«С днем рождения, Кавех»

—Хайтам, ты можешь ничего мне не дарить. Все в порядке. И снова повторяется. Аль-Хайтам готов поклясться, что слышал каждый год одну и ту же фразу. И каждый раз на языке вертелись вопросы: Кавех действительно не хотел привлекать к себе внимания? Не знает, что хочет? Или просто считает, что не достоин подарков? От таких мыслей Хайтама бросало в дрожь. Не хотелось думать, что Кавех загоняется, тем более по такому поводу. Между ними повисло неловкое молчание. Секретарь не стал переубеждать Кавеха, но и соглашаться с ним - тоже. В этот же день он решил подойти к задумке подарка более оригинально. Хайтам не отличался безбашенностью и оглаской своих идей. Они выглядели крайне скудными по сравнению с проектами Кавеха. Но он не хотел быть банальным - Кавех недостоин простых шоколадок и сумерских роз, которыми переполнены цветочные ларьки. Хотелось увидеть искренние удивление, внимание и счастье одновременно - Кавех ведь не подумает о чем-то подобном. Затем его солнечную улыбку, озаряющую лицо и отливающую всеми природными красками, а потом и то, как в уголках глаз скапливаются слезы радости. Предвкушая подобное, он потянулся за телефоном и сразу же набрал номер человека, который явно поможет ему со всей подготовкой. Эта девушка была мастером своего дела.

***

Кавех возвращался после встречи с очередным заказчиком. Он не думал, что все затянется настолько, что придется идти домой почти под вечер. Заказ был действительно непростым, а клиент - влиятельным. Конечно, он устроит «пир на весь мир» вместо обычной деловой встречи. Впрочем, позитивного настроя у Кавеха это не отбивало. Усталость была слаба по сравнению с чем-то будоражащим в груди. Особенно когда тебя успели поздравить и Сайно с Тигнари, подарившие баночки с природной краской и небольшой пряный рулет с карамельным кремом. Еще и Дехья с Кандакией передали ему прекрасную рубашку с рукавами-фонариками. Но что-то заставило Кавеха перестать улыбаться и оставить договор о новом проекте на кухонном столе. Дом наполнился тишиной. От этого места веяло тоской, даже идеально убранная кухня казалась чужой и необжитой. Ни одной немытой кружки, которую Хайтам снова забыл протереть. В холодильнике даже не лежит любимое рагу возлюбленного, которое он любил готовить себе на ужин. Дом словно уснул беспробудным сном и, возможно, не проснется без вмешательства Кавеха. «Впрочем, как и сам Хайтам», - предположил архитектор и тихонько зашел в комнату возлюбленного. Он хотел было его разбудить, сказать, что он здесь и они могут побыть вместе, но в помещении аль-Хайтама не оказалось. Это заставило Кавеха впасть в ступор и, кажется, еще больше поникнуть. В глубине души ему хотелось, чтобы Хайтам был с ним этим вечером, в его праздник. Чтобы они просто выпили вместе кофе - а возможно и чего покрепче - и вели привычные сердцу дискуссии. Или просто посидели в компании друг друга, в тишине. Им не нужны слова, чтоб наполнить пустоту. Кавех устало опустился в кресло, стоявшее в комнате Хайтама, и опустил голову. Сложив руки, он готов был и вовсе уснуть. До царства Морфея оставалось совсем чуть-чуть, нужно было только закрыть глаза... — С днем рождения, Кавех, — шепот проник в комнату, отчего по коже пошли мурашки. Кавех вздрогнул и медленно открыл глаза, не желая портить тянущую истому момента. И мужчина как будто угадал, в чем был подвох. В дверном проёме материализовался аль-Хайтам. Сам он предстал в необычном для себя обличии. На нем было всего пару кусков темно-зеленой ткани, скрепленных при помощи золотых цепочек. Каждая подчеркивала изгибы его тела, а изумрудные переливы теани придавали образу утонченной стати. Особенно радовало глаз то, что не все части тела были закрыты, что несвойственно для Хайтама. Он выглядел в этом образе крайне раскрепощенным и притягательным. Кавеху хотелось склонится к его ногам и вести ладонями по телу, очерчивая каждый рельеф, каждую неровность и плавную черту. Лицо Кавеха стремительно краснело, а слов так и не находилось. Хайтам передвигался по-кошачьи: элегантно и медленно. Кавех не знал, что аль-Хайтам может быть настолько гибким. Чем ближе он подходил к архитектуру, тем больше сгущалось возбуждение. Становилось душно. Пару верхних пуговиц рубашки были нервно расстегнуты, почти вырваны из петель. Мужчина вытянул руку, и из-за спины показались... Краски? Кисточка без проблем легла меж его пальцев. Несколько баночек с краской были оставлены на небольшом столике поблизости. Аль-Хайтам ловко опустился на бедра Кавеха, заставляя мужчину перед ним окончательно вспыхнуть. Стало невыносимо, почти тесно. Хайтам усмехнулся: не думал, что этот наряд вызовет такую бурную реакцию. В ту же минуту он взял архитектора за руку и вложил в нее кисточку. Затем наклонился и стянул со своего лица полупрозрачную невесомость ткани, что прикрывала его губы и нос. — Рисуй на мне, — шепчущий голос аль-Хайтам был невероятно возбуждающим. Ухо начало гореть, а руки - покалывать. Сознание само стало рисовать картины, туманя разум и глаза. Несомкнутые губы свободные от ткани манили еще больше. Были запретным плодом, теперь открытым ему. Кавех ухватился за подбородок Хайтама свободной рукой и притянул к себе. Поцелуй был жадным, словно архитектор находился в пустыне, а Хайтам нес в себе живительную влагу. Они действительно скучали, жаждали друг друга, прямо как раньше. Молодость ушла, но страсть осталась. Между ними все еще тлели угли, которые нужно было только поджечь. Рука выученным движением скользнула на талию Хайтама, обводя складки костюма. Ткань была легкой, приятной. Хотелось касаться больше и больше. Но брало верх побеждало даже сейчас. Пока в груди горело желание, Кавех небрежно окунул кисть в краску. Ему было далеко не до внешнего вида материала. Над ним взяли верх куда более сильное чувство - ощущение прекрасного. Красная капля упала на плечо Хайтама, отчего тот вздрогнул, а чувствительная кожа покрылась мурашками. Краска была холодная. Каждая капля отвлекала, но далеко не гасила вспыхнувшее внутри пламя. Аль-Хайтам не видел узоров, медленно обвивающим его тело. Он отдался блаженству, покалывающему под кожей, отдался в его, Кавеха, власть. Вощлюбленный старательно вырисовывал черты, исходя не из мыслей в голове, а сердца, подсказывающего, как вести яркие дуги. Кисточка добралась до шеи, заставляя Хайтама фыркнуть. Ворсинки защекотали бледную кожу. Это окунуло мужчин в беззаботные минуты детства, когда все было дозволено вне родительских глаз. Свободная рука сжимала бедра, чувствуя привычные изгибы. Кавех был художником, а аль-Хайтам - полотном. И в прямом, и в переносном смысле. Пальцы архитектора слишком искусно выводили линии, словно он вырисовывал что-то новое, более детальное. Выискивал всё, что оставалось скрытым до этого времени. Синяя краска стекала с ключиц на грудь. Ткань окрашивалась всем многообразием цветов, но любовникам явно было не до этого. Между ними расцветали поля, пели птицы. Где-то там находился Рай, Кавех был уверен. Он никогда не видел Хайтама настолько нежным в своем проявлении. Через какое-то время кисточка и вовсе отлетела в сторону. Она тянула и без того замедлившийся ход времени, а хотелось чувствовать друг друга больше, ближе. Что-то безумное нарастало между ними. Линии становились менее четкими, более резкими в нанесении. Пальцы уже без разбора окунались в краску. Холод стал привычным, а касания еще более неожиданными. Каждую черту, выведенную Кавехом, оба чувствовали на подсознательном уровне. Это - искусство. — Аль-Хайтам, ты - истинное искусство, — тихо обронил Кавех, касаясь кистей Хайтама и притягивая их к низу живота. Пуговицы и застежки больше не имели смысла. Все стало поверхностным, особенно здесь и сейчас. Глаза невольно слезились, а руки Хайтама ухватились за член. Теплая смазка запачкала пальцы. Контраст температур заставлял попеременно вздыхать и вздрагивать. Они почувствовали себя живыми. Они больше могли не скрываться от чужих глаз и разъедающих мыслей. Голова освободилась от ненужных мыслей, а тела расслабились. Банка смазки едва скрипнула, а пальцы уже умело входили в аль-Хайтама. Тихие вздохи и неловкость улетучилась в один момент. Секс для них - нечто большее, чем простая физическая потребность. Это выход, дорога окрыляющим чувствам, подобным божественным. Они могли быть самими собой. Кавех шептал что-то совершенно невнятное, пока Хайтам склонил голову к художницу и оставил легкий поцелуй на скуле. Послание, переданное без слов. Понятное только им двоим. Пальцы скользнули, ощущая краску, смазавшуюся на животе. Неописуемые чувства вспыхнули между ними с новой силой. Они устремились взглядами друг к другу, заново изучая каждое вкрапление в радужке глаза. Член Кавеха толкался быстрее и глубже, а стоны Хайтама достигали своего предела. Не ограниченного рамками и неловкостями. Улыбка украсила лицо Кавеха, делая его сейчас самым настоящим злодеем. Будоражащим и хитрым. Но Хайтам знал, что это всего лишь мнимый образ: у архитектора в голове не было почти никаких хитрых мыслей. Лишь буря чувств, не больше. Почему-то и лицо аль-Хайтама хотелось украсить яркими красками, чтобы запечатлеть момент. Кавех растер краски по пальцам и положил луки на лицо возлюбленного. Он зажмурился и поцеловал его. Мимолетно. Мгновение, когда нужно было распахнуть глаза становилось самым сладостным. Каждый цвет почеркивал необычные черты лица Хайтама: зеленые линии тянулись по скулам, желтые пятна рассыпались под глазами, а фиотеловые дорожки соединяли родинки в целые созвездия. Мечты стали реальными за какие-то секунды. Оба достигали своего пика. В этот момент Кавех ускорился и крепче прижал Хайтама к себе. Прикосновения к талии и бедрам лениво чередовались. После них оставались легкие следы, которые, впрочем, сразу же испарялись. Аль-Хайтам не оставался в стороне. Его руки оказались у шеи художника, слегка сжимая в объятии. Пальцы пробежались по лицу, а большой словно огладил все веснушки на щеках Кавеха. Мокрая прядь упала на лицо и руки забросили назад, за шею. Они не тянули друг друга, наоборот, поспевали за скоростью и ритмом, поспевая. Музыка играла в голове, а тела исполняли танец. Даже если в зале никто не смотрел бы на них, или же вовсе было пусто до последнего человека, они все равно будут чувствовать себя главными героями всех спектаклей. Последние вздохи и толчки были самыми обжигающими. Они оставили отпечаток в памяти, как финальные мазки на почти завершенной картине. Кавех был доволен своим готовым творением. Аль-Хайтам не был разукрашен вовсе по-детски глупо и ярко. Каждая черта напоминала о своей сцене. Каждый цвет имел свое секретное значение, а рисунки в целом - послания. — Осталась подпись, — глухо прошептал Кавех и поцеловал Хайтама в кончик носа, макая большой палец в черную краску. Возможно, позже аль-Хайтам пожалеет об этой затее, что была подсказана Нилу, но явно не сейчас, когда перед ним возникла собственная картина. Уставший Кавех, на лице которого красовалась благодарная  улыбка, в глазах играл задорный блеск, а веснушки словно зацвели на розовых щеках. Кавех предстал перед ним почти как Божество. Они поменялись ролями: теперь хотелось Хайтаму упасть и склонить голову, шепча что-то бессвязное. Они искренне восхищались друг другом. Им не нужны были веские поводы. — Спасибо за столь чудесный подарок, Хайтам, — почему то мысли о том, что аль-Хайтам действительно решился на такое и подготовил, заставили Кавеха растрогаться в последний момент. Но Хайтам не винил его, сейчас они живые, такие, как есть. Нет идеальной картинки с четким концом, в случае которого все чувства угаснут и будут неотличны от иных. Мужчина лишь потянулся к Кавеху и поцеловал его в щеку, отчего архитектор сразу же улыбнулся. Слабо, но нежно. Аль-Хайтам готов был поклясться, что улыбки Кавеха - самое драгоценное, что у него есть. Ладонь секретаря зарылась в волосы Кавеха, ласково взъерошив. — Еще раз с днем рождения. Будь счастлив.