Та ночь в Японии

      Устройство хрустнуло между пальцами. Рука, задержавшись в воздухе на пару минут, безвольно рухнула на механическую койку. Глаза закатились, а веки опустились. Можно было сказать точно даже без рентгена: раны больше не затянутся. У мертвых они не затягиваются никогда. Во тьме за окном сверкнули стекла очков. — Джеймс Хоулетт. Дата смерти: восьмое августа, две тысячи тринадцатого года. Время смерти: час ноль шесть после полуночи, — произнесла девушка через пять минут, когда, после остановки сердца, мозг перестал работать. Она лёгким, изящным движением пальцев поправила очки и заправила за уши пышные солнечные волосы, спадавшие прядями на лицо. — Н-да, — вдруг произнесла девушка, играя с листком книжечки, которую держала. Книжечки, в которой можно прочесть срок каждого в Токио на эту ночь. Срок жизни. — а я-то искреннее надеялась, что никогда не увижу твоего имени. — она чуть наклонила голову, оттягивая время. — Знаешь, ты мне даже нравился, Джеймс. Тогда, когда мне однажды довелось быть среди всей этой шайки-лейки майора Страйкера. — девушка поморщилась. Конечно, она немного лукавила, ведь была не среди них. Точнее, не совсем. Она приходила за теми, чей час пробил благодаря им. — Меня так бесил твой противный старший брат. Бе! — она в отвращении всплеснула руками. — А Зеро? О Создатель, я была просто счастлива, когда ты его оставил подыхать! Хотя, его даже чуть-чуть жаль. Симпатичный парень был, однако. — театрально вздохнула дама в строгом костюме, с которого то и дело смахивала невидимые пылинки. — А вот ты...ты был каким-то адекватным, что ли. Знаешь, я даже понимаю, почему он тебя так любил. Пускай и не показывал этого! — она грустно усмехнулась и покачала головой. — Как жаль, что ты не узнаешь этого. Мой сын тебя правда любил. — в её руках вдруг возникла такая же изящная, как и она, коса. Коса, что забирает чужие, утратившие актуальность (как она любила говорить) жизни. Один взмах и... — А разве ты не должен быть на пути в Иной, лучший мир, а, мой милый? — её голубые глаза с дрогнувшей коркой холодного льда столкнулись с такими же, но тёплыми и верными, любящими глазами. Это были её глаза. Точнее, доставшиеся ему от матери. Глаза, не скрытые после смерти кварцевыми стеклами. — Только если ты опустишь Косу Смерти. — Ох, уже и термины изучил! Всегда гордилась твоей любознательностью. — воскликнула она. Но ответом её весёлости стал тяжёлый взгляд и тишина. — Я не могу. Ты же знаешь. — деланно-сочувственно произнесла девушка. — Также, как не могла, забирая душу Алекса? — он не отступал, стоя прямо между ней и тем, кого любил при жизни. — Ты только тянешь время! Вот, погляди! — она демонстративно перевернула страницу книжонки. — Мне через пару минут новую душу упокоить нужно, а ты тут мешаешь! Будь хорошим мальчиком и уйди уже наконец. — блондинка скрипнула зубами. Ситуация начинала выходить из-под контроля. — Кэтрин, — вдруг сказал он. — ты же знаешь, что я никогда не смогу назвать тебя матерью вновь. Это было слишком давно, — его губы слегка дрогнули, но голос остался всё также тверд. — и ты прекрасно знаешь, что я никогда и ни о чем тебя не просил. Даже тогда, когда на моих глазах ты забирала душу моей невесты, убитой...им. — он говорил это так, будто бы не верил в собственные слова. Не верил в факт того, что тот, кто лежит сейчас позади него, балансируя между жизнью и смертью, убил ту, которую, наверное, любил. Наверное любил. — Но сейчас я прошу. Впервые за свою жизнь и посмертие я прошу что-то у кого-то. Особенно у тебя. Пожалуйста, сохрани ему жизнь. Сохрани жизнь Логану. — его был голос тверд, поэтому в голове не укладывалось, как этот тон может сочетаться с той отчаянностью, вовсе ему не присущей, что звучала в просьбе. Кэтрин вздохнула и посмотрела прямо в голубые, точно такие же, как у неё, глаза напротив. — Скотт, — покачала головой она. — Почему он? Ты ведь понимаешь, что за сохранение жизни, что должна была быть закончена, придется платить? И очень дорого. — вся изящность и лёгкость испарились из её движений. Она будто вновь стала той самой девушкой, только-только попавшей в империю Ши'ар. Той самой девушкой, что, не выдержав всего насилия, всей боли, воткнула себе в шею чёртову вилку. Просто под рукой ничего лучше не нашлось, когда из её чрева вырвали ребенка. Это стало последней каплей тогда. А сейчас последней каплей стал этот взгляд. Взгляд с отчаянием и болью. Взгляд, полный любви к тому, чья жизнь была в её руках, как бы пафосно это не звучало. Взгляд, который был точно такой же, как у неё тогда. Руки безвольно опустили Косу. — Хорошо. Но знай: вся ответственность за это лежит на тебе, я не при делах. — Кэтрин махнула рукой, возвращая себе кокетливость. Скотт усмехнулся. — Я уже привык. — Ну и чудно. — Коса как-то сама собой исчезла из её рук, а книжечка была убрана во внутренний карман пиджака. Она подошла к двери и, прежде чем исчезнуть во тьме ночи, на последок загадочно протянула, не оборачиваясь: — Саммерс-Хоулетт... А что? Звучит неплохо. Надеюсь, когда-нибудь я услышу это сочетание. Когда-нибудь...в другом будущем. — и, не объяснив свои странные слова, скрылась. Скотт обернулся на всё также бездвижно лежавшего Логана. Его губы дрогнули в едва уловимой улыбке, пропитанной горькой нежностью и любовью. — Тебе ещё рано, — шепнул Скотт, наклоняясь. — слишком рано. Ну же, Логан. Время открывать глаза. Время вновь пробуждаться зверю...время вновь проснуться Росомахе. Во тьме за стеклом блеснули стекла очков. Да, у мертвых раны не затягиваются никогда. Но кто сказал, что он мертв? Старый, заштопанный рубец затянулся, а за ним и то, что могло убить человека. Человека, но не зверя, не Росомаху. Зверя, который, пробудившись, совершенно не заметил могильного холода, оставшегося на его губах.