Сердце

Несколько лет тьмы. Несколько лет ужасного чувства тоски и грусти. Таким я помню то неизведанное время перед тем как открыть глаза и увидеть склизкий потолок, почувствовать вонь плесени, говна, мочи, крови и блевоты. Что не говори - радости у меня не было. В прошлом мире жила ужасно, а теперь ещё ужаснее. Самое хорошее - я проснулась не беспомощным младенцем, который только только попал в подземелье на руках у маленького мальчика, а целой двухлетней девочкой. Могла самостоятельно есть крыс и мне не нужно было молоко. Столько младенцев погибло в метро по прибытию сюда из-за недостатка у женщин молока. Молоко пропадало из-за питания, да и даже если было не сложно было убить малыша им же - сколько в этих крыс гадости даже после обработки костром, а немного подросший организм легче с этим справляется. Не всегда, но справляется. Ещё больше корёжило от осознания сколько боли предстоит перенести в будущем. Но смирение быстро встало в одну ногу со страхом, когда я поняла что дальше будет та же темнота, а потом что-то новое, наверное. Наверное более прекрасное. Хотя бы в награду за старания. Смерть - не страшна, но умирать страшно, а жить никогда не даётся просто так. Мы все рождены чтобы сделать что-то - по крайней мере так говорят все умные дяди и тёти, многие философы. Возможно это успокоение человеческого эго, но пытаться что-то сделать в своей той или иной жизни всегда стоит попытаться, и посмотреть что из этого выйдет. Иногда счастье, наверное, можно обрести в самых неожиданных условиях. Война - это гиблое место. В ней слёзы. В ней боль и обида, а не бесконечные даты и медали ветеранов, блестящие на выглаженное пиджаке. В ней правда, в ней неправда, в ней жизнь и смерть. Ещё страшнее когда войну ведут сломленные люди, со сломанной жизнью, будущем, психикой. Миром. Тут практически нет морали, нет того человеческого. То человеческое - осталось под обломками наверху, где-то в московских трущобах, а остатки тускнеют в глазах каждого тут, под землёй. И все мы цепляемся за лучик света. Артём был хорошим и милым мальчиком, заботливым братом. Он напоминал мне моего старшего брата из прошлой жизни, что-то теплое и знакомое в этих темных катакомбах. Всегда, когда я ее в силах сдержать порывы детских эмоций всхлипывала, плакала, он подходил, обнимал, словно я была самым ценным и нежным, и ласково что-то говорил. "Смотри что!" - однажды воскликнул он, улыбаясь во весь рот и показывая на еле понятные каракули на мокрой стене, - "когда-нибудь мы выберемся наружу и будем жить наверху" - говорил он детским лепетом с мальчишеским задором. А я кивала, зная, что это правда. С ним или нет. Со мной или нет.