса и смотрит на человека исподлобья.       — Почему?       — Если не хочешь свалить по-хорошему, то хотя бы просто повторяй за мной.       Демон тяжело вздыхает, но послушно прячет переливающиеся в лучах солнца коготки.       — Ладно, — бормочет он и опускает чёрные глаза-бусины, внимательно поглядывая за руками человека.       И возятся они над мёртвыми телами достаточно времени. У Чонгука успевает всё затечь, а солнце перестаёт греть и начинает прятаться за верхушками елей и сосен. Наконец Тэхён поднимается с табуретки и складывает все тушки в металлический таз. Направляется к дому, снова не проронив ни слова, будто Чонгука здесь нет. Но демона это вовсе не задевает: слишком низок до человеческих чувств.       Он плетётся за широкой спиной Кима, пока перед ним не выставляют руку. Около входной двери.       — Куда собрался?       — Помочь?       — Сам справлюсь. Ты забыл, что я сказал тебе утром?       — Но я думал…       — Я не отказывался от своих слов. Поспишь на полу.       Чонгук оглядывает презрительно холодные деревянные доски на веранде и кривит губы.       — Я тебе не собака.       — Но и не человек.       Демон скрещивает руки на груди, не перестаёт открыто кривиться от недовольства.       — Ну класс.       Ким усмехается и отворачивается, но, прежде чем уйти, кидает через плечо:       — Можешь звать меня Тэхён.       И Чонгуку больше ничего не нужно, чтобы расплыться в широкой улыбке. Оказалось, и в эту, на первый взгляд, непробиваемую крепость возможно отыскать вход.

***

      Сегодняшнее утро не похоже на все предыдущие, потому что Тэхён просыпается не один. Он округляет полусонные глаза и ломит брови. Долго смотрит на демона, прежде чем понять, что это дитя ночи забралось на его кровать и премило разлеглось прямо напротив него.       — Ты что, блять, здесь делаешь?       — У тебя оказалось мягче, чем на полу. А с тобой ещё и приятнее.       Ким со взглядом разрушителя поднимается с кровати, и Чонгук в демонстративном страхе поднимает руки. Мужчина хватает со стены ружьё и, вернувшись в комнату, направляет его на парня с рожками.       — Я сказал, что живым ты не уйдёшь.       — Я слышал, потому и разрядил все ружья в твоём доме.       Тэхён, убедившись в этом, бросает оружие на пол и грозно идёт на Чонгука, но тот, громко ойкнув, прячется за одеялом.       «Нашёл укрытие, конечно. Белоручка», — хмыкает Ким.       Но когда он дёргает ткань на себя, под ней никого не оказывается. Лишь блестящая чёрная пыль поднимается к потолку, испаряясь в воздухе. Тэхён вздёргивает бровь в удивлении и быстро оглядывается, но комната пуста — только простыни всё ещё хранят чужое тепло.       Хорошо, значит, этот дьяволёнок умеет исчезать средь бела дня — тогда понятно, как тот дурачил народ в деревне. Уложив всё это в голове, Тэхён уходит в душ, а после снова направляется на кухню. Этот чёртов — даже не врёт — Чонгук отчего-то совсем не выходит из головы, так же как и из его дома. Маячит перед глазами, даже когда не имеет физической формы. Влез как паразит, коим и является. Ким отмахивается от этих мыслей и старается думать о более целесообразных вещах, но лишь обманывает себя, потому что намного интереснее узнать, где сейчас Чонгук. Куда он испарился? Послушается или снова ослушается? Вернётся ли?       И к сожалению, Тэхёну подсознательно хочется, чтобы непослушный по своей природе мальчишка ослушался его.       Ким ловит себя на том, что безучастно размешивает ложкой остывшую в тарелке вчерашнюю кашу и совсем не притрагивается к ней. Перестаёт, только когда приподнимает взгляд и замечает на другой стороне стола Чонгука, аккуратненько уложившего голову на кулачок левой руки.       Тэхён поразительно молчит. Не ругается, не хмурит брови, даже не идёт перезаряжать ружьё. Лишь смотрит нечитаемо и испытывающе. Демон отчего-то тушуется.       — Я бы правда ушёл, но потом случайно подсмотрел тебя в душе, — в свою защиту выпаливает как на духу Чонгук, на что Тэхён выгибает бровь. — Извини, но такой член, как у тебя, я точно должен объездить.       — Далеко собрался?       — Хотелось бы далеко, глубоко и подольше, — подмигивает.       — Спасибо за приятный аппетит, — отвечает Тэхён и, встав из-за стола, несёт остывшую кашу в мусорку.       На самом деле слово «спасибо», сказанное с презрительной интонацией, он больше желает себе, потому что от фразы Чонгука ему стало действительно аппетитно. Ким как-никак с демоном общается, владыкой похоти и разврата, да и бёдра у того и правда что надо: любая барышня из деревни позавидует и ревностно увернёт носик.       Невыносимый демон — и сдерживаться невыносимо.       — Ты чего?       От удивления Чонгук выпучивает глаза и следит за тем, как лесничий вытаскивает из подпола птичьи тушки и снова складывает их в мешок. Как накидывает на плечи мантию и капюшон на голову.       — Куда ты? — Демон вскакивает из-за стола. — Бросаешь меня? Вот так отказываешься от лучшего секса?       Тэхён резко оборачивается и грозно смотрит на него сверху вниз. Такой властный, что Чонгук готов упасть ему в ноги и смачно отсосать. Он уже видел его член и с той минуты истекает слюной. Но Тэхён ничего ему не отвечает, даже не выплёвывает: «Отвали». Прогресс? Так или иначе, на его задницу он тоже не набрасывается. Просто разворачивается и уходит в лес.       Ким идёт хмурый, потому что день в календаре снова помечен красным. Чонгук, конечно, не догадывается об этом, да и за ним не следует. Хотя кто знает? Демон может передвигаться без шума и даже без своего физического тела, как оказалось. Тэхён не оборачивается.       До небольшого особняка в деревне он добирается только спустя час. Поднимает голову в капюшоне, чтобы опознать коричневый кирпичный дом и такой же забор, увитый листьями винограда. Навстречу Тэхёну выходят под руку две барышни в пёстрых плащах. Он узнаёт только свою заказчицу — женщину четвёртого десятка, которая каждую неделю просит приносить ей мясо лесной птицы за достойную плату. Однако сегодня идёт ещё и девушка. Тёмные волосы заколоты серебряным крабиком на затылке, а отдельные лёгкие пряди обвивают как лианы хрупкие плечи. Выразительные зелёные глаза подведены чёрной тушью. Длинные ресницы не перестают очаровательно хлопать, пока незнакомка неотрывно и любовно пытается заглянуть за плотную ткань его капюшона.       Мужчина, сбитый с толку и неготовый к подобному любезному вниманию, поджимает губы.       — Здравствуйте, Тэхён. Я сегодня не одна. Познакомьтесь: это Соми, моя дочь, — объясняет женщина, и понурый Ким безучастно кивает. — Не поможете нам? Мы уже собрались на ужин в гости и не хотим запачкаться. Вы уж простите нас.       — Конечно.       Когда он оставляет мешок у летнего сарая, то снова выходит к дамам и хочет уже с ними прощаться.       — Тэхён, спасибо вам большое, — вдруг заговаривает девушка.       Ким разворачивается к ней и видит, как та загадочно смотрит на него и аккуратно заправляет волнистый локон за ушко. Зависает, а девушка и рада. Думает, что смогла зачаровать, а Тэхён просто не может найти приличные пути к отступлению.       — А вы правда живёте в лесу? — спрашивает Соми, на что получает кивок. — И вам совсем не страшно? — прикрыв рот ладошкой, с ужасом удивляется она.       — Кого бояться, если я один там?       — Вы такой бесстрашный!       Тэхён усмехается. Подобные слова, конечно, не могут быть неприятными, но и в том, чтобы ещё задерживаться в этой милой женской компании, ничего приятного он не находит, поэтому, вежливо поклонившись, делает шаг назад. И в эту же секунду в Соми из ниоткуда прилетает мокрый комок земли. Он пачкает ей подбородок и катится вниз по вышитым красным бутонам на плаще, оставляя за собой безобразный грязевой след. Как будто по цветочному полю проехался грузовик с болота.       Девушка в ужасе пищит, всплёскивая руками, и хватается за ладонь матери. Тэхён, кусая губы, еле сдерживает улыбку, чтобы вовсе вслух не засмеяться.       — Вам помочь? — с трудом выговаривает ради приличия.       — Нет, не стоит. Нам надо уходить! Какой ужас! Мама, скорее прикрой меня. До свидания! До свидания, Тэхён!       Ким демонстративно поднимает ладонь в знак прощания и разворачивается на пятках. На губах — улыбка, а глаза ищут виновника этого представления. Он уверен, что это было рук развратного демонёнка, который ещё оказался и ревнивым.       Так и было. Чонгук подглядывал за всем из-за дерева и не мог выдержать чужой похвалы и того, что его Тэхёну нравится, потому что тот мило улыбался какой-то накрашенной девке. Демон сжимал руки от жгучей злобы. Не мог выдержать своей ревности и не постеснялся разукрасить прекрасное личико. Так ей и надо! Он без боя не сдастся. Поэтому Чонгук испаряется, чтобы никому не попасться на глаза, и спешит домой. Сегодня он докажет Тэхёну, что не хуже любой девки.

***

      Старый дом встречает тишиной и темнотой, сгустившейся из-за облачного неба. Половицы приветственно скрипят, и Тэхён привычно расслабляется: слышит родные тёплые звуки. Он разжигает плиту, ставит на неё чайник и, пока ждёт, разваливается на диване, через спинку которого небрежно перекинута белая рубашка.       Ким пренебрежительно разглядывает вещь с минуту, а потом, не отдавая команды мозгу, хватает её, неосознанно подносит к лицу и вдыхает сладкий пыльный аромат. Будто застоявшийся запах прохладной тьмы. И почему-то совсем не отталкивающий. Зато отталкивает Тэхён, который приходит в себя: он откидывает комок тонкой ткани как противную половую тряпку и стискивает зубы. Злится на свою несдержанность.       Отвращение к себе прерывает тихий грохот из спальни. Что-то упало со стола — и Тэхён оборачивается на этот звук. Медленно встаёт с дивана и бредёт в сторону шума.       За неприкрытой дверью прорисовывается Чонгук, который сидит перед откуда-то взявшимся разбитым осколком зеркала и… прихорашивается? Губы того блестят сахарным блеском и в слабом сумеречном свете неярко переливаются. Слегка отросшие волосы собраны в аккуратный кучерявый хвостик. Демон заправляет кудрявую прядь за ухо, очаровательно хлопая длинными ресницами.       — Что ты тут делаешь?       — Нравится? — ва-банк спрашивает Чонгук.       Тэхён тушуется. По правде говоря, он сбился с толку ещё тогда, когда необдуманно признал свою симпатию к тому, что видел перед собой. Нет смысла скрывать: Чонгук тоже привлекает его физически.       — Я наблюдал, как та девушка делала то же самое, когда ты пялился на неё, — не дождавшись ответа, поясняет демон.       — Я ни на кого не пялился.       — Она была красивой, да?       — Нет.       — «Нет»?       — Всё-таки это ты измарал её?       — Она первая начала клеить тебя, — дует губы Чонгук и скрещивает руки. Его ноздри смешно вздымаются от злости.       — Так делать нельзя.       — Мне всё равно. Нечего было соблазнять тебя! — огрызается, скаля зубы.       Тэхён вздыхает и разворачивается в двери.       — Но тебе же понравилось?! — кричит ему вдогонку Чонгук. — Я видел, как ты сдерживал улыбку.       Тэхён и сейчас её сдерживает, пока демон стоит за спиной и не видит его лица. Очаровательное ревнивое дитя тьмы. Чёрт, с ним теряется весь контроль: точно околдовал.       — Объясни мне, что в ней есть такого, чего нет во мне. Тебе так принципиально иметь бабу в постели?       — Ты в своём уме? Ты нечисть.       Чонгук не перестаёт занимать первенство в номинации «Достань вопросами», оттого и идёт за мужчиной по пятам, а точнее, бредёт следом на кухню.       — Тебя смущает только это? Я лучше любой бабы. Я сексуальнее.       — Если ты не угомонишься, я втащу тебе.       — Куда? Я умею делать самый лучший горловой.       — Всё сказал?       — Всё, — решительно отвечает, потому что со словами покончено.       С этим пещерным человеком нужно работать не языком. Вот Чонгук и переходит к действиям: с неугасающим огоньком в глазах прижимается к мощной спине и тонкими пальцами проводит по торсу, подцепив края кофты чёрными коготками. Нежно, неосязаемо. Тэхён весь напрягается и стискивает зубы, потому что его внутренний демон-предатель хочет, чтобы эти прикосновения стали наконец ощутимыми. Но Чонгук нагло медлит — лесничий не выдерживает: он грубо хватает его за запястья и разворачивает лицом к себе. Руки сразу же поднимаются над головой, сцепляются в замок и бесцеремонно прибиваются к настенному шкафу. Демона удерживают силой, но он ни капельки не злится — лишь томно облизывает клыки и довольно скалится, глядя исподтишка.       Угольные глаза искрятся хитростью и смотрят в пол. Чонгук чувствует, как чужой стояк упирается ему в бедро, и уверенно потирается твёрдым членом о Тэхёна. Демону так хочется почувствовать этого холодного мужчину внутри себя, что он готов кончить в штаны от одного трения через одежду. Они оба тяжело дышат, сверлят друг друга голодными взглядами, и Чонгук первым нетерпеливо тянется вперёд. Его руки подняты над головой, что однозначно ограничивает в движениях, так ещё и Тэхён резко отстраняется. Дичится, и этим отталкивает от поцелуев.       — Не хочешь целоваться — просто трахни меня уже, — вскинув бровь, недовольно плюёт в лицо Чонгук.       Закатив глаза, Тэхён отпускает запястья парня и, резко схватив над тазовыми косточками, без церемоний разворачивает его к себе спиной. Чонгук недовольно пыхтит. Он всё же хочет целоваться, чтобы с горечью и оттяжкой, но ему не дают — вот он и злится, настырно выпячивая задницу и потираясь о чужой стояк. Штаны сразу же стягивают, и только шёлковая рубашка прикрывает его пышные молочные ягодицы атласной лентой. Тэхён грузно выдыхает, разглядывая чересчур светлую для ада и излишне развратную для земных утех задницу. Поддев края тонкой белой ткани, он приподнимает её, открывая себе самый прекрасный вид на бёдра, и проводит пальцами вдоль спины. Не удерживается и шлёпает. Алеющий след растекается по белоснежной коже, и Чонгук, закусив губу, дёргается вперёд. Хочется ещё, но с этим лесничим изначально было тяжело наладить контакт, и в сексе — не исключение, как оказалось. Поэтому просто пытается не спугнуть нелюдимого, а то он может оставить его со спущенными штанами посреди кухни. Ещё и пушку свою заряженную направит на ценный вход.       Когда Чонгук слышит за собой шуршание чужой одежды, его сердце начинает плясать чечётку. В следующую секунду чувствует, как горячая головка шлёпается о его бёдра. Он уже видел размеры этого нелюдима, а сейчас прекрасно ощущает на разгорячённой коже и нетерпеливо облизывается. Тэхён раздвигает чужие ягодицы, открывая себе прекрасный обзор на сжатую красную дырочку, и на пробу проводит по ней членом, растирая выделившуюся смазку. Чонгук слышит, как мужчина сплёвывает, и чувствует, как тёплая вязкая слюна стекает по бёдрам, а затем, закусив губу, с нетерпением толкается назад.       — Давай.       Тэхён только хмыкает, а потом сводит его ноги.       — Держи бёдра вместе, — глухо говорит он.       И сразу после слов задаёт бешеный темп. Чужой, такой горячий и твёрдый член быстро двигается, скользя по смазанной слюной и лубрикантом коже, но этого так мало для обоих.       — Я хочу тебя внутри, — выдыхает Чонгук и, оглянувшись через плечо, видит, как Тэхён, прикусив нижнюю губу, смотрит со сведёнными бровями на свою красную головку, которая пропадает между бледных половинок, и облизывает весь образ.       — А я не хочу тебя растягивать.       — Я сделаю это самостоятельно.       — Может, ещё трахнешь себя самостоятельно.       — С таким тормознутым, как ты, с превеликой радостью.       Тэхён резко прижимает демона грудью к холодному столу, заставляя отвернуться. Тот сдавленно шипит, но сильнее прогибается в спине и утыкается лбом в собственные ладони, когда движения между мокрыми ягодицами становятся яростнее и резче. И пока левая рука Кима покоится на лопатках парня, беспощадно придавливая без возможности подняться, правая оборачивается вокруг его изнывающего и при каждом толчке ударяющегося о столешницу члена и берётся надрачивать в такт. Загрубевшие подушечки пальцев неописуемо контрастируют с нежной кожей крайней плоти. Демон прикрывает глаза, думая, что от таких быстрых стимуляций у него член и вовсе сотрётся.       — Сука, — скулит в сложенные перед лицом руки Чонгук.       — Ты, наверное, хотел сказать: «Тормознутый», — издевательски фыркает Тэхён и убирает ладонь с члена, который уже вот-вот был готов излиться белой стрелой.       Демон возмущённо охает, но сразу чувствует, как загрубевшие пальцы скользят по его бокам и обхватывают затвердевшие бусины сосков. Он цепляется когтями в свои предплечья и откидывает голову назад, прикрывая глаза. Яйца взорвутся сейчас, если ему не дадут потрогать себя. Но трогать себя не приходится: когда его соски идеально выкручивают и продолжают скользить сочащимся смазкой членом между бёдер, он, содрогнувшись всем телом, кончает без рук.       То, что Тэхён изливается через несколько толчков после него, Чонгук осознаёт не сразу, а лишь спустя какое-то время: немного отдышавшись, ощущает, как по внутренней стороне бёдер стекает тёплая сперма, пока собственная — по ножке стола.       — Это ещё не всё, человек, — тяжело дыша, говорит Чонгук и, обернувшись через плечо, добавляет: — Я схожу в душ, а после объезжу твой член.       — А как же.       — Ты сомневаешься во мне или уже не в состоянии по второму кругу?       Тэхён лишь усмехается, протирает ладонью свой слегка опавший член и бесцеремонно укладывает его в штаны, после чего разворачивается на пятках.       — И что это значит?       — Десять минут, рогатый, и я ложусь спать.       Чонгук сразу расплывается в хищной улыбке. Он быстро подбирается и, скинув в сторону висящие на щиколотках штаны, бежит вперёд Тэхёна в ванную, и только полы длинной свободной рубашки прикрывают голый, запачканный спермой зад. Тэхён облизывает эту картину потемневшим взглядом и хмыкает, поправляя в штанах твердеющий член.

***

      Чонгук с уверенностью мог сказать, что секс с нелюдимом будет фантастический, ещё в тот день, когда подглядывал за ним в душе. За свою развратную жизнь, насчитывающую несколько сотен лет, навидался многого в аду, поэтому его нечасто можно было удивить, но этого дружка, что запрятался в тихом безлюдном лесу, захотел себе сразу. И в какой-то момент бесчеловечная душа осознала, что речь шла совсем не о члене. С первых дней Чонгук потянулся за самим Тэхёном. За его личностью.       И даже когда доводят до очередного оргазма, держат за рога, толкаясь в задний проход, и перед глазами разливается свет огненной лавы, в момент наивысшего экстаза Чонгук ловит взглядом черты чужого лица. Такие плавные и мягкие. Медовые и обрамлённые суровым холодом. Влажные угольные пряди вьются и прилипают к мокрому лбу. Квадратный рот слегка приоткрыт, а брови по привычке сведены к переносице: суровость не знает места улыбке. Крепкие загорелые руки идеально сжимают тонкую молочную талию и натягивают на увитый венами член, и Чонгук задыхается от одного этого контраста. Никогда он так не был зациклен на своём сексуальном партнёре. Никогда ему не хотелось быть ещё ближе не только физически, но и духовно. Хотя откуда в нём, демоне, может найтись и то и другое?       Чонгук прячет его член за щеку и сосёт как сахарный леденец, а сам тайком пытается разглядеть в чужих глазах наслаждение, граничащее с чем-то большим. Но с чем? Он сцеловывает каждую выступающую капельку пота с его медовой кожи, потому что ему запретили прикасаться к губам: поставили негласное табу на поцелуи, поэтому Чонгук и дуется. И даже когда они оба без сил падают на влажные подушки, дитя ночи засыпает последним. И совсем не потому, что он по своей природе вообще не спит, а потому, что в свете луны разглядывал выразительный профиль, густые ресницы и опущенные уголки пухлых губ, — невозможно оторваться.       Демоны всегда были импульсивнее и эмоциональнее ангелов. Рациональность — это по части светлых сил. Наверное, именно поэтому к утру следующего дня Чонгук, который в искрящихся тьмой мечтах уже построил им дом у озера, завёл гончую по кличке Бам и посадил запретную яблоню на их скромном дворе около кладбища, идёт трещинами о колючую реальность земного бытия.       Оказывается, люди могут бить в спину похлеще предсказуемых рогатых в тёмном царстве. Оказывается, люди ничем не отличаются от демонов: для них крышесносный секс не равен любви до конца дней и похоронам в один день. Всё же это приколы ангельского населения. Оказывается, люди тоже совсем не против забыть все обострившиеся за ночь ощущения и — что ещё хуже — наутро надеть маску холодной бесчувственности.       Они переспали ещё раз на следующий день, и Чонгук стонал под Тэхёном ничуть не хуже, но только вся их напускная близость в том-то и дело, что была лишь напускной и заканчивалась в постели, не выходя за пределы пропахшей сексом и окутанной вечным одиночеством спальни.       Чонгук направляется на веранду ранним утром. На нём ничего нет — только чужой большой вязаный свитер болтается на осунувшихся плечах. Тэхён мирно спит после бурной ночи, а демон не может находиться в той комнате. Ему хочется переплестись с человеком душами, хотя бы пальцами, но в менее напряжённой обстановке, а получается только членами, и это сводит с ума. Разве предполагалось, что сердце человека окажется чернее, чем у дьявола? Разве могло произойти такое, чтобы чёрное сердце забилось и в следующий миг раскрошилось в руках самого обычного смертного?       Если бы только рога могли отражать его состояние, то они давно бы растеклись грязными ручьями по щекам и шее.       Но рога не могут, зато глазам это под силу. Они больше не светятся. Не было в них былых искр раздора. И когда Тэхён вышел в уличном плаще и с пустым мешком, болтающимся на поясе, и даже бровью не повёл в сторону Чонгука, глаза вовсе потухли.       — Куда ты ходил утром? — Демон появляется из чёрной дымки к вечеру, когда Ким готовит ужин.       Из скворчащей сковороды поднимается приятный аромат птицы. Чонгук не возвращался домой с утра, а сейчас звучал как обиженная жёнушка, которая узнала об измене. Ему стало противно от самого себя.       — Охотиться.       — Почему не позвал?       Тэхён кидает на него короткий холодный взгляд через плечо, но Чонгук замечает, как тот успевает облизнуть его с ног до головы. Сегодня на нём чёрная кружевная мантия.       — Я люблю действовать в одиночку.       — Тогда почему ты не выгоняешь меня?       Потушив на плите огонь, лесничий разворачивается к нему лицом и, тяжело вздохнув, скрещивает на груди руки.       — Я не держу тебя здесь.       — Но и не выгоняешь! — Чонгук дёргается вперёд и, найдя себе опору в деревянном столе, ударяет по нему кулаками.       Тэхён не ведёт бровью: эти умозаключения кажутся ему глупыми.       — Почему? — уже тише спрашивает демон.       — Мы нашли друг в друге взаимовыгоду.       — Ты имеешь в виду секс?       — У людей тоже есть низменные потребности.       — Поэтому ты не дал поцеловать себя? Просто нашёл дырку для развлечений?       Тэхён молчит и выглядит так, будто устал от этого бесполезного разговора. Из этого он не выносит для себя выгоды, — для чего попусту греть воздух?       — Не путай события: ты первый полез ко мне, — строго замечает Ким и ставит на стол тарелку с жареным мясом. — И я не целуюсь.       Чонгук сжимает губы и не спускает с него потемневшего взгляда. Тэхён же преспокойно присаживается и, придвинув к себе тарелку, приступает к еде. После первого укуса смотрит на затихшего демона, но говорит совсем не то, что тот желает услышать:       — Если хочешь, мясо ещё осталось.       Чонгук опускает взгляд и, пройдя за спину безучастного лесничего, испаряется в воздухе.

***

      Дитя ночи больше не появляется.       В глубине глухого леса стены дома погружаются в привычную тишину. Они хранят в себе ехидные улыбки, белоснежные клыки, искрящуюся темень и жаркие стоны, но быстро покрываются пылью и теряют свою громкость. Тэхён оборачивается на эти деревянные стены, но в ответ те смотрят с пустотой и дряблостью. Их глаза стеклянные, со стекающими слезами, которые моросили сегодня под утро.       Стало холодно.       Каждый день льёт дождь, и это мешает охотиться. От грязных ботинок на пороге образовалась лужа. Тэхён, широко расставив ноги, скучающе сидит на диване и смотрит на длинные языки пламени в камине. Штаны всё ещё сырые: огонь совсем ленится и не греет. Лесничий сжимает рубашку у груди. Может, сырые вовсе не штаны, а сердце, которое больше не тешит тишина?       Пусто.       Тэхён готов признать, что в душе поселились кошки, которые начали скрести её заросшие струны. Откуда им взяться там? Как будто кто-то подсыпал колбаски. Нет, это всё явно связано с погодой. Каждый год одно и то же: начинается сезон дождей, из-за чего не выбраться на улицу, поэтому приходится сидеть в четырёх стенах и искать себе занятие. Ему просто нечего делать — вот и скука одолела. Так всегда случается. Случалось же? Господи, отец бы давно хорошенько вставил ему. Сарай протекает, да и мокрые брёвна уже пора перетащить под что-то более прочное, а Тэхён сидит у огня и оборачивается на затихшие стены, — вдруг чёрт из табакерки объявится?       Но тот не объявляется.       Поэтому Ким забивает досками дыру в крыше и переносит сырые стволы деревьев под целый навес. А потом садится прямо на грязный порог и смотрит на слабо прорисовывающийся из-за сильного дождя лес. Нельзя вот так сидеть и вздыхать: мечты — двигатель регресса. Но он, сопротивляясь себе, вытаскивает из памяти образ отца: как тот бил его палкой по рукам, отправлял ночевать в сарай и делал вид, что не замечает. Но у него же было сердце и жизнь до Тэхёна. У него же была женщина, которая выносила ему сына. Любил ли он её? Сделала ли любовь его таким чёрствым? Это прошлое ушло под землю вместе с отцом, потому что ещё маленький Тэхён, дуя губки за столом и рассматривая блестящими глазами суровый профиль родителя, понимал, что выпытывать истории про маму — это глупо и безрезультатно: её нет, в отличие от дрозда, который насытил его за ужином, и дров, согревающих ночью, да и следы от палки на предплечьях всё ещё горели после завтрака. Но почему отец Тэхёна стал настолько нелюдимым? Зачем он сделал сына таким же?       Хотя… и Чонгук же не человек.       Хватит.       Этот демон ушёл и забрал последний вздох холодных стен дома Кима. Трудно признаться себе, что прикипел, привык, но привыкнуть можно ко всему. К своей прежней жизни — тоже. И Тэхён обязательно вернётся к ней, потому что Чонгука нет… в отличие от сырых, утративших вкус тушек, которые прокормят его голодным вечером… в отличие от дров, что он продаст в городе и выручит с этого деньги на крупы и новую холщовую сумку для охоты… Есть вещи куда более насущные, а мечты — двигатель регресса. Точно.       Тэхён поднимается и идёт в дом. Скоро начнёт смеркаться, а ему нужно застирать плащ, сварить последнюю запасённую тушку и пораньше лечь, чтобы завтра с утра выйти в город за продовольствием. По ощущениям погода должна улучшиться к рассвету. После дождя всегда приходит радуга.

***

      Многолетняя чувствительность к погоде не подводит и сегодня: за ночь небо проясняется, а густые тучи даже позволяют крошечным лучам солнца пробиться на землю. На рассвете Тэхён выходит на веранду. Наполняет лёгкие свежим колющим нос воздухом и расправляет плечи. На поясе снова повязан пустой холщовый мешок, а в кармане — сбережённые медные монеты. И прежде чем сойти со ступеней на тропу леса, мужчина оборачивается на старое кресло: ткань вся промокла за ночь. Он поджимает губы и хмурит брови, потому что складки не приглажены.       Мокрые листья смешались с землёй и теперь хлюпают под резиновыми сапогами. Лес отзывается мёртвой тишиной, как будто Тэхён — единственный жилец. Тень не прячется за елью, палки не трескаются за спиной. Здесь нет никого, кроме него, и впервые он чувствует себя загнанным в клетку и размазанным не по своей тарелке. Душа требует другую душу, но даже птицы замолкли в этом месте.       Тёмные краски и сырой асфальт снова окрашивают деревенский рынок. Отсыревшие мешки с крупами под пропитанными дождём тканевыми навесами, закутавшиеся в три фуфайки мужчины и женщины, непрекращающийся галдёж, что забивается в уши, — всё это заставляет Тэхёна чувствовать себя пустым, одиноким и не менее омертвевшим, чем в лесу.       Он, пряча лицо за плотной тканью капюшона и желая быстрее расправиться с закупкой, пробирается через толпу и только подходит к лавке, чтобы просить наполнить ему мешок двумя килограммами крупы, как все присутствующие вдруг оборачиваются на крик, доносящийся с главной площади:       — Дьявол!       И в обычный день Тэхён пожелал бы поскорее ретироваться, пока доставучие деревенские не втянули его в очередную глупую историю, но сегодня пронзительный и писклявый женский голос, орущий слово «дьявол», завладевает всем его вниманием. Не хочется верить и думать о том, что там Чонгук.       Девушка же, выбежав из дома, спотыкается и падает на колени, испачкав длинные юбки в мокрой грязи мостовой. К ней подходят мужчины и женщины и помогают встать.       — Дьявол! Самый настоящий! Мой супруг там… помогите! — повторяется она в нервном припадке и тычет в окно второго этажа.       Столпившиеся поднимают хмурые и испуганные взгляды в указанном направлении. Оттуда доносится какой-то грохот, тяжёлый вздох. И звонкий вскрик, который действует на Тэхёна как пощёчина. Этот вскрик он ни с чьим не спутает. Этот вскрик мёртвой лозой вплёлся в стены его спальни и разросся надоедливым сорняком на подкорках бездыханной памяти. Ким, не отдавая себе отчёта, на непонятных для него инстинктах вскакивает и несётся к главной площади. Расталкивает скопившихся людей, не давая им вбежать на ступени дома, и, откинув мешающиеся полы плаща в стороны, спешно взбирается на второй этаж.       Когда поднимается, замечает в стене лестницу, которая ведёт, по-видимому, на чердак, а перед ней — мужчина, что, сидя на коленях, в лихорадке точит кухонным ножом остриё на палке. Тот поднимает голову с растрёпанными волосами и смотрит на не менее растрёпанного и встревоженного Тэхёна. Глаза обоих в тревоге бегают друг по другу.       — У тебя под ногами связка чеснока, — вдруг кидает мужчина. — Возьми его и натри на палку. — Он указывает взглядом на одну, лежащую рядом с ним и уже заточенную. — Твари, — кивает себе за спину, — становятся уязвимыми от этого запаха.       Тэхён смотрит на пол и, резко схватив связку чеснока, выбрасывает её в лестничный пролёт. Мужчина, проследив за его действиями, разражается грязными ругательствами и откладывает кухонный нож в сторону. В этот момент Ким, подняв с пола заточенную палку, отталкивает его, забирается по лестнице на чердак и со всей силы толкает дверцу в потолке.       Затхлая маленькая мансарда, пропитанная толстым слоем пыли, тьмы и многолетним сплетением паутин. Большое окно завешено плотной тканью штор, порванной и изношенной, — в комнату почти не попадает дневной свет. Тэхён щурится, чтобы крошка штукатурки не залетела в глаза, и, оглядываясь, находит того, за кем без задней мысли сорвался с цепи, которая все годы тугим узлом связывала его по рукам и ногам за стенами густо поросшего одиночеством леса. Чонгук прижимается спиной к тёмному углу комнаты. Его голова опущена, а пропитавшиеся грязью и потом волосы сальными вьющимися прядями свисают до плеч. Он запомнился Тэхёну самоуверенным и дерзким чертёнком, а сейчас предстаёт перед ним испуганным, потерянным и загнанным в угол. И как ни странно, такой Чонгук его тоже не отталкивает. Наоборот, шаловливые пальчики подсознания забираются прямо в душу и, выворачивая её наизнанку, тянут к этому рогатому ребёнку, владыке пошлости и разврата.       Ким быстро поднимается на чердак и первым делом задвигает дверь пыльным комодом. И, обернувшись к свернувшемуся в клубок Чонгуку, аккуратно подходит к нему. Тот не поднимает головы, и Тэхён, присев перед ним на колени, замечает ранение. Короткая рукоятка карманного ножа всё ещё торчит из плеча демона. Белоснежная рубашка под чёрным плащом пропиталась кровью, так же как и рука, которой он обхватил себя, чтобы справиться с болью.       — И что тебя снова занесло сюда? — вздыхает Ким, убирая с плеча чужую ладонь и разглядывая рану поближе.       Чонгук, витая в лёгкой прострации, — перед глазами всё кружилось из-за потери крови, — медленно поднимает голову и глухо выдыхает:       — Тэхён?       — Мать Тереза. Почему ты не пользуешься своими тёмными штучками и просто не ретируешься отсюда?       — Меня ранили, — как тупому объясняет Чонгук. Он даже в своём не самом лучшем положении не снимает с лица надменность. — Все силы уходят на регенерацию. Что ты тут делаешь?       Тэхён сжимает губы и, чуть отодвинувшись, стягивает с себя плащ, а затем — свитер, чтобы использовать свою нижнюю рубаху для перевязки плеча.       Чонгук полуприкрытыми глазами с голодным интересом осматривает раздевающегося перед ним мужчину, мысленно облизывая его обнажённый торс, и вяло спрашивает:       — Что ты делаешь?       Тэхён, задержав скептический взгляд на лице демона, замечает, как тот любуется его голым телом, и, загородив ему весь обзор своей рубахой, демонстративно разрывает её на части.       — Спасаю тебя.       — Ты разделся…       — Это смущает тебя? Мне одеться?       — Не нужно. — Чонгук протягивает как в замедленной съёмке руку и, положив её на чужой торс, слабо поглаживает тонкими пальцами. — Так куда лучше, — хмыкает, но даже так выглядит жалко.       «Всё же демоны неисправимы», — думает Тэхён, когда помогает Чонгуку оторваться от стены и кладёт его на свои колени.       В дверцу чердака начинают долбить, и Тэхён оборачивается на звук, но сразу же отмахивается от нежелательных гостей, как от назойливых мух: комод должен их сдержать. Время ещё есть.       — Сейчас я вытащу нож. Будет больно — терпи, — серьёзно говорит Ким, пока Чонгук сжимает его за бок.       — А ты меня поцелуешь? Если будет больно?       Тэхён, уже склонившийся над раненым плечом, резко выпрямляется и смиряет демона грозным взглядом.       — Ты вообще слышишь меня?       — Я тебя слышу, — бурчит Чонгук, даже в таком состоянии закатывая глаза. Непробиваемый лесничий однажды — непробиваемый лесничий навсегда. — И мой вопрос всё ещё открыт.       «И останется таковым», — невербально отвечает Тэхён, и это читается в его хмуром взгляде.       Конечно, Чонгук не рассчитывал на жаркий привет и поклон к своим ногам при следующей встрече, но счастлив лишь оттого, что Тэхён всё-таки пришёл за ним и сейчас спасает его. Он не безразличен ему, а остальное придёт со временем.       Лесничий крепко фиксирует плечо демона левой рукой, а правой берётся за рукоятку.       — Готов? Я вытаскиваю.       — Да. — И отворачивается к стене, жмурясь.       Крючкообразное лезвие выходит с трудом, но Тэхён старается как можно быстрее извлечь его, чтобы не нанести ещё больше повреждений. Чонгук вскрикивает и шипит, сгибаясь пополам, пока за спиной по ушным перепонкам барабанят в металлическую дверь. Ким пытается игнорировать все внешние источники, быстро находит на полу разорванную рубашку и начинает завязывать жгут.       Демон корчится и лихорадочно смеётся, царапая чужую голую спину. Тэхён сдувает со своих глаз мешающую чёлку и всматривается в его бледное лицо. На нём дикая улыбка и мыльный взгляд.       — Спасибо, — хитро тянет Чонгук.       И сразу после его голова резко откидывается назад. Испугавшись, Тэхён путается пальцами в волосах на затылке и наклоняется к нему. Чонгук висит в его руках тряпичной куклой.       — Эй, не теряй сознание. Рано.       Мужчина начинает аккуратно хлопать демона по бледным щекам, пока на них не появляются ямочки от растянутой улыбки. Тэхён хмурится, отодвигаясь.       — Попался, — тихо посмеивается Чонгук. — Ты всё-таки обо мне печёшься, человек. Теперь не отдуешься.       Тэхён, тяжело выдыхая, закатывает глаза и отводит их в сторону.       — Подожди, не отворачивайся. — Демон хватается за голое плечо мужчины, чтобы немного себя приподнять, и тянется к карману запылившихся брюк. — На самом деле я пришёл сюда не просто так. — И поднимает к его глазам серебряную цепочку с чёрным опалом в виде цветка, на котором не было пары-тройки мерцающих каменных лепестков. — Это для тебя. Правда, пока воровал и забирался на чердак с лезвием в плече, немного поломал.       Тэхён следит за болтающимся в руках украшением нечитаемым взглядом, которым после одаривает Чонгука, приподнимающегося на один с ним уровень и продолжающего сжимать его широкое плечо.       — Я застегну её на твоей шее?       Тэхён бесцветно кивает, мол, валяй, хотя желваки напрягаются на его лице. Демон нетерпеливо облизывает губы и, сев полубоком перед ним, аккуратно застёгивает цепочку. Чёрные лепестки опала падают на смуглую грудь, прекрасно контрастируя с голой кожей. Чонгук любуется своим подарком, расплываясь в улыбке, а после поднимает взгляд на пухлые губы Кима, о которых слишком часто грезил. От дрожи в теле у демона подрагивают ресницы. Сейчас он не может не поддаться своим искренним, к чёртовому удивлению, чувствам. Беспутство и пошлость совсем не двигают им сейчас.       Чонгук накрывает губы Тэхёна своими, оставляет разбросанные поцелуи в уголках рта, но не получает реакции. Он горько усмехается, — чего, в принципе, ожидал от человека? Что тот окутает его осязаемыми сетями и поклянётся никогда не отпускать? Это так глупо, аж самому смешно. Чонгук кивает мыслям и отстраняется с опущенными веками, но крепкие ладони вдруг поднимают его подбородок. Тэхён тяжело вздыхает и наклоняется, чтобы с напором смять его губы. Демон охает, не в силах вздохнуть и закрыть глаза: просто не верит тому, что видит. Их поцелуй сравним с лёгким порханием бабочки. Но, отстранившись, Ким снова заглядывает в глаза парня, будто не верит в то, что происходит между ними. Что-то совершенно неведомое и незримое. Что-то, что связало их сейчас крепко и очень прочно.       Чонгук облизывается в полуулыбке и вновь подаётся вперёд, чтобы слиться в страстном поцелуе с Тэхёном. Лесничий прижимает его к себе и по-животному терзает сахарные губы. Сознание демона медленно плывёт и мутится. Они целуются как обезумевшие, пока Чонгук не стонет, скорчившись от ноющей боли: дыра в плече кричит о себе.       Тэхён смотрит на жгут, который пропитался кровью. Демон лихорадочно сжимает грудной отдел, но не перестаёт обессиленно улыбаться. Звенящая после поцелуя эйфория постепенно заглушается, возвращая в реальность, где раны всё ещё открыты, а за спиной разъярённые мужики пытаются разнести этот чердак.       — Можешь идти? — шёпотом спрашивает Тэхён, прикоснувшись своим лбом чужого.       — Да, — мелко кивает Чонгук.       — Выход только один. — Мужчина оборачивается и оглядывает пыльные тёмные шторы, за которыми скрывается мансардное окно. — Придётся перелазить, — говорит он и сжимает челюсти.       Отстранившись от Чонгука, Тэхён быстро набрасывает ему плащ на плечи, прикрывая голову, чтобы не было видно рогов, а на себя натягивает свитер. Распахнувшиеся шторы впускают в комнату тусклый осенний свет и поднимают пыльный вихрь в пляс. Демон кашляет от танцующего вороха перед глазами и неотрывно следит за тем, как Ким справляется с заржавевшими створками и буквально выламывает путь к свободе.       Когда окно открывает выход в мир, лесничий, прихватив с собой окровавленный карманный ножик, помогает Чонгуку подняться, а после и перелезть через раму прямиком на крышу. Переполох у дома всё не стихает, разрастаясь в настоящий скандал — мёд для рокочущего деревенского роя. Мужчины всё-таки сбрасывают комод с чердачной дверцы, но, поднявшись, встречают лишь пыльную каморку с распахнутым окном, а когда выглядывают из него — обнаруживают грязь от обуви, растоптанную по крыше не одной парой сапог. Рядом с домом — следы, ведущие в запретный лес, про который местным детям слагают страшные легенды и в пучине которого поселился нелюдимый человек. Тот самый нелюдимый, что вызволил рогатого из плена и, заново залатав, излечил у холодного огня его чёрное сердце.

***

      Лучи солнца отражаются от серебряного наконечника топора, и Чонгук, сидя на крыльце, следит за ними, болтая ногами. На днях выпал первый снег, который уже укутал землю пушистым белым полотном. Тэхён опускает орудие и оборачивается через плечо. На нём была смешная шапка-ушанка с новогодней вышивкой и мордочкой оленя спереди, — это её демон достал, точнее, украл в деревне. Щёки покраснели, и снова хмурый взгляд, в который Чонгук влюблён каждой своей чёрной клеточкой.       — Надень шапку. Ты же снова простынешь, — серьёзно говорит лесничий, как и всегда.       — Не простыну: я же демон.       — Почему-то неделю назад это не спасло тебя, демон.       Тэхён фыркает, а Чонгук тихо хихикает. Потому что и правда не спасло. Гук никогда не ощущал на себе земную болезнь, но после ранения в плечо нечеловеческий организм как будто подвёл его. Поначалу демон просто корчился от боли, потому что глубокая рана всё не хотела зарастать — любые движения раздражали. Регенерация подводила, а силы растрачивались непонятно на что. Наверное, эти людишки всё-таки навели на него порчу или смазали лезвие гадким ядом. Тэхён ежедневно менял повязки, пока в один день не обнаружил пылающие щёки рогатого. Температура. Чонгук никогда не чувствовал себя так хреново. Его будто заживо сжигали в бурлящем котле Сатаны. Тело покрывалось испариной, а подушки под ним нагревались и неприятно липли к коже. Тэхён бережно смазывал его мокрой марлей, пока на третий день не понял — бесполезно. Чонгук не был человеком, поэтому человеческие методы лечения ему совсем не помогали.       Тогда лесничий накинул на себя плащ и отправился в деревню. Он знал, что там есть одна бабка, которая дружит со всей этой нечистью и загробной жизнью, но только не со своей головой. Еле получил информацию о том, как можно излечить пострадавшее дитя тьмы: нужен отвар на корне расковника. И эта трава нашлась у ведьмы. Тэхёну пришлось преисполниться в своём природном обаянии и искусной лжи, которую он ни разу толком не прокачивал. Вышел от бабки с красными ушами и следом помады на щеке: ему пришлось соврать, что даму его сердца покусал гнусный демон, который не так давно загадочно скрылся с места преступления в деревне. Ведьма легко поверила в эту ложь, а спасать бедняжку надо — вот и дала ему лечебные травы. И уж настолько жалко ей стало красивого парня, у которого такая хмурая складка пролегает меж бровей, — видимо, переживает много, — что жирно чмокнула его на прощание.       Тэхён, конечно, стёр след от помады, но демон у него оказался глазастым: сразу обратил внимание на размазанный жирный блеск. Чонгук повернул лицо мужчины к себе боком и вопрошающе ткнул пальцем в щёку.       — Пока я тут умираю от этого ебучего жара и потею как свинья в трёх одеялах, ты, значит, кувыркаешься со старушками в деревне? — начал устраивать взбучку Гук.       Ревнивая особа. Но лесничий не обижался, а наоборот, ему даже приятно было денёк пожить с надутым и молчаливым демоном: ничего не тревожило и не нервировало, а самое ценное было под боком. От такой жизни Ким не отказался бы, но конец приходит всему. Пришёл и болезни, после того как Чонгук два дня пропил противный и вонючий, как он сам его назвал, отвар на корне расковника. Ворчал и корчился, но прилежно прошёл лечебный курс.       Вспомнив отвратный вкус отвара на языке, Чонгук морщится, но даже вероятность заболеть и пройти через адски жаркие котлы снова не отталкивала его настолько, чтобы пойти и надеть шапку.       — Она мне сдавливает рога. — Вот почему.       — Для этого я специально вырезал в ней дырки.       — Думаю, что хотел сказать: «Я неаккуратно растерзал её ножом».       — Какая разница? От этого она не потеряла своей функции. — Демоны такие дотошные. Всё им нужно усложнить.       — Я выгляжу в ней совсем не сексуально.       Тэхён вздыхает и направляется прямиком к Чонгуку. Тот поджимает ноги, когда он наклоняется и располагает руки по обе стороны от него.       — Ты мне нравишься даже в самой несексуальной шапке, — шепчет в самые губы Ким.       Чонгук закусывает губу, разглядывая чужие, опустив взгляд.       — Скажи это ещё раз.       — Я захотел бы тебя даже в платке той бабки-ведьмы. — Губы Тэхёна растягиваются в ухмылке, а Чонгук раскрывает глаза, потому что не может налюбоваться на то, как с каждым днём этот чопорный человек удивляет его, раскрывая себя с новой стороны навстречу любви.       — Фу, совсем не романтично! Ты её видел?       — Даже целовался. — Ну издевается же! Безобразие просто.       Чонгук ревностно поджимает губы и несильно трескает мужчину по лицу.       — Но мне не понравилось.       — Дурак, — всё ещё дуется рогатый.       — Люблю тебя. — И улыбка лесничего растворяется в нежном поцелуе.       И уже непонятно, чьё чёрное сердце на самом деле пропиталось сладким противоядием любви: гнусного демона, сошедшего на землю, или нелюдима, который потерял свой покой в родных лесах, но обрёл дом в потëмках свергнутой души.