Твоя любовь — тяжелая ноша

Кевин щурится от слепящего глаза солнца и отворачивается — за окнами проносятся золотые поля, фермерские дома и одинокие амбары. Привычный пейзаж для того, кто проводит много времени в дороге. Трасса абсолютно пуста. Несколько миль назад они пропустили вперед шумный клуб байкеров, да пару дальнобойщиков, перевозящих грузы. Пожалуй, это даже скучно, но Сэми болтает без умолку. Он всегда болтает без умолку. Кевин хорошо помнит, как чуть не сошел с ума, когда путешествовал с ним в первый раз. Тогда он рассчитывал хорошо поспать в дороге, а в итоге не сомкнул глаз, пока они не остановились в каком-то мотеле. Тогда он даже немного рассердился, а теперь, пожалуй, не может представить, что можно передвигаться иначе. Если приходится ездить с кем-то другим, какой бы оживленной ни была беседа, Кевину всегда кажется, что в салоне слишком тихо. Кевин рассматривает его украдкой. Он может смотреть и открыто — имеет на это полное право, но почему-то робеет, словно может нарушить очарование момента. Голос Сэми знаком ему, как его собственный. Так же хорошо Кевин знает его тело. На свете нет ничего, что бы Кевин не знал о Сэми. Иногда это прекрасно, иногда — мучительно. Чаще всего мучительно, потому что любовь делает его уязвимым. И всё то, что они делают тайно — не награда, а жестокая пытка. Будь у Кевина выбор, смог бы он не влюбиться в Сэми? – Неужели я и тебя утомил? Только не говори мне, что и ты не любишь ездить со мной на машине, – проницательно говорит Сэми, будто зная, о чем Кевин размышлял несколько минут назад. – Я люблю, – отвечает Кевин, рассматривая сияющий профиль — солнце делает Сэми золотым. Таким, какой он и есть внутри. Таким его не увидишь при свете софитов. – Когда мы в машине, я могу быть с тобой. Могу быть собой, – добавляет Кевин вполголоса. – Настоящим. На миг Сэми поворачивает голову, чтобы подарить Кевину терпеливо-любящий взгляд. Иначе он и не смотрит. Кевин знает, что нужно много терпения, чтобы любить такого человека, как он. Сэми знает — чтобы любить его самого, терпения нужно не меньше. – Ты всегда настоящий, – заверяет он. – Нет, – отвечает Кевин серьезно, продираясь через тяжесть собственного дыхания. – Ты знаешь, о чем я. Я могу... могу просто быть с тобой, и никто не знает. Сэми молчит, но тишина звучит громче слов. Они давно выучили этот язык. Язык молчания, язык безмолвия, язык притворства. Не того притворства, которым они занимаются на ринге — более глубокого и гнусного. Язык предательства. – Жаль, нельзя заниматься сексом в машине, – наконец, произносит Кевин. – Можно, – мягко возражает Сэми. Возражает не всерьез, потому что не может не знать, что Кевин имеет в виду. Потому что двадцать лет — это слишком долгий срок, чтобы не знать каждый дюйм его кожи и каждую мысль в его беспокойной голове. – Нет, пока она едет, – объясняет Кевин больше самому себе, чем Сэми. – Пока мы просто едем из одной точки в другую, и ты — это ты, а я — это я. – Я с тобой, – говорит Сэми уже совершенно другим голосом. Голосом того самого мальчика в маске, каким Кевин его запомнил и имел неосторожность полюбить. – Я с тобой сейчас, и я счастлив. Это лучше, чем секс. Кевин чувствует себя самым последним на свете ублюдком, потому что ему этого мало. Потому что он хочет просить о том, чего сам никогда не сможет дать. Его любовь стоит не больше порванной двадцатки, но Сэми хранит её так, словно их постыдный секрет — его святыня. – Иногда я хочу не прятаться по отелям, а просто любить тебя, – беспомощно бросает Кевин и бегло оглядывается назад. – Сверни с дороги. Сэми выруливает на обочину в ту же секунду — не нужно просить дважды или объяснять причину. Язык лицемерия, язык вранья или просто очень большой любви, объяснить которую сложно и — они оба на это надеются — никогда не придется. Потому что на это нужно намного больше мужества, чем есть у них обоих. – Вот здесь, – произносит Кевин, тяжело дыша, и окидывает взглядом чужое поле за стеклами автомобиля. Ему жарко, но температура на улице не при чем — он просто горит заживо, потому что несет в сердце слишком много. Сэми смотри на него, не мигая. Внимательно, как и всегда. – Вот здесь я могу быть собой. Не бояться, что в номер кто-то войдет, что нас увидят или сфотографируют. Вот здесь я могу любить тебя, – добавляет он, упирая палец в грудную клетку Сэми. – Только здесь. Только здесь, понимаешь? – Ты можешь любить меня, где угодно, Кевин. Как я люблю тебя, – отвечает Сэми спокойно. Слишком спокойно для человека, что несет на сердце такой же груз, что и он. Кевин недоверчиво качает головой. – Вот здесь, – продолжает Сэми, накрывая его ладонь своей и вжимая в свою грудь. – Ты можешь любить меня без страха. Твоя любовь не исчезнет, когда я припаркую машину. Просто ты будешь помнить, что можешь потерять, если об этом станет известно. Что я могу потерять, если об этом станет известно. Но ты можешь любить меня, где угодно, Кевин. Как я люблю тебя. Любовь Сэми слепит глаза не хуже солнца — или Кевину просто так кажется, и его всего лишь одолевают эмоции. Слишком сильные, чтобы не стечь по щекам. Слишком болезненные, чтобы сдержать их в себе. Любовь Сэми — тяжелая ноша. Впрочем, как и его собственная.