Да все окей

— Не туго? Я могу ослабить,- предложил Кадзуха, проверяя завязанный узелок на прочность. — Нормально…- процедил Скара, закусывая губу от неверия в эту слащавую заботу ронина. Веревки на руках крепко связывали запястья, одновременно приковывая их к деревянному изголовью кровати. Симпатичный узел, который Кадзуха старательно завязывал все это время был не виден Скарамучче. Зато, Сказитель в очередной раз уяснил для себя, что Кадзуха, который провел большую часть своей жизни на корабле, научился вязать действительно хорошие морские узлы, из объятий которых связанному было бы вырваться непросто. Скарамучча лежал на мятой, но весьма опрятной простыни, совершенно обнаженный. От чего пальчики на ногах сжимались, а тело незаметно для своего хозяина пыталось съежиться и спрятаться. Кадзуха нависал над возлюбленным сверху, изучая того с ног до головы. Так необычно было видеть Скарамуччу в таком… прекрасном, нет, шедевральной виде. Каэдэхара бы посвятил тысячи стихов этому прекрасному человеку, выделяя особое место для поэзии, описывающей художественно потрясающее тело любимого. Каждый изгиб хрупкого тела был восхитителен. Каждое выпирающее ребро хотелось огладить пальцами, поцеловать или, если Скарамучча того позволит, оставить на фарфоровой коже алый засос, свидетельствующий лишь о безграничной любви Кадзухи. Скарамучча же был, скорее, обеспокоен происходящим. За длинную, полную страданий, обид и предательств жизнь Сказитель научился обходиться со всем в одиночку, никого не призывая к себе но помощь. Ведь любая помощь может обернуться ответными обязательствами или, что еще хуже, попыткой подловить в состоянии слабости. Фатуи, собственная создательница и некогда друзья дали понять Скарамучче, что доверия в этой жизни может заслужить лишь один человек, тот, что отражается в зеркале. Вот только, как бы прискорбно это ни было, доверять себе Сказитель не желал. Полагался на себя, но никогда не верил, ведь считал недостойным того, чтобы хоть кто-то ему доверился. Вот и сейчас, лежа перед Кадзухой в таком доступном и уязвимом виде, Скарамучча ждал. Ждал удара в спину или очередного предательства, надругательства над телом или саркастичной издевки из уст Каэдэхары. Сказитель с замершим естеством ожидал, когда же уже Кадзуха признается в обмане, хоть каком-нибудь, когда уже станет больно, страшно, горько. Ни тело, ни душа, в существовании коей Скарамучча сомневался, не могли довериться даже тому, кто был… кем? Возлюбленным? Но что тогда такое любовь? Сказитель не был уверен, что чувствовал, потому просто молча согласился на предложение Кадзухи попробовать что-то ближе, чем краткие объятия или поцелуи. Скарамучча впервые повиновался кому-то, позволил взять над собой контроль, полностью отдать в чье-то владение свое кукольное тельце. И Сказитель, глядя в искренние, такие внимательные глаза Кадзухи чувствовал, как то, что обычные люди назвали бы сердцем, а сам юноша окрестил фантомным чувством в груди, обливалось кровью. Неужели это было чувство вины за то, что когда-то давно Скарамучча сотворил с кланом Каэдэхары? Да, это было именно оно, такое обволакивающее и без того смущенное и дрожащее тело. Скарамучча был морально готов к тому, что все нежности Кадзухи прекратятся сразу после того, как Сказитель окажется неподвижным, неспособным дать должный отпор. Но юноша был согласен принять это, как наказание за все совершенные злодеяния. И когда проснулась в нем эта справедливость? Неужели лишь при взгляде в эти прекрасные глаза цвета заката?… — Скарамучча…- тихо молвил Кадзуха, понимая, что он еще даже не коснулся любимого, а тот уже дрожал, будто кленовый лист, вот-вот готовившийся опасть с ветви,- тебя так колотит… Тебе холодно?- спрашивал заботливо, устремляя теплый обеспокоенный взгляд на лицо Сказителя, которое было полно совсем непонятных для Каэдэхары эмоций. Кадзуха очень любил Скарамуччу. Любил так, как, казалось, не любил никогда и никого. Расслабляло присутствие Сказителя рядом с собой. Его острые колючки, которые сначала больно жалили ядом, со временем стали прятаться, когда «ежик» замирал в кратких объятиях Кадзухи. Каэдэхара знал о том, что совершал его возлюбленный в прошлом, знал, что тот принадлежит к Фатуи, но от одного только взгляда на него сердце замирало. Редкие искренности от Скарамуччи были лучшим подарком, а недолгие встречи Кадзуха всегда желал завершать невинными поцелуями. Сказитель долго привыкал к компании спокойного ронина, немало потрепал ему нервы, но так и не смог оттолкнуть от себя, что удивило самого Скарамуччу, но никак не Кадзуху. Когда Каэдэхара дарил любимому поцелуи, тот за эти секунды пытался вникнуть в происходящее. Кадзуха был для него первым… любовником? Пожалуй, так и можно было назвать Каэдэхару. Скарамучча очень настороженно относился к попыткам ронина показывать свою любовь, ждал подвох от каждого действия, но его не следовало. Интимной жизни Скарамучча тоже никогда не знал, считал себя выше мирских человеческих потребностей, но не с Кадзухой. Когда Каэдэхара предложил попробовать, Сказитель надолго ушел в размышления, чтобы дать ответ. Поцелуи и объятия Кадзухи юноша боялся назвать приятными, потому что все еще не мог полностью довериться, но глубоко, где-то внутри себя понимал, что от них было до одури приятно, до дрожи в худых коленях. Потому Скарамучча и согласился провести свою первую ночь с Кадзухой. Пусть все еще и был маленьким сгустком недоверия и страха перед предательством. — Не холодно,- проронил тихо, не глядя в глаза Каэдэхары, боясь увидеть в них перемену настроения или издевку. — Если будут какие-то неприятные ощущения, говори мне. Хорошо? Я не хочу причинить вреда. Скарамучча лишь кратко кивнул, не поднимая глаз на Кадзуху. Сказитель множество раз слышал про нежелание причинить вреда, но потом эти же люди обычно игнорировали свои обещания и наносили болезненные ножевые удары по и без того надломленной душе. Кадзуха часто повторял Скарамучче, что не причинит вреда и пока, за все те пять месяцев их странных отношений, не нарушил своего обещания, что немало удивляло Сказителя. Кадзуха плавно провел кончиком пальцев вдоль ребер возлюбленного, останавливаясь около того места на животе, где у людей был бы пупок, но не у Сказителя. Его у него просто не могло быть по природе происхождения. Каэдэхару этот факт вновь немало удивил, но он уже привык удивляться со Скарамуччей. Привык к тому, что, обнимая любимого, он чувствовал лишь свое сердцебиение, что целуя его, он не ощущал дыхания, которое Сказителю было ни к чему. Каэдэхара нежно погладил впалый животик, опускаясь к нему губами и оставляя невесомый поцелуй. Кожа была холодной, но очень мягкой, чего юноша и ожидал. Скарамучча ахнул от этих движений и сжался еще сильнее, смыкая ноги. Что это за приятное чувство? Что только что произошло и почему после этого по телу будто пробежал ток? Почему стало так стыдно и почему вдруг Скарамучча почувствовал еще более сильный страх? По щеке прокатилась горячая слеза, согревая кожу. Сказитель закрыл глаза, не веря. Все еще ждал, когда станет больно, еще более страшно или горько… Готовился к этому, чтобы встретить наказание за всю свою никчемную жизнь достойно. — О архонты,- голос Кадзухи мелодией отдался в ушах,- почему ты плачешь? Я что-то сделал? Тебе больно от этого? Ты боишься? Посыпались один за одним волнующие ронина вопросы. Больше всего на свете Каэдэхара боялся навредить возлюбленному, причинить боль или любой другой дискомфорт, вызвать слезы на таком красивом лице. — Не обращай внимания, продолжай,- Скарамучча уже был согласен на то, чтобы получить возмездие через полное удовлетворение всех желаний Кадзухи, какими бы они ни были. — Я не буду ничего делать, пока ты дрожишь и плачешь. Тебе страшно?- спросил обеспокоено, заставляя Сказителя открыть влажные глаза. От одного только взгляда на Кадзуху становилось так тревожно, но приятно тревожно, что Скарамучча желал заглушить в себе эти чувства, ведь… Они должны были быть ему чужды. — Скарамучча…- Кадзуха нагнулся, целуя любимого в мокрую щеку, а ладонями ласково поглаживая чужие бледные бедра,- ты же знаешь, что я никогда не сделаю тебе больно, не наврежу и не причиню дискомфорт. Ты моя самая яркая звезда в темноте ночи и самый светлый луч солнца моей жизни. Прошу, не плачь и не бойся меня. Я всегда буду только за тебя,- прошептал на ушко, уже и забывая про свое недавнее возбуждение. Сказитель молчал, хмурясь от таких речей, в которые вновь было страшно верить, жутко было думать о том, что и этот человек может предать. Человек, который заставлял усомниться в отсутствии сердца в груди… — Рано… Ты пока не готов к этому,- тихо заключил Кадзуха, кратко целуя лоб любимого и осторожно проводя по связанным рукам Скарамуччи. Сказитель широко распахнул глаза от удивления, когда понял, что Каэдэхара развязывает узелок на запястье. И… Все? А когда же Кадзуха воспользуется его слабостью? Почему он это делает?… — Все,- Кадзуха освободил руки Скарамуччи, опечалено качая головой. Сказитель было почувствовал себя еще более никчемным и виноватым от того, что своими глупыми слезами не дал Кадзухе закончить придуманное, чем, видимо, его и расстроил, пока сам Кадзуха не проронил спокойно: — Почему ты не сказал, что я пережал веревку?- юноша рассматривал красноватые следы на запястьях возлюбленного,- ничего, совсем скоро заживет,- аккуратно поцеловал отметины на бледной коже, выпуская руки Скарамуччи. Сказитель хлопал ресницами, ничего не понимая. Это была та любовь, про которую твердил Кадзуха Скарамучче, пока последний лишь молчал на это, не мог признать, что кукла способна на такое высокое чувство. — Все, все, не плачь, драгоценный. Все хорошо, ты в безопасности, я рядом,- Кадзуха протянул руки к Скарамучче, который, не ожидая этого от себя, тут же бросился на встречу таким необычайно приятным и нужным сейчас объятиям. Неужели он сдержал свое слово? Он обещал и выполнял то, что обещал, от чего внутри Сказителя все сжалось. — Прости… Впервые за все время, проведённое вместе, Скарамучча сумел сказать это простое слово. Говорил и за свое недоверие, и за ошибки прошлого, и за только что прерванную первую ночь. — Не извиняйся. Нет ничего страшного в том, что ты пока не готов. Я знаю, как сложно довериться кому-то после того, как тебя когда-то бросили. Нам необязательно делать это сейчас. Я буду ждать столько, сколько потребуется тебе, чтобы не побояться доверить мне себя всего,- Кадзуха ласково поглаживал Скарамуччу по голове, успокаивая. Даже то, что Сказитель сидел перед ним совершенно обнаженным и ронин действительно его желал, не могло стать поводом просто взять и воспользоваться напуганным и смятенным возлюбленным. — Я люблю тебя… ты знаешь это и однажды, я уверен, поверишь в это…- Кадзуха поцеловал темную макушку, позволяя Скарамучче полностью утонуть в своих объятиях, которые впервые были такими долгими и крепкими. Сказитель не знал, сколько придется ждать того самого момента, когда получится довериться. Он боялся надеяться, но глубоко внутри себя таил желание поверить и отдаться такому новому чувству, которому имя «любовь». Сердце Кадзухи билось ритмично и очень ощутимо. Оно было общим для них, для пары, которая не должна была, но случилась. И ни одна вещь не сможет стать помехой для светлого чувства, которое Кадзуха хотел показать Скарамучче.