Годжо Сатору
Толстые бедра Годжо начинают дрожать. Он цепляется за последние ниточки самообладания и достоинства; стоны, которые он издает, становятся громче и непристойнее. Струйки пота стекают по его выгнутой спине; капельки стекают по позвоночнику к линии выбритых волос на затылке. Ты оттягиваешь бедра, почти выходя из него, и наливаешь еще смазки на ствол пластикового члена, он скользит обратно потрясающе легко — блестящий, поглощенный его похотливой жадностью. Годжо стонет, низко и гортанно, когда ты входишь до конца, погружаясь в него полностью. — Хороший мальчик, — бормочешь ты и раздвигаешь его ягодицы, любуясь видом. Твой взгляд скользит мимо потных волос и линии выгнутого позвоночника к красным отметинам, с легкостью расцветающими на бледной коже, которые твои руки оставили на его талии. Наконец, ты возвращаешь внимание к процессу и к его растянутому анусу, сжимающему толстый ствол всякий раз, когда ты двигаешь бедрами назад. Годжо этого не говорит, но ты знаешь, что он умоляет тебя остановиться, а потом войти глубже, и трахнуть его всего. — Ты так хорошо меня принимаешь, — воркуешь ты и ухмыляешься, когда Годжо сдается и прячет лицо в подушки, его сладкие звуки теперь приглушены. — Тебе нравится, когда я трахаю тебя этим большим дилдо, да? Резкое дрожание его конечностей и жалобный стон — вот его ответ. Ты перекладываешь насос в свою ведущую руку и опускаешь его бедра вниз. Послушный, Годжо распластывается на кровати. Усевшись на него поудобнее, ты регулируешь уровень своих толчков, пока не останавливаешься, и толстый фаллоимитатор не располагается в нем глубоко и устойчиво. — Что случилось с моим большим и сильным Сатору Годжо? — хихикаешь ты, рисуя ногтями линию на его спине. Тебе нравится, как его мышцы напрягаются от твоего прикосновения; тонкие и белые, едва заметные, волоски встают дыбом и щекочут кончики твоих пальцев. — Вот как ты ведешь себя, когда хочешь мой член… Ты ложишься на него, твои груди прижимаются к его широкой, потной, горячей спине. Годжо стонет громче, когда поворачивается лицом на бок, чтобы перевести дыхание, а затем быстро прячется снова. Его длинные пальцы беспомощно впиваются в простыни, безмерное удовольствие подавляет его реакцию. — Тц, тц, дай мне тебя услышать. Свободной рукой ты зарываешься в его волосы и отрываешь его голову от подушек, одновременно с тем впрыскивая в него немного густой смазки, похожей на сперму. Годжо позволяет тебе. Громкий, бесстыдный и требовательный — такой непристойный стон вырвался из горла человека, который считается самым сильным. Да, сильнейший на поле боя, топчущий растерзанную плоть своих врагов. Но здесь, в твоей постели, он всего лишь твоя игрушка, кукла, которой ты пользуешься, как пожелаешь. И когда пожелаешь. — Хороший мальчик, — ты лижешь его затылок, зарываешься носом в приятный запах его волос. — Тебе нравится, когда я трахаю тебя? Моя милая кончающая шлюшка.Хироми Хигурума
Ты ожидала, что Хироми не подчинится твоей воле так легко. Он не сопляк в обычном смысле этого слова, но и не тот человек, который легко поддается мирским потребностям и прихотям. У тебя нет над ним полной власти; его непоколебимый взгляд, устремленный на тебя, является замечательным доказательством его молчаливого сопротивления. Он стоит на коленях только потому, что хочет этого, твои прихоти и приказы — и его отчетливая выпуклость, проступающая сквозь брюки, — не имеют к этому никакого отношения. И все же, он слушается. И трепет момента бежит по твоим венам как адреналин. Тебе нравится, что он не совсем в пределах твоей досягаемости. — Ты такой молчаливый… — не осмеливаясь нарушить тишину, ты говоришь едва громче шепота. — Как адвокату, тебе следовало бы больше болтать… Его пристальный взгляд отяжелел, глаза полуприкрыты, Хигурума откидывает голову назад и делает глубокий вдох, и легкий свистящий шелест воздуха является его единственным ответом. Ты невозмутимо проводишь кончиком шпильки по линиям красных веревок, обвязанных вокруг его груди и удерживающих его руки связанными за спиной. Его мускулы напрягаются под тонкой белой рубашкой, но это все, что от него можно добиться, даже когда ты продолжаешь двигаться вниз, к твердой выпуклости, подчеркнутой петлей веревки. — Ты не собираешься ничего говорить? Ты ухмыляешься и лениво поглаживаешь твердый фаллос. Твоя рука скользкая и липкая от смазки со вкусом клубники, которую ты выбрала для сегодняшнего вечера, и ты испытываешь непреодолимое желание вытереть ее о его щеку, испачкать его красивое лицо, прежде чем перейти к основному блюду. Взгляд Хигурумы скользит вниз, к фаллоимитатору, его адамово яблоко слегка подрагивает при виде густых, тяжелых капель, стекающих по стволу. — Ты голоден? — дразнишь ты и сильнее нажимаешь на его промежность. Его бедра дергаются вперед, он трется о твою ногу, но замирает так же быстро, как отреагировал. — Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. Проводя носком туфли по изгибу его выпуклости, ты смакуешь произнесенную фразу, ощущая тяжесть слов на языке. — Но это не суд. Твое наказание будет твоей наградой. И если ты будешь хорошим мальчиком, мы могли бы даже пропустить эту часть. Хироми снова дергается в медленном, волочащемся движении по твоей подошве, но на этот раз ты видишь удовольствие и потребность в его глазах. Вечно спокойное, бесстрастное выражение его лица сменяется на умоляющее в требовательном капризе. Ты не можешь удержаться от удовлетворенной ухмылки. — Ты голоден? — повторяешь ты и протягиваешь к нему руку. Хигурума колеблется всего мгновение. — Да, мэм, — он неуклюже придвигается ближе со связанными руками и лижет твою ладонь, широко открывая рот для твоих пальцев. Ты играешь с ним, проверяешь, насколько проворен его язык, как глубоко он сможет взять тебя, прежде чем у него возникнет рвотный рефлекс. То, как он хнычет, то, как его глаза темнеют от удовольствия, как в их уголках появляются слезы, когда ты засовываешь свои пальцы ему в рот до предела.… Ты становишься влажной от одного этого зрелища. — У меня есть для тебя кое-что посерьезнее. Схватив фаллос у основания, ты трешься головкой о его губы. У тебя нет власти над Хигурумой — но в этот момент, только в этот момент, он слепо отдает тебе все бразды правления и проглатывает предложенное угощение, как хороший мальчик.Нанами Кенто
Нанами так легко краснеет, к его сожалению. Проклятие его нордических предков рушит его серьезное поведение при малейших неудобствах, особенно когда дело касается интимных ситуаций и поддразниваний, что приводит Нанами в крайне неловкое состояние. Но это выглядит так мило. Особенно в сочетании с облегающим платьем горничной. — Ваш чай, мэм. Он ставит на стол поднос с чайником, чашкой и тремя печеньями, аккуратно расположенными на маленькой фарфоровой тарелочке. Затем наливает тебе немного чая, осторожно, чтобы не пролить ни капли, и отступает на несколько шагов на почтительное расстояние. — Спасибо. Ты киваешь, блуждая взглядом по его ногам. Длинные, сильные ноги, с бедрами, достаточно толстыми, чтобы крушить деревянные бревна — теперь они привлекательно обнажены под облегающим коротким платьем. Оно с оборками и окошком на груди, где открывается прекрасный вид на большие, мягкие и волосатые грудные мышцы, дополнительно сдавленные удерживающей тканью. — На тебе есть трусики? Лицо Нанами заливается краской, и ему приходится прикусить губы, прежде чем он осмеливается заговорить. — Нет, мэм. Ты прищелкиваешь языком с притворным разочарованием. — Наклонись. У него дрожат ноги, и он на грани того, чтобы сдаться от смущения, но Нанами слушается и показывает тебе свой зад, прямо рядом со столом, на котором твой чайный сервиз. — Ходить по дому, работать и убирать без нижнего белья? — тебе не нужно задирать юбку, чтобы увидеть то, что ты хочешь, но ты все равно это делаешь. — Ты такая грязная потаскушка, Кенто-чан. Ты медленно проводишь пальцем вниз от его ануса к яйцам, и он хнычет приглушенным голосом, так как, вероятно, спрятал лицо в ладонях. — Грязная, похотливая горничная, — ты продолжаешь дразнить его, поглаживая то же место, с удовлетворением наблюдая, как он быстро твердеет под твоими руками. — Думаешь о хозяйке, делающей непристойные вещи с твоей маленькой тугой дырочкой… вместо того, чтобы работать… — Простите, мэм, — Нанами давится словами, изо всех сил стараясь подавить хныканье. — Обещаю, я никогда больше… — О, ну разве ты не прелесть? — ты дразнишь его вход медленным круговым движением. Он дергается, жаждая твоего внимания. — Для изголодавшейся по члену шлюшке у тебя такой ангельский голос. Я ничего не могу с собой поделать, кроме как поглотить тебя, Кенто-чан. Ты раздвигаешь его ноги шире и становишься на колени между ними, твое лицо находится на уровне его задницы. Напряжение пробегает по его мышцам, что неплохо, он определенно нервничает и смущен до небес. Ты немного посасываешь внутреннюю сторону его бедра, оставляя засос, и ухмыляешься, когда его всхлипы становятся громче и отчаяннее. — Тебе снился мой язык, не правда ли? Ты раздвигаешь его ягодицы и придвигаешься ближе, твое дыхание касается самой чувствительной и интимной части его тела. — Будь хорошей шлюшкой и признай это. — Да, мэм, — голос Нанами, обычно такой низкий и хриплый, легко срывается. — Пожалуйста, не могли бы вы?.. Ты вознаграждаешь его честность, облизывая полоску от его яиц к анусу. Он стонет и тут же закрывает рот обеими руками. — Нет, Кенто-чан, — ты отстраняешься, не без удовлетворения отмечая, как он разочарованно вздохнул. — Ты получишь мой язык, только если я услышу твои шлюховатые мелодичные стоны. На этот раз ты лижешь его анус, дразняще скользя кончиком языка внутрь, пока снова отчетливо не услышишь его голос, который поистине мелодия для твоих ушей.Камо Чосо
Ты знаешь, какая сила таится в руках Чосо, в его крепких мускулах и больших ладонях, способных рвать, сокрушать и ломать — и носить тебя повсюду, как будто ты всего лишь перышко. Вот почему ты сделала наручники на заказ из самых прочных доступных материалов, а затем подкупила Годжо Сатору кучей сладостей, чтобы он наполнил их безумным зарядом проклятой энергии, чтобы они были достаточно крепки. Ты слышишь громкий звук металлической цепи, такой же громкий, как и его стоны, когда Чосо тянет наручники, пытаясь вырваться и схватить тебя за бедра, чтобы получить то, в чем он отчаянно нуждается. — Черт! Т/и! — Чосо мотает головой из стороны в сторону, волосы прилипли к его вспотевшему лбу. — Пожалуйста! Пожалуйста! Я больше не могу! Я… Его хриплый голос переходит в хныканье, когда ты снова двигаешь бедрами, прижимаясь влажным, горячим входом к его болезненно твердому и чувствительному члену. — Что «пожалуйста»? — ты сохраняешь медленный, дразнящий темп. — Ты можешь закончить предложение? Ты прижимаешься к нему сильнее, вкладывая в трение почти весь свой вес, и попытка ответить заканчивается у него стоном. Ухмыляясь, ты продолжаешь, одной рукой проводя по волосам на его груди, двигаясь вниз по вертикальной полоске волос, идущей от пупка вниз к лобковой области. Его живот испачкан спермой, поверх блестящего слоя пота — ты уже несколько раз доводила его до оргазма, неустанно потираясь своим влагалищем о его член, пока он не кончил — и делала это снова и снова. Чосо такой чувствительный и измученный, он дрожит и бушует, каждое движение твоих бедер действует ему на нервы, как удар током. Вены вздуваются у него на руках, мышцы дергаются и напрягаются — но наручники крепки. Пуская слюни и плача, Чосо находит в себе силы изогнуться под тобой, но добивается лишь еще большего трения, а это не совсем то, что он хочет и в чем нуждается. — Пожалуйста… Дай мне кончить… — его большие щенячьи глаза кажутся еще больше под тонким слоем слез от перенапряжения. — О? Но ты уже и так сильно кончил, — ты перестаешь двигаться, и Чосо прекращает дергаться и ерзать под тобой. Чосо в отчаянии и наполовину обезумел от похоти, но он все еще в сознании. Если он хочет получить то, о чем просит, он должен играть по твоим правилам. — Ты все еще хочешь большего? Какой ты жадный… — Н-нет… позволь… позволь мне войти… Ты обрываешь его мольбы внезапным резким движением бедер — и своим собственным бесстыдным стоном. Долгий сеанс дразнения и трения о него не оставил тебя равнодушной; твои соки пачкают низ его живота и простыни под вами. Ты балансируешь на грани своего первого оргазма — и, честно говоря, его беспомощные всхлипы и мольбы только сильнее заводят тебя. Ты не лишишь себя этого удовольствия. — Т/и! — всхлипывает Чосо, каркас кровати скрипит, когда он бьется в наручниках. — Пожалуйста! Черт! Пожалуйста! Сядь на мой член! Дай мне кончить в тебя! Ты снова останавливаешься и наклоняешься, сжимая его щеки и заставляя смотреть на тебя, пока Чосо не замирает, становясь молчаливым и послушным, таким же, каким был в начале, когда ты только приковала его наручниками к кровати. — Так-то лучше, — ты улыбаешься и стираешь поцелуями его слезы. — Но я кончу первая. Потом ты можешь еще раз вежливо попросить меня.Сукуна Ремен
— Я убью тебя. Весомость этих слов и диапазон голоса, произносящего их, привели бы тебя в ужас при любых других обстоятельствах. Но сейчас один из таких моментов, которые случаются раз в тысячелетие — ты обладаешь властью, которую никогда не ожидала получить. Ты сильнее. Ты сдаешь карты и диктуешь условия. На твоей милости лежит проклятие — и ничто и никто не сможет помешать тебе делать то, что ты хочешь сейчас. Кажется, его это волнует так же сильно, как тебя волнуют его угрозы. — Я оторву тебе голову, — размышляет Сукуна так равнодушно, словно его не распластали по стене и не пригвоздили к ней, а все четыре руки не были облеплены бесчисленными печатями. Каждой печати было бы достаточно, чтобы изгнать проклятие особого ранга. — Я разорву твою грудную клетку и размозжу твое сердце. И переломаю тебе все конечности. Выколю глаза. Откушу тебе грудь. А потом трахну все, что от тебя осталось. И все это я сделаю, сохраняя тебе жизнь, ты, никчемный червяк. — Не заставляй меня вырывать тебе язык, — насмехаешься ты и сжимаешь его сильнее. Любое другое существо уже шипело бы от боли — но не король проклятий. Он всего лишь тверд на твоей ладони, его член тяжелый — тяжелее, чем любой другой член, который ты держала в руках в своей жизни. Половина этого — удовлетворение от его жалкого состояния, а половина — чистое любопытство. Но в целом, это его и только его вина. Даже находясь на грани смертного приговора, Сукуна не смог сдержать свой грязный язык. Ты, конечно, приняла вызов. — Ты хочешь причинить мне вред, — он смеется громко и безобразно. — Но ты даже не можешь заставить меня кончить своими слабыми руками. Вместо ответа ты сжимаешь его член так сильно, что чувствуешь боль в руке. Ухмылка Сукуны немного тает, его глаза распахиваются, и он издает шипение, не болезненное, но все же это первая реакция, которую ты от него слышишь. Его второй член, намеренно игнорируемый, дергается и задевает твое запястье. Ты приподнимаешь бровь при виде этого, торжествуя и приободряясь. — Но только ты не кончишь, — продолжая крепко держать его, ты яростно дергаешь его член. — Ты кончишь, когда я тебе скажу, никчемное проклятие. — Болтливая сучка, — он усмехается, две пары глаз прищурено наблюдают за тобой с презрением. — И это все, на что ты способна… На его лице мелькает неподдельное удивление, когда свободной рукой ты проводишь по его промежности и нажимаешь на нее. — Черт… — стонет он и бьется в путах. — Ты… Теперь, когда у тебя есть над ним власть, ты не собираешься упускать шанс. Удовлетворение от унижения самого Сукуны распаляет даже больше, чем представший вид и чувство абсолютного контроля. Кто знает, может быть, ты сдержишь свое внутреннее обещание и воспользуешься его членами для собственного удовольствия после того, как тебе надоест его доить? Ухмыляясь, ты смотришь, как Сукуна поддается твоим прикосновениям, пока, наконец, не сдается, с громким, похожим на демонический, стоном, брызгая спермой из обоих своих членов тебе на руку. — Я убью тебя, — повторяет он, и в его глазах светится жажда убийства. — Нет, ты будешь умолять меня убить тебя.