Его ангельское проклятие

Как Чонгук заебался. Ему восемнадцать, он должен думать о мягких омежьих попках, куче алкоголя и ночных покатушках по городу. Но его старенькая машина вряд ли сможет доехать до финиша, не оставив по дороге черный след от покрышек; алкоголь он перестал пить еще год назад, стараясь сфокусироваться на ежедневных тренировках в зале; а попка… Чонгуку восемнадцать. Он сидит задумчиво, перебирает листки с сегодняшними записями — в старшей школе их все чаще загружают перед итоговыми экзаменами, заставляя заучивать каждую строчку, сказанную суровым учителем. Но Чон никак не может сфокусироваться на своем же почерке — он перебирает ручку, медленно перекатывая ее сквозь пальцы, и смотрит сквозь эти гребаные листки. Мыслями сейчас он явно не тут. В его фантазиях он плавно, тягуче, разрабатывает влажную дырочку, которая жадно пульсирует от прикосновения подушечек пальцев. Чону восемнадцать. Он красив, ухожен и чертовски обаятелен. От его бездонных черных глаз хочется подчиниться, склонить голову и преданно смотреть на своего хозяина, ожидая приказа. Его черные кудри красиво обрамляют грубые черты лица, острые скулы так и грозят порезать, а пушистые ресницы являются лишь затворкой для гипнотизирующего взгляда. Ему восемнадцать, все должно быть легко и безбашенно. Чтобы до одури в щемящем юном сердце, бессонными ночами покорять ночной Сеул в компании друзей — альф и милых, совсем невинных омежек. Но он не готов. Его ждет персональный ад, с хитрыми миндальными глазами, золотистой кожей и легким запахом сирени. Он смотрит так невинно, хлопая своими кукольными ресницами, но лишь Чон знает — сколько похоти и грязи в той юной, чертовски развратной душе. Да и чем Чонгук лучше? Он каждый день сдерживает себя, чтобы не схватить этого наглого омежку, пометив навсегда своим тяжелым древесным запахом, оставив след острых клыков на нежной лебединой шее. Нельзя. Это слишком даже для него. В какой момент все пошло наперекосяк — он и сам не помнит. Когда его маленький ангел, глядевший на него трепетно, с обожанием и безграничной нежностью, превратился в того, кто ежедневно толкает его в бездну, из которой нет выхода? Почему жалкие остатки рассудка испаряются при виде коротких шорт, обтягивающих округлую попку, а запах сирени проникает в ноздри, полностью отключая сознание? Почему все так неправильно, так грязно? Он хочет, хочет его полностью и без остатка. Хочет до одури, сжимая в кулак блядские кудри, насаживать на свой член, полностью изливаясь в его хрупкое тельце. Хочет слегка надавить на горло, пока узел разбухает, раздвигая податливые стенки, чтобы получить полную власть и безграничное доверие. И в тоже время он готов на колени встать и делать все, о чем лишь подумает маленький дьявол. Он его личная боль и высшее наслаждение. Он в пропасть рухнет, оберегая эту наглую бестию с ангельским видом. Он все для него отдаст, убьет, украдет, спрячет. Но он никогда к нему не прикоснется. Он его родной брат. Киму шестнадцать. Получив от матери огромные, детские, невинные глаза и белоснежную шевелюру, он поистине своей красотой может сравниться с ангелом. Тонкие запястья, аккуратная талия вкупе с гордой осанкой — его хочется спрятать и никому не показывать. Он чертовски красив — он может своей красотой сводить с ума, оставляя за собой легкий цветочный шлейф. Его природное обаяние с каждым днем расцветает все больше, покоряя одним лишь взглядом тысячи альф. Ему не дают прохода в школе, заваливая сорванными в парке цветами, любимыми кислыми конфетами и кучей записок с признаниями. Но он лишь смеется, разглядывая очередной подарок у себя на парте. Нет, ему конечно же приятно с каждым днем осознавать, что его гипнотическая красота заставляет альф сходить с ума. Но он хочет лишь одного. Своего брата. Киму пять. Соседские дети издеваются над ним из-за его огромных глаз. Он дует пухлые губы, смахивая слезу с румяных щек. Ему чертовски обидно, что дети такие жестокие с малых ногтей. К нему подлетает Чонгук, садится рядом и стирает соленые дорожки, обволакивая своим запахом. Успокаивает. А потом идет и бьет того наглого омегу, что последние полчаса издевался над Тэхёном. Схватив своими разбитыми в кровь костяшками его детскую ручку, он лишь сжимает его кулачок и ведет домой, пряча от всего мира. Мальчик больше не плачет, лишь благодарно целует своего брата в щеку и кладет голову на плечо родного человека. Киму двенадцать. Его красота больше не пугает, позволяя пользоваться ей в умеренных количествах — ему дарит конфеты продавец в магазине, нежно трепля по детской щечке; ему делают комплименты окружающие, вселяя каждый день все больше уверенности в этот детский разум. Он принимает первые ухаживания от соседского альфы, слегка краснея от очередной маленькой записки. Когда альфа провожает его до дома, Чонгук уже ждет малого у подъезда, сверля злым взглядом парня напротив. Схватив брата за руку, он уводит его от посторонних глаз, так и не дав им нормально попрощаться. Дома, на мягком диване, он аккуратно перебирает белокурые локоны и слушает рассказ о сегодняшнем дне, незаметно касаясь пахучей железы, чтобы оставить на ней запах мокрого дерева. Тэхёну пятнадцать. Он возвращается домой и слышит тихий стон из комнаты своего брата. Аккуратно сняв белые кроссовки, он кидает рюкзак и крадется к источнику звука. Комната слегка приоткрыта, и парень наблюдает, как его старший брат сжимает до белых пятен чужое бедро. Звуки шлепков наполняют помещение, а омега под ним скулит, жадно глотая воздух. Слезы наворачиваются сразу. Тэхёну сложно контролировать свои эмоции, он старается остаться незамеченным и спиной крадется поближе к выходу. Напялив на себя кроссовки, он по неосторожности хлопает дверью и бежит что есть силы на улицу, подальше от дома. Подальше от него. Через мгновение Чон стоит абсолютно голый в коридоре, собирая в воздухе едва уловимый запах сирени. Тэхёну шестнадцать. Он до одури любит своего брата, каждый день пожирая своим взглядом. Его первая течка прошла неспокойно. Он стонал и извивался на своей кровати, окружив себя вещами брата, и тихо постанывал сквозь слезы его имя. Чонгук. Разрабатывая сочащуюся дырочку, он представляет вместо своих пальцев забитые костяшки. Проникая все глубже, он закрывает глаза и видит брата, который нависает над ним, сцеловывая его слезы и аккуратно проводя по пухлой щеке, придавливая своим запахом. Чона хочется. До дурмана в голове, до сведенных пальцев на ногах. Хочется его подчинить себе, опрокинуть на кровать и, перекинув ноги через крепкие бедра, опуститься на крепкий член до основания. Чтобы жарко, с хлюпающими звуками двигать бедрами и выстанывать любимое имя его родного брата. Тэхён не из робких — он готов добиваться своего и знает, что Чонгук тоже хочет его. Он чувствует, каждый гребаный раз, когда проводит аккуратными длинными пальчиками по крепкому плечу, как тот вздрагивает и пожирает его глазами, припечатывая тяжелым запахом. Он каждый раз старается вывести его из равновесия и заставить отпустить себя от своих дурацких принципов, но тот лишь втягивает носом воздух и молча выходит из комнаты. Слишком. В канун рождества родители уезжают в командировку, оставляя своих сыновей на несколько дней одних. Тэхён возвращается из школы первым и бредет в душ смыть с себя остатки тяжелого дня. Настраивая напор воды, он выдавливает немного геля и растирает губкой душистую пену по своему хрупкому телу. Обхватив ладошкой свой аккуратный член, он ведет от самого основания до головки, слегка царапая уретру. Тихий стон вылетает из пухлых губ, и он закрывает глаза, представляя, как крепкая рука скользит по его бедрам, очерчивая половинки, и проникает к дырочке, из которой уже сочится смазка. Ким растирает заметно окрепший член, мечтая откинуть голову на сильное плечо, забитое татуировками и ощутить окрепший член у своей попки. Стоны становятся громче, и он, не стесняясь, проникает в свой анус двумя пальчиками, раздвигая их на манер ножниц, стараясь задеть простату. Ему чертовски не хватает фантомной фигуры сзади, которая до дрожи в коленях будет сцеловывать его хрипы, вдалбливаясь в него. — Чон-и, — пелена перед глазами заволакивает, запах сирени расползается по душному помещению, а гортанный стон вылетает из его пухлых губ. Сам Чонгук не подозревает, что сейчас происходит в нескольких метрах от него — он скидывает одежду, разбрасывая ее по коридору, и направляется абсолютно обнаженным, крайне уставшим и злым в душ, чтобы хоть немного успокоиться. Он знает, что Ким вернется после пяти, а значит, что у него еще есть несколько часов, чтобы сбросить наваждение, быстро переодеться и сбежать из этой квартиры подальше. Несколько дней наедине со своим адом он не выдержит. Едва открыв дверь, запах сирени оседает в легких, отключая разум от реальности. Он поднимает глаза и натыкается взглядом на его мальчика, который стоит под струей воды и окидывает его размытым взглядом. — Чон-и, пожалуйста, — едва перебирая губами, шепчет Тэхён. — Я не могу больше, я задыхаюсь без тебя. Чон одной ногой стоит над пропастью, желая сделать шаг. Остатками сознания он понимает, что перед ним по-прежнему его любимый младший братишка, и он не должен. Не должен с жадностью пожирать глазами длинную шею, которую царапает аккуратная рука. Не должен смотреть на мягкий животик и гладкий, без единого волоска член. Он не должен, это какое-то наваждение. Чонгук делает шаг назад, но Тэхён хватает его за запястье и затаскивает к себе, под струю теплой воды. Капли струятся, образуя дорожки и скатываясь по их телам. — Я люблю тебя, — Ким кладет ладошку на щеку, выворачивая затуманенным взглядом все внутренности. — Не оставляй меня сейчас, — голос понижается до шепота. — Пожалуйста. Где-то на небесах Боги явно решили сыграть с ними злую шутку. Тэхён целует первым. Вытягиваясь на цыпочках, он касается губами любимых губ и ловит тихий стон. Чонгук не двигается, борясь с собой. Ему хочется закричать, что это все неправильно, что так не может больше продолжаться, это натуральная пытка для них обоих. Но пухлые губы продолжают сцеловывать с него все мысли, что сковывают оцепеневшее тело. Аккуратно, на пробу, Ким ведет пальцами по крепкой груди и зажимает подушечками пальцев сосок, легонько царапая чувствительные рецепторы. Чону все тяжелее сопротивляться. Он никогда еще так не чувствовал себя на своем месте, настолько нужным, настолько любимым и желанным. Гук кладет свою руку на талию младшего, легонько сжимая бархатную кожу и оттягивая ее, создавая странный контраст нежности и похоти. — Тэ, — разрывая поцелуй, Чон закрывает глаза и упирается лбом в лоб младшего. — это неправильно. Нам нужно остановиться, пока не стало слишком поздно. — Я люблю тебя, Гук-и, — едва шепчет Тэхён. — Я хочу тебя, — проводит пальчиками по косым мышцам живота. — Я хочу, чтобы ты был моим первым. Контрольный в голову. Чонгук жадно обхватывает губы брата и целует с таким напором, прикусывая нижнюю до крови. Дорвался. Воздуха в легких не хватает, но они продолжают с каким-то остервенением вгрызаться в друг друга, боясь даже на сантиметр отойти, словно они упадут в ту бездну вместе. Чон сжимает мягкую попку, стирая капли пены с горячего тела. Он направляет палец к колечку мышц, очерчивая пульсирующую дырочку. Смазка уже прилично стекает по бедрам, оставляя крышесносный запах по душному помещению. Их ароматы смешались, языки сплелись, а анус так правильно принимает уже два пальца по татуированные костяшки. — Повернись, — Чонгук отрывается от губ и жадно разглядывает все мелкие пятнышки на девственно чистом лице. Ким не сразу понимает, что от него хотят. Он некоторое время смотрит на слегка припухшие от поцелуев губы, а потом медленно переворачивается, упираясь руками в стену. — Маленький мой, — Чон невесомо ведет костяшками по позвоночнику, заставляя его мальчика прогнуться еще больше. — Как сильно я люблю тебя. Как хочу пометить тебя, сделав своим. Чтобы каждый, — он вновь проникает на одну фалангу в истекающую смазкой дырочку, — каждый гребаный человек в этом городе знал, что ты мой. Я хочу, — второй палец проникает вслед за первым, очерчивая бархатные стеночки, — чтобы ты всегда был рядом. Тэхён поднимается, прижимаясь спиной к сильной груди старшего. Он чувствует, как крупный ствол упирается в бедро. Его анус начинает сокращаться, выделяя еще больше смазки. Он хватает Чона за руку и, переплетая их пальцы, поворачивается к брату, выжигая все внутренности своим взглядом. — Я и так твой, — вновь переходит на шепот. — Возьми меня. С этими словами Тэ выпячивает попку, проезжая по вставшему члену, и вызывает гортанный стон у Чона. Тот берет вторую руку и несколько раз проводит по стволу, размазывая капли предэкулята. Температура в помещении поднимается с каждой минутой, а воздух покидает легкие. Чон подставляет крупную головку к хлюпающей от смазки дырочке и одним движением входит в хрупкое тело своего брата. Руки переплетены, с силой сжимаются, стараясь стать одним целым. Чонгук замирает, давая младшему немного времени привыкнуть. После небольшой паузы, Тэ начинает плавно двигаться, самостоятельно насаживаясь на крепкий ствол. Боли нет. Неприятных ощущений тоже. Есть вселенское счастье, которое проникает в каждую клеточку тела, обволакивая вязкой массой разум. Постепенно шлепки мокрых тел начинают ускоряться, дыхание сбивается, а губы выцеловывают лебединую шею. — Тэ, — губами скользит по медовой коже. — Втяни живот. Мальчик повинуется, и смотрит на крепкую кисть что продолжает удерживать его на ногах. Чонгук перемещает руку на низ живота, и переплетая второй рукой длинные пальчики, несильно нажимает на мышцу, вдавливая слегка внутрь. Тэ чувствует, как с каждым движением головка слегка выпячивает из его живота, показывая небольшой бугорок на коже. Он так близко, он полностью заполняет все тело и разум. — Вдыхай и втягивай живот когда я скажу, — Чон грубо двигается в нем и сжимает крепче пальцы на животе. — Давай. Тэхён руками ощущает красивую крупную головку, которая проникает в него так глубоко. Это так правильно, так хорошо. Он откидывает голову на плечо и начинает сжиматься вокруг крупного члена, выстанывая имя своего мучителя. — Гук-и, — слеза катится по щеке, рука с каждым толчком чувствует набухший ствол все сильнее, а крепкая хватка не дает ему потерять сознание. — Гук, я так люблю тебя, — слова теряются в каплях воды, оставляя разум где-то на периферии. — Пожалуйста, повяжи меня. Член хлюпает во влажной дырочке, соки стекают по бедрам, а шлепки набатом стучат в голове. Тэхён в последний раз сжимается на крупном члене и начинает содрогаться от оргазма. Сперма капает из его члена, а смазка продолжает струиться по ногам. Чон от такой картины закатывает глаза и впивается пальцами в тазобедренные косточки. Он чувствует, как начинает заполнять своего мальчика, а узел расширяет и без того узкие стенки. — Люблю, люблю, — словно в бреду шепчет Тэхён, принимая в себя все семя брата без остатка. Он чувствует узел, который давит на простату и окончательно теряется, обмякнув на крепких руках. Спустя какое-то время Чон аккуратно выходит из родного тела и, тщательно обмыв его, заворачивает в полотенце и несет к себе в комнату. Младший хлопает ресницами, разглядывая каждую родинку на любимом лице. Он там, где должен быть. С тем, с кем должен быть. Ему плевать на то, что могут подумать люди вокруг. Он пойдет с ним в эту пропасть. Сорвется в бездну, но не отпустит крепкой руки. — Что мы скажем родителям? — Тэхён лежит голый в кровати старшего, пока второй нежно обнимает его и выцеловывает шею, стараясь передать ему всю свою нежность, которая скопилась за эти годы внутри. — Я не знаю, Тэ, — голос переходит на шепот, — но я никому тебя не отдам. Он укрывает их одеялом, прижимаясь грудью к спине и, кажется, стараясь укрыть от всего гребаного мира. Чонгуку восемнадцать. И ему не стыдно любить своего младшего брата.