***
После смерти хранительницы Белобога прошло почти полгода, и Ярило-VI медленно, но верно оттаивал от вечной мерзлоты. Человечество смогло оправиться с этой потерей, продолжая, двигаться вперёд к звёздам и к безднам, кроме владелицы мастерской «Незимье». Казалось, жизнь старшей дочери из семьи Ландау остановила свой ход со смертью горячо любимой подруги, а мир в мгновение ока потускнел, растеряв палитру ярких красок. Сервал охладела к музыке, и в один прекрасный день перестала организовывать музыкальные вечера, брать в руки свою гитару, чтобы исполнять знакомые мелодии, писать строчки песен и просто петь. — Пришло время отпускать, сестра, — однажды прямо с порога в мастерскую начал серьёзный разговор Гепард. Визиты младшего брата, как и прежде, происходили редко, но метко, ведь ничего никогда не уходило от его проницательных глаз. — Знаешь, моя любовь, изначально была обречена на провал, — словно в прострации тогда произнесла Сервал, пропуская мимо ушей чужие слова. В её лазурных глазах пропал жизненный блеск, а на губах застыла горькая ухмылка. — Всё-таки отдать сердце подруге было плохой затеей.***
«Коколия… …ты хотя бы догадывалась, что я люблю тебя больше, чем подругу? Хочется верить, что нет. Ведь тогда бы ты закрывала глаза на это. Но ты же этого не делала… …я же права?» Бессонница стала привычным делом после похорон любимой. С наступлением ночи смыкать глаза казалось фатальной ошибкой, ведь после этого всегда следовало продолжение страданий. Сервал возненавидела оставаться одной в полупустой кровати в полной темноте и предаваться воспоминаниям прошлого. Ночной кошмар или же просто обычный сон — в каждом из них присутствовала Коколия. Даже во мраке возникали знакомые очертания фигуры, а в мёртвой тишине слышался ласковый шепот, словно её душа до сих пор не могла обрести после смерти долгожданный покой. Призрачные прикосновения на собственной коже вызывали волны жара во всём теле, заставляя желать большего, пускай это казалось невозможным. Девушка прижимала потную ладонь к сомкнутым губам, пока другая рука, дрожа, опускалась всё ниже и ниже. Задранное до груди ночное платье и круговые движения пальцами по промежности через ткань трусиков — всё это выглядело чертовски неправильным. Словно она совершала что-то запретное, до умопомрачения грязное, когда в эти мгновения думала о мёртвой подруге. Но ей это было необходимым, как воздух в лёгких. Сервал задыхалась от калейдоскопа из чувств, когда извивалась, словно кошка, на простынях, наращивая темп. Растеряв остатки самоконтроля, она отодвинула в сторону хлопковую ткань и резко стала проникать пальцами внутрь, стараясь, не зацикливаться на пошлых, хлюпающих звуках. Из груди так и норовили вырваться мычание и стоны удовольствия, когда кончики касались чувствительной точки, предвкушая скорую разрядку. — Ах, Коколия! Несколько грубых толчков и вот собственное тело размякло на постели, а после следом накрыло осознание произошедшего и истерика. — Я такая дура, боже, прости! По пальцам стекала белёсая, вязкая жидкость, и она свернулась калачиком, сжав свои пальцы, что есть мочи в кулак, пока не ощутила, как острые ногти впиваются в ладонь в качестве наказания. В попытке успокоиться, Сервал зацепилась измученным взглядом за рамку с фотографией, что стояла на её туалетном столике. Коколия, как и прежде, была увлечена своей приёмной дочерью Броней, и не зацикливала своё внимание на подруге, когда та запечатлела этот момент на фотоаппарат. — Я никогда не была у тебя на первом месте, — хриплым голосом прошептала девушка, шмыгая носом. Прорыдав всю ночь без остатка, через плотные шторы в её комнату стали просачиваться первые лучи утреннего солнца.***
«Коколия… …неужели меня одной тебе было мало? Я понимаю, что возможно в тебе взыграли родительские чувства, но всё-таки разве тебе не хотелось романтической любви? Не подумай, что я ревную тебя к Броне. Поверь, я её люблю, как и ты! Она такая же мне дочь, и я присмотрю за ней, не переживай. Но всё-таки я порой жалею… …что позволила тебе приблизиться ко мне слишком близко». Шкатулка, напрямую связанная с хранительницей Белобога, скрывалась у гостей на виду за главной стойкой в мастерской. Сервал годами пополняла её любовными письмами, фотографиями и прочими личными вещами, чтобы после смерти память о подруге была всегда жива. Ключ от шкатулки она верно хранила у себя под сердцем, пряча ото всех в кружевном бюстгальтере. Но после вчерашнего инцидента девушка решила избавиться от неё раз и навсегда. Опустошая содержимое шкатулки, старшая из семьи Ландау всё-таки решилась на крайние меры, чтобы не уйти окончательно на дно, утопая в прошлом. Ей не хотелось обрекать вечными муками ни саму себя, ни упокоенную душу госпожи Рэнд. Сердце, истерзанное осколками от былых чувств, лихорадочно забилось в мучительной агонии, когда очередь дошла и до подаренной гитары. В горле встал противный ком, и она застыла на месте, словно вкопанная, так и не решаясь, взять в руки последнюю реликвию, связывающую её и Коколию напрямую. Их дружба зародилась не только из-за того, что они учились вместе и жили под одной крышей, их связала, прежде всего, взаимная любовь к музыке. Даже после ссоры и отстранения от должности Сервал дорожила этим подарком настолько, что ни разу не находила причины опробовать её. — Не думала, что я однажды сыграю на ней из-за такого повода, — монотонным голосом проговорила девушка и с недоверием взяла в руки музыкальный инструмент. Корпус гитары блестел, совсем как новый, где отражалось задумчивое лицо владелицы мастерской. Девушка резким движением провела радиатором по железным струнам, извлекая хаотичные звуки. — Я не заслужила твоей гитары, а ты не заслужила моих песен.***
«Коколия… …ты предала не только меня, ты предала нашу музыку. Отреклась от неё в пользу власти. Её жажда затуманила тебе разум, рассорила нас с тобой. Меня подставили грязным образом, но ты не поверила подруге, с которой тебя связывала проверенная временем дружба. Ты решила довериться врагу, стелларону… …и это погубило тебя». — До последнего вздоха, — прошептала девушка, всматриваясь в чёрно-белый портрет на могильной мраморной плите. В последний раз она любовалась знакомыми и дорогими её сердцу чертами лица. Сервал тщательно пыталась запечатлеть у себя в памяти образ любимой вплоть до мелочей, сжимая с трепетом в руках электро-гитару, которой наверняка касалась и сама Коколия. Крупные хлопья снега, словно в хрустальном шаре, падали на замёрзшую землю, застилая собой фрагменты прошлого. Когда-то в молодые годы Сервал и Коколия любили посещать Холм Вечнозимья для прогулок после учебных занятий. Дышать морозным воздухом, играть в снежки, делать снежных ангелов и лепить снеговиков — и так до тех пор, пока солнце не пряталось за горизонт. Но кто бы мог подумать, что это место в один прекрасный момент окажется личным кладбищем для одной из них. Всё это казалось какими-то злыми проделками судьбы. Хотелось собственноручно оборвать тонкую нить жизни и спрыгнуть с этой головокружительной высоты прямиком в объятья смерти, а затем и в объятья любимой. — Пропади она пропадом, вся эта любовь к тебе! — вдруг схватившись за гриф, девушка со всей силы замахнулась для того, чтобы ударить корпус музыкального инструмента о твёрдый слой льда. Градом начали осыпаться многочисленные удары, грохочущим эхом разносясь по округе. Части гитары в мгновения ока разлетелись в разные стороны, пока со временем от неё не осталось практически ничего, кроме досок и щепок. — Я ненавижу тебя, Коколия — мать обмана! Сервал, глубоко дыша, возвышалась над местом захоронения хранительницы Белобога. Лютый мороз кусал ей раскрасневшиеся щеки, когда ноги предательски подкосились, и она опустилась на колени. В тщетной попытке согреться, девушка обняла себя руками, выпуская пар изо рта из-за сбившегося дыхания. Горькие слёзы обжигали кожу на лице, стекая тонкими ручейками в рыхлый сугроб. — Прощай, подруга.***
«Дорогая Коколия, я благодарна тебе за все эти годы дружбы. Ты была хорошей правительницей и матерью, я знаю. Возможно, стала бы и хорошей женой. Но вот была ли ты хорошей подругой? Сказать трудно, ведь мы наделали достаточно ошибок и причинили друг другу много боли. В любом случае этот опыт бесценен, и благодаря тебе я поняла, что такое любить кого-то. Надеюсь спустя время нам всё-таки удастся встретиться на том свете, но пока я буду искать новые причины, чтобы жить, а тебя я отпускаю, как и наше с тобой прошлое. С любовью, Сервал». Тихий звон колокольчика входной двери оповестил о прибытии нового клиента в мастерскую «Незимье». Госпожа Ландау не спешила отвлекаться от своих дел, задумчиво зажимая между своих зубов колпачок от ручки, ровно до тех пор, пока не раздался знакомый голос: — Давно не виделись, сестрёнка. — О, Геппи, — сию секунду Сервал переключила свое внимание на младшего брата, что пришел в кои-то веки навестить старшую сестру. Отложив тетрадь с песнями, на её лице расцвела мягкая улыбка. — Какими судьбами? С того самого момента, как девушка в последний раз посетила Холм Вечнозимья, стремглав пролетала пара месяцев. За это время ей пришлось практически с нуля учиться жить, но только теперь уже самой, без Коколии. Искать свой смысл для существования не в любви, а в музыке, заново пробуждать к ней интерес. Так жизнь постепенно налаживалась, когда неторопливыми шагами залечивались сердечные раны и отступали кошмары вместе с бессонницей. — Ого, ты подстриглась, — в голосе Гепарда проскользнули нотки удивления, когда он облокотился на стойку мастерской, чтобы как можно внимательнее рассмотреть новую причёску девушки. — Непривычно тебя видеть без голубых кончиков, — честно признался парень. — Знаю, — она лишь кивнула головой, касаясь пальцами светлых прядок. — Но мне так даже лучше, правда? — в её взгляде вновь загорелась искра. — Да, тебе идёт. Но с какой стати? — Пускай это будет предзнаменованием чего-то хорошего, — кратко пожала плечами и подмигнула Сервал, а затем взялась за любимую электро-гитару. — Кстати, хочешь послушать мою новую песню, которую я сыграю сегодня на музыкальном вечере? О, и приходи обязательно! Рысь тоже позови с собой! — Конечно, спрашиваешь еще, — с теплотой улыбнулся Гепард, когда заметил возвращение привычного поведения его старшей сестры. Ведь, в конце концов, время медленно, но верно способно исцелить любого человека.