Болеющий и спасённый

Кавински жарко. Это не тот жар от прикосновений губ или рук, когда всё тело дрожит от предвкушения и сладости. Кавински жарко и именно этот жар заставляет хрипло выдыхать, моргать медленно и не вставать с постели. Сколько бы раз Джозеф не облизывал губы бегло — они всё равно оставались бы сухими. Как это, чёрт возьми, могло произойти? — Принёс мне школьные конспекты, детка? Джозеф в дверях видит идеального Прокопенко. Который стирал с него блевотину в душе, который мыл его, который целовал его, который вернулся к нему. Парнишка, оказавшийся в дверях, хмыкнул, но зашёл внутрь. За собой Прокопенко принёс запах дождя и это пахло лучше, чем собственная вонь. Он шуршит пакетом, в который впялил руку. Его костяшки на лбу ощущаются прохладно и Джозеф тянется за рукой, чтобы продлить это ощущение. — Твоя мать что, совсем не проверяла тебя? — Ну, не знаю, — глухо отзывается с разочарованием Джозеф, когда рука отнимается и из-под тела достают одеяло, — оторви её от дорожки кокса и спроси. Прокопенко снова хмыкает, а Джозеф — улыбается. Он лениво наблюдает за тем, как тот ставит на тумбу рядом с постелью пакет. Через полупрозрачную поверхность он видит яркую корку пахучих апельсинов, какой-то кислый сок и море таблеток. От последнего ему хочется посмеяться, но он не может — заходится кашлем. Прокопенко утирает тёплым влажным полотенцем лоб. Раздевает, не стесняется худой наготы и ведёт тканью по всему телу. В какой-то момент становится холодно и Джозеф начинает стучать зубами, когда по рёбрам проходится тёплая влага. Он не помнил, когда в последний раз болел. — ... а потом он въебался в стену и помял себе тачку, — рассказывает Прокопенко, пока чистит для Джозефа апельсин. — Мудила. Он заслужил. Кто? Джозеф не слушал, только промычал согласно и открыл рот, позволяя на языке оставить дольку сладкого апельсина. Не таблетка. Забавно, ведь Прокопенко делал и это тоже. В какой-то момент он достаёт из-под мышки градусник и морщит нос. Джозеф хочет дёрнуть уголки губ вверх, потому что он знает, что это за эмоция. Уши Прокопенко опускаются вниз. Это недовольство. — Тридцать восемь и семь, Джозеф. Ага. Ну и что он сделает? Он уже выпил все таблетки Прокопенко и оставался только лежать в сухой постели. Сухой, потому что Прокопенко поменял, пока Джозеф дрожал в трусах на полу. В какой-то момент Проко ложится рядом. Он снова ведёт полотенцем по лбу, тихо-тихо дышит в ухо и появляется другая дрожь, более приятная. — Я здесь, — тихо напоминает он, вжимая в своё горячее и крепкое тело. — Завтра сможешь встать и снова доводить меня. Он целует. В ухо, шею, рядом со впалой щекой. Он выключает в комнате свет и только тупой фильм из плазмы разбавляет это ощущение усталости и сонливости. Джозефу не интересно смотреть «счастливых друзей», где разрубают игрушечных зверят направо и налево, но он всё равно попросил включить это, потому что ему обычно было смешно. Прокопенко целовал. Не давал думать. Он водил кончиками пальцев по животу и рёбрам, он говорил, что утром хотел заехать. Он часто кусает губы Джозефа, но в этот раз только часто-часто и по-сопливому чмокает их, как девчонка. Джозеф хмурится, держа голову повёрнутой к Прокопенко, а тот удерживает за подбородок и целует, целует, целует очень часто. Щекотно. Прокопенко его одевает в тёплую одежду, потому что так получится выздороветь быстрее. Джозеф утыкается в ворот свитера Проко и дышит сиренью его запаха, закрывая глаза, пока на кухне Прокопенко гремит посудой и что-то разбивает. Его ругательство тянет тонкие губы в улыбку и Джозеф ждёт, начиная клевать носом. — Ну и дерьмо, — комментирует он том-ям на молоке, бегло облизываясь. — Лучшее, что я ел. Прокопенко его тянет за бок и Джозеф отмахивается, мол, не лезь, снова сунув ложку согревающего супа в рот и жуя, пока «счастливых друзей» сменил какой-то ужастик про призрака-девочку. — Вот бы её выебать, да? — сухо бросает Кавински на призрака, пока медленно моргает. Прокопенко ему не отвечает и это заставляет усмехнуться тоже. Они целуются. С остротой том-яма на губах. Прокопенко с ним весь день и другой день. Он ночью долго листает видео в телефоне и это бесит, но недолго, потому что позже Прокопенко начинает от чего-то смеяться. Он улыбается до приподнятых ушей, его грудь дрожит от смеха и Кавински вслушивается, закрывая глаза. Ему становится легче. Ему нравится то, что происходит. Утром он разводит хлопья молоком и они сидят на краю постели колено к колену, пока хрустят колечками под передачу про убийственных муравьёв. — Стрём, — комментирует Прокопенко, оставляя пустую тарелку на полу. Кавински всё равно и он только лезет с головой под футболку чужую, натягивая ткань до ощутимого летального звука. Растянется. Они так лежат и Джозеф чувствует, что жар отходит. Хорошо. Прокопенко с ним день. И ещё другой. Поцелуи его с ним день. И ещё другой. И Джозеф перестаёт. Перестаёт чувствовать боль от жара в теле и кашля. Но даже так... даже так он всё ещё получает бесконечность поцелуев. Каждое. Холодное. Утро.