Четыре горячих слова

Чан уснул и сам не заметил как. Чанбин устроил домашнее свидание, поэтому они как обычно разместились на диване, Чанбин выбрал какой-то милый романтичный фильм «под стать вечеру», взял много снеков, разложив их перед собой на столе и удобно устроился на подушках. Чану оставалось лишь расположиться рядом и получать удовольствие от совместного времяпрепровождения, но… Чан уснул. Он помнил начальные титры, помнил, как ласково шутил о выборе кино и как украл из рук Чанбина немного еды. Возможно, он даже помнил первые несколько минут самого фильма, однако в этом он не был уверен до конца… Чан уснул, и ему не было прощения, но Чанбин его не будил. Он слишком хорошо знал, как мало Чан спал в последнее время, и частично планировал этот вечер, чтобы тот смог нормально расслабиться и спокойно поспать. Так что Чанбин наслаждался фильмом, закусками и теплом Чана у себя под боком. Чан просыпается от вздрагивания: Чанбин мелко трясется и шмыгает носом. Он пытается быть тихим, но Чан как будто чувствовал сквозь сон, что что-то не так. Он тут же поднимается и осматривается, пытаясь найти причину расстройства, но вокруг только их привычная комната, Чанбин и телевизор, где происходит что-то, чего Чан не понимает, но, видимо, это и было поводом для такого состояния. Чанбин, кажется, даже не замечает, что Чан проснулся, поэтому он обхватывает лицо Чанбина руками, ласково стирает большими пальцами тонкие дорожки слез. Он нежно улыбается, надеясь, что это хоть немного поможет Чанбину успокоиться и прийти в себя. Его трясет от слез, и это поражает. Чан часто сталкивается со слезами Чанбина, тот чувствителен ко многому, но обычно все заканчивается довольно быстро, стоит Чану обнять его и показать, что он рядом. А сейчас он не может перестать периодически вздрагивать от очередного всхлипа. — Ну чего ты? — Чан в любом случае находит слезы Чанбина милыми. Слишком уж тот очарователен для человека, который выглядит, как машина для убийств. Прямолинейность и искренность в своих чувствах — та часть, которую Чан чертовски любит в Чанбине, поэтому то, как внимательно смотрят на Чана покрасневшие, но сияющие глаза поглощает его сильнее и сильнее. — Да я просто… — Чанбин мило шмыгает носом, пытаясь объясниться. — Они такие счастливые, понимаешь? Чанбин смотрит на Чана своими чистыми, блестящими глазами, и Чан понимает: он тоже счастлив. В этот самый момент, когда его пальцы медленно поглаживают скулы Чанбина, продолжая стирать невидимые слезы, а Чанбин держит его за плечи, то и дело пытаясь прижаться ближе… Они обнимаются, даря друг другу тепло, и Чан сам готов заплакать, просто потому что где-то внутри него что-то рвется наружу, что-то такое яркое, такое большое и всеобъемлющее, что вот-вот разорвет Чана на части. Чанбин все время старается сжать Чана сильнее, уткнуться носом куда-то в шею и дышать им, щекоча своим дыханием. Чан покрывается мурашками, позволяя управлять собой. Чанбин — его большой плюшевый заяц, мягкий и податливый, но в то же время сильный и настойчивый, решительный и вдохновляющий! Чанбин, наверное, и не подозревает, как много всего сделал для Чана просто тем, что был. Был собой, был рядом, позволяя Чану смотреть и влюбляться. Настолько сильно, насколько может выдержать сердце… Чан поглощен. Всецело. Полностью. Утоплен без шанса на выживание. Чанбин — его дыхание, его воздух. Опора, плечо, жилетка. И Чан готов быть для Чанбина всем. Поэтому сжимает Чанбина в ответ, мягко поглаживая его по плечам и спине, шутит какие-то глупости на ухо и в то же время сдерживает свое кричащее сердце, которое в трепете готовится вырваться из груди. Он дает Чанбину пространство для эмоций, для слабости, защищая, оберегая от внешнего мира, оставляя лишь тепло и уют, в котором Чанбин может быть самим собой во всех своих проявлениях. Чан держит в руках свое счастье и никогда не собирается его отпускать. — Люблю тебя, — негромкие слова куда-то в макушку Чанбина. Едва ли сам Чан себя слышит… Но это так необходимо. В груди рвется от чувств, которые ищут выход. И нет никакого другого способа, чтобы освободиться… Секунда… Даже меньше. Два слова: тихие, мягкие, как будто совершенно бессмысленные и пустые. Но все внутренности словно наизнанку! И каждый раз, как первый: тот же трепет, волнение, и вновь будто голый посреди толпы, хотя одет, и рядом никого, кроме самого дорогого. Чанбин хмыкает. Чан не слышит — чувствует щекотку в районе шеи. Чанбин успокоился. По крайней мере, вздрагивает реже, чем раньше. Чанбин знает: не нужно слышать слова или видеть губы. Чанбин знает об этом даже лучше, чем Чан. Поэтому Чанбин хихикает. Он сжимает плечо Чана сильнее, выводит пальцем по скрытой футболкой коже скромное «я тоже» и легким касанием целует шею. Мягко трогает губами, кривой дорожкой уходит то вверх, то вниз, заставляя Чана вздрагивать каждый раз от мурашек, заставляя его улыбаться все шире просто от знания, какое чудо он держит сейчас в руках… Чанбин облизывает каждый кусочек кожи, куда до этого целовал, а после дует, заставляя Чана морщиться и хихикать. Чанбин играется: не каждый день они находятся в такой ситуации, когда Чанбин так сильно нуждается в Чане. Он снова целует шею, лижет и дует, и так по новой, пока Чан не тает, окончательно растворившись в нежности. Чанбин кусает Чана внезапно. Сильно, до красных следов от зубов, едва ли не до синяка, до громкого высокого вскрика, до дрожи и шипения. Чан хмурит брови, инстинктивно тянется потереть укус, но Чанбин просто не дает себя отпустить, поэтому Чан просто переводит на него осуждающий взгляд. — Я голодный, — тот не выглядит пристыженным. В красных от предшествующих слез глазах не видно ни капли раскаяния. Чанбин смотрит исподлобья с искренним озорством, на что Чан привычно закатывает глаза. — Ты всегда голодный, — Чан немного устало вздыхает: он рад, что Чанбин вернулся в свое привычное состояние шумного непоседы, он мягко улыбается на каприз, смотрит на Чанбина с любовью и в который раз убеждается, что здесь и сейчас он счастлив. — Я голодный! — Чанбин кричит громче, заставляя Чана морщиться от звуков, и вновь кусает куда-то в шею. Уже не так сильно, но с тем же напором и намерением съесть Чана, пока тот не исправит ситуацию. — Ты всегда голодный! — Чан повышает голос в ответ и щекочет Чанбина за бока, просто чтобы отвлечь того от желания кусаться. Чанбин шипит и пытается выбраться, а Чан смеется с его попыток, пока тот не начинает громко вскрикивать, оглушая всех вокруг на огромные расстояния. — Хорошо, хорошо! — Чан сдается. Он перестает щекотать Чанбина, но не выпускает его из объятий. Ему нравится держать его так, прижимать за талию ближе к себе и глядеть сверху вниз на взлохмаченную макушку. — Что бы ты хотел поесть? — Курочку! Много-о-о курочки! — Мне тогда Феликса позвать? — Чан буквально секунду держит серьезное выражение лица, а после взрывается смехом. Он нелепо хихикает от собственной шутки, в то время как Чанбин очень грозно смотрит на него и дует губы. — Он же твой названный брат и наш хороший друг?! — А еще неприкосновенный запас на черный день, — Чан притворно небрежно пожимает плечами, но не перестает улыбаться. Он тянется за телефоном, чтобы наконец открыть приложение доставки, однако старательно не показывает экран Чанбину, чтобы тот продолжал думать, будто Чан всерьез хочет позвать Феликса. — Эй! — громко, так, как может только Чанбин, прямо в ухо Чану возмущается и тянется в попытке вырвать телефон, который Чан тут же отводит подальше, чтобы Чанбин не смог дотянуться. Чанбин дует губы, делает притворно обиженное лицо и скрещивает руки. — Этот вечер только наш! И вообще, я расстроился из-за тебя! — Из-за меня?! — Чан едва не роняет телефон из рук. Он чувствует, что Чанбин не всерьез, но где-то внутри что-то чешется, что заставляет его вглядываться в лицо Чанбина, выискивая ошибки в своем поведении. Да, возможно, он уснул во время просмотра, но если бы Чанбина это расстроило, он бы сразу разбудил Чана и высказал все, что думает о его поведении. — А чего ты делаешь меня таким счастливым?? — громко. Настолько, что, наверное, слышно в соседних домах. Чанбин смотрит обвиняюще, хмурит брови и возмущенно стучит кулаком в плечо. А Чан смеется. Сжимает крепче Чанбина в руках и улыбается, так широко, что его глаза почти полностью исчезают от счастья. — А может, это ты делаешь меня счастливым?! — Чан тянется ближе к Чанбину, носом касается носа и медленно проводит вдоль, чтобы в итоге прижаться лбом. Он чувствует теплое дыхание на своей коже и сам не может перестать срываться на каждом вдохе. Внутри Чана плещется что-то такое яркое, чему нет конца, из-за чего он не может перестать трогать Чанбина в ласковых жестах, щекотать его бока, тыкать пальцами в мягкий животик или делать все, что захочется, просто потому что он может, потому что счастье в этот момент — это Чанбин. Чанбин уже не пытается выбраться, он смиренно сносит все приступы тактильности Чана, его заботы и игривости, потому что ему самому все это доставляет удовольствие. Он возмущается для виду, просто потому что может, но при этом старательно скрывает улыбку где-то за очередным капризным звуком. — Я все еще голодный! — Умеешь ты испортить момент, — Чан закатывает глаза и отпускает Чанбина из рук. Он ищет телефон рядом с собой, чтобы продолжить оформление доставки, но находит его в руках Чанбина. Тот в свою очередь, уже не выглядит расстроенным: все слезы закончились еще десятки объятий назад, а от эмоций внутри хочется скорее радоваться, чем плакать. — Ты уснул в начале фильма, а момент порчу я?! — Ты мог бы меня разбудить! — Ни за что! — Чанбин фыркает в возмущении. — Твои отношения со сном хуже, чем у Хенджина с баклажанами. — Не настолько, — Чан уже готов защищать себя, но под ироничным взглядом Чанбина тушуется: он действительно мало спит в последнее время. Чанбин возвращается к телефону, а Чан не может удержаться и не положить подбородок Чанбину на плечо, чтобы тоже смотреть, что Чанбин берет им на ужин. Им не нужно говорить, они уже давно выучили все вкусы друг друга, поэтому Чанбин довольно быстро справляется с заказом. Он откидывает телефон на подушки и оборачивается к Чану. Их лица оказываются довольно близко друг к другу, из-за чего Чанбин не сдерживается и мягко касается губами губ напротив. — Фильм, кстати, интересный был. Жаль ты все проспал, — Чанбин шепчет, не отрываясь, просто чтобы подразнить. — Обязательно посмотрю его как-нибудь потом, — Чан не отвлекается. Он прижимается ближе, сильнее, напористее, углубляет поцелуй, засасывая нижнюю губу, кусая и тут же зализывая. Чанбин отвечает, сразу же перехватывая инициативу. Подминает Чана под себя, сжимая его за бока. Лезет под футболку, царапает кожу, мнет в руках… Чан стонет тихо, поддается каждому движению, тянется, чтобы получить больше, и берет, тут же отдавая все в ответ... — Бин… — Чан шепчет сквозь тяжелое дыхание. Задыхается просто от того, что Чанбин рядом, держит его, обнимает, целует, любит… А Чан любит в ответ. — Знаю, — Чанбин тычется носом, хрипит тихим голосом, улыбается нежно… — Я тоже.