Disgusting Semla

Ему повезло.Просто повезло и пуля не задела мозг, а только оставила вмятину, сжавшуюся до размеров дула, и незрячий глаз.Так сказал врач. В первый же день после выписки, когда его вместе с вещами перевезли из Норвегии в родную Швецию, Пелле зарисовал то, что увидел в зеркале на шкафу—ту самую «лунку».Она была не очень большой, но просматривалась при повороте головы в три четверти и профиль с правой стороны. Никогда не получалось смотреть на себя, как на человека, а сейчас Олин совсем казался себе нечеловеческим, но живым. Он был без сознания, когда кто-то вызвал скорую, когда везли вытаскивать пулю, когда что-то зашивали.Не так уж это и важно, ведь Пелле мог бы убить себя ещё раз, если бы не был сейчас дома.Никаких ножей, лезвий, вилок в комнате, деревянных предметов, которые можно заточить, никакого оружия и пуль.Даже охотничье ружьё, принадлежавшее отцу, было продано или выброшено. Как и хорошие отношения между родителями. —Тебе чего-нибудь принести? —спросил заглянувший в дверь Андерс, так, что ничего, кроме его головы, не было видно в проеме.Он, такой маленький, но сильный духом, уже много чего повидавший, в том числе и почти смерть своего психически больного старшего брата. Пер не ответил.Зачем ему вся эта забота, если он мёртв, просто что-то не дало умереть? Мертвым не нужна еда, вода, слёзы и чувства. Андерс исчез ненадолго, но в скором времени вернулся, со стаканом воды в руке и сжатым кулаком. —Не запивай только, —попросил младший, поставив на тумбочку стеклянный предмет, —Таблетка безвкусная. —Что это? —почти себе под нос, слабо спросил Пелле. —Витамины, —соврал Андерс. —Позже выпью, —соврал в ответ Пер. На самом деле смысла не было врать, просить, убеждать—старшего сына уже пичкали какими-то препаратами, пока он заживлял «лунку» в голове и заодно потом лечил голову. Больше не хотелось глотать таблетки, хотя фоном бурлили мысли об уходе из этого чёртового мира. Младший брат вышел из комнаты и всё, что сделал Пелле—откинулся на подушку и включил в плеере запись песни «Life Eternal». Слушать себя было непривычно, возможно, потому что не слушал никакой музыки две недели. В ту же секунду швед переместился за письменный стол и стал писать на листе бумаги. «Я бы очень хотел знать, кто оставил меня живым, но для начала посетить вас и кое-что сказать.» Далее письмо не шло, как ни старайся—в голове было пусто.Как и в желудке. Пер не считал, сколько он не принимал пищу, но предполагал, что давно—сигнал был сильный и живот урчал.Казалось, что Олин может съесть столько, сколько ел его сосед по палате, которого, кажется, хватил удар из-за смерти дочери, пока самого Пелле кормили пюрешками из брокколи, молочными смесями и белковыми концентратами и только потом нормальной едой, почти как ребёнка, чтобы восстановить пищеварительную функцию с сниженной до нормальной.Хотелось чего-то простого и знакомого, а не всей этой больничной ерунды. Долго же этот придурок материл группу, в которой до попытки суицида выступал Пелле, да так что хотелось вмазать по морде, ибо девочка (или девушка, что более вероятно) могла вскрыть себе вены не следуя примеру «того долбоеба, который провозгласил себя мертвецом», а по той причине, что её отец есть и живет в этом мире.Она тоже могла заебаться жить в пустоте этого гребанного мира настолько, что это требовало бы радикальных мер.Она могла заебаться жить в мире, где её ни во что не ставят, потому что она женщина, и видят в ней только инкубатор, талдычат про какие-то сгустки клеток, которые на первых месяцах беременности женщины имеют своё мнение и так далее. В дверь постучали, в проеме снова возник Андерс, уже с ложками, чашками и маленькими тарелками, на которых лежали две сэмлы* —Помнишь, как вы с Morbid выпустили «Disgusting Semla»? (Как давно это было, так подумал бы Пелле) Я решил, что приготовлю сэмлы сам и ты попробуешь.Они вкусные, точно тебе говорю. Пелле взял в руку булочку и поднёс ко рту.Откусив ту часть, где располагалась начинка, но где-то сбоку, металлист легко и незаметно улыбнулся. —Они действительно не disgusting**, —продолжил он, —Ты большой молодец. Пер раскрыл руки и Андерс, удивившись, осторожно подошел к нему: —А точно можно обнять? Ты ведь не любишь всё милое. —Можно, —ответил старший и, встав с кровати, обнял брата сам. Такого не происходило раньше.Пелле ненавидел объятия, но так было не всегда, как и сэмлы, которые ел Пер Олин, не всегда были ужасными.