Фан-сервис

Артём Вот оно! Так близко и так страшно. Живёшь себе, живёшь, и не задумываешься, что совсем рядом ходит смерть. Мне как-то до последнего не верилось, а точнее не осознавалось всерьёз, что этот новый вирус настолько опасен. Да, конечно, я смотрел телевизор, читал статьи в интернете, но на самом деле был очень далёк от всего этого. Да, я слышал, что люди умирают во всём мире, но это ни разу не коснулась меня самого, моих родных и близких. А когда это происходит где-то там, с кем-то другим, с людьми которых ты не знаешь и никогда о них не слышал, то это не воспринимается твоим сознанием так серьёзно, как должно быть. И сколько таких, как я? Никита продолжал молчать, словно оцепенев. Денис с Лёшкой отошли в сторону, о чём-то тихо переговариваясь. Я же так и продолжал стоять рядом, не зная, что мне делать. - Никит, - снова обратилась к блондину Полянская, - Тебе надо поехать в Питер. Собирайся, через час Михаил отвезет тебя на базу, чтобы ты смог собрать все необходимые вещи в дорогу. Я уже заказала тебе билет на сегодняшний рейс. - Нужно два билета, - неожиданно выдал я Полянской, - Я полечу с Никитой. Волков, наконец, оторвал своё лицо от ладоней и поднял на меня совой взгляд, в котором отразилась такая боль, что я почти физически ощутил её. Прошло уже шесть часов с того момента, когда мы узнали о страшной трагедии. И за всё это время Никита не промолвил ни единого слова. И что самое страшное, он не уронил ни единой слезинки. И тут даже и не знаешь, что лучше. Всё это время он был словно замороженный. Вернувшись на базу, он просто сел на стул и снова уткнулся лицом в ладони. И так и просидел часа полтора, пока я собирал наши вещи. Ко мне подошла Полянская и протянула кредитную карту и два электронных билета. - Артём, как хорошо, что ты вызвался поддержать Никиту, - грустно улыбнулась она мне, пока я пытался сообразить, какие из Никитиных вещей необходимо взять с собой, - Я всегда знала, что ты хороший мальчик. Она сморгнула влагу, заполнившую её глаза, и продолжила: - Вот контакты ковидного госпиталя, вот адрес, вот телефон, а это адрес гостиницы. Я забронировала вам номер на двое суток, но если необходимо будет остаться дольше, то сообщишь мне, и я продлю бронь настолько, насколько потребуется. - Спасибо, - поблагодарил я Ларису. - Ах да, деньги на карте, пин-код запомни, - поспешно проговорила Полянская и добавила, - Не забывайте надевать маски и перчатки. Берегите себя. - Конечно, - кивнул я. Уже в аэропорту мне и пришла эта пугающая мысль, что Никита так и продолжал молчать. Не было ни слов, ни слёз, ни истерик, ничего, и только этот пустой пугающий взгляд в никуда. У терминала парень ненадолго замешкался, не реагируя на вопрос сотрудников аэропорта, и мне пришлось вмешаться и объясниться: - Простите, - негромко проговорил я, протягивая билет и паспорт Никиты, - Мы летим на похороны. Сотрудница службы контроля участливо кивнула и вернула нам документы. В самолёте Никита сел у окна и тут же отвернулся, всё так же продолжая молчать. Напряжение накатывало на меня всё больше и больше. Я понимал, что ему очень плохо, и что он держит всё это в себе, не давая выход эмоциям. Как же мне хотелось помочь ему, облегчить его боль, обнять, прижать к себе. Но я не знал, мог ли я сделать это в публичном месте, на виду у всех, и не против ли этого сам Никита. Ведь с той самой минуты, когда менеджеры нам сообщили эти печальные известия, мы ни разу не остались с Ником наедине. И вот теперь, единственное, на что я смог решиться, так это взять его за руку уже сидя в самолёте. И он ответил. Он с силой сжал мою ладонь и судорожно всхлипнул. - Никит, я с тобой, - еле слышно прошептал ему я. На мои слова он повернулся, чуть ослабил хватку и переплёл свои пальцы с моими. А потом, прикрыв глаза полные боли, он опустил свою голову мне на плечо. Так мы и летели всю дорогу. По прибытии в аэропорт Питера я вызвал такси по мобильному приложению, и мы отправились сразу в ковидный центр. Я честно даже и не предполагал, что в подобных случаях полагается делать. Я искренне надеялся, что нам объяснят и подскажут. А ещё я очень надеялся на помощь Полянской и Негодяева, которые уверили меня, что окажут любое содействие дистанционно, вплоть до организации похорон. Достаточно одного звонка Раевского. Но ничего из этого не потребовалось. Прибыв в ковидный центр, мы позвонили по указанному телефону, который предусмотрительно записала для нас Ларисочка, и выяснили, что нас уже ожидали. В кабинете главврача Никиту усадили в мягкое удобное кресло, и положили несколько документов и бланков, которые ему необходимо было заполнить. А уже потом, ему предоставили фотоснимки, на которых была его мама. Оказалось, что тело Ирины Андреевны кремировали ещё вчера утром. Такой был порядок. Тела особо инфецированных больных, скончавшихся от острой коронавирусной инфекции, не отдавали родным и близким, а кремировали сразу после вскрытия и проведенных исследований. Родственникам лишь предоставляли снимки для опознания и подтверждения факта смерти. - Вы узнаёте свою мать? – сухим голосом спросил врач, - Если да, то прошу подписать этот акт. Никита кивнул и трясущейся рукой вывел неровную подпись. Уже в коридоре, когда за нами закрылась дверь кабинета главврача, Волков пошатнулся и начал медленно сползать по стеночке прямо на пол. - Ник, - испуганно бросился я к нему, - Тихо, тихо, я с тобой, я рядом. Поспешно открутив крышку пластиковой бутылки, я дал отхлебнуть Никите воды. Там был намешан такой коктейль успокоительных, что мог свалить даже лошадь. До отеля мы добрались только уже ближе к ночи. Наконец, этот тяжёлый длинный день заканчивался. Передо мной же встала проблема как накормить Никиту, ведь за весь день он ни к чему так и не притронулся, только послушно пил из моей волшебной бутылки с успокоительным. Допив его до конца, Волков свернулся калачиком на постели в номере гостиницы и погрузился в беспокойный сон. Всю ночь он метался на кровати, стонал и что-то вскрикивал. Я то и дело подходил и успокаивал несчастного парня, гладил по голове, шептал ласковые слова. Но усталость брала верх и надо мной, и ближе к утру меня окончательно сморило, и я так и уснул в одной кровати вместе с Ником, приобняв его за плечи. Мне даже показалось, что как только я прижался к нему ближе, его сон стал более спокойным. Разбудил меня звук мелодии моего смартфона. Не сразу осознав, где я нахожусь, и что я здесь делаю, я быстро сбросил вызов, переключив мобильный на беззвучный режим. Тихо выскользнув из постели, я прикрыл Никиту одеялом, и быстро шмыгнул в ванную. Это звонила Полянская уточнить, как у нас дела. Я полушепотом, чтобы не разбудить Никиту, бегло объяснил ей всё произошедшее за вчерашний вечер. Она в очередной раз сочувственно напомнила, что мы можем звонить ей при любой необходимости или сложности, а затем попрощалась. Как бы я не старался не шуметь, но видимо, Никита всё-таки проснулся. - Привет, - тихо проговорил Волков таким хриплым севшим голосом, что я его еле узнал. Но то, что он наконец-то заговорил, меня несказанно обрадовало. Я присел рядом с ним на кровать и накрыл его пальцы своей ладонью, а другой рукой я убрал прядь волос, упавшую ему на глаза. - Привет. Хочешь ещё поспать? – поинтересовался я, - Время ещё только девять. - Нет, не хочу, - также хрипло произнёс Ник, - Надо ехать в ЗАГС, регистрировать смерть, а потом… Он оборвался, не договорив. Но я понял, что потом. Потом нам надо было ехать в домоуправляющую контору по месту жительства его мамы, а затем уже непосредственно в квартиру, где она проживала и была прописана. Видимо, воспоминания о своём доме были для Никиты особенно тяжёлыми. В ЗАГСе и в ДУКе он ещё держался, но когда мы подъезжали к старой обшарпанной пятиэтажке, он чуть ли не весь дрожал. Я заметил, как он замешкался возле подъезда, а когда мы остановились у одной из дверей на третьем этаже, он встал, как вкопанный, не реагируя ни на что. - Никит, давай, я открою, - предложил я, аккуратно забирая из рук блондина ключ от квартиры. Этот ключ, вместе с ещё несколькими личными вещами передали нам сотрудники больницы. Всё было аккуратно сложено в герметичный пластиковый пакет со штампом «стерильно» и биркой, где были указаны данные больного или умершего. Квартира представляла собой малогабаритную двушку в не очень благоприятном районе Питера. Во всяком случае, мне так показалось. Да и сам дом я бы не назвал элитным. Скорее напротив. Мусор на лестничных клетках, запах мочи в парадной, а также едкий запах кошачьих продуктов жизнедеятельности ясно давали это понять. Пока мы стояли у дверей квартиры, мимо нас по лестнице прошла толпа ни то узбеков, ни то таджиков. Этажом выше кто-то с кем-то отчаянно ругался, а из-за соседней двери слышались звуки громкой музыки. Н-да, контингент в этом доме, видимо, ещё тот. Квартира встретила нас тишиной и темнотой. Лампочка в прихожей не горела, как и в комнате, так и в кухне. Сквозь грязные стекла окон и рваные шторы в комнату проникал тусклый свет осеннего солнца, освещая обстановку квартиры, которую можно было выразить одним лишь словом «срач». Данному помещению больше подходило название «притон», нежели жилой квартиры. Я впервые оказался в месте, подобном этому, и был настолько ошарашен увиденным, что несколько минут так и стоял, округлив глаза. В прихожей, кухне и комнате, повсюду валялись пустые бутылки. Их было так много, что и не сосчитать. Там были и пивные, из-под водки, и ещё какие-то с грязными рваными этикетками. Мебели почти не было. Одна комната была полностью завалена каким-то хламом, в другой стоял старый грязный диван весь в пятнах и разводах, а на кухне кроме ржавой раковины и чёрной от грязи и копоти плиты, стоял хромоногий стол и пара табуреток. Боже, ну как? Как можно жить в подобных условиях? Я обернулся на Никиту, и только сейчас обнаружил, что блондин сидел на полу, прижавшись к двери, уткнувшись лицом в колени, а его плечи дрожали от тихих рыданий. - Никита, - бросился я к парню. Почувствовав мои руки у себя на плечах, парень ещё сильнее задрожал и уже завыл в голос. Наконец, его прорвало. Я сел рядом и прижался к нему так тесно, как только мог, обнимая и шепча ему слова утешения. Никита рыдал долго и безудержно, так, словно вся боль и отчаяние, копившееся в нём всё это время, наконец, прорвались и теперь хлестали фонтаном через край. Мне же только и оставалось, как прижимать к себе бившееся в истерике тело Волкова, и терпеливо ждать, когда этот приступ отпустит. И действительно, через некоторое время Ник стал успокаиваться, а через минут десять и вовсе затих. Мне даже показалось, что блондин уснул, уткнувшись мне в плечо, но нет. Никита тяжело вздохнул, а потом неожиданно заговорил. - Мне было одиннадцать, когда отец бросил нас, - произнёс он охрипшим от слёз голосом, - Говорят, у детей короткая память. Ни хрена. Я помнил всё, каждый миг, каждый день. Он ненадолго замолчал, а я, воспользовавшись небольшой передышкой, чуть отодвинулся от притихшего парня и вытащил из сумки бутылку с водой, а точнее с тем самым волшебным коктейлем успокоительных. За это надо будет сказать отдельное спасибо Полянской. Взяв из моих рук пластиковую бутылку, Волков послушно отхлебнул пару глотков, а затем, прокашлявшись, продолжил: - После ухода отца, мать начала спиваться. Примерно всего за год из жизнерадостной и весёлой женщины она превратилась в сломленную и озлобленную, находившую радость лишь в вине. В нашей квартире начали появляться посторонние люди, разные мужчины, пьяные компании. На меня она перестала обращать внимания, полностью игнорируя моё присутствие. Иногда в моменты особого похмелья, она срывала на мне всю свою злость на отца, ведь я был так на него похож. Когда мне было тринадцать, её лишили родительских прав. И поскольку моего отца так и не смогли найти, а других родственников у меня не нашлось, меня поместили в интернат. Он снова замолчал и вновь припал к горлышку бутылки, жадно глотая её содержимое, словно ища спасение в этой живительной влаге. - Никит, если тебе тяжело говорить об этом, то лучше не надо, - сочувственно произнёс я. - Нет, - отрицательно замотал головой блондин, - Я чувствую, что должен сделать это. Мне почему-то это важно. Он закусил губу, словно на что-то решаясь, а я же устроившись рядом с ним прямо на полу, облокотился спиной о дверь и аккуратно взял Ника за руку, тем самым успокаивая и подбадривая. - Знаешь, интернат - то ещё заведение. Это не лагерь отдыха, - он тяжело вздохнул, а потом снова продолжил, - Я сбегал четыре раза. И все четыре раза я возвращался домой. Что я хотел там увидеть? Не знаю. На пятый раз, когда я пришёл домой, до меня, наконец, дошло, что этого дома у меня больше нет. А точнее, меня здесь не ждут, и мне не рады. Мать с порога мне так и заявила, что я никому не нужен, что я мерзок, жалок и отвратителен, и что если мне нужен дом, то я должен пойти к своему никчёмному папаше. Никита прервался и снова судорожно вздохнул. - Мать свою я любил, - тихо выговорил Волков, - Какой бы она не была, я всё равно её любил. Я помнил те счастливые дни, когда мы были вместе, её смех и счастливое лицо, наши походы в парк и на аттракционы по выходным, мой первый велосипед, первую приставку. Я понимал, что это уход отца так изменил её, а точнее сломал. Не только вещи ломаются, но и люди, без возможности починки. Снова наступила гнетущая тишина, нарушаемая лишь каким-то шумом за стенкой и дверью. - С того момента ты больше здесь не был? – аккуратно поинтересовался я. Никита прикрыл глаза ладонью и тихо проговорил: - Был. Всего один раз. Последний раз. Это был последний раз, когда я пришёл сюда, когда я видел её, когда я слышал её голос. Уже не такой красивый и звонкий, а глухой, безжизненный и хриплый, от сигарет и алкоголя. Её лицо тоже сильно изменилось, оно стало… Видел бы ты её раньше, она была такой красивой… Волков снова судорожно вздохнул. - Мне было пятнадцать, когда меня заметил ведущий фотограф одного известного модельного агентства… И тут Никита начал рассказывать о своей сложной жизни в интернате, о том, как попал в модельное агентство, о знакомстве с Андреем Поляковым, и чем это знакомство закончилось. Он долго рассказывал о тяжелой депрессии и о трудных месяцах реабилитации. Конечно, я всё это уже знал. Но услышанное из уст Никиты, это повергало меня в оцепенение и шок. Каким же сильным был этот парень, переживший всё это и не сломавшийся. - Никит, мне так жаль, - только и смог проговорить я, севшим от волнения голосом. - И вот, когда моя реабилитация закончилась, и я снова смог работать в агентстве, я вернулся сюда, в этот дом. Ник прервался и снова прикрыл глаза, погружаясь в тягостные воспоминания. - Помню, как стоял на пороге квартиры, а мать лежала прямо на полу пьяная и ничего не соображавшая. Вокруг были какие-то люди, грязные и тоже пьяные. Я выгнал всех, я уложил маму на диван и укрыл чем-то, напоминающим одеяло. Потом, я тщательно собрал весь мусор, набил несколько мешков пустыми бутылками и отнёс это всё к мусорным бакам. А затем, я целый день мыл, чистил, драил то, что осталось от моего дома. Он рассказывал, а моё воображение рисовало картинки настолько яркие и чёткие, что я даже зажмурился от реалистичности образов. - На следующий день, когда она пришла в себя, - начал было Ник, но прервался, не решаясь продолжить. - Никит? – аккуратно подтолкнул я блондина. - Она тупо меня не узнала, - с болью в голосе проговорил парень, - Не узнала своего собственного сына, представляешь? Долбанная синька совсем затуманила ей мозг. Я сначала просто говорил, потом кричал, что это я, Никита, что я её сын, что я вернулся, что готов помогать, что теперь всё изменится, и я о ней позабочусь и вылечу. Но она тупо меня не узнавала и только говорила: «Никита? Какой Никита? Кто такой Никита?». А спустя пару часов достала из шкафа припрятанную четверку и залпом осушила остатки спиртного. Я ещё некоторое время сидел в квартире и всё ждал, что она меня узнает, и до неё дойдет смысл того, что я пытался ей втолковать, что я её сын. Но она не хотела меня слушать. Уже у самой двери, когда я, отчаявшись окончательно, решил навсегда покинуть этот дом, она вдруг окликнула меня, и у меня внутри всё затрепетало от призрачной надежды. Но я вновь ошибся. Она лишь хриплым голосом попросила: «Парниша, накинь на поллитру, а?» Никита замолчал и, подтянув повыше свои колени, снова уткнулся в них лицом. Я тоже молчал. Что я мог сказать на всё то, что сейчас услышал? Разве можно выразить словами, все те чувства, что я сейчас испытывал, ведь я почти пережил всё это вместе с Никитой.