reserved seat

Тсунаёши пристально смотрит на деформирующийся лист бумаги. Огонь съедает её невысказанные чувства. «Я достаточно храбрая для убийств, но не могу отправить своё же письмо» Взгляд падает вниз вместе с пеплом и это, чёрт возьми, дорогущий паркет. Испортится ли? Слеза в уголке глаза застилает этот вопрос. — Прочел бы ты… это? Слова повисают в воздухе, неуслышанные. Ярко оранжевое пламя — совсем как её — касается пальцев. Не больно. Последняя надежда на исповедь рассыпается на сотни обгоревших кусочков в её руке. «Давно стоило тебе все рассказать. Сейчас… Мне пришлось стать красноречивой, взрастить в себе навык переговоров и, знаешь, я идеально представляю Вонголу на любой встрече. Но? Как поговорить с тобой? Не могу вымолвить ни слова, мне будто снова четырнадцать» На паркет она уже не смотрит. Трет указательный, большой и средний пальцы друг об друга, растирая между ними остатки признания. Пробует на вкус. У её чувств он с ноткой сгоревшей капли духов. — Отвратительно, — шепчет она, запрокидывая голову. Слеза проскальзывает меж ресниц и катится по щеке. Правой рукой Тсунаеши наощупь находит сигареты. Его. «Раз уж я признаюсь тебе во всем, то скажу… Я злюсь из-за того, что ты куришь. Эти твои сигареты с шоколадной добавкой — кто в здравом уме будет покупать такое, да еще и столько лет подряд? Их запах сводит с ума и не отстирывается с одежды. Возвращаясь домой я беру тебя с собой каждый день. Пожалуйста, не прекращай» Чертыхнувшись, она таки вытаскивает последнюю сигарету и вложенную в пачку зажигалку. Иронично? Руки дрожат и с четвертой попытки зажигалка становится единственным источником света в комнате. Слишком сильно затянувшись — это всё-таки её первая сигарета (а должна была быть его последняя) — Тсунаёши кашляет. И ради этого чувства он курил по пачке в день? «Размышлял ли ты о том, что можно любить человека, но не провести ни дня вместе? По воле своих чувств я думала. Не раз. Следила за твоими руками и представляла их на своем теле, смотрела на твои губы и представляла их на своих, любовалась твоим телом и представляла его…» В чёрном классическом костюме с черной рубашкой она сидела в темноте его кабинета, курила его сигарету и смотрела на останки написанного для него письма. — Какая же я жалкая, раз это разбило меня. Огонек стал ярче во время затяжки, а кашель — чуть громче. Не думая, она начала собирать пепел в уже пустую пачку. Каждый кусочек рассыпался на десяток ещё более мелких под её не нежными прикосновениями. Чувства победили, из глаз полились целый день сдерживаемые слезы и Тсунаёши упала на паркет, стукнувшись коленями. Продолжила собирать письмо в пачку с ещё большим усердием, только вот теперь к нему добавился пепел с легким шоколадным ароматом. «Не могу вспомнить когда это началось. Но я взрослела и день за днем менялся взгляд, которым я на тебя смотрю. Я знаю, что ты знал. Видел, замечал и молчал. Проводил время с женщинами. Я знаю» Пепел намок и Тсунаёши продолжала раз за разом пытаться поднять его, но лишь развозила свои слезы и своё письмо по полу. Не осознавая этого, она продолжала. — Давай же… Последнее. И все будет готово. Он уже никогда не прочтет это — вспышкой молнии возникло в ее голове, — он не прочтет. Его нет, письма нет, все не имеет смысла. Смяв бумажную урну своего письма, она поднялась на ноги. Быстро накинула пальто, заказала такси в приложении и вышла на улицу прямиком в начинающийся дождь. — А ведь ты говорил, что кашемир мочить нельзя, — усмехнулась она, подставляя лицо небу. Капля за каплей дождь выбил из неё все, кроме бессилия, а такси ещё не приехало. Подоспевший водитель оглядел её с головы до ног и вышел, чтобы открыть дверь со стороны пассажира. — Вы выбрали подходящий образ для поездки на кладбище, — очень вежливым тоном заметил он. Она не стала отвечать, что в этой же одежде уже была там этим утром.

***

Две заплаканные женщины смотрели друг на друга. — Не спится? — Тебе тоже, — это не было вопросом. Вторая протянула руку с немного влажной от дождя пачкой сигарет. Беглого взгляда хватило, чтобы понять — тех самых. Скорее всего это была та пачка, что он всегда хранил у неё. Тсунаёши приняла руку и достала из кармана пальто свою — его — зажигалку. Бьянка издала уставший смешок. Чиркнув зажигалкой, она сделала первую затяжку и вновь не сдержала кашель. Бьянка закурила тоже, испепелив половину сигареты одной затяжкой. Юная Вонгола опустилась на корточки и повертела свою пачку сигарет в руке. Внутри — останки признания, которое было написано не один год назад и ждало своего часа. Кремировав свои чувства, Тсунаеши разжала ладонь. Пачка осталась лежать рядом с холодным камнем с его именем. «Не напишу здесь этих слов. Это не то, как я хочу выразить свои чувства к тебе. Но… очень хотелось бы хоть раз услышать от тебя похвалу» Темноту осветил экран смартфона — Тсунаёши начала что-то смотреть в поисковике. Бьянка подглядела на экране сайт авиакомпании и через тридцать секунд уже услышала уведомление, подтверждающее платеж. — Я улетаю, — бросила в тишину Тсуна. Бросила сигарету. Бросила Семью. Резко развернулась на каблуках и ушла.