Именинница

— а ты мне сразу понравилась, — ухмыльнулась блондинка, упираясь ногами в маленький табурет и стряхивая пепел в стакан, в которой ранее был налит какой-то алкоголь. Коротко стриженая только глазами блымает, руки, что затекли, потирает и одеяло к юному телу прижимая, чтобы ничего «лишнего» видно не было. — да что ты ëжишся? — хохочет старшая, поднимаясь со столешницы резким движением, — как стонать подо мной, так она не стесняясь, — говорит прокуренным голосом, почти прикасаясь сухими губами к пунцовым щекам, и дым выдыхает. — прекрати, — младшая смущается, но не отталкивает, когда та руку в короткие волосы зарывает, целуя, нежно-нежно. — не хочу, — прикусывая нижнюю губу улыбается старшая, сигарету в стакан кидая. *** А дело было вот в чëм: Юлька Чикина изначально не к кому серьёзного интереса не проявляла. Скрывать не станет, что бывало по пьяне, но на утро это забывалось так-же быстро, как она уносила ноги с чужой квартиры. Ей всегда нравились доминантные девушки, уж тем более в постели. Она не была, как принято говорить, «бревном», но с ролью обездвиженной справлялась на отлично. Любила, когда её связывают, заставляя подчиняться, томным голосом указывая, насколько сильно разжать бёдра, либо прогнуть спинку. В это сложно поверить, ведь взглянув на неё, всё, что ты можешь сказать: «— фрик малолетний! Сторчится к двадцати годам!». Малышке и вправду не так много лет; восемнадцать на этих выходных исполнилось. Своё совершеннолетие она праздновала громко, весело и не забываемо, по крайней мере до пятой стопки коньяка. Помнит мимолётно, как бабушка, соседка по лестничной клетке, стучала в двери, крича что-то про полицию и первый час ночи. Юле всё равно было, ведь сейчас происходит важное событие в её жизни: ей сегодня восемнадцать, да и на часах, на самом деле, было не больше десяти вечера, так-что они ещё минимум час они могут спокойно продолжать веселиться. — Чикина, та ебала в рот я твою тяжёлую руку, дай сюда! — поправляя картонный колпак на голове, пьяным голосом тараторит Мишель. — не нужно меня ебать в рот! — Юлька отпрянула, еле держась на ногах, цепляя за собой бутылку коньяка. — уже можно, тебе восемнадцать, между прочим! — усевшись на большую колонку лыбится Кристина, что весь вечер так монотонно сверлит взглядом Андрющенко. — Захарова, ты замолчи вообще, все мы знаем, кого и куда ты ебёшь, — не скрывая издёвки, поддерживает пьяный диалог Виолетта. — Да кто-бы пиздел, Малышенко! — хохочет Захарова, толкая в бок Вербицкую. Вероника только одной стороной губ улыбается, из под веснушчатых век на Малышенко взгляд бросая. Знает прекрасно, что та по ней сохнет, но игнорирует, с интересом наблюдая, как та каждый раз находит новый способ аккуратно подкатить к блондинке. Хохот в квартире перебивает звонок в дверь; все, как на подбор, переглядываются друг с другом, а Кристина только музыку почти в ноль выкручивает. Мишель коротко на часы смотрит, понимая, что уже двенадцать часов ночи. — кто пойдёт? — прерывая тишину, под тихие мотивы песни ЛСП «М.Л.Д.», задаёт вопрос именинница. — отличный вопрос, Чикина, замечательный просто, — с издёвкой тянет Мишель, — Чья хата? Чья днюха? Вот и иди разбираться с соседями. Кристина музыку полностью выключает, с колонки спрыгивает и лишь к Чикиной подходит, по плечу хлопая. — мы запомним тебя молодой, брат, — та смеётся, подзатыльник получая. Веселье длиться не долго, ведь в дверь раздаётся настойчивый стук, а следом за ним ещё один короткий звонок. Мишель в руках бутылку коньяка сжимает, второй перекрещивая подругу. — бля, да чего вы начинаете? — Юлька ëжится, в коридор выходя, — всё нормально будет. К двери не спеша подходит, в глазок заглядывая, а там темно, как среди ночи; либо лампочка в подъезде перегорела, либо кто-то рукой глазок закрывает, чтобы не видно было, кто за дверью стоит. Чикина лишь глазами блымает, прочищает горло и собирает все силы в кончик языка, чтобы как можно правдоподобно, мол она не пьяная, сказать: — кто там? — а за дверью тишина, только стук повторился. В голове фраза мелькает «сегодня отличный день, чтобы умереть», а следом дверь открывает. Как оказалось, лампочка и вправду перегорела. За дверью стояла соседка с нижнего этажа, что явно не была в настроение поздравить Юльку с прошедшим праздником. — вы ахуели? — голос не сонный, скорее прокуренный и раздражённый. Юля эту девушку наглядно знала: бродит туда-сюда; не здоровается никогда, даже с бабушками; всё время на Чикину, как на врага народа смотрит. Кира вообще приветливостью не блистала, скорее наоборот, в открытую показывала, что все люди ей категорически неприятны и она не имеет желания дышать с ними одним воздухом. Мразь, простыми словами. — а что не так, собственно? — Юля знала, что не так, ведь громкая музыка, топот ног по деревянному полу и крики - отлично слышно соседке, что прям под ней живёт. — малая, не делай из меня дуру, — Кира желваками водит, руки на груди скрещивая, — мне кристаллически поебать, что у вас за праздник, но если через минуту вы не завалите ебальники - я вызову ментов. Усекла? — она над девушкой склоняет. Разница в росте у них не существенная, но Юля достаточно выпила, чтобы почувствовать, как на неё буквально давит агрессия этой недовольной блондинки. — хорошо, — Юля шаг обратно за порог делает, дверную ручку в ладошке сжимая. Пьяный мозг генерирует фразу, которая мгновенно слетает с не послужного языка, — иди нахуй. Она видела, как перед тем, как дверь захлопнулась, Кира буквально побледнела от возмущения, а её карие глаза налились кровью. Чикина быстро и ловко провернула пальцами замок, не обращая внимания на матерный крик с лестничной площадки. — что это было? — Лиза, как самая трезвая, глазами по Чикиной бегает. — а я ебу? Понятное дело, что музыку они больше не включали и не веселились, ведь Медведева на самом деле имела полное право вызвать на их адрес дежурный отряд полиции. Чикина поняла, что сегодняшний день закончился не на самой приятной ноте, за-то теперь она знает точно - эта сука не даст ей спокойной жизни.