* * *
Шастун придирчиво осматривает себя в зеркале. С волос капает вода, стекает по обнажённому телу. Но сейчас это его не волнует. По привычке тянется рука вниз, чтобы ощупать, а потом осмотреть себя на предмет пропущенных волосков на лобке и яичках. Вообще, в последние несколько месяцев он регулярно ходит на лазерную эпиляцию, потому что регулярное бритье ему осточертело. Да, больно, но зато результат стоит всего. Сейчас волосы уже практически не растут, но перед каждым заказом он всегда тщательно себя осматривает. Ему хочется, чтобы всегда всё было идеально. Включая гениталии, включая нижнее бельё, верхнюю одежду и ту же причёску в конце концов. За это педантичное внимание к своей внешности его и обожают клиентки. Постоянные и новые. Не старается выглядеть как-то чересчур жеманно, просто ухожено. Широким жестом распахивает дверь своей ванной комнаты и не спеша идёт по длинному коридору в спальню. Ему нравится расхаживать обнажённым по собственной квартире в гордом одиночестве. И самая приятная деталь состоит в том, что это его квартира. Он купил её не так давно, долго и усердно копил, чтобы наконец-то стать кем-то большим, чем наркоманом-проституткой с плохим прошлым. Сам он себя считает бывшим наркоманом. Дима философски заявляет, что бывших наркоманов не бывает. Так к чему пытаться крутиться в колесе, если всё равно никуда не сдвинешься? Но сейчас Позов тоже не употребляет. Просто не говорит, что завязал, потому что не верит, что это возможно. Но всё это не отменяет одного единственного фактора этого вечера — сегодня он заработает очень хорошо. Настолько хорошо, что недельку можно и не работать. Но он слишком любит секс, женщин и деньги, так что это его не остановит. Открывает несколько ящиков с нижним бельём и скучающим взглядом изучает. Стринги — это неотъемлемая часть его работы. Женщины почему-то безумно обожают стринги на мужчинах. Сам Антон не видит в них ничего интересного и привлекательного, но ему это и не должно нравиться. В жизни он предпочитает носить обычные, свободные хлопковые трусы и наслаждаться тем, что в заднице ничего не мешает. Иногда клиентки пишут, во что должен быть одет Антон. Например, стринги или обтягивающие боксеры. Или какие-то пожелания касательные верхней одежды и причёски. Ему не сложно — он любит наряжаться на работе, а довольные леди за такое скрупулёзное отношение часто оставляют сверху неплохие чаевые. Он достает нужную ему вещь, пальцами второй руки он задумчиво пощипывает свой сосок. Делает это скорее не ради какого-либо удовольствия, а по привычке. Ещё одна из главнейших деталей в его работе — это интуиция. Антон не пренебрегает ради денег своей безопасностью. Он всегда предохраняется, никогда не приезжает и не уезжает в одиночестве. Поэтому и не водит машину. И прислушивается к своему внутреннему ощущению. Может отменить встречу, если почувствует неладное. Такая ситуация была лишь однажды, а потом, пока Димка его отчитывал за данный инцидент, они услышали от завсегдатаев бара, что в этом же доме убили молодого парнишку. После этого момента Позов не возникал больше никогда. И это странно. Тут всё странно. Ну какой мужчина будет вызывать своей жене проститута? Может быть, конечно, после сорока, всё настолько плохо, но Антон там не бывал. На самом деле, один случай был. И он им чрезвычайно гордится. На глазах у мужа занялся сексом с его женой. Сначала даже было интересно, и Шаст периодически поглядывал в его сторону, но потом как-то отвлёкся. Кажется, тот дрочил. Но сам он не может утверждать уверенно. Но и то, даже тогда всё было проще. Намного проще, чем сейчас. Сейчас же всё было окутано пеленой таинственности и загадочности. И, если бы не такие деньги, он бы ни за что не согласился.* * *
Водитель бизнес-такси молчалив. Антон садится, коротко здоровается с ним и захлопывает дверь. Он ёрзает на сиденье, устраиваясь поудобнее. Ощущение по-прежнему странные. Но чувствует себя уверенно. Кудрявые волосы безупречно уложены, локоны кокетливо свисают со лба, но не настолько, чтобы мешать видеть. На нём обтягивающая чёрная водолазка с коротким воротом, тёмный пиджак и джинсы, что выгодно подчёркивают его, внимание! цитата (не Антона): «аппетитную задницу». Он к таким эпитетам относится с некоторым недоумением, потому что, по его скромному мнению, у него самая обычная задница, ничего сверхсексуального. На шее массивная цепь, на пальцах несколько колец — его фирменный стиль. Вообще, на самом деле, в этом они с Димкой похожи. Тот тоже любит украшения, но не в таком количестве, а также чёрный стиль и водолазки, но с высоким горлом. Если кому бы то ни было придёт в голову составить мысленный фоторобот сутенёра, то получится самый что ни на есть настоящий Дима Позов. Позов Ты как там? Не опаздываешь?Шаст
Еду. Все ок.
Это старая добрая традиция и негласное правило — он всегда держит Позова в курсе. До выполнения заказа и после. Процент они обсуждают уже на личной встрече, в баре. К Антону Дима, разумеется, относится с большим трепетом, чем к кому бы то ни было. И тот вполне доволен своей работой: клиентками, графиком, деньгами. Возможно, у других не всё так радужно, но Шастун опасается проверять и уточнять это. Некоторые вещи лучше просто не знать.* * *
Они подъезжают к загородному дому. Антон думает о том, что сбегать отсюда, в случае чего, будет слишком проблематично. Это привычные мысли, он не боится их, они просто есть. Но отмечает, что вокруг есть ещё дома, значит, тут есть ещё люди. Каменные тяжёлые ворота, за которые он заходит уже в одиночестве. Они с негромким скрежетом закрываются за его спиной. Ухоженная кирпичная дорожка приглашает его вглубь двора. По бокам расположены аккуратные клумбы с кустами кроваво-бордовых роз. Он никогда не видел такого множества цветов в одном месте, точнее, во дворе частного дома. Сам дом не такой уж и огромный. Два этажа, гранитная и кирпичная отделка в серых тонах, чёрная крыша, большие окна, занавешенные тёмными плотными шторами. Около ворот стоит внедорожник класса люкс. Антон автомобиль не водит, но в машинах неплохо разбирается. На рынке такой аппарат стоит порядка десяти миллионов рублей, плюс или минус. Он хмурится. Для владельца такого автомобиля дом выглядит прямо-таки скромным. Он поднимается по ступенькам. Сердце взволнованно колотится в грудной клетке, а сам Шастун лишь теребит кольцо на безымянном пальце левой руки. Он приехал налегке. Обычно не берёт с собой ничего выдающегося. В карманах штанов уютно помещается картхолдер с небольшой суммой налички (свои банковские карты он не возит на заказы), ключи от квартиры и телефон, который чаще светится в руках Антона. Звонит в звонок. Поглаживает ладонью себя по груди, чтобы успокоиться. Ему не страшно. Он вообще опасности не боится. Пытается прикинуть, что именно он должен выкинуть там за такие деньжища. Всего лишь час. Обычно его заказывают хотя бы на несколько часов. — Привет. Вздрагивает от неожиданности. Поднимает глаза. Его встречает высокий темноволосый мужчина. Волосы зачёсаны аккуратно на бок, на шее болтается цепь, чёрная футболка облегает мускулистую грудь и руки. Он осматривает Антона без каких-либо эмоций: спокойно и безразлично. И лишь на какое-то мгновение Шастуну кажется, что в его голубых глазах мелькает короткая искорка, которая мгновенно потухает: также быстро, как и возникает. В конце концов ему могло и просто показаться. — Здравствуйте, — он кивает. Мужчина пропускает его внутрь. Запирает за ним дверь. Антон слышит слишком много раз повторяющийся звук затвора замков. Но если снаружи, на улице, отдыхают десять миллионов, то неудивительно, что хозяин печётся о безопасности дома. Он совершенно не похож на человека, который может вызвать парня для своей жены. Шастун старается не думать об этом. Идёт следом за этим человеком, параллельно рассматривая интерьер вокруг. Ничего чересчур вызывающего или демонстративного. Спокойный стиль, выдержанный в кожаных тёмных тонах. Успевает увидеть не так много, потому что их путь лежит через длинный коридор, ведущий к каменной лестнице, которая поднимается наверх. — Жди там, — холодно сообщает мужчина. — И разуйся перед дверью. — Меня вызвали к клиентке, — упрямо хмурится Антон. Он оборачивается к нему и смотрит прямо в глаза. От ответного мрачного взгляда по телу бегут мурашки. — Я могу её увидеть? — Ты всё увидишь. Иди наверх. Прежде чем он всё-таки слушается, изящные пальцы хозяина квартиры выхватывают из его руки телефон. Кладут на полку. Для Антона это не ново. Конфиденциальность — дело такое. Поэтому он лишь пожимает плечами. Сам он предпочитает встречи в отелях, там сложнее установить какие-либо камеры или что-то подобное. Поэтому, входя в комнату, он первым делом делает обыденное. Тихо, практически на цыпочках, обходит вокруг. Мебели здесь толком нет. Только широкая кровать с бордово-красным постельным бельём. Плотно зашторенные окна с решётками, небольшой шкафчик, запертый на замок, несколько полочек с фарфоровыми украшениями — вот и всё убранство. Ему это, если не брать в расчёт слишком уж мрачные цвета, в принципе нравится. Ничего лишнего. Слышит, как дверь за его спиной закрывается. На замок. Медленно оборачивается. Он ожидает увидеть кого или что угодно, но только не то, что видит сейчас. Высокий мужчина, тот самый, что встретил его внизу, стоит перед ним. Он обнажён по пояс, на нём нет ничего, кроме чёрных джинс, обтягивающих бёдра и с несколькими дырками на коленях. Он стоит, сложив руки на широкой груди, и внимательно разглядывает Антона. Затем усмехается, пальцами поглаживает короткую и аккуратно постриженную бороду. — Что происходит? — Шастун чувствует, как его голос предательски дрожит в тишине комнаты. — Ничего, — тот качает головой и улыбается. — Ты приехал на заказ — выполняй. Эта улыбка мерзкая. Она отпечатывается на лице мужчины. Его глаза горят недобрым огнём. Тем самым, который Антон заприметил ещё в самом начале. В целом, он совсем не похож на какого-то преступника — выглядит очень даже прилично, красивое тело, такое же вполне привлекательное лицо. Его мотивы категорически не ясны. Шастун бросает взгляд в сторону окна. Сквозь небольшую щёлку, из-за шторы, он снова видит решетки, которые ранее не казались ему такими зловещими, какими кажутся сейчас. Решётки на окнах первого и второго этажа — это обычное дело, так он себя успокаивает. Может быть, хозяин параноик. Слышит, как колотится его собственное сердце. — Я оказываю услуги, — нервно сглатывает, — женскому полу. — А меня это, знаешь ли, не особенно волнует, — подходит ближе, с лица так и не уходит эта усмешка. Он облизывает губы. — Ты уже здесь. Деньги тоже здесь. Будем работать. Антон хмурится. Он пытается понять, издеваются над ним или нет. Вся ситуация кажется ему одной большой нелепостью и сюром. Почему этот мужчина думает, что он что-то вообще будет делать? Это настолько возмутительно, что не сразу находит, что сказать. — Не смешите меня, — дерзко произносит после паузы. — Я не собираюсь ничего делать. И просто поеду домой. А вам лучше убираться с дороги. — А то что? — притворно заинтересованно спрашивает он. — Что ты сделаешь, ну? Шастун небрежно вздёргивает плечами. Он идёт к выходу из комнаты, лихорадочно перебирая в своей голове способы открытия двери. Но мужчина не даёт ему даже возможности хотя бы попробовать, он подходит ближе, резко толкает его ладонью в грудь. Неожиданно, так что Антон делает несколько шагов назад, падает на кровать. — Вы издеваетесь? У него не находится больше слов. Потому что с ним такое впервые. И всё это кажется полной ерундой, потому что не вписывается ни в одну логичную концепцию этой жизни. Нет ни единой причины, по которой, по мнению Антона, это должно происходить. Наверняка есть невообразимая куча мальчиков, которые за деньги готовы сделать всё. — Ты ещё не понял, — мужчина склоняет голову, стоя над ним. Он медленно расстегивает на себе джинсы. Достаёт из пряжек длинный кожаный ремень. — Попробуй встать, — ободряюще кивает ему. Антон, возмущённый до глубины души, даже не обращает внимания на происходящее перед его носом. Он и вправду пытается подняться на ноги, чтобы как-то оттолкнуть незнакомца и завершить это безумие. Но стоит ему только привстать, как тот размахивается, а кожаный ремень чётко и хлёстко бьёт по колену. Антон ахает от боли и обессилено плюхается обратно. Он тихо скулит и сжимает обеими ладонями колено, сцепляя изо всех сил челюсть. Его ещё никогда не били таким способом. Даже в детстве родители. Обычно, если брать уличные разборки или его проблемы с долгами, ему обычно прилетало просто в лицо или на крайний случай в селезёнку, может быть, под рёбра. На своей работе он всегда был против жестокости. Его никто никогда не бил, и сам он никого не бьёт. Может быть, разве что может придушить немного, если очень попросят. — Оставьте меня в покое, — тихо просит он. Не пытается снова встать, просто поднимает голову и смотрит в холодные голубые глаза. Ему становится по-настоящему страшно. Мороз бежит по его подрагивающим рукам, а пальцы всё ещё сжимают колено, боль в котором отступает, оставляя место зудящему послевкусию. — Нет, — мужчина качает головой. Он подходит ближе, снова, на этот раз пряжкой ремня, коротко ударяет по другому колену, затем пинает голень Антона, заставляя того раздвинуть перед ним ноги, сидя на кровати. Встаёт. — Сначала я тебя выебу так, как захочу, потом заплачу, а потом ты пойдешь туда, куда тебе надо, — цедит он это сквозь зубы, наблюдая за тем, как Антон снова мучительно выстанывает. — Конечно нет, — злобно кидает ему в ответ. — Разумеется! — он выделяет это слово особенно. — Нет! — У тебя нет выбора, дорогой. Мужчина на удивление очаровательно улыбается, затем размахивается рукой, сжимающей ремень, чтобы ударить его. Шастун успевает среагировать, он прикрывает лицо ладонями и кричит в эти же ладони от резкой и металлической боли — пряжка ремня бьёт по костяшкам. — За каждое твое неповиновение ты будешь получать по заслугам, — тяжёлая рука ложится на его шею, сжимает пальцами так, что у того звенит в ушах спустя десяток секунд от недостатка кислорода. — Ремень — это ещё самое безобидное, что есть у меня. Я понятно объясняю? Не слышу. Он встряхивает его как игрушку. Антон с ужасом успевает подумать, что так ему могут попросту свернуть шею, поэтому спешит выдавить из себя еле слышный хрип: — Д-да... — Ты быстро учишься, — кивает незнакомец. Он расслабляет пальцы, но всё ещё крепко сжимает его горло. Ремень падает на бордовую простынь, а Антон слышит металлический лязг. — У меня есть для тебя кое-что, — мужчина выуживает из кармана наручники. Самые обыкновенные наручники, даже не такие, какие можно приобрести в сексшопе. — Это идиотизм, — бормочет себе под нос Шастун. Он тихо и сипло дышит. Попросту не может поверить в то, что это происходит на самом деле. Несмотря на то, что боль вполне осязаемая и чувствительная, всё остальное кажется иррациональным. — Слушайте, мы можем договориться... Снова совершает ту же ошибку, пытается встать, но на этот раз пряжка ремня попадает в цель, отпечатывая скользящий кровавый след на скуле. Антон кричит и снова закрывает лицо ладонями. Его трясёт. Он бы, наверное, мог бы расплакаться, если бы не было так оцепеняюще страшно. — Мы не можем договориться, — цедит сквозь зубы хозяин дома. Он присаживается, небрежно хватает Шастуна за цепочку и силой тянет на себя, заставляя того убрать руки от лица. — Я сделаю то, что я хочу, а ты перестанешь мне мешать. В противном случае, — его голубые глаза темнеют от злости, — я придушу тебя голыми руками. Поверь мне, я смогу. И Антон ему верит. Он косит взгляд, рассматривая играющие мышцы на руках мужчины, его напряжённую челюсть, нахмуренные тёмные брови. По его плечам рассыпаны родинки, нос с приплюснутым кончиком, а щёку, несмотря на бороду, это видно, рассекает старый шрам. Пытается запомнить как можно больше деталей. Для полиции. Димка точно не оставит это просто так. Его трясёт. Он даже не противится, когда мужчина неожиданно осторожно расстёгивает на нём пиджак. Послушно снимает его. Впервые в жизни жалеет, что не умеет драться. Это навык в быту ну просто не пригождался. Обычно, когда его били, то били за дело, и сопротивляться не было смысла. Кусает губы, боясь пошевельнуться, потому что чужие пальцы с изяществом стаскивают с него водолазку, она летит в сторону. Поэтому он остаётся только в нижнем белье и штанах, которые, слишком хочется верить, с него всё-таки не снимут. В голове рисуются самые позорные картины возможного развития событий. Ему противно, тошно и мерзко от всего, что сейчас происходит. Всё ещё надеется хоть как-то ускользнуть прочь, спрятаться, может быть, позвать на помощь. Соседи же есть. — Что бы вы здесь не придумали, я не собираюсь участвовать в этом, — сутулит плечи, но вызывающе вскидывает взгляд. — Будешь, — мужчина снова практически нежно улыбается. Словно паук, который поймал в свою сеть глупую муху и с интересом наблюдает за тем, как она пытается высвободиться, запутывая сама себя в сети ещё прочнее. Антон собирается силами и отталкивает его от себя. И получается. Потому что тот, не ожидав такой прыти, пошатывается на ногах, на какое-то мгновение теряет равновесие, но всё-таки удерживается на ногах. Шастун моментально вскакивает на ноги, он даже не думает о своей одежде, это сейчас не важно. Подбегает к двери, дёргает за ручку, пытается понять, как её открыть, но она не поддаётся. Он ощущает, как липкий ужас ползёт по его спине. Даже не хочет оборачиваться назад, просто замирает, сжимая в дрожащих пальцах ручку, понимая, что нажатие на неё не решает ни одну из проблем, а только делает хуже. — Пожалуйста... — не в его принципах унижаться перед кем бы то ни было. — Оставьте меня в покое. Он всё-таки поворачивается. Мужчина так и стоит там, где стоял. В одной руке он сжимает ремень, в другой — наручники. Его взгляд спокоен и непроницаем, но по играющим желвакам Антон догадывается, чувствует нутром, что он в бешенстве. — Подойди сюда. Рост его — метр девяносто семь, но сейчас он будто бы становится меньше, съёживается, сутулится, крепко сжимает зубы. В носу щекочет, а ноздри жадно вдыхают воздух, потому что грудную клетку сильно сжимает спазм. Он идёт обречённо, медленно, всё ещё надеясь проснуться, очнуться от страшного кошмара, снова оказаться дома, в своей широкой кровати, в уютной спальне. Что угодно, только не эта реальность. Это неправда. Это же неправда? Такого не бывает. Только в фильмах. В детективных передачах. — Руки, — холодный металл стягивает его запястья. — Я слишком долго дрочил на твои фотографии на сайте, чтобы тебя сейчас просто придушить. Тебе повезло. Антон кивает. Он с отвращением сглатывает накопившуюся слюну и безропотно садится снова на кровать. Мужчина присаживается на корточки напротив, касается пальцами его бедра, сжимает его, поглаживает, заглядывает в измученное лицо Шастуна. Тот хмурится и пытается отвернуться, но пощёчина приводит его в чувство. Он тихо стонет, но не может прикоснуться к щеке, потому что его запястья уже сжимает сильная рука. — Чем меньше будешь сопротивляться, тем меньше будет боли. Я, конечно, люблю причинять боль, но тебе её причинять мне очень не хочется. Тебе нужно просто расслабиться и получать удовольствие. Я понятно объясняю? Антон только хмыкает. Он с отвращением смотрит в голубые глаза и криво улыбается. — Удовольствие? Лучше сожрать собственное дерьмо, чем получать удовольствие от тебя. Неожиданно для себя тоже переходит на «ты». Его трясёт от ненависти, он хочет впиться ногтями в его лицо, расцарапать до крови, зубами прогрызть его шею, уничтожить его, растоптать — всё это воедино собирается в его взоре, которым он испепеляет незнакомца. Ещё один удар. Антон вскрикивает. Он чувствует, как по его щеке стекает тоненькая струйка крови. Кто же знал, что получать по лицу пряжкой ремня настолько больно? И как будто оно того не стоит. Глаза замыливают слёзы, но он сжимает челюсть сильнее и просто отводит взгляд. — Меня зовут Арсений Сергеевич, — невозмутимо произносит мужчина. — С этого момента ты будешь называть меня именно так и никак иначе. И только на «вы». Иначе твоё чудесное личико превратится в кровавое месиво. Что-то мне подсказывает, что никому из нас не хотелось бы этого. Понятно? — Да, — цедит Антон. Арсений усмехается и выжидательно теребит пряжку ремня. — Понятно, Арсений Сергеевич. Это звучит отвратительно. Живот скручивает приступ тошноты, но он лишь смотрит себе под ноги, стараясь максимально абстрагироваться от происходящего. Впасть в кому, чтобы всё это как можно быстрее закончилось. — Умница, — удовлетворенно кивает и откладывает ремень в сторону. — Надеюсь, ты оделся так, как я тебя попросил. Не хотелось бы наказывать тебя и за это. Шастун дрожащими руками стягивает с себя джинсы. Ещё никогда перспектива секса с кем бы то ни было не казалась ему такой отвратительной и мерзкой. Несмотря на некогда разгульный образ жизни, наркотическую зависимость и пьянки, он никогда не стремился расширить горизонты. В его голове н-и-к-о-г-д-а не рождалась мысль о сексе с мужчинами. Н и к о г д а. Он остаётся в нижнем белье, а точнее, в чёрных стрингах, которые, как и было указано в комментарии на сайте, надел перед поездкой. Сейчас тонкая полоска упирается в его промежность, а сам он ёжится, оказываясь практически голым. — Развернись, — приказывает ему Арсений. Он слушается. Медленно встаёт перед ним на колени, поворачиваясь задом. Слышит, как тот приближается. Грубая ладонь резко ложится на его ягодицу, так что Шастун вздрагивает. Пальцы оглаживают сначала одну ягодицу, потом другую. Подцепляют ткань стринг, чуть оттягивая её на себя, а затем отпускают. Она шлепается о промежность Антона, заставляя того снова вздрогнуть. Слышит сзади тяжёлое дыхание. Вторая ладонь ложится на его задницу. Обе сжимают его ягодицы. — Ты такой же, как и на фото, — восхищённо бормочет Арсений. — Потрясающий, — в его голосе слышатся нотки искреннего восхищения, но от этого ни капли не легче. — Расслабься, — пальцы касаются промежности. Проводят по ней, задевая сжатое колечко мышц. — Подвинься. Антон, сильнее сцепляет зубы, аккуратно ползком двигается вперёд, оставляя сзади себя место на кровати. Арсений садится. Он теперь гладит обнажённые бёдра Шастуна, массирует нежную кожу, затем, после некоторой паузы, шлёпает, оставляя зудящий след от ладони. Снова гладит, пальцами скользит по его талии, пояснице, короткими ногтями царапает кожу. Он наклоняется, влажными губами целует его в копчик. — Пожалуйста... Не нужно, — практически умоляет Антон. Его тело превращается в одно сплошное напряжение, он буквально становится деревянным, боясь пошевелиться. — Заткнись, если не хочешь получить снова, — бросает Арсений. — Не слышу. — Хорошо, Арсений Сергеевич. Он падает на подушку, по-прежнему выпячивая бёдра назад, утыкается носом в ткань. Пахнет кожей с примесью бергамота и специй. Запах приятный, только он чуть успокаивает готового разрыдаться от унижения Антона. И тут же всхлипывает. Потому что чужой язык касается его сфинктера. Кожу опаляет горячее дыхание. Он зажмуривает глаза как можно сильнее, прижимает кулак к лицу, кусая костяшки зубами. Пальцы раздвигают его ягодицы, отодвигают резинку стринг, а язык влажно облизывает промежность, толкается внутрь, обильно смачивая слюной слизистую, грубо снова и снова вылизывая его. Его невероятно возбуждает — вылизывать мужчин. Особенно, когда этот мужчина — Антон Шастун. Он знает о нём всё. Постоянно мониторит сайт в обновлении свежих фоток, периодически поглядывая и за инстой. Но там на удивление для парня, ведущего подобный образ жизни, нет никаких компрометирующих фотографий. Сплошная скукота. Он наткнулся на него случайно. Знакомства в гей-барах порядком ему опротивели, потому что как не играй с пидорами в ролевые игры с изнасилованием, они всё равно слишком радуются его члену. Это скучно. Слишком скучно. Изнасиловать натурала от мозга и костей — это с некоторых пор его самая яркая и больная фантазия. Сколько ночей он в исступлении сжимал член, кончая в кулак, рассматривая почти обнажённые фотки Шастуна, представляя, как однажды оприходует его невероятно красивую и девственную попку. И, судя по реакции Антона, это действительно так. Он будет первым. — Боже, какой ты вкусный. Его слюна стекает вниз по бёдрам Антона. Он ощущает, как непослушные мышцы сжимают его язык интенсивнее, выталкивая из себя, но это заводит только сильнее. Видит, как дрожит его стройное тело, как глухо дышит он в подушку, изо всех сил цепляясь пальцами левой руки за простынь, сминая её. Его беспомощность стирает все границы. Она туманит взгляд, замыливает рассудок до такой степени, что сейчас Арсений не может больше думать ни о чём, кроме Антона, кроме его аккуратных ягодиц и чёрных стринг, которые ему не терпится сорвать с его тощих бёдер. Что он делает. Подавленно всхлипывает от звука разрывающейся ткани, но также покорно замирает в той же позе. — Повернись, — хрипло просит Арсений. Он сжимает свой член сквозь ткань джинс. Тот уже наливается кровью от возбуждения, толкается, просит освободить его. Потирает его, пальцами на мгновение сжимает головку, закусывая нижнюю губу от бесконечного ощущения животного блаженства. — Повернись, блять! Отпечаток его пятерни отпечатывается на белоснежной коже. Он ухмыляется сам себе. Антон осторожно ложится на живот, затем переворачивается, оказываясь под ним. Его щёки горят, на одной из них синеет небольшой кровоподтёк с царапиной, на которой запеклось несколько капелек крови. Его кудряшки растрёпаны, зелёные глаза смотрят в немом ужасе, а губы крепко сжаты. Пальцы Арсения скользят по его худой грудной клетке, мнут кожу, затем останавливаются на розовых чудесных сосках, по очереди сжимая каждый, теребя штанги, которыми они проколоты, наслаждаясь их упругостью. И Шастун готов поклясться, такого нечеловеческого взгляда он не видел никогда. Мужчина сидит на нём, наглаживая его грудь, до одуряющей боли подушечками пальцев пощипывая его соски. Его чёрные волосы растрёпаны, короткие пряди свисают на лоб, губы он лихорадочно облизывает, а голубые глаза пожирают обнажённое тело. Он будто готов растерзать его на мелкие кусочки. Разорвать зубами. — Я очень долго мечтал о тебе, — наконец-то Арсений смотрит прямо ему в глаза. Он хищно улыбается. — Ты очень красивый. Ты чудесный. Антон молчит. Не знает, стоит ли ему что-то ответить или это просто нужно принять. Опускает взгляд, чтобы зацепиться им за его джинсы, которые слишком сильно топорщатся в одном месте. Понимает только одно: он возбуждён. И это осознавать невероятно странно и непонятно. Разве он может возбуждать мужчин? Он привык, что умеет расположить девушек или женщин к себе. Массировать их хрупкие плечи своими сильными ладонями, тискать их груди, зацеловывать нежную кожу шеи, щекотать своим дыханием самые сокровенные места, языком вылизывать их полностью, позволяя трогать и бесстыдно лапать себя. Он знает, как выглядит этот раздирающий огонёк в их глазах, в его памяти отпечатывается каждый отголосок их стонов: тихих и таких сладких. — Спасибо, Арсений Сергеевич, — всё-таки решается ответить. Его щёки покрывает густой румянец. Ему хочется спрятаться, потеряться, только бы не быть здесь. — Хороший мальчик, ты быстро учишься, — он сжимает его запястья, стянутые наручниками, небрежно заводит обе руки Антона ему за голову. Тот инстинктивно цепляется за перекладину изголовья кровати — У меня хорошее настроение, поэтому тебе повезло, — игриво усмехается, — я тебя растяну. Это будет не больно. Антон в ужасе таращится на него и быстро мотает головой. Он пытается даже как-то пошевелиться, чтобы скинуть его с себя, но взгляд Арсения быстро сменяется на агрессивную ноту. Он щурится, затем снова отвешивает ему пощёчину. Шастун глухо стонет и закрывает глаза, чтобы прочувствовать эту боль, попытаться заставить себя успокоиться, чтобы не ощущать больше ничего. — Не нужно, пожалуйста, — практически беззвучно шепчет он. — Не драматизируй, — резко прерывает его мужчина. Он легко спрыгивает с кровати, роется в карманах, достаёт оттуда связку ключей, секунду подбирает нужный и подходит к небольшому шкафчику. Вот почему он был закрыт. — Немного времени и моей феерической работы, и ты будешь сам просить трахнуть себя. Что-то достаёт, запирает шкафчик, оставляя ключи в замке. Антон не видит, что именно он несёт, потому что даже не хочет знать этого. Но потом всё-таки несмело приоткрывает глаза. — Господи! — прежде чем он успевает осознать что-то, Арсений пристёгивает его наручники к изголовью кровати цепочкой. — Нет, пожалуйста! — Заткнись, — грубо прерывают его. Он снова садится на него, придавливая к кровати весом своего тела, небрежно обхватывает его шею, чтобы обернуть вокруг головы кожаный ремень. — Мне осточертела твоя болтовня. Антон хочет было огрызнуться, что он ещё не болтал даже, но ему бесцеремонно засовывают в рот резиновый шарик с прорезями для дыхания. Сзади ремень туго затягивается, так что он только судорожно пытается вдохнуть больше воздуха. Он совершенно обездвижен. Несколько раз всё-таки дёргается, но мужчина крепко сжимает его бёдра своим телом. Арсений раздвигает его ноги. Он снова ухмыляется, рассматривая его промежность. Лобок без единого волоска, такие же аккуратно эпилированные яички, обрезанный пенис с аккуратной головкой. Его немного досадует, что Антон не возбуждён, несмотря на то что дырочка была отлизана, обычно этот трюк способен поднять любой член. Но это не мешает ему наслаждаться. Его впалым худым животом, выпирающими эстетичными косточками таза, привлекательными бёдрами, которые покрыты тонким светлым пушком волос. Нигде выше пояса у него нет волос, он невероятно гладкий, но вот, видимо, волосы на мужских ногах женщины любят. Ему это тоже по душе. Он тянется, чтобы взять в руки тюбик смазки, которую принёс с собой. Выдавливает себе на пальцы. Для такого новичка её точно потребуется много. Свободной рукой расстёгивает джинсы, под которыми, к ужасу наблюдающего за ним Антона, нет никакого белья. Его пальцы обхватывают собственный эрегированный член, он сжимает его, плавными движением проводит от основания до налитой кровью головки. Даже в порнухе Шастун не видел таких размеров. Он особо не стремился получать подобные знания, и сейчас его снова охватывает эта подступающая к горлу тошнота. Это мерзко и отвратительно. Он не хочет это видеть. Зажмуривается так сильно, как только может. И хорошо, что Арсений ничего не спрашивает у него. И ничего не говорит сам. Когда палец входит в него, он это понимает моментально. Дёргается с такой силой, что палец даже выскальзывает из него. Мужчина бьёт его под рёбра. Антон, насколько это возможно, хрипло стонет и старается замереть, чтобы не разозлить его ещё сильнее. Он снова чувствует проникновение в себя, сопровождаемое хлопающим звуком обильной смазки. Боль пронзает, она тонкой искрой пробегает по всему его телу. Палец двигается резко и без малейшей остановки, растягивая мышцы, которые он по инерции сжимает сильнее. Тихо скулит, снова непроизвольно вздрагивает, так что наручники, сталкиваясь с цепочкой, звенят. На этот раз Арсений благосклонен — он позволяет этому мышечному спазму пройти. — Чем сильнее будешь дёргаться, тем больнее будет, идиот. Пораскинь мозгами, — бросает он. Антон зачем-то кивает, так и не раскрывая глаз. По его щекам текут слёзы, зубы впиваются в кляп, язык ощущает привкус резины. В него входит ещё один палец, ритмично растягивает стенки сфинктера, углубляются внутрь и тут неожиданно задевают простату. Шастун от неожиданности распахивает веки и пытается сглотнуть, но не получается. Он извивается под грубыми руками, но всё равно не может помешать этому никак. — Кажется, кто-то начал понимать, в чём дело, — произносит Арсений. Его зрачки расширены, он также сжимает свой член, не отрываясь, восхищенно смотрит, как сам трахает Антона пальцами, как дрожат его бёдра. — Когда я войду в тебя, будет ещё приятнее. А тот только снова мотает головой. Пальцы ласкают слизистую, надавливают на мышечную ткань, массируют её круговыми движениями, делая это так филигранно, что боль отступает. Антон осознаёт это с ужасом. Он опускает взгляд тоже, с отвращением разглядывая то, что происходит там. В него погружаются глубже, а он вдруг, как не сжимает челюсть, испускает сладостный и протяжный стон. Приятное прикосновение растекается бальзамом по всему телу, оно расслабляет его целиком, оно кутает его в мягкую истому, одурманивает. Пытается напрячься, чтобы опять получить всплеск боли, но стенки его сфинктера только гостеприимнее принимают в себя пальцы Арсения. Он выгибается, неосознанно толкаясь бёдрами вперёд, насаживаясь сильнее. Боль действительно возвращается, но она сливается воедино с нахлынувшим возбуждением, которое настигает внезапно. Понимает, что его член наливается кровью, зудит от жажды прикосновений. Слёзы уже стекают по его шее, впитываясь в подушку. Они снова и снова вытекают из-под зажмуренных глазниц, орошают щёки влагой. Он не хочет это чувствовать. Не хочет, чтобы это было приятно. Сейчас ему необходимо только одно — вернуть это мерзкую и стыдливую боль, чтобы стереть любое приятное ощущение. — Ну наконец-то, — удовлетворённо бормочет Арсений. Он отрывается от себя, обхватывает пальцами привставший пенис Шастуна. Большим и указательным пальцем сдавливает головку так сильно, что тот скулит от боли. Вытекает капелька смазки. Наклоняется и слизывает её. Антон снова стонет, он мечется, насколько это вообще возможно, из стороны в сторону, он впечатывает себя в постель, только бы как-то отодвинуться от него. Но мужчина ловит его член своим ртом, поддерживая свободной рукой. Пальцы другой руки замирают внутри. Влажные губы мокро и с причмокиванием сосут головку, кончик языка играет с уздечкой, щекоча и вылизывая её, затем раздвигает губки уретры, проникает внутрь, проталкивает, чем выуживает из размазанного Антона ещё один стон. В его горячем рту член продолжает наливаться кровью, красивые тонкие венки набухают, разбегаясь по стволу. Арсений отстраняется, любуется и вдруг очень счастливо улыбается. Ему так отчаянно нравится происходящее. Он готов сосать ему и дальше, вдалбливать его член в своё горло до тех пор, пока тот не изольётся тёплым семенем в его рот, а сам он с готовностью не проглотит всё до последней капли. Но решает отложить это на потом. Он просто невероятно чудесный. У него такие раскрасневшиеся щёчки с даже аккуратными кровоподтёками, кудряшки слиплись на взмокшем лбу, пухлые губы искусаны, поэтому чуть опухшие, на бледной коже шеи краснеет отпечаток ладони Арсения, сосочки возбужденные и упругие, а грудь вздымается: часто и тяжело. Его ноги под ним дрожат, член аккуратно лежит на лобке — такой эстетичный, не очень длинный, но просто идеального диаметра, на нём будет вполне уютно попрыгать, думает Арс. Он лениво распечатывает презерватив. Замечает на себе взгляд зелёных глаз. Те смотрят умоляюще. И это подстёгивает только сильнее. Столько вечеров он представлял, как будет вдалбливать свой пенис в его узкую дырочку, как тот будет стонать под ним и просить пощады — и сейчас все самые отвратительные мечты станут явью. Ему нравится быть отвратительным. Ему нравится отвращение во взоре этих глаз, потому что он уверен, что совсем скоро тот будет изливаться на самого себя, кончая от их секса или от минета. Это не важно. Он убеждён в этом. Уже проходили. Антон следит за тем, как латекс раскатывается на члене Арсения. И он просто в ужасе. Конечно, его потряхивает от возбуждения, стенки сфинктера ещё сладко сжимаются после того, как пальцы вышли, но то, что произойдёт сейчас — его главный кошмар. Ему страшно. Очень сильно. Мужчина наклоняется над ним, мягко целует в саднящую от боли щёку, проходится языком по царапине, облизывает. Он ложится на него всем телом, губами припадает к шее, посасывает нежную кожу, опаляет её дыханием, сам хрипло стонет, прижимаясь своим членом к члену Антона, трётся им, тычась носом в чувствительную зону под мочкой уха. Опускает руку, чтобы направить себя в нужную сторону. И делает это. Шастун издаёт гортанный и громкий хрип. Он дёргается и дёргает руками, от чего холодный металл впивается в его запястья, передавливая их. Арсений заходит в него. Делает это грубо, резко. Жадно толкается внутрь, а смазка, обтекающая член, пропускает его глубже. Мышцы покорно раздвигаются, затем сжимаются сильнее, от чего мужчина громко стонет на ухо Антону. Он привстаёт, опираясь на локти. Закусывает губы, делает очередной толчок, с одурманивающим вожделением смотря, как по щекам парня снова текут слёзы. Тот стонет, хрипит, мечется под ним, что-то пытается сказать, но ему не удаётся сделать это. Его таз ритмично толкается навстречу проникновению, происходит это целенаправленно или нет, Арсений не может понять. Внутри него узко, влажно и так горячо, и он думает о том, что ему до одури хочется излиться в него, а не в презерватив. Быстро выходит, стаскивает с себя испачканный в смазке презерватив, влажными пальцами смазывает член. Антон мычит ещё громче, он изо всех сил трясёт головой, но на него не обращают внимания. Арсений входит опять, он с рыком впечатывает худое тело в матрас, он прижимается к нему снова, зубами цепляется за плечо, кусает так сильно, что тот взвизгивает от неожиданности. Никогда не чувствовал себя настолько по-зверски возбуждённым, это даже начинает пугать его самого, но не собирается останавливаться. Дырочка Антона так гостеприимно пускает его в себя, стенки слизистой так сладко обхватывают член, сжимают его, массируют собой, а головка задевает простату, она тычется в неё, затем проскальзывает глубже, затем, когда член отступает назад, снова толкается в чувствительную точку, проникает дальше. Арсений ощущает, как трясёт под ним Антона. Он поспешно тянется к его голове, на ощупь суетливо расстёгивает застёжку, стаскивая с него кляп. Прижимается губами к его губам. Рвано и так же агрессивно целует, кусает кожу, оплетает его язык своим, сосёт его, снова кусает, раздирая нижнюю губу до крови. Шастун хочет было сказать ему наконец-то. Может быть, закричать. Прямо в ухо. Наброситься на него, высказать ему всё, какой он мудак, мерзкий и отвратительный, уничтожить его, хотя бы словесно, поэтому уворачивается от поцелуя. Но голосовые связки пронзает спазм. Он пытается произнести хоть что-то, но в этот момент живот Арсения сильнее прижимает его член к лобку, а пенис внутри Антона снова сладко и требовательно жмётся к простате, бесцеремонно задевает её, яички бьются о промежность. Это смешивается в отравляющий и опьяняющий импульс, который разрядом пронзает его до кончиков пальцев. Он откидывает голову назад, подставляя растерзаниям шею, выгибается сильнее, бёдрами бьётся о таз Арсения. Громко стонет. Этот стон расслабляет его горло, он связывает внизу живота крепкий узел. — Арс-с-сений С-сергеевич, — бессвязно пытается прошептать это. — Да? — тот не останавливается, но наклоняется, прижимаясь ухом к его губам. Антон чувствует себя грязным. Отвратительным. Мерзким. Он ненавидит себя в этот момент. Но всё-таки произносит: — А-ах! Арсений Сергеевич! — ещё один толчок сладко отзывается в паху. — Я хочу кончить. Пожалуйста. Пожалуйста. Он буквально умоляюще выскуливает его, сжимая пальцы и впиваясь ногтями в ладони. Его ноги обхватывают бёдра Арсения. Его голос с протяжной хрипотцой — это предел всех фантазий. Шастун снова повторяет это ему на ухо, и он кончает. С утробным рычанием изливается в него. Головокружительная слабость мурашками рассыпается по спине, от неё немеет тело, так сладко и приятно свербит внизу живота. Останавливается и утыкается носом в шею Антон, хрипло и тяжело дышит. Когда его чуть отпускает, выходит из него, не обращая внимания на тихое ойканье, встаёт, чтобы пройтись по комнате, достать пачку салфеток и вытереться. — О, я совсем забыл про тебя, — он неожиданно оборачивается и, склонив голову, рассматривает. Искусанные губы, жалобные зелёные глаза, его стройное и такое же умопомрачительное тело — вот что предстаёт перед его взором. — Я же говорил тебе, что ты будешь просить меня, — нагло ухмыляется. Садится на него сверху. Кладёт ладонь на ещё возбуждённый член, сжимает пальцами головку, из-за чего Антон вздрагивает и сильнее поджимает губы. У него широкие плечи и такие сильные мышцы спины, это он успевает увидеть, когда Арсений поворачивается к нему спиной. Голубые мрачные глаза с вечно нахмуренными бровями. Шрам на щеке делает привлекательное лицо более грубым, а борода скрывает мимику. Несколько десятков секунд он гладит его пенис, большим пальцем теребит уздечку. Кажется даже не для того, чтобы помучить его, а просто задумавшись. Свободной рукой мельком зачёсывает растрепавшиеся волосы набок. — Арсений Сергеевич, — тихо шепчет Антон. Он снова ощущает гадкий осадок внутри, но не может сдержаться и не попросить его об этом. — Хорошо, — просто кивает мужчина. Он снова встаёт с постели, идёт к закрытому шкафчику, вытаскивает из замка ключ. Возвращается. — Освобожу тебя, только если пообещаешь не делать глупостей. В противном случае, — он приближает своё лицо к лицу Шастуну и снова криво и злобно улыбается, — я всё так же могу придушить тебя. Он часто-часто кивает в ответ. И тот расстёгивает наручники, помогая ему освободиться. Антон морщится, потирает раскрасневшиеся запястья, быстрым движением стирает с щёк не высохшие слёзы, ёрзает на простыне и нервно сглатывает. Арсений наклоняется, чтобы обхватить его член губами. Антон ощущает, как текут его слюни, которыми он смазывает плоть. Пальцы мужчины сжимают внутреннюю сторону бёдер, а мышцы сильных рук напрягаются, подчёркиваясь красивым рельефом. Он расслабляет горло, пропуская пенис ещё глубже, холодная цепочка касается яичек, добавляя пикантное ощущение. Язык извивается во рту, вылизывая его от самого основания до головки, которую он сосёт с особым усердием, кончиком языка лаская уздечку, проникая внутрь уретры, от чего Антону приходится вцепиться дрожащими пальцами в простынь. Ему впервые в жизни сосёт мужчина. И это вгоняет в краску. Он никогда не чувствовал ни капли стыда, занимаясь проституцией, но сейчас ему одновременно хочется заставить его давиться собой до слёз и хочется немедленно прекратить это безумие. Оргазм приходит быстро. Потому что, на самом деле, он мог бы кончить ещё давно, были бы свободны руки. Толкается бёдрами вперёд, заставляя его действительно подавиться. Кончает в его рот, непроизвольно пальцами зарываясь в чёрные густые волосы. Тот на удивление спокойно и с готовностью принимает всё, чуть сильнее сжимая губами член и не останавливаясь ни на мгновение. — Боже, — только и может удивлённо пробормотать Антон, видя, как он встаёт, невинно поправляет причёску и так же невозмутимо вытирает рот. Проглотил абсолютно всё. Небрежно кидает на бордовую простынь пачку салфеток. Затем снова отворачивается к шкафчику. Возвращается молча. Кладёт перед ним банковскую карту. — Деньги там. Можешь проверить это, если хочешь. Можешь снять, можешь перевести, можешь оставить себе карту, если... — он будто бы даже взволнованно замолкает, — если хочешь, например... — не договаривает и отмахивается, не глядя. Идёт к двери, чтобы отпереть её наконец-то. — Аптечка снизу.***
Антон сидит в гостиной. Пальцы мужчины осторожно промакивают смоченной в хлоргексидине ваткой кровоточащую царапину на его щеке. Арсений хмурится и вдруг отталкивает его от себя. — Мой водитель отвезёт тебя, — мрачно сообщает он. Встаёт и прячет руки за спину, давая понять, что разговор окончен. — Хорошо, Арсений Сергеевич, — он встаёт, выпрямляется и внимательно смотрит прямо в его отстранённые голубые глаза. — Не смотри на меня так. Иди уже, — бурчит тот. Антон идёт к выходу, но не видит, как смущённо улыбается сам себе Арсений Сергеевич Попов.