«Liebe ist vor allem geistigseelisch. Darum braucht sie noch nicht platonisch, blaß und unkörperlich sein. Aber der körperliche Zusammenklang darf nur eine Steigerung oder Auslösung des seelischen Kontaktes sein,»
© Erich Maria Remarque
Щёлкнул выключатель и маленькая прихожая озарилась светом. — Наконец-то, — выдохнул Генрих, закрыв входную дверь и прислонившись к косяку. — Приехали, — подытожил Рейнхард, ставя чемоданы на пол и разминая уставшие руки. Столько часов за рулём, как ни как. Сняв свою фуражку, Генрих, привстав на цыпочки, сдёрнул головной убор и с Гейдриха. Обе фуражки повисли на оленьих рогах, служивших здесь вешалкой. Не успела кукушка, выпрыгнувшая из своих резных деревянных зарослей, прокуковать положенный час, как Генрих углубился в осмотр охотничьего домика, где они не были, кажется, с осени.***
— Так, это чья комната будет? — Наша, — сказал Рейнхард и подвинул чемоданы к стене. Потянувшись и пробормотав что-то про «чёртову форму, в которой даже спиной хрустнуть нельзя», он решил расстаться с портупеей. — Дай помогу, — Генрих не мог смотреть, как тот мучается, безуспешно пытаясь вслепую справиться с заклинившим карабином. «Щёлк!» — тонкая шлея змеёй проскользнула под погоном и Рейнхард оказался свободен. — Ох, — он с хрустом повёл плечами и с блаженной улыбкой потянулся, — спасибо, Хайни… Рейнхард изловил благодетеля за плечи и, наклонившись, нежно потёрся своим орлиным клювом об нос Генриха. Тот ответил тем же. Ненароком коснулся губ, ну а далее не смог удержаться. Вернее, не захотел. А собственно, почему бы и нет?.. Если взглянуть правде в лицо, за этим они сюда и улизнули — наслаждаться обществом друг друга, не опасаясь лишних глаз. Целовались нежно, долго — на сколько хватало их общего дыхания, — и как-то незаметно руки Генриха оказались лежащими на груди Рейнхарда, когда тот уже обнимал его за талию. Рейнхард сделал полтора шага назад и упёрся спиной в стену — чтоб и ему, и висящему на нём было удобней. — Ты бы очки снял, — сказал он, на миг отстранившись, и сам аккуратно подцепил тонкую оправу. Убрал их куда-то, не отрывая взгляда от лица Генриха. Раскрасневшийся, слегка щурившийся без очков, чуть утомившийся после дальней дороги и разнежившийся в его объятиях. Целовать бы и целовать такого Хайни!.. Тот протянул руку и провёл ладонью по рейнхардовой скуле. Идеально выбритой, но на острых гранях которой пальцы уже чуть колола ещё невидимая щетина. Тот положил свою ладонь поверх генриховой, взял её и крепко, хотя не больно сжал. Постоял так, сжимая его руку и смотря Генриху в глаза. Может, желая сказать что-то, но не находя подходящих слов. Рейнхард поднёс его руку к губам, будто скрепляя непроизнесённую клятву. Лёгкий смешок, больше похожий на чуть резкий выдох. — Сентиментально? — спрашивает Рейнхард. — Немного, — улыбается Генрих, — но мне нравится. Он целует в щёку, край подбородка, шею, дальше… А дальше путь преграждает белый воротник рубашки. Мгновение он медлит и вот уже распутывает узел галстука. После тот летит в сторону стула, а Генрих, справившись с пуговицами рубашки, уже покрывает распалёнными поцелуями нижнюю часть шеи и ключицы. Рейнхард же обнимает и гладит его по спине. — Погоди… — шепчет он, ловя Генриха за подбородок. Целует глубоко и страстно, так, чтобы у самого сердце зашлось и замерло. Руки его тем временем соскальзывают вниз. Вкрадчивый щелчок ремня. — Развернись… — Генрих разворачивается спиной, чтобы дать возможность себя распутать. Портупея и ремень летят к чёрту, а Рейнхард прижимает его к себе. Дышит в затылок, целует ниже, на что Генрих зябко поводит плечами и сладостно выгибается в его объятиях. А руки Рейнхарда уже расстегнули мундир и подхватывает его, когда тот соскальзывает с плеч Генриха. Он летит туда же, куда и всё остальное. Генрих оборачивается. Ещё один щелчок, краткая борьба его подрагивающих пальцев с пуговицами чужого обмундирования и вот он уже льнёт к его телу, чувствуя сквозь рубашку и его тепло, и его напряжение, и его гибкость и ласковость. Рейнхард обнимает, зарывается носом в его разлохмаченную шевелюру, вдыхает родной запах, пытаясь запомнить его в мельчайших подробностях. Его рука соскальзывает с поясницы ниже. Гладит, сжимает. Чёрт, как давно его тянуло так сделать, а теперь наконец-то можно дать волю рукам. И Хайни, гляди, не с возмущением отбивается, а лишь чуть вздрагивает и мурлычит на его груди. Интересно, а если… Он крепко прижимает его бёдра к своим. Сдавленное шипение, пальцы Генриха впиваются в его плечи. Внутри кто-то дёрнул за совершенно особую струну и гул её раздался по всему телу, щекотно отдаваясь в кончиках пальцев и аукаясь внизу живота. Хотелось большего, но… всему своё время. Хайни начинает осторожные попытки пробраться к нему под рубашку. Вынырнув из-под накатившей волны впечатлений, Рейни не без жалости отстраняет его, но только на те несколько секунд, что требуется, чтобы скинуть мундир и содрать с себя пресловутую рубашку — прям так, через голову. Хайни поступает ровно так же. И вот они снова вместе. Так пылко прижались друг к другу, будто до того не виделись сотню лет. Теперь можно было стоять, прильнув кожа к коже, ощущать непосредственно каждое движение, каждый вдох и в сердцебиении поймать общий ритм. Ласкать и нежить любимого, жадно ловить каждый ответный отклик тела. Рейнхардовы руки снова бродят по пояснице, кончиками пальцев чуть заходя под пояс галифе. Каждый следующий раз — дальше. — Не против такой наглости? — на ухо Хайни, когда ладонь уже скользнула вдоль его бедра под чёрной тканью. — В твоём исполнении — нет, — усмехнулся Генрих, так же просачиваясь за пояс его брюк. — Тогда позволь…- Рейнхард подхватил его ногу под колено и стянул с него сапог. Второй постигла та же судьба. Генрих, тем временем стоявший, опершись рукой на стену, щёлкнул выключателем — свет тут явно лишний. — Ну так совсем темень, — нахмурился Рейнхард, — ни черта не видно. — А тебе обязательно видеть?.. — в шутку спросил Генрих, проходя в угол комнаты, чтобы включить торшер. Рейнхард тем временем скинул свои сапоги и запнул их куда-то к стене. Мягкий свет напольной лампы лёг на предметы и фигуры неяркими оранжевыми мазками. — Конечно, тобой любоваться, — без капли иронии ответил Рейни, ловя подошедшего за руки и притягивая его к себе. — Льстец, — прошептал он ему в губы, прежде чем снова слиться с ними. Не отрываясь от поцелуя, Рейнхард устранял последние преграды между ними. Пара пуговиц и он стал стягивать с него галифе, опускаясь за ними ниже, на колени. Помог ему вышагнуть из брюк, отшвырнул их в сторону и воззрился на Генриха снизу вверх, обнимая его выше колен. Тот всматривался в рейнхардовы голубо-серые глаза, рассеянно зарываясь пальцами в светлую шевелюру. У Рейни появилась идея. Толчок под колени, удивлённое «Ой!» и вот он уже держал на руках Генриха, чуть ошеломлённого такой резкой сменой положения и отчаянно цепляющегося за его шею. — Буду тебя на руках носить, — шептал Рейни ему на ухо, целуя туда же. Поджимая плечо от щекотки, Хайни прыснул: — До кровати? — Как минимум, — усмехнувшись, ответил он. Рейнхард аккуратно уложил свою ношу на постель и, положив руки ему на плечи, наклонился над его лицом. Поцелуй был хоть и нежным, но в нём чувствовалось торопливость и нетерпение. Рейнхард отстранился и внимательно всмотрелся в его глаза. Будто заручившись таким образом неким согласием, он провёл рукой по его груди, животу, чуть касаясь кожи кончиками длинных пальцев, соскользнул на бок, на бедро… И аккуратно стянул с него последнее исподнее. Генрих неуютно поёжился, пытаясь свыкнутся с новой обстановкой. А Рейни тем временем стянул с него ещё и носки. Конечно, ему нравилось, как красиво они обтягивают голень Генриха и как тёмные полосы подтяжек стягивают его ногу под самыми коленом, да и сам вид Хайни, — в носках и без трусов, — был весьма экстравагантен и чем-то даже забавен, но интуиция Рейнхарда и необъяснимое чувство эстетики твердили одно: лучше — без. Он сел на край кровати в ногах Генриха и кинул всю эту галантерею в общую кучу остальной одежды — пусть не мешается. То, что он снял с себя, полетело туда же. Генрих тем временем приподнялся на локтях и внимательно всматривался в его спину. Желтоватая в пятне света небольшого торшера спина, которую делила на две половины узкая впадина позвоночника. Две почти незаметные ямочки на пояснице. Плечи… их нельзя было назвать сильно широкими — такие обычно создают впечатление дисгармонии, ломая пропорции тела, — но они были именно такие, какие и должны быть, чтоб придать фигуре должную стать. Спина эта выгнулась колесом, — это Рейнхард нагнулся вниз, — и над ней вздыбились подвижные лопатки. Генрих смотрел почти заворожённо. Хоть он и видел окружающее чуть смутно, — мешало отсутствие очков, — он пытался рассмотреть её во всех подробностях. Ему очень хотелось трогать, ласкать и обнимать эту спину, всего Рейнхарда вообще, но… Нет, погоди минуту. Сейчас будет можно. Рейнхард обернулся и их взгляды встретились. Пока он устраивал ноги поудобнее, усаживаясь лицом к Генриху, тот смотрел ему только в глаза, боясь случайно опустить их. Рейнхард же свободно скользил по нему ласковым взглядом, ничего не чуждаясь и ни на чём не задерживаясь. Как бы пробуя охватить всю картину целиком. Поглаживая его ногу, будто пытаясь смахнуть тот розовый след, что оставили врезавшиеся в кожу подтяжки, Рейнхард тихо заметил: — Ты очень красивый… Генрих опешил и приподнялся чуть выше. — Я..? — Ты, — сказал Рейни, привстав на колени и наклонясь к нему. Он упёрся одной рукой в матрац, другой бродил по напряжённо врезавшимся в ткань пальцам Генриха, — скажу даже больше, — прошептал Рейнхард, наклоняясь ещё ближе, — ты — самый красивый. Он поймал губы Генриха и прильнул к нему всем телом. Ощущения были намного более яркие, чем всё то, что они делали до этого. Генриху показалось, что его бросило то ли в жар, то ли в холод, и он прерывисто вдохнул ртом воздух, когда Рейнхард обнял его и прижался ещё крепче, шумно выдохнув ему на ухо. Руки Генриха гладили эту минуту назад недоступную спину. Он чувствовал, как двигаются под его ладонями рёбра при дыхании, потянулся и медленно провёл согнутыми костяшками пальцев вдоль хребта. Рейнхарду это явно понравилось, он довольно потёрся носом об его шею — мол, продолжай. Он повторил — от самой шеи, между лопаток, поясница, крестец… Генрих опустил руку ниже, провёл раскрытой ладонью, чуть помедлил. И сильно прижал его бёдра к себе. Тесно, горячо, твёрдо — и, чёрт побери, так хорошо, что кажется, что удовольствие это почти на грани боли. Рейнхард выгнулся, и вдох, обрывистый, будто задыхающийся, дал Генриху понять, что он угадал с их общими желаниями, и он обхватил его ещё крепче. Пусть прижимается к нему сильнее, пусть не боится вдавливать его в матрац... Пусть. — Ах..! — это Рейни от избытка чувств укусил его за ухо. Не больно, на границе нежного и ощутимого, но Генрих всё равно вздрогнул от неожиданности. Хотя… Он наклонил голову к плечу, подставляя шею. Намёк Рейнхард понял: придерживая его за плечи, он повёл дорожку поцелуев от уха вниз, порой чуть прикусывая и чувствуя, как Хайни каждый раз сладостно вздрагивал. На этом он не остановился и с шеи перешёл на грудь. Чуть задержался там, потом соскользнул на живот. Пальцы его, по началу сжимавшие плечи Генриха, уже миновали предплечье и локоть. Между тем сам он уже дошёл до бедра. Не удержавшись, прикусил тонкую кожу на его сгибе. — Ять!.. — Хайни дёрнулся и вжал живот. — Больно? — обеспокоился Рейнхард. — Нее… Скорее, наоборот, — судорожно выдохнул тот. — Хочешь, возьму в рот? — нарочито будничным тоном предложил Рейнхард. Он не без хитрой улыбки наблюдал, как и без того не бледный Хайни бьёт свои же рекорды по стыдливому румянцу. Тот замялся: — Ну, кхм, а ты… — Я говорю — ты хочешь? — может, в голосе Рейнхарда прозвучало чуть больше металла, чем того стоило, но чтоб вытряхнуть из Генриха последнюю скованность и смущение приходилось применять, к сожалению, не только пряник, но и кнут. Заманчивые идеи, пришедшие за словосочетанием «кнуты и пряники» он благоразумно отставил в сторону. По крайней мере, на этот раз. А Генрих всё колебался. Чтоб поторопить его, Рейнхард протянул руку и коснулся его согнутыми пальцами. Генрих видимо напрягся. Он обхватил, чуть сжал и провёл рукой вверх-вниз… Не разрывая зрительного контакта, невозмутимо дразня и подначивая, Рейнхард наблюдал, как расширялись генриховы зрачки и учащалось дыхание. Хайни сдался. Запрокинув голову, он простонал: — Д-да..! «То-то!» — подумал Рейнхард; его самолюбие приятно зацепили умоляющие нотки в его голосе. Но — к делу. Пока он пытался поудобней устроится между ног Генриха, тот уже успел весь известись в нетерпеливом ожидании. Рейнхард наконец-то (спустя вечность, как показалось Генриху) улёгся и приступил. Хайни не ожидал, что внутри он будет настолько горячий. В первое мгновение его будто бы обожгло. К тому же Рейнхард брал несколько порывисто и без особых прелюдий, сразу — чуть ли не до половины и больше, так что контраст был особенно явственен. От этого Хайни млел и шумно дышал через чуть приоткрытый рот. За волной собственных ощущений он не сразу сообразил, что его руки свободны и вполне могут сделать и Рейни что-то приятное. Хайни зарылся пальцами в знакомую светлую шевелюру, нежно почёсывая его голову. Рейнхардовы руки, до того лежавшие на его животе, скользнули вниз, под бёдра, и он с удовольствием стиснул белую нежную кожу провоцируя Генриха и без того непроизвольные движения. Хайни прерывисто вздохнул и вцепился в его волосы. — Всё, — выдохнул он, — больше не надо. Я сейчас… всё… — Кх, как хочешь, — ответил Рейнхард, отпустив его. Смахнув тыльной стороной ладони слюну с губ, он чуть пожал плечами, — Хотя мог бы кончить и так. Я не против. Генриха такая идея покоробила бы, если б он внимательно осмыслял сказанное, а не пытался совладать с накатившим возбуждением. Чуть отдышавшись, он приподнялся на локте и окинул лежащего в его ногах горящим взглядом. Прищурился. — Садись на край, — кивнул он в сторону. Ему не терпелось отплатить той же монетой. Такому приказу Рейнхард с готовностью подчинился. Генрих пару мгновений держался за его плечо, пока сходил на пол. Почему-то память Рейнхарда с фотографической точностью запечатлела это мгновение на подкорке; выцепила, будто кадр из фильма: мизансцена, неяркий свет, собственные ощущения, тепло генриховой руки на его плече... Он встал перед Рейнхардом и, всё также чуть прикрыв глаза, будто пытаясь чуть умерить собственный пыл, смотрел сверху вниз, ловя предвкушение и восхищение во взгляде. Пальцы его пробежались по рейнхардовой ноге, он чуть подвинул её и встал на колени. Генрих брал осторожно и не торопясь, медленно, но верно повышая ставки. Он старательно прятал зубы, но всё же иногда задевал за живое. Рейнхард на это лишь усмехался, прикусив нижнюю губу — такие острые углы ему даже нравились. Это добавляло перцу в процесс. Свободные ладони Хайни тем временем лежали на внутренней стороне его бёдер. То разжимая, то вновь сжимая пальцы, порой оставляя мелкие следы ногтей, он, как можно было подумать, мстил за алые следы, которые наверняка оставил Рейни на его мягком месте. Так или иначе, это возбуждало Рейнхарда возможно даже сильнее, чем движение его рта. В ответ он наглаживал его тёмную голову, чесал за ухом, на что Хайни так и льнул к его рукам. «Котик ты мой», — подумалось Рейнхарду, но вслух он только охнул (Хайни попробовал сглотнуть) и обронил: — Ох чёрт, молодчина… Тот, принимая похвалу, старался ещё усерднее. Запуская пальцы в его волосы на затылке, Рейнхарду так и хотелось резким движением прижать Генриха к себе — пусть возьмёт целиком, до самого горла. От представившейся в воображении картинки, а главное, ощущений, таких реальных и таких доступных, спина его вмиг похолодела. Рейнхард только сжал зубы. А безумно хотелось долбиться в этот тёплый, податливый рот, пока Хайни так смиренно сидит на коленях между его ног… Грубо, глубоко, резко, не заморачиваясь с согласием принимающей стороны — вот тогда будет не просто хорошо, будет невыносимо хорошо. До чёртиков хотелось, и гложило, и тянуло что-то внутри, подмывало до рези в пальцах. Или их кололи его волосы? Удержать Хайни, когда тот будет рыпаться (а такие телодвижения ему точно не понравятся), будет проще простого, да и рука Рейнхарда уже лежит на его затылке. Всё было так просто, а до осуществления желания так близко, что не воспользоваться моментом было невозможно… Почти. «Нет, — твёрдо решил Рейнхард, — Нельзя». Никакое собственное удовольствие, хоть сколько желанное, не стоило для него комфорта Генриха. Никогда. Он любил его, а, следовательно, генрихово благополучие стояло неизмеримо выше любой личной прихоти. Из этой непреложной истины он исходил всегда. Но сейчас пришлось себе об этом напомнить. Обуздание своих страстей далось почти с физическим трудом и с будто бы явственно ощутимой болью. Рейнхард прерывисто выдохнул и чуть улыбнулся. Да, такой жёсткий самоконтроль с оттенком мазохизма был в его духе. Главное — Генрих… Но этот внутренний конфликт, борьба и её развязка, происходившие в нём, в реальности заняли буквально несколько секунд. Хайни заметил лишь, как напряглась и постепенно ослабла ладонь, лежавшая у него на затылке. И счёл это в купе со вздохом знаком того, что Рейнхард удовлетворён. Генрих оставил его и поднял глаза вверх. Хотелось что-то сказать. Какой-то вопрос, нечто в духе «Тебе приятно?», или даже «Что я могу ещё для тебя сделать?», но слова как таковые казались и избыточными, и скудными. Клясться в вечной любви и бесконечной верности было сейчас тоже чем-то излишним — всё это можно было прочесть во взгляде Генриха. Самым уместным казалось сидеть так, между его ног, положив на них ладони, смотреть в его глаза и пытаться прочесть и в них, и во всём его теле то, что ему сейчас бы хотелось. Рейнхард взял лицо Генриха в свои ладони. Он гладил большими пальцами по его чуть полноватым щекам, на что тот лишь ласково жмурился. Господи, и как только ему могло прийти в голову чинить над Хайни хоть какое-то насилие? Рейни наклонился к нему, а тот приподнялся на встречу. Поцелуй вышел нежным и долгим, тем временем руки Генриха оказались на его плечах. Он стал приподниматься, переходя на поцелуй более глубокий и напористый, и мягко, но настойчиво толкнув плечи Рейнхарда назад, повалил его на спину. — Как тебе такое.? — с интонацией игривой непринуждённости произнёс нависший над ним Хайни, уперевшись ему в плечи. — Блестящая тактика, герр рейхсфюрер! — отшутился Рейни, неторопливо проводя пальцами по его рёбрам. — Умоляю, хоть здесь не называй меня так, — поморщился тот, — Мне это оскомину ещё на работе набило, так что не смей мне тут казарменно-канцелярский дух разводить!.. Рейнхард усмехнулся. Чтоб Гиммлер, да отказывался от своего обожаемого звания, вернее, даже титула магистра Чёрного ордена — кто бы мог себе такое представить. Оригинальней был только упрёк в разведении казарменно-канцелярского духа в сторону Гейдриха. Обычно не он был апологетом формализированного занудства… — Не смею ослушаться ваших приказаний, — уже со своей фирменной ироничной улыбкой начал Рейнхард, — А-ай! Хайни аккуратно, но чувствительно впился шутнику в шею. — Прости, больше не буду, — Рейни было больше приятно, чем больно, это забавно щекотало нервы, но чем-то задобрить Генриха всё же надо было, — ну котик ты мой, — наглаживал он его спину, но тот лишь чуть ослабил хватку, — ну Хайни… Удовлетворившись этим последним обращением, Хайни всё же смилостивился и разжал челюсти. Рейнхард почесал алеющее пятно на шее и потом снова провёл руками по его бокам. Не спеша, ощущая изгиб каждого ребра под гладкой кожей, соскользнул на поясницу. — Нравится, когда я тебя так трогаю.? — с его стороны это был скорее риторический вопрос. Он точно знал, какой получит ответ, и в споре на эту тему мог бы без колебаний прозакладывать собственную голову. — Угу, — согласился Генрих, не раскрывая рта. Хотелось общаться более интуитивными жестами тела, откликающегося на прикосновения, чем словами. Он потёрся носом об нос Рейни так, чтобы тот понял, насколько Хайни был рад его ласкам, с каким упоением млел и растекался под его руками. Как кусочек маслица, забытый на залитом летним полднем столе; как довольный жизнью кот, обласканный на коленях хозяина, сидящего у жаркого камина. — А если так? — пальцы Рейнхарда скользят ниже и совсем уж беспардонно впиваются в чужие бёдра. — Это я тебе позволяю, — будто бы нехотя (дабы Рейнхард чувствовал, что ему именно позволено, а не спущено с рук) ответил он, выгнув спину. Так, чтоб сместить весь вес на низ живота, выпрямив всё так же лежавшие на рейнхардовых плечах руки. Рейнхард в ответ напрягся и прижал его ещё сильнее. — Да… — выдохнул Рейнхард, скалясь в улыбке, — Хотя… У меня есть идея. Он протянул руки к генрихову животу, мягко отстранил его и опустил ниже. Обхвата его руки вполне хватило на них обоих, тем более, если сжать пальцы. Хайни в ответ издал еле слышный стон, невольно потянулся рукой туда же и обхватил ту плоть, на которую не хватило рейнхардовых пальцев. Несколько движений. — Неплохая идея, — выдохнул он, жмурясь, — чёрт, не успеваю за тобой… В ответ Рейнхард хмыкнул. А Генрих мог догадаться, откуда такая ловкость, вернее, по какой причине, но льстивую для себя мысль продолжать не стал, а облокотился свободной рукой на его грудь, чтоб было хоть чуть удобнее. Рейнхард прикусил губу. Ещё быстрее. Генрих напрягся. Почти… Руки их соскользнули. Генрих всё же не удержался и рухнул сверху, выбив из Рейнхарда и без того сбившиеся дыхание. Тот рассмеялся, приобняв его за шею. И Хайни рассмеялся вместе с ним. — Думаю, стоит завершить начатое, а это, — отдышавшись, сказал Хайни, — тебе точно понравится… Он поёрзал, перебрался чуть выше, поправил рукой, вот так, да, устроился поудобнее, Рейни подвинь ногу, угу, отлично. — О да, — прошептал он, делая пару пробных движений, — почти как… Слушай, а тебе-то хоть приятно? — Ну, — протянул Хайни, — мне скорее ни холодно, ни жарко, но… — он наклонился над ним и понизил голос, — мне очень нравится огонь в твоих глазах. — Только если так! — сказал Рейнхард, приноравливаясь к такому раскладу. Не отойдя ещё полностью от предыдущего, он был, может, несколько тороплив. Хайни сжал ноги. Вот это было по-настоящему приятно. И очень близко к тому, что хотел бы Рейнхард. Хотел, но не просил, не клянчил и не выцыганивал — ведь видел, что Генрих к такому не расположен, что-то его в этом деле очень гнетёт и нервирует. А Рейнхард не хотел его третировать. Ну иногда, может, намекал, даже весьма прозрачно. Но это были не более чем шутки и ласковое дружеское подтрунивание — он особо и не надеялся. Обозначал лишь, что он всегда за, но ждёт отмашки о готовности от Генриха. Программы этого вечера ему хватило с головой, да и усталость маячила где-то на горизонте, поэтому он уже ничего более не ожидал и спустил всё на тормозах. — Погоди, — вдруг остановил его Хайни. Через три секунды смысл этого слова дошёл до мозга Рейнхарда и тот громадным усилием воли, больно отдавшимся в низу живота, остановился. Шёпот Генриха обжёг его ухо. — Раз тебе это так нравится, — он и подозревать не мог, что Хайни способен на такие обольстительные интонации, — почему бы не попробовать по-настоящему..? Хочешь? Он удобно улёгся на рейнхардовой груди, наблюдая, как тот пытается осмыслить произнесённое сейчас вслух. На это потребовалась четверть мгновения. — Невероятно, безумно..! — по сравнению с горящим взглядом слова, пусть и произнесённые осипшим от желания голосом, были бледной тенью чувств, захлестнувших Рейнхарда. Страстный поцелуй был в этот момент самым логичным выражением благодарности. А быстро прерванный — желания преступить к делу как можно скорей. Рейнхард без труда опрокинул его на лопатки, подмял под себя и уже было хотел устроиться сам, но… — Стоп! — схватил его за руку Генрих. Тот воззрился на мучителя, оттягивающего теперь уже совершенно законное удовольствие, самым укоризненным взглядом. Но тот был неколебим. — Вазелин. Рейни как ветром сдуло. Он не без труда отыскал в ванной коробку с медикаментами и прочим хламом. Копаясь в нём, он впервые заметил, как предательски у него дрожали руки. Где? Он тихо выругался. Где, чёрт побери?! Чуть не расколотив неудачно подвернувшийся под руку пузырёк с зелёнкой, он выудил из ящика небольшую круглую жестяную коробочку. Он! Рейнхард ругнулся снова, на этот раз радостно. В это время Генрих лежал на спине, гипнотизировал потолок и пытался отогнать навязчивые мысли о том, что он, возможно, погорячился со своим предложением — сказанным под напором эмоций, в сердцах, уж точно не от холодной головы. Может, это излишество для и без того бурной ночи..? Хайни попытался прогнать эти мысли и воззвать к иным. «А Рейни?..» — подумал он, вспомнив, как тот бросился выполнять все его пожелания. Без единого слова нареканий. Так не хотелось его расстраивать… Генрих тяжело вздохнул. Нет, аккуратный, деликатный когда того требует момент Рейнхард не будет намеренно причинять ему боль и тем более унижать. Никогда. «Слов назад не вернёшь. Осталось только довериться ему, расслабиться и получать удовольствие,» — подытожил голос в его голове. «Он вроде только этого и хотел, — возразил Генрих, — а что, если это всё лишь ради этого?» «Все эти годы.?!» — чуть ли не возмутился внутренний голос. Да, пазл с Рейнхардом в качестве коварного соблазнителя совершенно не складывался. Вся эта забота, внимательность, отсутствие вымученного подобострастия, которое Гиммлер за годы своей работы на высоких должностях научился считывать с лёту, его готовность денно и нощно быть рядом просто потому, что это нужно Генриху; всё это — не ища для себя никакой выгоды… «Невозможно,» — заключил он. Но Генрих всё равно сомневался. Было страшно. Страшно довериться и ошибиться. «А если… — мелькнула было юркая мысль, но она тут же была похоронена под окончательным волевым решением — никаких если!». Генрих выдохнул. Как там было у тибетских монахов? Медитация, ах да. Очистить мозг от мыслей… Но долго медетировать не пришлось, вернулся довольный Рейни, на ходу открыв баночку и тут же вымазываясь вазелином. — Ну-с… — в предвкушении протянул Рейнхард, уже сидя рядом с ним, когда его влажная и чуть дрожащая ладонь скользнула от генрихова бока по внутренней стороне бедра вниз и отодвинула его колено в сторону… — Куда сразу! — возмутился Генрих и попытался отползти подальше. — А как надо..? — вопросил Рейнхард. Невероятное терпение. «Не как с бабой!» — чуть не огрызнулся Генрих, но вовремя прикусил язык и пояснил: — Надо сначала пальцами, аккуратно, постепенно… И ещё вазелина. — Угу… — он кивнул и стал шарить в поисках опять затерявшейся где-то мази. — Но ты мне скажи, — произнёс он, снова пытаясь открыть закрытую впопыхах баночку, на этот раз ещё и скользкими руками, — Откуда ты таких знаний понабрался? — Отдай, — Хайни отнял у него жестянку и принялся открывать её сам, — Ну вот, теперь она из-за твоих лап ещё и скользкая… — Но всё же, — не унимался Рейни, — откуда такие глубокие познания? — и тут же с деланым озарением, — Не уж то от Рёма нахватался.? Ему, собственно, было откровенно наплевать на все белые пятна генриховой биографии — он любил его такого, какой он был здесь и сейчас. Но понаблюдать за его реакцией было небесполезно. Чтобы как-то призвать к ответу Хайни, погружённого в проблему добычи вазелина и упорно играющего в молчанку, Рейнхард поскрёбся в его пятку. Тот среагировал мгновенно: отдёрнул ногу, нервно хохотнул и чуть не выронил баночку. — Ну? — навис над ним Рейнхард. Генрих резко помрачнел. — Закрыли тему. И тут же открылась баночка. Щедро смазав пальцы и положив другую руку ему на живот, Рейнхард коснулся его. Слегка надавил. Одна фаланга. Он внимательно наблюдал за реакцией Генриха, опасаясь сделать что-то не то. Немного погодя — две. Вроде ничего осуждающего во взгляде, только некоторая нервозность. Аккуратно, но ещё глубже. Кажется, на Генриха большее впечатления производил сам факт происходящего, нежели какие-то конкретные движения. Присогнув палец, пошёл назад, явно смелей. Генрих зашипел, втянув ртом воздух сквозь сжатые зубы. Рейнхард хотел было отдёрнуть руку, боясь причинить боль. — Погоди, — остановил его Генрих, — ты сделал именно так, как надо… Можешь второй палец добавить. Рейнхард сделал, как велено. Ощутимо большее давление и явно участившиеся сердцебиение Генриха. До конца, потом обратно, опять согнув пальцы, в ответ — приглушённый одобрительный стон. — Ну, готов? — собственное нетерпение уже оборачивалось ноющей болью внизу живота. — Да, — выдохнул он. Но Рейни сначала наклонился над его лицом. Во взгляде, в поцелуе его было обещание нежности — только нежность и ничего, кроме нежности. Да, он порой грубоват и резок, он наглый солдафон, белокурая бестия, ненасытный зверь, но для Генриха, — и только для Генриха, — он был Фенриром, который сам наденет на себя нерушимую цепь. Без всякого залога. Считая это за долг и честь. А честь его зовётся верностью. Его ласковый и нежный зверь… И этим всё сказано. — Расслабься, Хайни, дорогой, — увещевал он Генриха, поглаживая его свободной рукой, — не напрягайся… Медленно, постепенно. Может Генриху и было больно, но прочие ощущения покрывали боль сторицей. Выдох, больше похожий на стон, и его пальцы сжали запястья Рейни. — Чёрт, Хайни, — прохрипел Рейнхард, — ах ты ж… Хорош..! Их дыхание, сейчас одинаково тяжёлое, сравнялось. Теперь оно стало одним на двоих. — Ммм, — он на секунду замер, чтобы просмаковать момент полного единения, — Хайни, обожаю тебя, обожаю… Генрих, цепляясь за его ключицы, ещё приблизил его к себе. — Ну что ты остановился, — промурлыкал Хайни ему на ухо и нежно укусил. На что тот сладостно вздрогнул, его пальцы соскользнули с груди Генриха и, побелев, впились в матрац. Он медлил, будто не веря в реальность происходящего. — Быстрее, — уже чуть врезаясь ногтями в ключичную ямку, прошептал Генрих. — Да…пожалуйста. Как…хочешь, — прохрипел Рейнхард, наращивая темп, — Всё… что… угодно, для… тебя! Генриха что-то неодолимо потянуло в откровенность. — Скажи, — голос его, казалось, чуть дрожал, — любишь меня? — Да!.. Люблю… больше… жизни!.. Всего люблю!.. — Рейни пылко провёл рукой по его груди, животу и ниже. — И никогда не предашь? — в генриховых глазах промелькнула тень кромешного ужаса от одной только мысли об этом. — Не… за… что, любовь моя. Клянусь! — отчеканил Рейнхард и никто не смог бы усомниться в искренности его клятвы. — Я так и знал, — Хайни выдохнул, будто с души у него рухнул последний давящий камень, — Если бы нет… никогда тебя не подпустил… так близко. Рейнхард усмехнулся. — Да, очень… близко, — согласился он, неслышно смеясь, с удовольствием уткнувшись ему в грудь и не прекращая телодвижений, — спасибо… что... доверился. Спасибо!.. — Ты ж мой, — прошептал Генрих, прижимая его к себе и вцепляясь в его волосы, — ах!.. Почти… — Люблю тебя. — Я тоже!.. Они взошли на вершину рука об руку.***
Именно этим вечером слепая шутница Фортуна напоила их чистым, первосортным счастьем.