Когда мы пересекаемся на перекрестках

[24] Была пятница в Nine & Dine. - Что ты имеешь в виду, ты инопланетянин? – ахает Феликс, а несколько заинтригованных клиентов наблюдают за происходящим, забавляясь. - Я имею в виду, что я не с планеты Земля. – монотонно читает Хёнджин из сценария, который держит в руке. – Финальная сцена – финальная сцена. Феликс показывает большой палец вверх. – Джин, оцени! Джин – один из завсегдатаев – изображает «рука-лицо», и Феликс взрывается хохотом. Посетители, понимая, что шоу окончено (по крайней мере, пока, так как пятница – это всегда трехчасовой цирк), возвращаются к еде. Хёнджин кладет на стол лист бумаги. – Кто это написал? Почему это так плохо? - Дают – бери, - скорбно говорит Феликс, – Пожелай мне удачи, прослушивание завтра. Мне лучше справиться с этим. – Ты справишься, - Чан высовывается с кухни, – Вернитесь к работе прямо сейчас. Феликс надувается, но делает то, что сказано, направляясь на кухню. Хёнджин поправляет свой свитер и хватает тарелку закусок, ходя вокруг и спрашивая, не хотят ли люди попробовать их, что большинство и делает. Ему нравится работать в Nine & Dine, он, вероятно, делал бы это, даже если бы ему не платили, во многом из-за хорошей атмосферы – большинство завсегдатаев являются вежливыми посетителями, которые не беспокоят официантов. - Не хотите ли попробовать что-нибудь из этого? – спрашивает Хёнджин, подходя к столику Джина, – Я думаю, что это какой-то сыр в панировке. Джин ест суп и строчит на нотных бумагах; карандашные строки бухгалтерской книги, покрытые панировочными сухарями, и нотные листы торчат повсюду. Хёнджин не понимал музыкантов. - Вы делаете действительно хорошую работу для продажи этого, - говорит Джин, забавляясь, – Но, конечно, я возьму одну. Он делает то, что сказал, и одобрительно кивает. – Мм. Вкусно. Это один из экспериментов Чана? - Минхо, на самом деле, и ему удалось не спалить кухню, пока он делал это. - Впечатляет. - Я так же сказал. Вы собираетесь играть на пианино для нас сегодня вечером? Джин легкомысленно ухмыляется. – Да, я только что закончил новую композицию, я буду играть после того, как поем. Десять минут спустя Джин, как и сказал, подходит к пианино и маленькому ребенку в углу комнаты, который сидел за ним, пока не появился Джин. Хёнджин благодарно мычит, когда Джин играет смесь инструментальных каверов сегодняшних лучших хитов и классической музыки, которые звучат знакомо, но Хёнджин не знает названий. Настроение в Nine & Dine скрашивается мелодичным звучанием. Снаружи небо неизбежно темнеет; пасмурная январская ночь, ледяной дождь брызгает на оконные стекла, Хёнджин принимает заказы и подает еду до тех пор, пока не наступает время закрытия. Когда наступает девять часов, Феликс переворачивает табличку «Открыто» на двери, и они запирают ресторан. Хёнджин протирает одну из столешниц, когда из задней комнаты слышится грохот, и Феликс кричит: - Блять, оно вышло! (Драматичность Феликса применима не только к его актерской игре) Минхо выходит из уборной со скалкой в руках. – Что случилось? – спрашивает он, - Ты в порядке? - Нет-нет, я в порядке, - успокаивает его Феликс, хотя его глаза огромны, – Но, Минхо, сегодня 16 число – новый альбом Ким Сынмина вышел три часа назад. Блять. Рука Хёнджина задрожала, и лимонный очиститель выплескивается на стол. Феликс и Минхо слишком заняты, чтобы заметить; они вытаскивают Чана с кухни, подключают (древний и едва функционирующий) шнур, и новый заглавный трек Сынмина звучит в динамиках. - Блин, это фортепианное вступление, - вздыхает Феликс. Да, вступление объективно хорошее, но Хёнджину нужно уйти оттуда, прямо сейчас. Но он просто заставляет себя продолжать протирать прилавок, пристально глядя на гранитную столешницу, стараясь не дать ни одной строчке задержаться в его мозгу. - Возможно, это моя новая любимая песня, - говорит Минхо, пораженный звездой, – Видимо, на этот раз он сам написал всю лирику для альбома. - Да, он такой талантливый, - соглашается Феликс. Хёнджин протирает столешницу третий раз подряд. - Эй, вы, ребята, собираетесь помочь мне убраться, или как? – спрашивает Хёнджин, его голос в два раза острее, чем обычно. Минхо и Феликс выглядят удивленными, но бормочут извинения и перестают болтать. Хёнджин проводит руками по лицу, не заботясь о том, что они покрыты пеной и пылью, и с облегчением вздыхает, когда песня Сынмина заканчивается, а плейлист перетасовывается на что-то другое – на поп-песню без какого-либо глубокого смысла. Nine & Dine должен быть его безопасным местом, единственным островком среди недели, где он гарантированно не утонет, но… Он догадывается, что всегда есть исключения. [23] У Хван Хёнджина есть рутина. Он работает с девяти до пяти в офисном здании в центре города, тратя час на поездки туда и обратно с понедельника по пятницу каждую неделю. Он погасил все свои студенческие кредиты, его карьера стабильна, и он, вероятно, скоро получит повышение. Он не ненавидит свою работу. Он также не любит ее, но он не ожидает чего-то от жизни. Он ходит в клуб каждую вторую пятницу по вечерам. Он полагает, что ему это нравится. Громкая музыка, возможность покачать бедрами в такт и потеряться в толпе, нечеткий и размытый от тяжести алкоголя мир. Обычно он уезжал домой с девушкой, но остановился после того, как одна девушка оказалась слишком трезвой, слишком проницательной, слишком доброй. Сегодня он нарушает рутину, сидя на стуле в новом баре в центре города, слишком уставший, чтобы танцевать. Каким-то образом он и бармен завязывают разговор. - Хван Хёнджин, говоришь, - растягивает слова бармен, - Красивое имя. - Спасибо, моя мама дала его мне, - говорит он в ответ. Бармен лает смехом – резким, но искренним. – Какое твое? - Пак Джинён. - Как директор? - Не как директор, - говорит Джинён, хватая бутылку с полки, - У Пак Джинёна есть деньги, и, вероятно, он будет пить вместо того, чтобы наливать в пятницу вечером. - Твоя правда. Джинён симпатичный, дико симпатичный, и Хёнджину следовало бы опасаться такого типа, если бы в его венах не было синего и фиолетового чего-то. (Джинён назвал Хёнджина задницей, когда тот попросил удивить его, и Хёнджин предположил, что это так. Но случайные творения Джинёна сделали свое дело) - Почему ты разговариваешь со мной? – думает Хёнджин, а затем понимает, что сказал это вслух. - Потому что мне скучно, а ты интересный, - прямо говорит Джинён, затем отвлекается на другого клиента, - Да, я отказываю вам сегодня, а также предлагаю купить фальшивое удостоверение личности получше, а то это – отстой, - возвращается к Хёнджину, - Расскажи о себе. Хёнджин пожимает плечами. – У меня нет истории. - Люди, которые говорят так о себе, как правило, самые интересные, - говорит Джинён, - Но позволь мне догадаться. Хм… Ты модель, Хван Хёнджин? Ты, безусловно, достаточно красив, чтобы быть ей. - Это далеко не так. Я финансовый аналитик. Сегодня тот день, когда я вырвался на свободу. - Понятно. У тебя есть девушка, жена или, я бы сказал, вторая половинка? - Нет, - у Хёнджина нет ничего, кроме, может быть, слишком большого количества времени. Его скромный по размеру дом в пригороде пустует. – Что насчет тебя? Джинён мычит. – У меня есть Джебом, - говорит он. Хёнджин решает не уточнять. – Позволь спросить тебя, Хёнджин… Ты счастлив? Этот странный разговор, возможно, слишком глубокий, но бары – идеальное место для такого рода вещей, когда алкоголь размывает фильтр между мозгом и ртом, зная, что эти незнакомцы исчезнут из его жизни на следующий день. Но Джинён задел больную тему, и Хёнджин знает, что, когда он допьет свой напиток, он пойдет домой. - Вероятно, нет, - через какое-то время честно отвечает Хёнджин, - Я… Иногда я счастлив. Джинён кивает, затем кто-то подходит к нему со спины. – Ладно, Джинёни, прекращай флиртовать с клиентом, - говорит другой мужчина, а затем, увидев выражение лица Хёнджина, - О, ты терроризировал его. - Ничего он со мной не делал, - протестует Хёнджин, хотя он ощущал себя голым, словно вся его психика была выложена на операционный стол. Мужчина поднимает бровь. Хёнджин предполагает, что он слишком пьян, чтобы лгать. - Извини, Джебом, - припевает Джинён, - Спасибо, что поговорил со мной, Хёнджин. В ту ночь он приходит домой и не может уснуть. Он ненавидит Джинёна, ненавидит, как легко он выглядел с рукой Джебома, закинутой ему на плечо, и все же яростно восхищается им; он думает о том, как Джинён, вероятно, мог поцеловать кого угодно, несмотря на свою полноту, как Джинён, вероятно, шел по дороге, которую он хотел в жизни. После этого Хёнджин вносит два изменения в свою рутину. Во-первых, он получает работу на неполный рабочий день в Nine & Dine. - Посмотри на его руки, - говорит один из нанимателей, сидя на стуле, - Он будет хорошо обслуживать клиентов. Другой вздыхает. Когда Хёнджин вошел, он подумал, что его многострадальное выражение навсегда выгравировано на его лице, и теперь он начинает понимать, почему. -Минхо… - Я просто говорю о том, сколько подносов он мог бы нести одновременно, Чан, - мило говорит Минхо. Чан игнорирует его, обращаясь к Хёнджину: - Мистер Хван, я скажу вам прямо, что ваше резюме впечатляет, у вас, похоже, нет никакого криминального прошлого, и поэтому я не вижу смысла продлевать это собеседование дальше, - говорит он, - Вы хотите работу? - Да, - так просто? - Тогда приходите в следующую пятницу в шесть, - говорит Чан, - Мы попросим Феликса показать вам, как тут все устроено, и сможем обсудить вашу зарплату. Хёнджин часто приходил в Nine & Dine в средней школе (он бесцельно вернулся в свой родной город после колледжа). Если бы Хёнджин был искренен с собой, он бы признал, что большую часть времени чувствует себя потерявшимся, но пока он застрял в этом подвешенном состоянии, он мог бы провести его как можно лучше. Ему нравится в Nine & Dine. Он любит Феликса – другого официанта, начинающего актера с яркой улыбкой, который использует работу как возможность репетировать свои реплики; он обожает Чана – шеф-повара и владельца, который на самом деле полностью заслуживает кружки «Отец номер один», которую Феликс подарил ему на день рождения; он восхищается Минхо, у которого есть несколько внутренних демонов, с которыми он ежедневно борется со своим милым смехом и арсеналом острот; а позже Хёнджин становится фанатом Джина – завсегдатая-музыканта, который всегда приходит в нечетные дни недели и благословляет ресторан своими музыкальными наклонностями. Во-вторых, Хёнджин продает свой дом. - Ты продал свой дом, - говорит его мама, не веря, когда он рассказывает ей об этом; Хёнджин вздрагивает и держит телефон подальше от уха, – Хёнджин, ты специализировался на финансах, поэтому я не думаю, что нужно рассказывать тебе о последствиях этого решения… - Я знаю, мама, - тихо говорит он, - Но дом был… слишком большим для одного человека. Тишина. - Ох, Джинни, - говорит его мама, все упреки исчезли из ее голоса, - Ты знаешь… - Мама, пожалуйста, давай не будем об этом… - Мы с твоим отцом знаем много хороших девушек, с которыми мы могли бы познакомить тебя, – вот оно, – и я уверена, что ты знаешь обо всех этих новомодных сайтах знакомств, которые есть у вашего поколения? - Я знаю, - это действительно так, - Я не заинтересован ни в чем из этого, у меня есть достаточно, - кроме того, Хёнджин знает, что мир не одобрит человека, в которого он влюбится. Даже его родители не знают; прошло два десятилетия, а он все еще боится рассказать им. - Кстати, чек, который я послал вам с папой, уже прибыл? – говорит Хёнджин, явно меняя тему. - Да. Спасибо большое, - его мама делает паузу, - Ты знаешь, что мы любим тебя, верно? Возвращение – это всегда вариант. Ками скучает по тебе. Хёнджин отгоняет слезы. – Я в порядке. Я знаю, что делаю. - Хорошо. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. - Я счастлив. И я люблю вас. Пока. - Пока, Джинни. Береги себя, - звонок обрывается. Хёнджин качает головой, убирая телефон в карман. Все его коробки лежат в машине, двигатель нетерпеливо ждет его. Иногда он действительно задается вопросом, не бредит ли он, но затем напоминает себе, что (как ему сказали несколько онлайн-форумов) многие люди чувствуют застой. Его ситуация, возможно, уникальна тем, что он еще так молод, а уже пережил все приключения, но у него были на то причины. Парня, которого он находит в качестве соседа, зовут Чанбин, и две недели назад они пили кофе на площади. Хёнджин берет черный, Чанбин с двойной порцией сливок. - Я изучал финансы, - говорит Хёнджин, - Так что я могу рассчитать наш бюджет, если хочешь. И у меня все в порядке с готовкой, уборкой и прочим. Рот Чанбина довольно искривляется. - Я не сомневаюсь в тебе как в соседе. Я хотел встретиться с тобой, посмотреть, что ты из себя представляешь как человек. - Ну, теперь ты знаешь, что я люблю черный кофе, - пожимает плечами Хёнджин, делая глоток. - Честно говоря, это не интервью, - признает Чанбин, - Ну, думаю, скоро мы познакомимся ближе, верно? - О, подожди, - говорит Хёнджин вспоминая, - Есть кое-что. У меня очень громкий будильник. Ты не будешь против? - Мой режим сна нерегулярный, - фыркает Чанбин, - Думаю, все будет в порядке. Хёнджину очень везет с Чанбином в качестве соседа. Их динамика от природы хороша, и они быстро избавляются от неловкости. Их отдельные кровати становятся взаимозаменяемыми вещами, и фильтр между мозгом и ртом Хёнджина, обычно работающий сверхурочно, становится менее необходимым. Чанбин забавный и жестоко честный, а также знает, как добиться своего. Чанбин работает тату-мастером, а также писателем на полставки – то, что пишет Чанбин, мрачно и экзистенциально, что прямо контрастирует с его иногда очень милой личностью. И он не лгал о своем режиме сна. Кажется, он спит когда захочет, по сравнению с Хёнджином с его работой с девяти до пяти и будильником «ПРОСНИСЬ, ХВАН ХЁНДЖИН» в семь, и иногда Хёнджин удивляется, почему он не может быть больше похож на Чанбина. Чанбин чувствует себя так комфортно в своей собственной шкуре. Он холост, но Хёнджин знает, что тот готов встречаться с кем угодно, независимо от пола, и готов встречаться с несколькими людьми одновременно. - Как это? – спрашивает Хёнджин, понимая, что, возможно, его вопрос сформулирован осуждающе, но зная, что Чанбин поймет, что это из искреннего любопытства. Чанбин пожимает плечами, на его губах появляется легкая улыбка. - Как и любые романтические отношения. *** Так что да. С Хёнджином все в порядке. [24] Хёнджин глуп. Он садится в машину и говорит себе не доставать телефон, но все равно делает это. У него достаточно интернета – он никогда не пользуется телефоном, кроме как для прослушивания музыки и для того, чтобы время от времени сообщать людям, что они ошиблись номером. Новый альбом Сынмина вышел три часа назад, эхом отзывается голос Феликса в его голове. Любопытство кошку сгубило. Его пальцы дрожат, когда он ищет Ким Сынмина. Есть куча новостных статей, посвященных его новому альбому, наряду с теориями, о чем может быть музыкальное видео. Хёнджин включает последний релиз «Close Your Eyes» и замирает на нескольких первых нотах, прежде чем выключить телефон и бросить его на сиденье рядом. - Семь лет, - смеется он про себя, - Семь лет, а он все еще не дает тебе покоя. В салоне автомобиля душно. Он выходит под дождь с пятном от чужого супа на штанах и белой рубашкой, помятой и намокающей с каждой секундой. А затем, словно ему не двадцать четыре года, словно он не из тех, кто со стороны выглядит так, будто у него полностью сложилась жизнь, он бежит. Он бежит по тротуару до тех пор, пока его легкие не начинают гореть, а он задыхаться, а после возвращается на парковку, готовый наконец-то отправиться домой. [16] Если спросить, Хёнджин скажет, что ходил в ту же школу, что и Ким Сынмин. *** - Я ненавижу Ким Сынмина, - говорит Мино, ставя поднос с обедом на стол, - Он испортил нам колоколообразную кривую. Опять. - Трагично, - Хёнджин откусывает бутерброд. Хёнджину не нравится Ким Мино, он громкий, неприятный и отпускает расистские шутки, которые, вероятно, заставили бы саму мать Терезу потерять веру в человечество. Но он сидит за столом Мино, потому что… ну… там все сидят. Хёнджин, друзья Хёнджина. - Я знаю, - продолжает Мино, набирая полный рот лапши, - Я ненавижу таких людей. Честно говоря, Хёнджин тоже ненавидит таких людей. Но из-за любопытства, а также из-за того, что ему не нравится Ким Мино, Хёнджин просит Сынмина стать его партнером в следующем проекте на уроке истории. (Оглядываясь назад, можно сказать, что чистая мелочность принесла ему самого настоящего друга в его жизни) Сынмин оглядывается через плечо, прежде чем ответить, будто подумал, что Хёнджин обращался не к нему. - Конечно, хорошо. И это странное партнерство. Хёнджин немного жалеет об этом. Школьные круги общения не так различны, как их изображают в фильмах, но разговоры Хёнджина и Сынмина все равно странные. Наглядный пример: Хван Хёнджин – баскетболист, которого любят все, потому что его так легко любить. Он вежливый, добрый, красивый, все в порядке. - Если бы boyfriend material был минералом, и из него вырезали человека, получился бы Хёнджин, - заметила однажды его подруга Эча. Эча забавная и красивая, и все думают, что они с Хёнджином вместе. Это не так. Хёнджину она просто не нравится. А еще есть Ким Сынмин. На самом деле, информации о нем не так уж и много. Он, вероятно, тусит вне школы, но если и так, то этого не видно. Во время лекций он носит пару дешевых наушников, за которые его не ругают преподаватели, потому что у него очень хорошие оценки, и он обычно строчит в потрепанной тетради на спирали за обедом. Когда люди удосуживаются взглянуть на него, они называют его заносчивым. За спиной, конечно же. - Ладно, значит, мы должны написать двухстраничное эссе об одном из аспектов Второй мировой войны, - говорит Хёнджин, - Есть какая-нибудь конкретная вещь, о которой ты хочешь написать? - Выбирай сам, - пожимает плечами Сынмин и перекладывает свои записи. Хёнджин разинул рот. Заметки Сынмина… они потрясающие. Сами по себе они не красивы, он не меняет цвет хайлайтера и не использует курсива, но его почерк аккуратный, и все разделено заголовками и маркированными пунктами. - Чувак, - говорит Хёнджин, - Это лучше, чем настоящий учебник. - Спасибо, - Сынмин опускает взгляд, - Спасибо. Я… у меня слишком много свободного времени. - Ты мог бы их продать, - говорит Хёнджин, ухмыляясь. Он знает одного парня, который продает свои записи, но Сынмин вытеснит этого парня из бизнеса. Но выражение лица Сынмина не меняется, и Хёнджин сбивается с толку. – Я имею в виду, гипотетически. - Спасибо за лесть, но я пас, - коротко говорит Сынмин. Позже Хёнджин выяснит, что Сынмин думает, что Хёнджин объединился с ним только для того, чтобы Сынмин сделал всю работу, но на данный момент все, что может сделать Хёнджин, это чувствовать себя неуверенно. Обычно он лучше ладит с людьми. - Так… Ты свободен сегодня днем? – спрашивает Хёнджин, - Мы могли бы поработать в библиотеке. - Я свободен, - говорит Сынмин, - А ты? Конечно, Хёнджин свободен, он тот, кто спросил, но затем он понимает, что на самом деле у него тренировка по лакроссу днем. Однако он также понимает, что Сынмин будет вечно недолюбливать его, если он скажет ему об этом. - Я… свободен. - Хорошо, - говорит Сынмин, - Тогда давай встретимся в библиотеке. Встреча в библиотеке не сработала. Библиотекарь, который сегодня работал, хочет абсолютной тишины, но, поскольку Хёнджин и Сынмин работают вместе, они не могут этого сделать. Полчаса спустя их выгоняют, и Хёнджин обнаруживает, что смотрит на дверь библиотеки, надеясь, что она каким-то образом подскажет ему, как избежать неловкости. Сынмин молчит. - У тебя есть план Б? – наконец спрашивает Хёнджин, - И… извини за это. - Нет, не извиняйся, - говорит Сынмин, - Это не твоя вина, она ждет, что мы будем общаться на языке жестов? - Или азбука Морзе, - смеется Хёнджин. - Нет, азбука Морзе слишком громкая, - решительно говорит Сынмин, и Хёнджин смеется еще сильнее, - Ей требуется абсолютное отсутствие децибел. Даже наше дыхание было бы слишком громким. - Чувак, - говорит Хёнджин, - Ты действительно смешной. - Гм, - Хёнджин задается вопросом, не сказал ли он что-то не так, в то время как Сынмин взволнованно смотрит на свои ботинки, - Спасибо? Во всяком случае, я знаю хорошее место, где мы могли бы поработать. Там хорошие владельцы. Поэтому они переносят свой исторический проект в место, где, по словам Сынмина, находится кафе Nine & Dine (нынешний владелец – не Чан, а кто-то другой). Сынмин не лгал, когда говорил, что хозяева были хорошими, или, может быть, это потому, что Сынмину комфортно рядом с ними. Есть разница, когда Сынмину комфортно, когда он улыбается и не выглядит так, как будто он сделан изо льда. - Ты неплохо разбираешься в истории, - замечает Сынмин. В основном они работали в тишине, как будто опыт работы в библиотеке выбил их из колеи. Хёнджин криво ухмыляется. - Да, наверное, но я очень плохо сдаю тесты, - говорит он, - Типа, я знаю материал, но как только я вижу тестовый бланк – пустота. - Это как я с математикой. За исключением того, что я просто помешан на математике в целом. - Возможно, это как-то связано с тем, что ты всегда слушаешь музыку, - говорит Хёнджин. Это просто выскальзывает, и Сынмин расцветает. Тот факт, что это заметил Хёнджин, может показаться немного странным. (Но… Может быть, Хёнджин всегда замечал Ким Сынмина. Но он никогда не признается себе в этом) - Да, я знаю, - говорит Сынмин, - Иногда я очень нервничаю в школе. Музыка – это то, что мне помогает. - Правда? - Да. А теперь перестань, пожалуйста. Как далеко мы продвинулись? - Довольно далеко, - говорит Хёнджин и задается вопросом, куда делась его обычная харизма. Сынмин больше не улыбается. – У нас осталось несколько абзацев. - Я ненавижу Times New Roman. Он такой маленький. Я рад, что мы почти закончили. - Но после этого нам стоит потусоваться, - выпаливает Хёнджин, - Если хочешь. Сынмин поднимает бровь. - … Что? Что? Хёнджин мог спросить себя о том же. Хёнджин не говорил ничего такого, что так откровенно кричало бы «давай дружить» с тех пор, как ему исполнилось шесть лет, но это… как будто Сынмин говорит на другом языке, отличном от его. Как будто он невосприимчив ко всем вещам, которые делают Хван Хёнджина золотым мальчиком-резидентом школы. Иногда Хёнджин жалеет, что никогда не старался так сильно. Но это только задним числом, и в настоящее время Хёнджин просто хочет подружиться с этим парнем. Это похоже на вызов, как если бы Сынмин был уровнем в видеоигре, который одновременно разочаровывает и интригует. - Нам нужно потусоваться, - запинается Хёнджин, - После школы типа. Ты очень крутой. В конце концов, именно это заставляет губы Сынмина изогнуться в улыбке. - Я приму твое предложение, - говорит он, - Ты тоже довольно крутой. Мне уже давно не приходилось делать так мало работы. *** Они, как ни странно, становятся друзьями. В отличие от большинства людей, Сынмин не вращается вокруг Хёнджина – нет, он звезда, и время от времени они с Хёнджином пересекаются, тихо. Они не сидят вместе за обедом, они не разговаривают в классе, но каким-то образом Сынмин становится тем, кто искренне нравится Хёнджину. Хёнджин постепенно узнает, что Сынмин не заботится ни о чем, кроме искренности, он мастер слова, когда хочет, но он настолько непритязателен, что люди этого не знают, и что он также очень, искренне добр. Что Хёнджин озвучивает один раз. - Ты очень милый, ты знаешь это? - Я понятия не имею, о чем ты говоришь, - категорически говорит Сынмин, - Я хочу, чтобы мир сгорел. - Ты так говоришь, но я уже все понял, - говорит Хёнджин, откидываясь назад с ухмылкой, а Сынмин закатывает глаза и говорит Хёнджину, что он бредит. Но Сынмин хороший. Он посылает Хёнджину PDF-файлы со своими историческими заметками, и результаты тестов Хёнджина повышаются на пять или шесть процентов; он протягивает Хёнджину батончики мюсли, когда тот жалуется на то, что учитель заставил его снова пропустить обед, и просто… да. Это незаметно, но совершенно очевидно. - Сезон лакросса начинается, - говорит Хёнджин Сынмину, - Ты смотришь матчи? - Не совсем, - отвечает Сынмин, - Много пота. И людей. И отвратительно. И цены на еду завышены. - Просто возьми еду из дома, - говорит Хёнджин, - Ну, если сможешь, приходи, ладно? - Я подумаю об этом, - говорит Сынмин, отстраняясь. Сынмин – загадка, потому что кажется, что он полностью невосприимчив к школьной политике. Сынмин не пользуется популярностью, но он не пытается сблизится с Хёнджином. В большинстве случаев именно Хёнджин был тем, кто здоровается, чтобы Сынмин посмотрел на него. Хёнджин долгое время не знал о том, как потеют ладони Сынмина, когда он находится на публике, или о том, как его желудок завязывается в узлы, если он не подключит наушники. Он не знает, что Сынмин боится слишком крепко держаться за людей из-за страха, что они в конце концов уйдут, особенно из-за кого-то вроде Хёнджина. Но… - Ты пришел! – восхищенно говорит Хёнджин, когда ловит Сынмина, выходя с поля. Сынмин смотрит на него с легкой улыбкой на губах. - Я пришел. Отличная работа, вы, ребята, действительно хороши. - Ты видел тот единственный бросок, который я сделал? – говорит Хёнджин, не ожидая, что Сынмин поймет, о чем он говорит, но Сынмин кивает, и это заставляет что-то в груди Хёнджина расшириться, - Команда направляется в Mirror, чтобы отпраздновать, все будут там. Но я предполагаю- - Что я не хочу идти с вами? Да, ты прав, - говорит Сынмин, и на его лице мелькает грусть, - Я, наверное, пойду домой. - О! Тебя подвезти? - Нет, я пришел сюда без намерения вернуться, - невозмутимо говорит Сынмин, - Я живу очень близко. Ты знаешь первый тупик, который видишь, в квартале отсюда? - Подожди, что? - Ага. Мои родители очень, очень хотели, чтобы я пошел в эту школу. - Нет, я имею в виду… ты живешь в нескольких минутах ходьбы от меня. - Неужели? - Правда. В шести кварталах отсюда, я, наверное, угощался в твоем доме на Хэллоуин, когда был ребенком, - Хёнджин восхищенно смеется, - Я должен как-нибудь навестить тебя. Сынмин молчит секунду. Затем: - Конечно. - Это так круто, я не думал, что живу рядом с кем-то знакомым. - Эй, Хёнджин, ты собираешься притащить сюда свой зад или как? – зовет его один из товарищей по команде, и Хёнджин поворачивается. Он извиняюще улыбается Сынмину, который уже застегивает пальто и направляется к двери, а Хёнджин бежит трусцой к команде. Приятно, конечно, все их поздравляют, а тренер покупает им пиццу. Но разговор поверхностный, и Хёнджин вроде как хочет, чтобы Сынмин был здесь, чтобы дать сухой комментарий, когда кто-то говорит что-то особенно глупое, но затем он стряхивает эту мысль и удваивает мощность своей улыбки до конца вечера. *** Несмотря на то, что он сказал, Хёнджин на самом деле не приходит в дом Сынмина до того дня, когда они проигрывают баскетбольный матч. Он звонит в дверь и задается вопросом, почему он здесь? - Да? – спрашивает Сынмин, открывая дверь, - О, Хёнджин? Сынмин не одет в школьную форму, а его волосы растрепаны. Это делает его милым, если бы Хёнджин был человеком, который думает о таком. (В конце концов, Хёнджин не гей) - Привет, - говорит Хёнджин, - Не возражаешь, если я останусь здесь на некоторое время? Я просто… поделаю домашнее задание или что-то в этом роде. - Да, конечно, - медленно произносит Сынмин, - Как видишь, сейчас я не занят. - Кто там? – спрашивает женский голос, который, как предполагает Хёнджин, принадлежит маме Сынмина, - Сынмин, ты не сказал мне, что к тебе придет друг! - Я не знал, он пришел сам, - бормочет Сынмин, но Хёнджина уже загоняют в дом и предлагают еду. Хёнджин принимает ее, хотя понятия не имеет, что это такое. Другого варианта нет – мама Сынмина маленькая, но Хёнджин боится. - Извини, моя мама может быть убедительной, - говорит Сынмин, - И вообще, что привело тебя сюда? Хёнджин откусывает кусочек еды и сглатывает, морщась. Она сухая и текстура странная. - Мы только что проиграли матч. - О, - тихо произносит Сынмин, - Ты… в порядке? Хочешь поговорить об этом? - Со мной все в порядке. По крайней мере, будет, - бормочет Хёнджин, подтягивая колени к груди, - Просто тренер ожидал, что мы пройдем региональные турниры в этом году. И… я думаю, это моя вина. Я играл очень плохо. - Скажи мне, что ты не думаешь так на самом деле. Хёнджин пристально смотрит на него. - Что ты имеешь в виду? - Это не может быть только твоя вина, - резонно говорит Сынмин, - Это командный вид спорта, верно? Рациональная часть его мозга знает это, но ему просто грустно. И ему кажется, что он их подвел. - Ну, они не должны были подхватывать мою слабину. - Ты не расслабляешься, Хван Хёнджин, даже в выходные дни, - Сынмин неловко похлопывает его по спине, и Хёнджин краем сознания понимает, что это первый раз, когда Сынмин добровольно прикоснулся к нему, - Мне жаль, что вы, ребята, проиграли. - Мне тоже очень жаль, - Хёнджин опускает голову, - А теперь мы можем поговорить о чем-нибудь другом? - Да, конечно. Хёнджин спрашивает, что Сынмин делал до прихода Хёнджина, и тот отвечает, что делал домашнее задание и слушал Day6. Хёнджин смутно слышал о Day6, но никогда не слушал их музыку, и Сынмин сразу же заставляет его слушать Dance Dance и Congratulation. - Ты зависим, - беззлобно поддразнивает Хёнджин. - Да, определенно, - говорит Сынмин, - Я люблю Day6. Их музыка потрясающая. Я стремлюсь к такому вокалу. - Ты поешь? - Не совсем, - уклончиво отвечает Сынмин, - В любом случае… - Нет-нет, я хочу послушать, как ты поешь. - Может быть, позже? – смеется Сынмин, и Хёнджин видит, что Сынмин чувствует себя неловко из-за этой темы, поэтому он переключается, - Хочешь, я доем твою еду? Похоже, тебе больно. - Боже мой, да, пожалуйста, - стонет Хёнджин, - Что это вообще такое? - Это похоже на какой-то сухофрукт, - говорит Сынмин и берет его в руки, - Я тоже не знаю, что это такое. Моя мама помешана на здоровье. - Я тоже должен сидеть на диете, - говорит Хёнджин, - Мне приходится пить эти действительно отвратительные растворимые смузи, знаешь, где ты вытряхиваешь порошок в воду, и он на вкус похож на капусту и ад, а также эти батончики для мышц. - Батончики для мышц. - Без пояснений. Они дают дополнительную мышечную массу. - Понятно, - говорит Сынмин, хотя и выглядит удивленным, - Они действительно работают? Звучит неправдоподобно. Хёнджин закатывает рукава. - Ну вот. Доказательство. - Боже мой, - бормочет Сынмин и отворачивается, - Не могу поверить, что ты только что сделал это со мной. Хёнджин снова расправляет рукава, потому что его свитер толстый, и он думает, что ткань может перекрывать кровообращение рук. Сынмин молчит в течение следующих тридцати минут, зациклившись на домашнем задании по математике, но это не неловкое молчание. Это заставляет Хёнджина чувствовать себя безмятежно. Кроме того, он очень хочет послушать, как поет Сынмин. Телефон Хёнджина издает звуковой сигнал, и он берет его – это его мама говорит ему вернуться. - Мне нужно вернуться домой, - говорит Хёнджин, выключая телефон и вставая, - Спасибо, что позволил мне остаться здесь. - Без проблем, моя мама, вероятно, плачет от радости от физического доказательства того, что у меня есть друг, - говорит Сынмин, - … Тебе стало лучше? - А? – спрашивает Хёнджин, а затем понимает, что да, он должен грустить, потому что они проиграли. Разочарование снова нахлынуло на него при напоминании, но уже не так сильно. – Ага. Может быть, это были сухофрукты. Это как лекарство. Сынмин смеется. - Увидимся завтра в школе, Хёнджин. Хёнджин направляется домой в приподнятом настроении. Он по-прежнему считает, что должен был играть лучше, но теперь он планирует тренироваться усерднее и разрабатывает стратегию на следующий сезон. В конце концов, ему осталось еще два года до окончания школы. Когда он возвращается домой, он понимает, что пошел к Сынмину, а не к кому-то другому. Как будто по какой-то причине он знает, что Сынмин может заставить его чувствовать себя лучше, даже если Сынмин не так добр к нему, как некоторые другие люди. Это реальность, считает Хёнджин. Когда он с Сынмином, Хёнджин заземлен. [25] Оглядываясь назад, Хёнджин должен был заметить предупреждающие знаки. Феликс машет рукой. - Это точно из Nine & Dine! - Это может быть буквально любая марка лапши, о чем ты говоришь, Феликс… - Хёнджин, положи полотенце и подойди к нам, - говорит Феликс, - Это очень важно. Вопрос жизни и смерти. Хёнджин откладывает полотенце и подходит к тому месту, где толпятся Феликс и Минхо вокруг телефона первого, оживленно жестикулируя. Он задается вопросом, интересуются ли они цветом платья или что-то в этом роде. Вероятно. Споры Феликса и Минхо никогда не были настоящими спорами, а просто разногласиями, один забавнее другого. - Хёнджин, - говорит Минхо и сует телефон ему в лицо, - Это не обязательно должно быть из Nine & Dine, не так ли? Хёнджин смотрит на него. Это очень, очень увеличенная фотография миски с лапшой, и для того, чтобы увидеть ее, Хёнджину приходится немного уменьшать масштаб. - Это… похоже на что-то из Nine & Dine, - медленно говорит он, и Феликс аплодирует, - Знаешь, есть в этом такая атмосфера. - Какая атмосфера? – истерично спрашивает Минхо, - Где Чан, на меня набросились… - Знаешь, атмосфера еды, что едва не сгорела, пока ты ее готовил, - говорит Хёнджин и пригибается, прежде чем Минхо успевает ударить его по лицу шваброй. - Я до сих пор не думаю, что это Nine & Dine, - упрямо говорит Минхо, - Почему наша лапша должна быть в его Instagram? - Он в отпуске. Он мог бы быть здесь. - О чем вы, ребята, вообще говорите? – спрашивает Хёнджин. - Ничего, ничего, - говорит Феликс, и Хёнджин возвращается к мытью пола. *** А еще есть Джисон. - Я ненавижу понедельники, - заявляет Джисон, садясь на скамейку напротив Хёнджина, - Типа, жизнь в кабинете отстойна в любой день несмотря ни на что, но понедельник делает ее еще более отстойной. - Ты в хорошем настроении, - замечает Хёнджин и откусывает бутерброд. - Не надо мне тут твоего сарказма сейчас, я зол. Торговый автомат держит мою закуску в заложниках. Я потратил один доллар и двадцать пять центов впустую, которые могли бы достаться моей кошке, когда я умру- - Джисон, у тебя нет кошки… - Дело совершенно не в этом. Хёнджин отдает Джисону свою пачку чипсов в качестве компенсации и слушает разглагольствования Джисона о некомпетентности членов его команды, отчасти потому, что он хороший друг, отчасти потому, что тирады Джисона всегда кажутся заимствованными из какого-то ночного комедийного шоу и являются качественным развлечением. - И Тэхви отказывается менять шрифт презентации с Comic Sans, - продолжает Джисон, - И я ничего не могу сказать, потому что он меня уволит, но как мы можем успешно продвигать идею, когда она в гребаном Comic Sans? Я ненавижу эту работу. - Мне очень жаль, - говорит Хёнджин, - Может быть, ты можешь изменить его в последнюю минуту и сделать вид, что произошла неисправность? - Нет. Вселенная замышляет заговор против меня. Сколько Тэхви, двенадцать? Кто решил дать двенадцатилетнему мальчику более высокую зарплату, чем мне? Джисон работает в бухгалтерском отделе фирмы, в отличие от Хёнджина, который весь день смотрит на диаграммы и графики на экране. Причина, по которой они друзья, заключается в том, что Джисон знает Чанбина, его соседа – Джисон скромно влюблен в Чанбина, но Хёнджин не собирается говорить Чанбину об этом, ему нужен кто-то, с кем можно пообедать. Хёнджин доволен своим нынешним положением в жизни, но Джисон ненавидит это, борется с правилами офиса, как будто это невидимые цепи. Хёнджин завидует огню Джисона, тому факту, что жизнь еще не смогла погасить его надежды и идеалы – он почти уверен, что через несколько лет он увидит лицо Джисона на обложке журнала, в сегменте Channel 9. - К хорошим новостям – в наш дом переехал новый парень, - говорит Джисон, - Извини за эту депрессивную историю. - Все в порядке, все в порядке, - искренне отвечает Хёнджин, потому что Джисон снова выражает свой гнев таким образом, что Хёнджина это забавляет больше всего на свете, - Расскажи мне об этом новом жильце. Тебя пригласили на новоселье или что-то в этом роде? - Недостаточно места для вечеринки, комнаты очень маленькие, - говорит Джисон, - Хотя, может быть, я принесу ему чизкейк. - Хорошая идея. Чизкейк – это верный способ завести нового друга. - Видишь? Ты меня понимаешь. Но, - и тут Джисон заговорщически наклоняется вперед, - я почти уверен, что это может быть серийный убийца в бегах или что-то в этом роде. Или правительственный агент. - Серьезно. - Да, серьезно. Послушай меня. Этот человек, по сути, не выходил из своей квартиры, а потом, когда я столкнулся с ним в вестибюле, он был в солнцезащитных очках, в маске и в этой гигантской клетчатой шляпе, которая, по сути, была модной контрабандой. - Что плохого в шляпах? – спрашивает Хёнджин, сверкая глазами. - Ничего, конечно, - быстро отвечает Джисон, - Это была именно та самая шляпа. Но я говорю, что сейчас март. Небо более удручающее, чем мое настроение в понедельник. Зачем нужен такой наряд? - Может быть, он просто не любит показывать свое лицо, - говорит Хёнджин, - Может быть, он чувствителен к солнцу. - Ты такой логичный, Хёнджин, - говорит Джисон, - Но скажи, что я прав. Может быть, мне все равно принести ему крошечный чизкейк? - Думаю, ты должен принести ему крошечный чизкейк. Каждый заслуживает чизкейка. На следующий день Джисон приходит в офис с информацией о том, что его соседа зовут Кей Си, он носил маску на протяжении всего их общения, любит клубничный чизкейк и довольно крут несмотря на то, что он, вероятно, серийный убийца или что-то в этом роде. *** Так что да, Хёнджин винит только себя за то, что не сложил кусочки головоломки воедино. - Закуска к столу номер двадцать девять готова, - кричит Минхо. Хёнджин забирает ее, подходя к задней части, где находится стол номер двадцать девять, балансируя супом на подносе рядом с основным блюдом. Парень за столом двадцать девять сидит лицом к стене. На голове у него шляпа, и он в солнцезащитных очках. Это не имеет значения, потому что Хёнджин все равно узнает его, и суп шатается и опрокидывается, прежде чем Хёнджину удается поймать его. Сынмин? Шум привлекает внимание Сынмина, и он впервые смотрит на Хёнджина. Глаза Сынмина скрыты за темными стеклами его солнцезащитных очков, но на лице Хёнджина ничего нет, и он может видеть узнавание в легком «о», которое издает Сынмин, в том, как Сынмин смотрит на него гораздо дольше и внимательнее, чем кто-либо, когда смотрит на него в качестве официанта. - Вы хотите… - запинается Хёнджин. Семь лет. - Хёнджин? – голос Сынмина звучит мягко. Он снимает свои солнечные очки; теперь Хёнджин может видеть его глаза. Хёнджину всегда нравились глаза Сынмина, насколько искренним был его взгляд. Семь лет этого не изменили. Хёнджин замер. – Вы хотите другого официанта? Сынмин хмуро поджал губы. – Нет, - резко огрызнулся он, - я обычный платящий клиент. Относись ко мне так же, как ты относишься ко всем остальным. Хёнджин откладывает закуску и говорит привычное что бы вы хотели заказать, хотели бы вы выпить что-нибудь, просто позовите, если вам что-то нужно, делая заметки в своем маленьком блокноте, и Хёнджин задается вопросом, не обижен ли Сынмин тем, как жестоко и буквально Хёнджин воспринял его слова. Но Хёнджин трус. Он просто играет свою роль. Когда Хёнджин возвращается, чтобы поставить основное блюдо, Сынмин снова говорит: - Значит, ты все еще живешь здесь. - Да, - отвечает Хёнджин. Он отвечает? Хорошо. Ладно, он отвечает. Слова, что слетают с его губ, тоже пугающе нормальны. – Я езжу на работу на автобусе в центр города, но да, я работаю здесь неполную ставку. - Тебе нравится? - Вполне. Мои коллеги здесь… очень интересные. - У меня нет постоянного места жительства, - говорит Сынмин, - Я рад, что вернулся, даже несмотря на то, что мне приходится все время носить шляпу. - Шляпа хороша. - Это не так. Я выгляжу как придурок. И Хёнджин смеется, потому что Сынмин все еще такой смешной. - Ты удивлен, что я здесь? – спрашивает Сынмин, как только Хёнджину удается вернуть его лицу стандартное выражение. - Конечно. - А мы можем поговорить после твоей смены? - Моя смена очень длинная, - говорит Хёнджин, и это даже не ложь. До девяти еще час, а потом дежурство по уборке, Сынмину придется ждать до поздней ночи. Два часа, как минимум. Он не стоит того, чтобы отнимать у Сынмина так много времени. - Все в порядке, - говорит Сынмин, - Я подожду, мне нравится это место. - … Если ты уверен. - Нам не нужно говорить о том, чего ты не хочешь, - говорит Сынмин, и Хёнджин задается вопросом, почему спустя столько времени, даже после того, что сделал Хёнджин, Сынмин такой чертовски добрый, - Но ты был моим лучшим другом. Мы должны наверстать упущенное. Хёнджин выходит из-за стола Сынмина и ходит по залу, принимая заказы других посетителей. Феликс спрашивает, с кем разговаривал Хёнджин, так как это Феликс обычно ведет светские беседы с клиентами (иногда он делает это так долго, что Чану приходится ругать его, чтобы он заткнулся и позволил клиенту поесть). Хёнджин не говорит ничего конкретного. В конце концов, у Сынмина есть причины для всех этих маскировок. Речь Хёнджина звучит нормально. Все изменилось, и все же на первый взгляд все спокойно. Хёнджин обдумывает возможность не встречаться с Сынмином через два часа, а просто переехать в Бельгию. Но в конце концов Хёнджин решает перестать бегать. Бежать уже некуда. Да и незачем. И Сынмин ждет его. Когда Хёнджин выходит из Nine & Dine на парковку, Сынмин сидит на обочине, глядя в небо, упершись руками в холодный бетон. Он, наверное, мерзнет. Хёнджин вспоминает то время, когда он учился в старшей школе, когда шел дождь, и Хёнджин предложил Сынмину свою куртку. Глупый. Не думай об этом. Очевидно, что он уже прошел этот этап, почему ты все еще застрял вот так? - Привет, - говорит Хёнджин, чтобы Сынмин знал, что он здесь, - Извини, если от меня пахнет синтетическими очистителями для фруктов. - Все в порядке, - говорит Сынмин. Хёнджин садится в двух футах от него, стиснув зубы, когда его ноги касаются земли, - Как дела, Хван Хёнджин? - У меня все хорошо, - это не ложь, - Как ты? - Что, не следишь за моим инстаграмом, как девятьсот тысяч других людей? – спрашивает Сынмин, а затем морщится, - Прости, это была неудачная шутка. - Все в порядке. Мой коллега следит за тобой, Феликс действительно классный, я думаю, он бы задохнулся, если бы узнал, что ты здесь, - улыбается Хёнджин. Внезапно он вспоминает дебаты о лапше. Выходит, Феликс был прав. – По-моему, он говорил что-то о том, что ты сейчас на перерыве. - Ты… - говорит Сынмин, а затем качает головой. Хёнджин задается вопросом, что Сынмин собирался сказать. Ты выглядишь совсем по-другому или ты выглядишь точно так же? – Да, это так. Ну, вроде как вернулся сюда на два-три месяца. - Понятно. - Но для моего менеджера это код для если ты не напишешь по крайней мере семь песен для предстоящего летнего релиза за это время, компания выгонит твою неблагодарную задницу, - Сынмин качает головой, - Неважно. У меня есть свои причины. - Да, ты только что закончил свое мировое турне, - даже Хёнджин знает это, он видел новости однажды утром, - Как там Европа? - Европа была великолепна, я должен был остаться там подольше. Я не понимаю, почему все ее перескакивают. Выпечка там похожа на съедобные песни Day6, - Хёнджин фыркает. Все тот же старый Сынмин. Вот только… не совсем, верно? – Но да. - Ага. Хёнджин впечатлен тем фактом, что ему удалось продержаться так долго. Все это похоже на сон, и Хёнджин уверен, что у него будет запоздалая реакция позже, вероятно, ночью, когда он будет ложиться спать. Типа, Ким Сынмин? Известный певец? Разговаривает с Хёнджином на парковке? Учитывая их историю? Но в то же время Хёнджин всегда чувствовал себя наиболее комфортно рядом с Сынмином. Странно, что это не изменилось, даже при самых странных обстоятельствах. - Я только что переехал в свою новую квартиру, - говорит Сынмин, - Не мог бы ты помочь мне завтра распаковать вещи? Мне бы этого очень хотелось. - Ты уверен? – сглатывает Хёнджин. Глаза Сынмина грустные. - Да, я уверен. *** У Хёнджина есть свободное время. В три часа на следующий день он едет к Сынмину. Вчера вечером он действительно сходил с ума. Тихо, чтобы не разбудить Чанбина, который на самом деле спал в это время. Хёнджин обработал и принял эту новую информацию, как он считает. Он входит в дверь, и на него обрушивается тяжесть всех слов, что были не озвучены. Хёнджин задается вопросом, к чему это ведет. Если Сынмин действительно все еще помнит Хёнджина как своего лучшего друга, а не всю эту неразбериху, которая произошла потом. - Хёнджин, - говорит Сынмин. Сейчас уже слишком поздно отступать. – Ты пришел. Хочешь воды? Хёнджин кивает, и Сынмин протягивает ему кружку. - Это единственная вещь, которую я вытащил из своих коробок. Вместе с моими блокнотами. - Значит, все это время ты обедал вне дома? - Не суди меня, разве у тебя не так же? – отвечает Сынмин. Хёнджин слегка улыбается. – Я действительно не знаю, с чего начать. Тем более, я знаю, что в конце концов я все равно соберу все позже. Они окружены картонными коробками, некоторые из них открыты, другие все еще плотно заклеены. Относительно их не так уж и много, особенно для двух-трех месяцев пребывания, но Хёнджин понимает, почему Сынмин назвал бы это пугающим, а ведь он даже не тот, кто переезжает. Теперь Хёнджин понимает, почему ему удалось проговорить с Сынмином так долго. Потому что Сынмин такой эфемерный. Через три месяца Сынмин вернется и снова станет одним из любимчиков нации, неприкасаемым на сцене. Хёнджин же всего лишь лихорадочный сон, воспоминание из прошлого. Им не приходится говорить об этом. Хёнджин может играть любую роль, которую Сынмин хочет, чтобы он играл. Он довольно хорош в актерском мастерстве; вот почему Феликс выбирает его в качестве помощника, а не Минхо. (хотя… Минхо не так плох в актерском соревновании). Кроме того, он, очевидно, больше не влюблен в тебя, если это то, чего ты боишься, говорит голос в глубине его разума. Неужели ты такой нарцисс, что это было бы одной из твоих причин избегать его дальше, ты, гребаный трус? - В любом случае, - говорит Сынмин, и Хёнджин перестает ненавидеть себя, - Давай я просто найду коробку с ножницами, чтобы я мог снять всю эту клейкую ленту. Извини, я дерьмовый хозяин. - Все хорошо, - говорит Хёнджин, - Так… Каков план? - Хм… у меня где-то здесь есть надувной матрас, по-моему, - говорит Сынмин, поднимая коробку, - Пожалуй, мне стоит его вытащить. - Где ты спал? – изумленно спрашивает Хёнджин. - На полу, - Хёнджин смотрит на него, чувствуя пробуждающиеся пыльные материнские инстинкты в ментальном подвале, - Эй, бывало и хуже. Хёнджин игнорирует это и начинает открывать коробку, пытаясь оторвать клейкую ленту вручную, пока не сдается и не просит ножницы. В ней лежит маленькая полочка, которую Хёнджин собирает, отказываясь быть побежденным чем-то таким простым, как инструкции IKEA, поскольку ему уже показали средний палец на этапе скотча. - Почему эта лампа такая уродливая? – спрашивает Сынмин, обращаясь, вероятно, не к Хёнджину, а к себе или ко вселенной, - Почему я так ценю ее? И Хёнджин, как идиот, говорит: - Сынмин, мне очень жаль. Это сказано в контексте случайного закрепления не того винта, но он понимает, что его утверждение очень двусмысленно, а также, что все возможные смыслы в нем правильны. Хёнджин сожалеет. - Не жалей, - говорит Сынмин, - В любом случае, инструкции IKEA тупые. Хёнджин крепко сжимает руку вокруг очередного винта настолько, что он, вероятно, оставит вмятину на его коже. Он знает, что Сынмин никогда не заставит Хёнджина говорить, если он этого не захочет, потому что Сынмин такой, но в то же время избегание удушает. Легкие Хёнджина сжимаются от тяжести несказанных слов. - Я просто… - говорит Хёнджин, - Я сожалею о том, что сделал в старшей школе. Он не говорит, что именно. Он может заплакать, если скажет что. Он даже не собирался поднимать эту тему; она выливается из него, как вода из пробитой бочки. - Это была и моя вина, - говорит Сынмин, хотя это полная ложь, - Я не должен был навязываться тебе. Это было эгоистично с моей стороны. - Это было совсем не эгоистично с твоей стороны! – говорит Хёнджин срывающимся голосом. Боже, он такой несобранный. – Это было просто… почему ты так мил со мной? И делаешь вид, что ничего не произошло? Почему? - Не кори себя, - твердо говорит Сынмин, - Послушай… Я хочу поговорить с тобой снова, потому что я хочу попытаться снова подружиться с тобой, хорошо? Ты всегда был тем, рядом с кем я чувствовал себя в безопасности. И, кроме того, это было так давно. Хёнджин сглатывает. Ты больше не знаешь меня, должен сказать он. Но что, если он снова причинит боль Сынмину? - Хорошо. [16] После эпизода с проигранной игрой Хёнджин часто приходит к Сынмину. Дошло до того, что, судя по всему, мама Сынмина покупает в магазине большие пачки чипсов. Хёнджин не назвал бы их с Сынмином лучшими друзьями, потому что их социальные круги не пересекаются, и они мало разговаривают в школе, но Хёнджин и не думает навешивать ярлыки на их отношения. (Может быть, и стоило бы. Может быть, чего-то можно было бы избежать) Но сейчас Хёнджин заявляет: - Я облажался, - и бьется головой о спинку дивана Сынмина, достаточно сильно, чтобы диван заскрипел, а его мозг затрещал. - По-моему, ты сломал несколько гаек, - отвечает Сынмин без сочувствия. - Прости за диван. Но, как бы то ни было, я только что понял, что наши волонтерские часы скоро закончатся, а мне все еще нужна парочка, - стонет Хёнджин, - Меня выгнали из детского сада, в котором я работал волонтером две недели. Сынмин кашляет. - И как тебе это удалось? - Один из других вожатых кричал на ребенка, а я кричал в ответ на него, и оказалось, что на самом деле это был менеджер, - отвечает Хёнджин. Глаза Сынмина расширяются. - Это… не самый веселый поворот сюжета. - Скажи же? Но все же. Волонтерские часы, мне нужны идеи. Что ты для них делаешь? Сынмин на мгновение замолкает, прежде чем нерешительно произнести: - Ты знаешь тот общественный центр по соседству? Где-то в пяти милях от школы? Хёнджин задумывается, а затем вспоминает. На самом деле, это может быть на противоположной площади от того места, где он был волонтером. - Наверное? Звучит очень знакомо. - Ага. Именно там я работаю волонтером. - Хорошо, хорошо. Так что же делать? Сынмин кусает губы, наклоняет голову и мучительно долго не отвечает. - Хм, видимо, музыка помогает при болезни Альцгеймера… так что… я пою. Да. И это не просто старые песни… Ты знаешь Тейлор Свифт? Хёнджин наклоняется вперед, забывая о своей судьбе в свете этой новой информации. - Ты поешь для них. - О, нет, мы не… - Давай же. - Просто… - Сынмин качает головой, - Пожалуйста. Хёнджин хочет продолжить давить, но не делает этого, потому что на данный момент он знает, что это не приведет к хорошим результатам. - Хорошо. Тогда расскажи мне о центре для пожилых людей. Сынмин заметно расслабляется, и Хёнджин понимает, что принял правильное решение. - Ладно. Итак, у них есть открытые места, они всегда любят, когда люди помогают на обедах и все такое? Во всяком случае, там довольно неплохо. Многие из них действительно смешные, ты даже не представляешь. Смешнее, чем ты. - Я обиделся. - И они относятся к играм бридж, пинокль и маджонг очень серьезно, - продолжает он, набирая обороты, и Хёнджин смеется, - Чувак, они играют на деньги. Я смотрел турнир по маджонгу, и он был очень напряженным. Я до сих пор понятия не имею, как работает маджонг, кстати, там слишком много фишек, и это сбивает меня с толку, но да. Я просто включаю фоновую музыку, а они играют в карты, и то весело. - Звучит здорово, - говорит Хёнджин, - Кроме того, маджонг действительно сложен, и дело не в тебе. Я тоже понятия не имею, как в нее играть. Однажды мой двоюродный брат попытался научить меня этому и чуть не опрокинул стол на меня от разочарования. - Я думаю, что это больше проблема твоего двоюродного брата, чем твоя. - Может быть, я просто тупой. - Хм… Я в этом сомневаюсь, - говорит Сынмин. Он редко бывает откровенно милым, и этот комментарий заставляет Хёнджина чувствовать тепло. – Но в любом случае, если бы ты пошел туда добровольцем, они бы тебя полюбили. Ты красивый. И мягкий- - Что- - Лучший материал нашего поколения, - продолжает Сынмин, - В то время как я нравлюсь им только из-за голоса и левой щеки. Не правой. Только левой. Они всегда выбирают левую. Хёнджин, хихикнув над этим, протягивает руку и щиплет Сынмина за левую щеку, просто чтобы почувствовать мягкость, а затем убирает руку. Лицо Сынмина гладкое, теплое на ощупь. Щипок объясняет слабое покраснение, которое окрашивает его левую щеку, но Хёнджин не замечает, что правая щека тоже розовеет. *** В первый раз, когда Хёнджин слышит пение Сынмина, у него чуть не случается аневризма. Это случается в центре для пожилых людей. Хёнджин благодарен Сынмину за совет – теперь он на пути к тому, чтобы получить достаточное количество часов волонтерства. Его дни еще не пересекались с днями Сынмина, но, когда это наконец происходит, Хёнджин сдувается. На чей-то сотый день рождения центр устраивает огромный обед, и Хёнджин является одним из организаторов. На самом деле ему это очень нравится (Сынмин прав. Они много играют в карточные игры). Пожилые люди на сорок процентов мудры, на сорок процентов смешны и на двадцать процентов раздражены следующими поколениями и дешевым кофейником центра. Взаимодействие с ними – это опыт. - Хотите кофе? – вежливо спрашивает Хёнджин. - Без кофеина, пожалуйста, - отвечает старик, а затем замечает его рубашку, - О, ты ходишь в школу JYP? Моя внучка тоже туда ходит. Ты знаешь Мун Эча? Мун Эча! - Да, на самом деле мы друзья, - говорит Хёнджин, и мужчина сияет, его рот исчезает в морщинах. У них закончился кофе без кофеина, поэтому Хёнджин идет за молотыми зернами и пытается заставить машину работать, сбитый с толку огромным количеством кнопок и чуть не обжегшийся, когда горячая вода начинает хлестать из ниоткуда. Дело наполовину сделано, когда в комнату входит Сынмин с гитарой в руке, и Хёнджин чуть не роняет кружку. - Нет, - говорит Сынмин. - Да, - отвечает Хёнджин. Зал аплодирует, замечая присутствие Сынмина, и Хёнджин забывает о кофе, когда Сынмин поет им песни десятилетней давности, кантри и (в соответствии со своей личностью) некоторые из более мягких мелодий Day6. Его голос похож на масляный крем, на падающий дождь, естественный и великолепный, и Хёнджин думает, что, если бы у него был такой голос, он бы никогда не перестал петь. Хорошо. Перефразируем. Он пел бы как можно больше. Он не знает, почему Сынмин хочет скрыть его, почему он так не хочет, чтобы Хёнджин услышал. Хёнджин просиживает оставшуюся часть обеда, прежде чем он, наконец, может поговорить с Сынмином, который, когда Хёнджин находит его, стоит на парковке и смотрит в небо. - Сынмин. - Это было не так уж плохо, не так ли? – спрашивает он неуверенно. - Я думал, что, когда ты сказал, что не хочешь петь… - Хёнджин качает головой, - Я знал, что ты недооцениваешь себя. Но я не знал, насколько ты, черт возьми, недооцениваешь себя… Щеки Сынмина постоянно краснеют, когда Хёнджин продолжает делать ему комплименты, прежде чем он полностью прячет лицо в куртке. - Остановись. Хёнджин не останавливается. Он в ударе, и он только что кое-что вспомнил. - Через месяц будет школьный концерт! Ты должен это сделать. - Я знаю, что он будет, - говорит Сынмин, - но я пас. - Почему нет- - Есть причина, по которой ты до сих пор не слышал, как я пою, - говорит Сынмин, открывая лицо, - Мой мозг просто не позволяет мне делать это для других людей, понимаешь? Если только мне не будет комфортно. А старшая школа – это не совсем комфортное место. - Ты пел для пожилых людей, - замечает Хёнджин. - Это другое… Я могу уйти отсюда в любое время, когда захочу, и если они будут смеяться надо мной, они сделают это позже, пока играют в бинго или что-то в этом роде, а не рядом со мной в коридорах, - Сынмин качает головой, - Ты не понимаешь, Хёнджин. Все любят тебя просто за то, что ты есть. У Хёнджина появляется странное чувство, что что бы он ни ответил на это, это заставит его звучать как мудак, несмотря ни на что. - Я сделаю это с тобой, - говорит он в итоге. Сынмин, который шел назад, останавливается. - Ты что? *** Требуется неделя, чтобы убедить его, но Сынмин в конце концов соглашается. *** Хёнджин играет на пианино – лишь немного – и они вдвоем покупают ноты песни Шона Мендеса «Stiches» и отправляются в дом Хёнджина, чтобы попрактиковаться, так как именно у Хёнджина дома есть пианино. И, боже, Сынмин умеет петь. Однако, Хёнджин не может, к сожалению, так же щедро хвалить свои собственные навыки игры на фортепиано. - Черт! – ругается Хёнджин, когда его пальцы снова соскальзывают во время репетиции, - Прости, это, кажется, уже пятидесятый раз… - Это не так, - успокаивающе говорит Сынмин, хотя каждый раз он поет ее идеально, а Хёнджин постоянно ошибается, - Все в порядке. - Ты должен просто использовать караоке-аккомпанемент, - в любом случае, голос Сынмина, вероятно, звучал бы лучше с правильным инструменталом, чем просто посредственной поддержкой Хёнджина. Хёнджин сожалеет о том, что предложил им быть в дуэте. Но Сынмин яростно качает головой. - Нет. И Хёнджин не понимает, почему Сынмин вообще нервничает, особенно когда он такой хладнокровный и собранный, пока они тренируются, терпеливо позволяя Хёнджину попробовать новые аппликатуры в середине песни и говоря ему, что у них получается лучше. Но он поймет позже. В день концерта лицо Сынмина белое, руки трясутся, а речь запинается, когда он пытается говорить. - Я не могу этого сделать, - говорит он. До их выступления пять минут. - Нет, можешь, - твердо говорит Хёнджин. Сынмин все еще не дышит. – Эй, толпа не имеет значения, ладно? К черту толпу. Послушай. К черту толпу. Сынмин склоняет голову, едва заметно кивая. - Но… - Это похоже на то, как если бы ты пел со мной в моей гостиной, в то время как моя мама спросила бы тебя, хочешь ли ты немного фруктов в тридцатый раз, - говорит Хёнджин, и Сынмин смеется, - Если ты напортачишь, я тоже налажаю, хорошо? Я сыграю, типа, персиковую трецию. Но ты этого не сделаешь. Я буду здесь со своим дерьмовым фортепианным аккомпанементом, а ты будешь потрясающим. - Пикардийская терция. - Да ладно, музыкальный ботаник, - Сынмин улыбается, слабо, но искренне, и Хёнджин радуется. Он берет руку Сынмина и крепко сжимает ее, и тот закрывает глаза, вероятно, пытаясь развеять сомнения. Хёнджин не нервничает, но внезапно в груди появляется странное ощущение. Что-то, не имеющее к этому отношения. Они поднимаются на сцену, и Сынмин преображается под светом софитов. Хёнджин портит аккорд, но никто в зале этого не замечает, слишком ошеломленные голосом Сынмина. На следующий день люди, с которыми Сынмин никогда не разговаривал, останавливают его и говорят: «Я не знал, что ты можешь так петь». Нервозности нет. Просто чистый звук, как будто это то, чему принадлежит Сынмин. Потому что его место здесь, в центре внимания. И через несколько лет об этом узнает весь мир. Когда затихает последняя нота, толпа взрывается аплодисментами. - Боже мой, - шепчет Сынмин, когда они снова оказываются за кулисами, - Мы это сделали? Я это сделал? У меня получилось? Его лицо недоверчиво. - Ты справился потрясающе, - смеется Хёнджин, - Ты был, блять, великолепен. - И ты тоже. - Нет, нет, заткнись, меня можно заменить. - Я думаю, что нужно больше доверять себе, - говорит Сынмин, - Раз уж ты мне тоже об этом говоришь. Я бы не был там, если бы ты не был тоже. - Ты сделаешь это снова? – спрашивает Хёнджин, - Типа… выступишь? Даже если меня там не будет. Сынмин улыбается, по-настоящему. - Может быть, и сделаю. Но было бы лучше, если бы ты был. Позже Хёнджин предполагает, что он мог бы сказать людям, что он был тем, кто заставил Ким Сынмина впервые встать на настоящую сцену. Но это было бы просто осквернением воспоминаний, они вдвоем там, наверху, Сынмин окутан ослепительным сценическим светом, в то время как Хёнджин щурится на толпу и шарит по своим октавам, и позже Хёнджин будет чувствовать себя виноватым только за то, что Сынмин так доверял ему, а ему нужно было просто пойти и испортить это. [25] После того, как Хёнджин помогает распаковать вещи, он не видит Сынмина до следующей пятницы. Сынмин снова сидит за столиком с полностью закрытым лицом, и Хёнджин задается вопросом, должен ли он поздороваться или нет, прежде чем его тело шевелится по собственной воле и направляется к нему. Мосты можно сжечь, но их можно и восстановить, и кто такой Хёнджин, чтобы не подчиняться законам вселенной? - Могу я принять ваш заказ? – вежливо спрашивает Хёнджин. - Хёнджин! – говорит Сынмин, стягивая маску, - Эм… Пока только воду. Я собираюсь посидеть немного, ничего страшного? - Это заведение придерживается политики, позволяющей людям находится здесь, если они не нарушают порядок, так что, думаю, все будет хорошо, - говорит Хёнджин. Он не добавляет тем более, что ты, знаешь ли, это ты. У него такое чувство, что Сынмину не нравится особое отношение из-за его статуса. - Это первый раз, когда я нахожусь в общественном месте за всю неделю, - говорит Сынмин, вздыхая, - Я надеюсь остаться здесь как можно дольше. Это место хорошее, меня здесь практически не видно. - Ты не гулял всю неделю? – изумленно спрашивает Хёнджин. Черт, слава ужасна. - Я должен оставаться запертым в квартире. Если кто-то узнает мое местоположение, я по-королевски облажаюсь. Иногда я выхожу на улицу по ночам, но к концу перерыва я определенно буду лишен витамина D. - У меня есть солнечная лампа, я мог бы подарить ее тебе. - Спасибо за предложение, - а потом улыбается. У Сынмина всегда была яркая улыбка, как у солнца. Он, вероятно, мог бы поставлять свой собственный витамин D, если бы наука работала только с метафорами. - Я схожу за твоей водой, хорошо? – спрашивает Хёнджин, - Да, и, кстати, хорошо, что ты пришел в пятницу. Тебя ждет шоу. Сынмин заинтригованно поднимает брови, и Хёнджин идет на кухню, чтобы наполнить стакан водой, слегка улыбаясь про себя. Он уверен, что Сынмин полюбит Джина, и точно так же уверен, что Сынмину понравится невероятная игра Феликса. Феликс. Даже если это правильно, Хёнджин не может не чувствовать себя предателем из-за того, что не предупредил Феликса о присутствии Сынмина. Младший боготворит его. - Сегодня мы импровизируем, - говорит Феликс, совершенно не подозревая, что Сынмин находится в зале, - Помнишь, правило – никогда не говорить «нет», хорошо? Хёнджин показывает большой палец вверх. - Ладно, понял. Просто позволь мне отнести воду, и мы начнем. Он дает воду Сынмину и говорит: - Подожди и увидишь. Сынмин надевает маску и выходит из-за стола, заинтригованный. Две минуты спустя Феликс выходит с кухни в фартуке Чана с изображением барби и кричит: - Официант Хёнджин, один из наших клиентов заказал лунное мороженое. Не могли ли вы принести его мне, пожалуйста? Хёнджин видит, как Сынмин улыбается, даже через маску. - Думаю, у нас закончились луны, - отвечает Хёнджин, подходя к Феликсу, склонив голову в притворном извинении, - Они возьмут астероид в качестве компенсации? Феликс потирает лоб и вздыхает. - Сколько раз я должен говорить вам, что это не похоже на Марс и Венеру, вы не можете просто заменить реальное небесное тело прославленным камнем. Чан высовывает голову с кухни, надев значок официанта Феликса, и кричит: - Украсьте его звездной пылью, и он будет выглядеть точно так же! - Что вы имеете против астероидов? – спрашивает Хёнджин с совершенно обиженным видом. Следующие десять минут Минхо принимает заказы, Феликс притворяется, что отправляет Хёнджин в космический магазин, чтобы купить больше лун, а Хёнджин ворчит на дешевое качество и завышенные цены на кратеры. Это не лучшая их сценка, но она вызывает смех, и посетители развлекаются. Все заканчивается тем, что Хёнджин наконец-то получает луну, которая соответствует стандартам Феликса, а затем они кланяются. После этого Джин подходит к пианино. Хёнджин больше не разговаривает с Сынмином, потому что он официант и не хочет, чтобы кто-то заподозрил что-то (в любом случае, Сынмин выглядит довольно подозрительно сам по себе, с закрытым лицом, будто он планирует ограбить заведение), но Джин играет песню Day6, и Хёнджин знает, что Сынмину, вероятно, это нравится. Он хочет сам поговорить с Сынмином, но вынужден держаться подальше от стола 29 до конца вечера. Тем не менее, Сынмин снова ждет Хёнджина на парковке еще долго после того, как заведение закрылось, сидя на обочине, как и в прошлый раз. Он сбросил маску, и его тело превратилось в силуэт в ночи. - Вы, ребята, одно представление, - говорит Сынмин еще до того, как смотрит на Хёнджина, - Неудивительно, что у вас так много дел. Хёнджин довольно улыбается. - Пятница – наш самый загруженный день, - говорит он, - Многие люди приходят ради Феликса. - Феликс – это… - Актер, - отвечает Хёнджин, - Он работает здесь, пытаясь добиться успеха в индустрии. Он, кстати, обожает тебя. Заставил нас всех послушать «Close Your Eyes», когда она только вышла. Тонкая улыбка скользит по губам Сынмина. - А… - говорит он, - Ты ему доверяешь? Скажет ли он людям, что я здесь? Хёнджин сразу понимает, о чем спрашивает Сынмин, и тщательно обдумывает свой ответ. Потому что Феликс громкий и энергичный, но он определенно может держать рот на замке, когда это необходимо, и знает, когда нужно быть серьезным (особенно, когда речь идет о Минхо, которого Феликс знает уже много лет). Хёнджин думает, что Феликс никому бы не сказал, что Сынмин здесь, если бы знал. - Я доверяю всем, с кем работаю, - говорит Хёнджин, - Я не… Мне эта работа не нужна. Причина, по которой я работаю здесь, заключается в них, - он кусает губы, надеясь, что Сынмин не увидит слов да, мне очень одиноко, не суди меня за это, что прячутся у него во рту. - Я буду иметь это в виду, - неопределенно говорит Сынмин, - Кроме того… кто был пианистом? - Его зовут Джин. Я знал, что он тебе понравится. Талантливый, не правда ли? Сынмин прижимает колени к груди. - Такой талантливый. Мне бы очень хотелось, чтобы он был фортепианным бэком в одной из моих песен, - Хёнджин понимает, что в этот момент Сынмин разговаривает сам с собой, - Забавно… Я объездил весь мир во время своего тура, и все же, возможно, я найду только здесь то, что ищу. *** - Боже мой, - говорит Феликс и роняет швабру. *** Отмотаем на час назад. - Вы не будете возражать, если я помогу убрать? – спрашивает Сынмин у Хёнджина спустя неделю. Сынмин с осторожностью ходит в Nine & Dine – не то, чтобы Хёнджин следил за ним. На самом деле, это ложь, конечно же, Хёнджин следил. (- Это единственный раз, когда я вижу дневной свет, - ворчит Сынмин, ставя стакан с водой, - Можешь ли ты винить меня? - Конечно, нет, - говорит Хёнджин, и Сынмин отводит взгляд.) - Что ты имеешь в виду? – спрашивает Хёнджин. - Типа… я, наверное, не так хорош, как вы, ребята, в уборке. Но после того, как вы закроетесь, могу ли я помочь…? Хёнджин смотрит на него в изумлении. - Бесплатно? Ты уверен? - Ага, - уголки губ Сынмина приподнимаются, - Я хочу познакомиться с твоей командой, особенно с Феликсом. Если ты не возражаешь, конечно. - Не знаю. - И, конечно, если вы выдадите мое местоположение, думаю, я мог бы просто снова переехать, - вздыхает Сынмин, - Так много картонных коробок, но мне приходилось делать и хуже. Хёнджин пару раз представлял, что он знаменит, особенно после того, как Сынмин стал айдолом, и это заставляет его задуматься о побочных эффектах. О том, что у него никогда не будет уединения, как ему придется отказаться от сна, как весь мир будет следить за каждым его шагом. И он рад, что он всего лишь Хван Хёнджин, никто в маленьком городке, который иногда выпивает в одиночестве субботними вечерами, наблюдая за какой-нибудь тупой драмой, в сюжете которой больше дыр, чем в рваных джинсах Чанбина. - Феликс не расскажет, - говорит Хёнджин, - Минхо и Чан тоже. Хёнджину интересно посмотреть, как это будет происходить. Феликс, кажется, чувствует его волнение и с любопытством смотрит на него, но Хёнджин больше ничего не выдает. Перед тем, как они закрывают кафе, Хёнджин говорит Чану: - Есть один парень, который хочет помочь нам навести порядок, - Чан приподнимает бровь, - Он говорит, что сделает это бесплатно. - Звучит… действительно подозрительно, - говорит Чан, - Ты дружишь с убийцей? - Мне плевать, что он убийца, - вмешивается Феликс, - Можем ли мы поставить его на дежурство? Я ненавижу мыть пол. Типа, почему люди постоянно что-то роняют? - Он не убийца, - говорит Хёнджин, а затем кричит, - Сынмин, выходи! Сынмин показывает большой палец вверх и выходит в зал, снимая маску на ходу. Его взгляд застенчив, и он смотрит в пол. И в этот момент Феликс роняет швабру. Это комично. - Я просто… поговорю с Хёнджином секундочку, - говорит Феликс, а затем вытаскивает Хёнджина из ресторана на улицу. Хёнджин услужливо следует за ним; хватка у Феликса сильная. - Ты хочешь сказать, что это Сынмин, как Ким Сынмин? – шипит Феликс, - Неужели им наконец-то удалось клонировать людей? Неужели это действительно реалистичный робот? - Нет, это Ким Сынмин, - говорит Хёнджин. - Не могу поверить, что я предложил назначить Ким Сынмина дежурным по полу… - качает головой Феликс, - Нет, дело не в этом. Что он здесь делает? Боже мой, это была наша лапша в его аккаунте. Что происходит? О, это просто сон, верно? Ты в любую секунду превратишься в дерево. - Феликс. Феликс, успокойся, - Феликс, на удивление, на самом деле закрывает рот, и Хёнджин молится, чтобы Минхо справился с этой ситуацией немного лучше, что у него внутренняя аневризма, а не внешняя, - Он здесь на перерыве, вот что происходит. Это его родной город. И ты никому не скажешь, что он здесь. - Обещаю, - говорит Феликс и сжимает губы, - Но откуда ты его знаешь? - Я дружил с ним еще в старших классах. Больше не спрашивай. Он не знает, что скажет в ответ. Он не знает, будет ли Феликс когда-нибудь смотреть на него так же. - Хорошо, не буду, - Феликс скрещивает руки на груди, - Но, честно говоря, я не могу поверить, что у тебя есть вся это предыстория, будто я даже не знаю тебя… Хёнджин не обращает внимания на драматизм. - Ты готов вернуться? Феликс делает паузу и, кажется, немного вибрирует на месте, то ли от волнения, то ли снова от волнения, прежде чем сказать: - Думаю, да. Как мне себя вести? - Просто будь собой, - говорит Хёнджин. Это, по крайней мере, то, на что он может дать конкретный ответ. – Если бы он хотел особого отношения, он бы не предложил нам помощь в уборке. Они вдвоем возвращаются внутрь, и Чан, казалось бы, относительно не затронутый всем этим, рассказывает Сынмину о типах уборщиках и обсуждает, хочет ли Сынмин прийти снова. Сынмин хватает губку и смотрит на Феликса. - Привет. Ты… Феликс, верно? Хёнджин практически видит, как мозг Феликса отключается. - Ага. И, хм, ты Сынмин. Прости. Очевидно. - Мне очень понравилась твоя сценка с прошлой неделе. Феликс бросает на Хёнджина предательский взгляд. - Ты это видел? – спрашивает он, - Боже мой, неужели ты был тем парнем, одетым как грабитель, с которым разговаривал Хёнджином… - И целый час пил воду, словно это какой-то бар, - продолжает Хёнджин, радуясь тому, что Феликс расслабляется, - Да, это был Сынмин. - Ты ставишь одно из этих шоу каждую пятницу? – спрашивает Сынмин. - Да, если возможно, - говорит Феликс, немного запинаясь, но приходя в себя, - Каждую неделю мы чередуем сценарий и импровизацию. Последнее было импровизацией. Хёнджин, естественно, очень хорош в актерской игре, лучше, чем, скажем, Минхо. Минхо, с того места, где он молчал все это время, говорит: - Эй… Хёнджин берет швабру и начинает протирать полы, решив, что возьмет на себя дежурство по полу, как дань уважения за то, что застал Феликса врасплох. Все проходит лучше, чем он ожидал – техника уборки Сынмина более неопытна, чем у них четверых, но он быстро учится, а Феликс довольно быстро стирает оцепенение и говорит, как обычно, весело и громко. Маленькая часть сердца Хёнджина болит при этом. Он догадывается, что Сынмин тоже очень одинок, но не так, как Хёнджин. Он полагает, что одинокие люди приходят в Nine & Dine. Хёнджин решает навещать Сынмина в его квартире чаще, если тот этого хочет. Теперь он понимает, почему Сынмин, казалось, так хотел поговорить с Хёнджином, даже после того, что произошло между ними, почему он предложил убраться в ресторане бесплатно. Потому что он просто хочет, чтобы кто-то видел в нем его, а не айдола. И когда Хёнджин смотрит на Сынмина, он не видит айдола. Слава – это часть Сынмина, его глаза или губы, но это не то, что Хёнджин замечает. Он не совсем уверен, как он смотрит на Сынмина, но, по крайней мере, знает, что это не так. *** - Мы должны посмотреть фильм, - говорит Хёнджин. - Какой фильм? Хёнджин пожимает плечами. - Последним, что посмотрел Чанбин, была третья часть Полтергейста. Сынмин ухмыляется. - Тогда давай посмотрим ее. Хёнджин выполняет свое мысленное обещание навещать Сынмина, заглядывая в его квартиру на час после работы и еще немного по выходным. Сынмин спрашивает, не возражает ли Хёнджин. Смешно. Единственное, чего он боится, так этого того, что Сынмин может устать от него, но Сынмину, похоже, нравится его присутствие. Как в старшей школе, все сначала. Но он надеется, что нет. Это немного неловко, потому что Сынмин (он же Кей Си. Хёнджин такой тупой) живет на том же этаже, что и Джисон, и тот видел, как он заходил в комнату Сынмина, и… - Джисон, я не сплю с твоим серийным убийцей, - говорит Хёнджин, когда видит Джисона на следующий день на работе. Джисон приподнимает бровь. - Я… и не думал, что вы… - О! Ладно, хорошо, забудь. Также Хёнджин изучает распорядок дня Сынмина. Он просыпается рано утром, собирается, готовит завтрак (Сынмин – жаворонок, а Хёнджин – нет), в течение часа пишет, а затем бегает на беговой дорожке, которую ему каким-то образом удалось уместить в своей квартире. Он просматривает свою электронную почту и документы около десяти, может быть, публикует что-то в своих социальных сетях, а затем обедает. Вторая половина дня посвящена музыке. - Мой менеджер не считает это перерывом, - объясняет Сынмин снова и снова. Он пытается придумать тексты, которые не вызывают у него тошноты, пишет обрывки мелодий, стирает их, стирает тексты, разговаривает со своими аранжировками и старается не швырнуть стол в стену. (К счастью, письменный стол до сих пор цел. Хёнджин не хотел бы расстраиваться из-за очередной инструкции IKEA) Так что дни Сынмина звучат так, словно они идеально структурированы, за исключением того, что в трещинах есть часы скуки, когда Сынмин застревает в своих мыслях; в его прикроватной тумбочке лежат различные таблетки, о которых Хёнджин еще не спрашивал, а на обложке блокнота Сынмина видны сердитые отметины, словно он не раз пытался перечеркнуть ручкой все страницы. - Я сумасшедший, да? – спрашивает Сынмин с самоуничижительным смехом в среду. Среда была для него не самым удачным днем. - Я не думаю, что ты сумасшедший. Не говори о себе такого дерьма. - Я хотел бы быть в группе, а не в соло, - бормочет себе под нос Сынмин, - Тогда, по крайней мере, я мог бы поделиться этим сумасшествием с кем-нибудь. Но сегодня Сынмин пребывает в безмятежном настроении, делая остроумные комментарии, наблюдая за Полтергейстом, чтобы избежать испуга. - Ладно, это приняло мрачный оборот, - говорит Сынмин, когда дерево становится демоническим и пытается поглотить одного из детей, - Как мы можем спасать окружающую среду, когда люди получают такое послание? Хёнджин прикрывает глаза. - Я ненавижу деревья. - Именно. - Кто это придумал… - Эй, эй, - смеется Сынмин, потому что он из тех людей, которые смеются над тривиальными несчастьями других людей, и убирает руки Хёнджина от его лица, - Все в порядке. Это все спецэффекты. И тут Хёнджин кое-что понимает, когда открывает глаза. Они смотрят фильм с выключенным наполовину светом, поэтому лицо Сынмина затемнено, но его руки теплые, а рот изогнут в легкой улыбке, и глаза такие же большие и искренние, как всегда, и Хёнджин снова падает… Нет, он снова упал. В старших классах Хёнджин всегда боялся подойти к краю обрыва, опасаясь того, что он найдет внизу. Но семь лет – это долгий срок, и теперь он понимает, что есть вещи похуже, чем падение с края пропасти, например, не признать, что он стоит на обрыве и так сильно хочет спуститься вниз. Но это все равно страшно. Полтергейст? Ха. Это не имеет к этому никакого отношения. [16] Летом перед выпускным классом Сынмин говорит Хёнджину, что он гей. Сам Хёнджин не гей. Сам Хёнджин полностью, абсолютно, на сто процентов гетеросексуал, но он не собирается быть гомофобным мудаком, что спрашивает Сынмина, не влюблен ли он в него. Кроме того, это просто нарциссизм. Но вот как это происходит. Они вдвоем стоят возле кафе-мороженого. Сынмин держит маленькую чашку с комочком ванили, в то время как Хёнджин выхаживает шоколадный рожок, который уже покрыл его руки струйками растаявшей сладости. И они говорят о девушках. Это не та тема, что обычно поднимается, но сегодня исключение – Хёнджину нужно с кем-то это обсудить. - Судя по всему, я нравлюсь Эча, - говорит Хёнджин, - И это длится с прошлого года. - Вау, - говорит Сынмин, и его голос звучит неестественно, намного холоднее, чем обычно, как мороженое, которое он держит в руках, - Это долгий период, чтобы не обращать на это внимания. - Это не шутки, - говорит Хёнджин, обиженный и раздраженный, и Сынмин кусает губы, глядя на свои ботинки, - Она моя подруга. Я не хочу терять ее. - У тебя нет ответных чувств к ней? Хёнджин качает головой. - Она великолепна… но… Он не знает, как сказать, что она просто друг, и при этом не звучать как мудак. Но Хёнджин никогда ни с кем не встречался, ему никогда никто не нравился. Он не знает, что такое влюбленность. Это восхищение? Что это за бабочки? И всем нравится Эча, так почему не нравится ему? - Тогда просто скажи ей, - предлагает Сынмин, - Не затягивай. - Хорошо, я так и сделаю, - он думал об этом, думал, он скажет ей сегодня вечером, - У тебя когда-нибудь были такие проблемы? - Да, - фыркает Сынмин, - потому что женское население очень заинтересовано во мне, - он кладет в рот еще один кусочек мороженого, - Нет, у меня такого не было. Быть неудачником имеет свои преимущества. - Ты не неудачник, - говорит Хёнджин, удивляясь такому уровню самоуничижения, - Я думаю, ты понравился бы многим девушкам. Хёнджин говорит это даже не для того, чтобы быть милым – Сынмин умеет петь (Хёнджин влюбился бы только в его голос, если бы был девушкой, которой он, очевидно, не является), он действительно добрый, он умный, и у него есть чувство юмора вдобавок ко всему. В этот момент Хёнджин понимает, что у Сынмина есть склонность сильно недооценивать себя, и Хёнджин, будучи хорошим другом, постарается обуздать это, насколько это возможно. - Легко тебе говорить, - шепчет Сынмин, - Ты даже не хочешь тусоваться со мной в школе… - Что? - Ничего. - Нет, я… - В любом случае, вся эта история с девушками лишена смысла, - говорит Сынмин с легким, лишенным юмора смехом, - Потому что мне не нравятся девушки. Хёнджину требуется время, чтобы обдумать это, и когда это происходит, его мозг дает сбой, и мысли сбиваются в кучу. Это просто… вау, ладно. Хёнджин не знает никого, кто был бы геем. Эту концепцию он знает по книгам и сериалам, но все, с кем он общается в реальной жизни… кроме Сынмина теперь… Сынмин не отводит взгляда, и Хёнджин понимает, что он не собирается уклоняться от ответа. - Ладно, - говорит Хёнджин и надеется, что это правильный ответ, - Ладно. - Тебе из-за этого некомфортно? – спрашивает Сынмин. - Нет, конечно, нет, ты такой же человек, каким всегда был для меня, - поспешно говорит Хёнджин – наконец-то он может дать определенный ответ, - Тогда, есть какой-нибудь парень, что тебе нравится? - Эм, да, тут без шансов, он, его мама и его домашняя шиншилла – натуралы, - он не отвечает на вопрос, но Хёнджин не замечает. - Как ты… осознал это? Сынмин пожимает плечами, и Хёнджин понимает, что он, возможно, делает все неправильно, но в свою защиту, он ничего не знает. Ничего. - Day6, - отвечает Сынмин. Хёнджин не может сдержать смеха, что вырывается из его рта. - Доун, если тебе нужна конкретика. А затем разговор переходит на что-то глупое, что-то безопасное, на то, как они выбрали буквально самые скучные вкусы мороженого во всем магазине, но Сынмин утверждает, что он будет придерживаться ванили, так как не совсем понятно, что они кладут в мороженое под названием «Вау (оно холодное, оно свежее, оно хорошее)». Хёнджин указывает, что это мороженое, что вообще может пойти не так, но затем Сынмин напоминает ему о том времени, когда Хёнджин съел фисташковое мороженое и его чуть не стошнило, и тот принимает свое поражение. И, возможно, Хёнджин гомофоб или что-то в этом роде, потому что он не может перестать думать об этом, пока они разговаривают. О том, что Сынмин гей. Хёнджину нравится считать себя довольно толерантным, но это просто… он даже не может объяснить это себе, но эта мысль продолжает жужжать в его голове, как какая-то сумасшедшая, гомосексуальная стиральная машинка. Он так и не говорит с Эча, кстати. Он сидит перед телефоном с открытыми сообщениями и не может заставить себя это сделать, сказав, «ты не нравишься мне в этом смысле». Он не знает этого, но, в конце концов, она услышит это от одного из друзей Хёнджина и проведет неделю, позволяя себе быть убитой горем, прежде чем смириться и вернуться в следующем году с яркой улыбкой на лице. Что, конечно, срабатывает в краткосрочной перспективе… Но это не учит Хёнджина последствиям избегания. *** На самом деле, в последующем крушении поезда виноват только Хёнджин. Он будет оглядываться на все, что делал в школе, и задаваться вопросом, о чем, черт возьми, он думал. Может быть, он вообще не думал. Первое: На дворе сентябрь, и они вдвоем идут домой из школы; они задержались, потому что в их школе проходил сбор средств, и им двоим пришлось помогать. Впрочем, все было в порядке, потому что они получили остатки закусок. - Ты просто останешься у меня на ночь? – спрашивает Сынмин. Хёнджин зевает. - Ты же не возражаешь? – спрашивает он. Хёнджин никогда не делал этого прежде, и поэтому это экспромт. Но Сынмин качает головой. – Я не буду мешать, не волнуйся. Я просто лягу спать на пол в джинсах или что-то в этом роде. Сынмин поднимает бровь. - Верно, потому что моя мама просто позволит тебе спать на полу в джинсах. - А ты позволишь? - Твоя осанка уже настолько плоха, что не похоже, чтобы спина болела сильнее, - говорит Сынмин, и Хёнджин хлопает его по плечу. А потом тише: - Но да, я тоже не позволю. Я ничего не могу поделать с джинсами, но ты можешь занять мою кровать. - А ты будешь спать на полу в джинсах? - Нет, я буду спать на полу в пижаме, - возражает Сынмин, и Хёнджин бросает на него взгляд, - Идиот, у меня есть диван, со мной все будет в порядке. - Или мы можем просто разделить твою кровать. И это начало крушения поезда. Технически это приемлемое предложение, так как они довольно близки, и Хёнджин уже видел кровать Сынмина раньше – она достаточно большая, чтобы вместить двух человек. Но… Хёнджин вспомнит об этом и поймет, что это не та логика, что он использовал. Нет, Хёнджин пытался заставить Сынмина покраснеть. Через несколько месяцев он будет чувствовать себя полным мудаком, но лучше быть мудаком, чем другим, более честным вариантом, и это то, чего он придерживается. Между прочим, Сынмин краснеет, но соглашается, потому что он никогда не отступает. - Я отвратительно сплю, просто предупреждаю, - говорит Сынмин, и Хёнджин пожимает плечами. Все это само по себе крайне невинно, поскольку они оба одеты (в конце концов, Сынмин отказался надевать пижаму, поэтому оба спят в джинсах), и Хёнджину нравится тепло, устойчивое сердцебиение Сынмина (хотя и немного ускоренное, чем обычно), и он засыпает прежде, чем ему могут присниться последствия. *** А затем тот эпизод с курткой. У Сынмина день рождения, и Хёнджин подарил ему блокнот с нотными строчками на одной стороне и обычными строчками на другой, так как Сынмин недавно увлекся сочинением. На внутренней стороне обложки Хёнджин нацарапал пару строк из песни Day6 «Better Better» вместе с «С днем рождения ~ Хёнджин». Они идут в Nine & Dine, чтобы отпраздновать, и владельцам нравится Сынмин настолько, что они пекут ему торт. - Мы не пекари, - извиняется официант, - Поэтому он не выглядит слишком профессиональным. Что является правдой. Это небольшой торт, может, шесть дюймов в диаметре, по краям неровная глазурь и просвечивающая шоколадная крошка. Мама Сынмина купила в продуктовом гораздо более приятный на вид торт, но по горящим глазам Сынмина ясно, что ему насрать на эстетику, и он так щедро благодарит их, что Хёнджин забавляется. - Странно видеть тебя таким вежливым, - говорит Хёнджин, когда они уходят, - Насколько я знаю, ты буквально демон. - Это ты демон, что издевается надо мной в мой день рождения, - возражает Сынмин сквозь стук зубов. Погода сегодня странная – днем было довольно тепло, настолько, что Хёнджин отправился домой на велосипеде в футболке, но как только наступила ночь, температура упала на несколько градусов. Сынмин дрожит в одной клетчатой фланелевой рубашке. - Твои оскорбления становятся гораздо менее угрожающими, когда ты выглядишь так, будто вот-вот окоченеешь, - говорит Хёнджин и импульсивно снимает куртку, - Вот, надень это, твоя мама убьет меня, если ты превратишься в эскимо. Сынмин берет куртку так, будто она вот-вот взорвется у него перед носом. - … А ты? - Я в порядке, - говорит Хёнджин, и это правда – под ней на нем был его свитер, - Это твой день рождения, просто прими ее как еще один подарок. - Ладно… - говорит Сынмин и осторожно надевает ее, - Спасибо… Это кучка мелочей – это, ночь в одной постели и все эти маленькие шутки и прикосновения между ними («Мне нравится твой голос, я бы встречался с тобой только ради него») – которые можно было бы выдать за нормальное, платоническое, если бы Хёнджин в глубине души не знал, что это не так. Что какая-то садистская часть его играет с огнем, потому что… потому что что? Потому что он знает, что Сынмин гей, и он может делать это просто ради забавы? Нет, Хёнджин не такой злой. Может быть, это потому, что огонь теплый и яркий, а может быть, Хёнджин слишком очарован, чтобы не прикоснуться к нему; может быть, это потому, что Хёнджин молод и еще не знает, что такое ожог. Или, может быть, потому, что он влюбляется, и не знает, как еще это показать; может быть, он влюбляется, но не может в этом признаться. Никому, даже самому себе. *** Все это рушится у него на глазах прямо перед началом 2018 года. Они сидят вдвоем у Хёнджина дома – до полуночи осталось тридцать минут, и их родители слишком устали, чтобы испытывать восторг. Хёнджина пригласили на вечеринку, но он предпочел бы начать 2018 год именно так. Он чувствует себя в безопасности с Сынмином, они лучшие друзья – Сынмин назвал их так ровно один раз, и Хёнджину было так тепло, что он подумал, что, возможно, внутри него есть печь. В любом случае. - Десять минут, - говорит Хёнджин, - А потом все обнуляется. - О чем ты говоришь? - смеется Сынмин, - Ты такой романтик. - А ты циник, - говорит Хёнджин, хотя это ложь. Сынмин мечтатель, но Хёнджин никогда не назовет его так, так как не хочет, чтобы Сынмин пытался спрятать себя рядом с Хёнджином. – Тебе не нравится концепция чистого листа? - О чем ты? – Сынмин подтягивает колени к груди. Хёнджин драматично вытягивает руку. - Каждая ошибка, каждое неверное слово… будет стерто. Ты начнешь все сначала. Это звучит глупо, когда он произносит это вслух, но Сынмин делает паузу, кажется, действительно думает об этом. - Ты правда имеешь это в виду? - Ага, - пожимает плечами Хёнджин. - Тогда могу я кое-что сказать тебе? - Конечно, - Сынмину не нужно ждать нового года, чтобы сказать ему что-то, наивно думает Хёнджин. Сынмин может сказать ему что угодно и когда угодно. Но это комфортный момент, небо за окном темное, а сзади легко жужжит обогреватель. Сынмин делает глубокий вдох. - … Хёнджин, ты мне нравишься. Мир останавливается. Он останавливается, наклоняется и сбивается с оси, и Хёнджину кажется, что он слышит, как в его груди пульсирует сердце. Глаза Сынмина огромные, широко раскрытые, испуганные. Хёнджину всегда нравились глаза Сынмина. В другой вселенной Хёнджин поцеловал бы его в ту полночь. Но это не та вселенная, и в этой Хёнджин сожалеет о каждом неосторожном слове, которое он когда-либо сказал. Потому что он не может любить Сынмина. Конечно, Сынмин гей, и Хёнджину все равно, но Хёнджин не такой. И Сынмин, возможно, был тем, кто только что разрушил их дружбу, но именно Хёнджин построил ее с дырами в фундаменте и перекошенными балками, чтобы удержать ее. Хёнджин не может этого вынести, зная, что это его вина. - Извини, - говорит Хёнджин, и кажется, что это говорит даже не его голос. - Все в порядке, - если Сынмину грустно, он этого не показывает, - Сейчас почти 2018 , я смогу пережить это в следующем году. Хёнджин молчит. - Мы все еще друзья, верно? – спрашивает Сынмин, но теперь его голос становится встревоженным, - Ты по-прежнему будешь со мной дружить? - Я… Прямо сейчас все, чего он хочет, это чтобы Сынмин был далеко-далеко. Хёнджин не знает, как он сможет снова смотреть на него. - … Я не знаю. Глаза Сынмина расширяются. - Я преодолею это, обещаю. Пожалуйста. - Я не знаю, - огрызается Хёнджин и отодвигается. Сынмин выглядит так, будто хочет спорить дальше, но он захлопывает рот, надевая маску холоднее, чем Хёнджин когда-либо видел, даже до того, как они стали друзьями. Ему приходится остаться на ночь, потому что на улице двенадцать часов ночи, и утром он прощается, прежде чем уйти. Хёнджин не видит его до конца зимних каникул. [17] Хёнджин был прав. Все обнуляется в полночь. Он дружит с Ким Сынмином в течение девяти месяцев в 2017 году. В 2018 году ходят разговоры (только иногда, потому что сплетни не так интересны, как некоторые другие вещи) о том, что Хёнджин окончательно бросил его, потому что он буквально никогда больше не разговаривает с ним. Дело в том, что… - Возможно, ты тоже мне нравишься, - шепчет Хёнджин глубокой ночью две недели спустя. На следующее утро он выдает это за сон, потому что это не то, о чем он может думать средь бела дня. Но после первых нескольких дней, когда он отчаянно нуждался в пространстве, он становится слишком боязливым, чтобы протянуть руку, признать свои ошибки. И Сынмин никогда не терял своего достоинства, никогда не проявлял отчаяния, и когда Сынмин хладнокровно заканчивает учебный год со стоическим выражением лица, Хёнджин убеждает себя, что Сынмину вообще все равно, всегда было. Кроме того, он слышал, что Сынмин много выступает в кафе, на шоу, в безалкогольных барах, и Хёнджин притворяется, что то, что он сделал, это хорошо. Но карма – сука. До конца года Хёнджин не может выкинуть Сынмина из головы. Его грудь кажется слишком полной и слишком пустой одновременно; он видит Сынмина в коридорах и думает о том, чтобы взять его за руку, проходит мимо его шкафчика и думает о том, чтобы прижать его к прохладному металлическому прямоугольнику и поцеловать. По ночам ему снится слишком много кожи, а после он скребет себя в душе, как будто он может избавиться от воспоминаний, если просто надавит достаточно сильно. Это не так больно, как по мнению Хёнджина должно быть, по крайней мере, после того, как он привыкает. Ему семнадцать лет, и он идет по пути к колледжу и карьере. Душевная боль – это только горькая добавка. [18] Но да. В какой-то момент Сынмин постоянно находится рядом с ним. В следующий, кажется, что его вообще никогда не было. [19] Влюбленность окончательно угасает в августе после школы. Хёнджин выходит из нее с обожжёнными руками и пустой грудью. Это не очень хороший опыт, и он не думает, что сделает это снова, но в следующий раз он влюбится на втором курсе колледжа. - Могу я сесть здесь? – спрашивает кто-то. Хёнджин смотрит налево, рядом с ним парень с очерченными скулами и застенчивой улыбкой, обтянутой брекетами. - Конечно. Прости, - говорит Хёнджин и убирает с соседнего места свою сумку. - Я перевелся сюда из другого места, - говорит парень, садясь, - Ты знаешь, что из себя представляет профессор? - Он… нормальный, - отвечает Хёнджин, а затем добавляет, просто потому что хочет продолжить разговор, - Будь осторожен, если засыпаешь. Он будет швырять в тебя резиновых уточек. - Серьезно? – глаза парня расширяются. - Я не шучу. У него целый набор, и у всех есть имена – есть одна в пластиковых солнцезащитных очках, а другая с усами и шляпой, - парень смеется, и это довольно приятный звук, - И он очень хорошо прицеливается. Так что не будь очевидным, если решишь вздремнуть. - Я обязательно буду иметь это в виду. Я, кстати, Ян Чонин. Иногда люди зовут меня Айэн. Хёнджин решает, что никогда не будет звать Чонина Айэном. - Я Хван Хёнджин. Люди зовут меня просто Хёнджином. Они сидят бок о бок в течение всего семестра. Между уроками Хёнджин рассказывает Чонину о собаке, которую родители завели за год до того, как он поступил в колледж, и о том, как его сосед по комнате, кажется, постоянно снабжается волшебной стопкой лапши быстрого приготовления. В свою очередь, Чонин рассказывает Хёнджину о трех бархатцах, что у него есть, по имени Бу, Сок и Сун, и том, как он хотел бы, чтобы у него был волшебный сосед с лапшой, поскольку его собственный – абсолютный чудак со смехотворно большой коллекцией картофеля. Чонин – вполне нормальный студент, здоровая смесь прокрастинации и усилий. К сожалению, он получает удар по лицу резиновой уточкой Санни, из-за чего Хёнджин безжалостно смеется над ним. Чонин скрещивает руки на груди. - Я не выспался прошлой ночью. - Ну, это видно, - хихикает Хёнджин, - Чувак, ты был таким очевидным, ты спал с закрытым ноутбуком. - Я явно не принимаю правильных жизненных решений, так что перестань указывать на это, - хнычет Чонин. Хёнджин хороший ученик, и он хороший друг, и, возможно, его подсознание уже знает о его влюбленности, поэтому он одалживает Чонину свои конспекты перед промежуточными экзаменами. Хёнджин по-прежнему пишет конспекты в стиле Сынмина – он чувствует небольшую боль в груди, когда думает о нем не потому, что у него еще есть чувства, а из-за того, как он справился со всей этой ситуацией. Они вместе учатся в маленькой кофейне в нескольких кварталах от лекционного корпуса. - Выплесни мне в лицо кофе, если я усну на учебнике, - говорит Чонин. - Чонин, ты же знаешь, что мог бы вместо этого его выпить. - Хёнджин, ты не понимаешь, у меня выработалось привыкание! – истерично говорит Чонин, - Это как наркотики! Хёнджин заливается смехом. Манера говорить Чонина – Хёнджин не знает, как еще это описать – милая. Он не невинен или что-то в этом роде, но Чонин склонен смотреть на позитив, и это отражается в его речи. Так что что-то подобное, исходящее изо рта Чонина, забавно в своей редкости. - Я не выношу кофе, - говорит Хёнджин, держа в руках чашку чая. Увидев удивленный взгляд Чонина, он добавляет: - Да, я ненастоящий студент. - Как ты тогда выживаешь? - Никак, - Чонин стреляет в него взглядом, - Ладно, занятия после обеда. Спустя пять часов, на часах три часа ночи. Кофейня относительно пуста (она не так хороша, как другая в нескольких кварталах отсюда), и текст плавает перед глазами Хёнджина. Его внутренние фильтры распались до нуля, и когда он смотрит на Чонина, вместо привычных брекетов и скул он видит темные волосы, падающие на широко раскрытые глаза, и мягкий рот, и все, о чем Хёнджин может думать, это: «о, господь бог, я проебался, опять». Хёнджин не уверен, кто он – ему нравится и парни, и девушки, думает он, и для этого может быть слово, но он слишком напуган, чтобы искать его – и он почти уверен, что нет ничего плохого в том, чтобы быть таким или что-то в этом роде, но это все равно нетрадиционно и, в сочетании с уже высоким уровнем стресса Хёнджина, достаточно, чтобы заставить слезы течь из его глаз. Это безмолвный плач, а не желание привлечь к себе внимание. Возможно, Хёнджину это сошло бы с рук, но Чонин смотрит на движение Хёнджина, вытирающего глаза, и выражение его лица быстро меняется от скуки к ужасу. По крайней мере, Чонин не из тех людей, что смеются над плачущими людьми. У Хёнджина есть вкус. - Хёнджин? Ты в порядке? Подожди, конечно, ты не в порядке, - раздражается Чонин, - Что случилось? Еще больше слез катится по щекам, как из плохо закрытого крана. Хёнджин в ужасе. - Ничего. - Мы можем сделать перерыв, - умоляет Чонин, - Мне жаль, что я заставил тебя так долго заниматься со мной. Тебе, наверное, очень нужно поспать… - Нет, не в этом дело, - говорит Хёнджин с влажной улыбкой. А потом, вместо того чтобы сказать что-то остроумное, вроде «тебе, наверное, тоже нужно поспать, ты, гребанный лицемер», он выпаливает: - Я просто, я думаю, ты мне нравишься? Слова выскальзывают, и Хёнджин задается вопросом, куда делся его фильтр между мозгом и ртом. Затем ужас настигает его, и желудок завязывается в узлы, пока он ждет реакции Чонина. - Подожди, правда? – говорит Чонин. Он не выглядит так, словно ему мерзко, скорее – смущенным, чем что-либо еще, - В каком плане? Ты серьезно? Почему? Это настолько странная реакция, что Хёнджин смеется. - Потому что нравишься? - Но ты такой красивый и харизматичный… - теперь Чонин, кажется, находится в бедственном положении, смущенно жестикулируя, - Просто, что? Хёнджин уже может сказать, что Чонин не отвечает взаимностью, но, честно говоря, это не самое худшее, что может случиться. - Прости… - наконец говорит Чонин, когда успокаивается, - Ты заслуживаешь лучшего, - Хёнджин не заслуживает лучшего и слегка качает головой, - Нет, это правда! Я – просто я, а ты такой крутой, и все такое. - Спасибо…? - Боже мой, извини, я отстой в этом, - говорит Чонин, - Просто… давай останемся друзьями, пожалуйста? Потому что мне очень нравится с тобой разговаривать. - Ага. Да. – быстро отвечает Хёнджин, - Давай останемся друзьями. И они остаются. Это второй год колледжа, и Хёнджин учится любить кого-то, не ожидая, что его полюбят в ответ. Несмотря на то, что иногда проскальзывают комплименты, что раскрывают чувства, которые не совсем платонические, даже несмотря на то, что иногда дружеские прикосновения Чонина причиняют ему боль, даже несмотря на то, что Чонин говорит ему (довольно нервно), что у него есть девушка спустя два месяца, с Хёнджином все в порядке. Это действительно больно, но не невыносимо. Он справляется с этим. Когда Чонин выпускается, он уезжает за границу на работу, и в конце концов они с Хёнджином теряют связь. Но Чонин не является болезненным воспоминанием, и, если бы он снова появился в жизни Хёнджина, он бы встретил его с распростертыми объятиями и пригласил на ужин в Nine & Dine. У него такое чувство, что он бы особенно понравился Феликсу. [25] Чанбин узнает о Сынмине случайно, и, как и к большинству вещей, Чанбин довольно хладнокровно относится к этому. Это, должно быть, все из-за писательства Чанбина. Реальная жизнь странная, но, вероятно, не такая странная, как воображение Чанбина. Так, Хёнджин приводит Сынмина. - Не мог бы ты помочь мне с маленькой историей? – прямо спрашивает Чанбин, - Я пишу о продюсере, и мне нужно выучить музыкальный жаргон, чтобы это сработало. Сынмин выглядит удивленным, и это заставляет Хёнджина улыбнуться. Потому что Чанбин знаком с музыкой Сынмина, и он спросил, когда Сынмин вошел, что тот здесь делает, но в остальном, кажется, совершенно не беспокоится о его известности, что далеко от того, что Сынмин обычно испытывает. - Не говори о пикардийских терциях, - говорит Сынмин, глядя на черновик, - Это слишком претенциозно. Кроме того, это самая глупая концепция из когда-либо изобретенных. Так что иногда Сынмин приходит к ним в гости, хотя в основном так делает Хёнджин. Между Чанбином и Сынмином складываются интересные отношения: они дружелюбны, но не так хорошо относятся друг к другу, как Хёнджин и Сынмин; вместо этого их шутливое подшучивание наполнено притупленными колкостями. Тем не менее, они объединяются, чтобы вместе высмеять Хёнджина за его неспособность вставать по утрам. - Он мне нравится, - говорит Чанбин после того, как Сынмин уходит. А затем, в качестве запоздалой мысли: - … И тебе тоже. Ты проводишь много времени в его квартире. Может быть, мне стоит поискать нового соседа. Хёнджин толкает его. - Пошел ты, - но… - Это правда? - Да, - говорит Чанбин. У него странный тон, он пытается на что-то намекнуть? – Я имею в виду, не… не ненормально. Но я не знаю. Ты ходишь постоянно. - Скоро это перестанет быть постоянным, - говорит Хёнджин. Сынмин на перерыве в течение месяца – он пробудет здесь максимум еще два месяца, - Для него это просто кнопка паузы. - И ты будешь в порядке, когда он снова нажмет на кнопку воспроизведения? Это сложный вопрос; Чанбин хорошо умеет придавать вес словам, в конце концов, он писатель. - Со мной все будет в порядке, - говорит Хёнджин с призрачной улыбкой на губах, - Но пока не ищи нового соседа. - Я шутил, - категорически говорит Чанбин, - Ты незаменим. Очень похож на Гю. Гю – это плюшевый Снорлакс Чанбина, и это как версия снотворного для Чанбина. Хёнджин поджимает губы, слишком занятый, чтобы сказать что-то в ответ, мол, да, он, по сути, огромная мягкая игрушка, или, о, Чанбину не все равно. Из-за… другой правды. Хёнджин – это всего лишь пауза Сынмина. Удаленный кадр в большом фильме. Иногда Хёнджин задается вопросом, не поступает ли он неправильно, мучая себя таким образом. *** Но он все равно будет продолжать мучать себя. Сынмин - зависимость, а Хёнджин слишком слаб, чтобы избавить себя от нее. Сынмин заставляет Хёнджина снова почувствовать себя семнадцатилетним, с учащенным сердцебиением и плавающим разумом. Они будут сидеть бок о бок, и Хёнджин будет думать о том, чтобы сократить два фута, что остались между ними, чтобы взять Сынмина за руку и поцеловать его, будет думать о том, чтобы сказать ему, что он великолепен, прижав свой рот к его коже, пока Сынмин не сможет ничего сделать, кроме как поверить в это. Чувства представляют собой нечто среднее между чистым и подростковым. Единственное спасение заключается в том, что Хёнджин уже достаточно взрослый, чтобы подчиниться им. - Что это за книга? – спрашивает Хёнджин, когда входит в квартиру и видит, что Сынмин читает, а дешевый свет отражается от его очков. - «Выключить свет» - говорит Сынмин, переворачивая ее и показывая Хёнджину обложку, - Это Со Рена. Она пишет восхитительно, но она просто написала это и оставила весь мир в подвешенном состоянии – я жду сиквел десять лет. - Черт, это отстой. Стоит ли мне прочитать? - И не говори. И да, определенно. Сынмин аккуратно прячет закладку между страницами и кладет книгу на журнальный столик, а Хёнджин садится рядом с ним (между ними два фута, всегда два фута). Сынмин все еще в очках. Это отвлекает. - У меня новости, - говорит Хёнджин. Заголовок: Ким Сынмин хорошо выглядит в очках. Господи Боже. - Да? – подсказывает Сынмин. - Итак, Джин, пианист в Nine & Dine… - глаза Сынмина расширяются, сверкая, и Хёнджину хочется рассмеяться, - У него скоро день рождения. - Мне нравятся дни рождения, - медленно произносит Сынмин, - Дни рождения – это хорошо. - Да, это так. Вот почему мы собираемся устроить небольшую вечеринку после закрытия, и я хотел знать, не хочешь ли ты остаться на нее? (Сынмин приходил помогать убираться почти каждый день, независимо от того, ел он в Nine & Dine или нет. Он, Феликс и Минхо теперь друзья; Феликс потерял всю свою первоначальную неловкость и ведет себя как привычное нечто среднее между хулиганом и ангелом, а Минхо начал влиять на Сынмина своим способом пьяного дяди («Нет, я не буду петь в караоке на столешнице», - говорит Сынмин, - «Подождите, это I Smile? Дай мне микрофон»). Чан предлагает заплатить Сынмину только за то, что он терпит их. Сынмин отказывается.) - Кто там будет? – спрашивает Сынмин. - Я, Феликс, Минхо, Чан, - говорит Хёнджин, перечисляя штатных сотрудников, - Джин, конечно. Может быть, Чанбин? У него краш на Феликса, кстати, это очень забавно. - О, хорошо, я знаю их всех. Тогда я приду. Знаешь, я серьезно планирую попросить Джина аккомпанировать мне на пианино, хотя я готов к тому, что он мне откажет. - Это крайне маловероятно. На самом деле, Джин уже играл одну из твоих песен на пианино, - это было неловко для Хёнджина, который чуть не уронил тарелку, - Если ты спросишь его, это будет лучший подарок для день рождения. - Черт, подарок, - говорит Сынмин, совершенно не вникая в предложение, - Что ему нравится? - Он очень любит музыку, просто спой для него, и все будет более чем хорошо, - говорит Хёнджин, - Я серьезно. Например, мы с Минхо объединяем наши ограниченные оркестровые таланты, чтобы сыграть ему Spiegel Im Spiegel. Парень любит эту песню. Минхо играл на виолончели в школьном оркестре; до сих пор он и Хёнджин делали каверы на Pachelbel’s Canon и Clair de Lune, записанные на трясущийся телефон Чана и загруженные на канал Минхо на YouTube, у которого в общей сложности три подписчика. - Подожди, Spiegel Im Spiegel? – спрашивает Сынмин, широко раскрыв глаза, - Песня, которую каждый грустный фильм когда-либо использовал в своем саундтреке? - Знаю! Такой была и моя реакция. Но, судя по всему, это его любимое произведение классической музыки. - Вау, он… сильный. Я слушаю Spiegel Im Spiegel, если у меня есть настроение плакать, и классическая музыка – это не совсем мое, в любом случае. - Верно, потому что твой Моцарт – это Day6. - Заткнись, черт возьми, - смеется Сынмин и хлопает Хёнджина по плечу. Прикосновение жжет. – Но мне нравится Дебюсси. Парень крутой, в очень охрененном смысле. Я только… мне нравится, что музыка всегда была для него самым важным. - Что ты имеешь в виду? – с любопытством спрашивает Хёнджин. Сынмин пожимает плечами, настолько небрежно, что Хёнджин понимает, что ему не все равно. - Иногда меня ослепляет общественное мнение, - говорит он, - Я начинал просто потому, что люблю петь и потому что я хочу делиться своей музыкой, но теперь мне приходится возиться с продажами альбомов и дедлайнами, а также с тем, что, блять, говорят обо мне в чертовом Твиттере, и поэтому теперь я здесь, на перерыве, пытаюсь вспомнить, почему я вообще делаю музыку. Хёнджин не знает, что сказать. Сынмин выглядит так, будто сожалеет о том, что открыл рот. - … Извини, что свалил все это на тебя. - Не извиняйся, - мягко говорит Хёнджин. Это ты извини, что я не могу тебя понять. Наступает пауза, прежде чем Сынмин говорит: - Знаешь, я ненавидел тебя долгое время, - он отводит взгляд, - Потому что ты просто… ушел. Типа, ты был таким реальным, и ты дал мне это, а потом просто забрал. Хёнджин сглатывает. - Тогда почему ты снова разговариваешь со мной? - Потому что я был готов взять все, что ты мог мне дать, - говорит Сынмин. Он все еще не смотрит на Хёнджина. – Я не ненавижу тебя больше, конечно. Ты мой любимый человек, после семьи. И… я в порядке. С тем фактом, что мы разойдемся. Я не такой глупый, как раньше, теперь я знаю, что ничто не вечно. Между ними так много пространства. Хёнджин хотел бы, чтобы его не было. *** На день рождения Джина Джисон готовит небольшой чизкейк, хотя понятия не имеет, кто такой Джин. Он покрыт клубникой и украшен маленькими шоколадными мишками, и Хёнджин не может оторваться от него. - Боже мой, - говорит Феликс, тоже завороженный, - Это красиво. Это искусство. - Для него нужно место в музее, - зачарованно говорит Минхо, - Это лучше, чем «Клуб пингвинов». - Минхо, отойди от него, - говорит Чан, единственный человек в комнате, который невосприимчив к красоте торта, - Ты можешь поджечь его одним своим присутствием. (Между прочим, Чанбин действительно пришел – именно он получил торт от Джисона, отбросив в сторону свой страх опозориться перед Феликсом, чтобы отпраздновать день рождения Джина.) Поскольку это все еще обычные часы работы ресторана, нет никаких явных признаков, что это чей-то день рождения, за исключением слегка сдутого воздушного шара в форме медведя (Феликс, не дыши гелием!) в одном из углов ресторана, пока не пробило восемь часов и не вошел Джин, и Феликс сразу же начал петь кошмарную версию «С днем рождения». Минхо сопровождает его с невозмутимым лицом, в то время как Чан ритмично хлопает на заднем плане. … Хёнджин не признается в этом, но он действительно любит своих коллег. *** После того, как ресторан закрывается, и все выходят из помещения, Феликс переворачивает дверную табличку и кричит: - С днем рождения, Джин! - Спасибо, - говорит Джин с удивлением, - Вау, я никогда раньше не оставался в нерабочее время, я чувствую себя особенным. - Да, к сожалению, никого колдовства в это время не происходит, это просто уборка, - говорит Чан, - Мы не собираемся заставлять тебя это делать, не волнуйся. - Значит, я должен просто стоять здесь? – смеется Джин, - Чан, я помогу. - Хм, - произносит Сынмин, снимая солнцезащитные очки и маску, и Джин разевает рот, - Мистер Ким, если это возможно, я хотел бы поговорить с вами снаружи? Джин стоит, застыв. - Он это сделает, - щебечет Феликс Сынмину, а затем, шепотом обращаясь к Джину добавляет: - Сынмин на самом деле не такой уж и страшный; кроме того, он очень восхищается твоей игрой на пианино. А теперь ступай, у меня дежурство, и я хочу покончить с этим. Сынмин и Джин уходят, а остальные работают эффективнее, чем обычно – у них есть Чанбин в качестве дополнительной пары рук, которая помогает двигать стулья и столы. Джин и Сынмин появляются в середине процесса, и, в то время как Джин потерял звездный вид, Сынмин его приобрел. Джин просто оказывает такое влияние на людей. - Кстати, - говорит Чан Джину, - Мы ведь ни от чего тебя не отвлекаем, верно? - Конечно, нет, это так здорово, - ухмыляется Джин, - Кроме того… вы, ребята, заставляете Ким Сынмина убирать ваш ресторан бесплатно…? - Это не только в твой день рождения, не чувствуй себя слишком особенным, - нахально говорит Феликс, - Nine & Dine – это крутое место. Это хорошее время. Они вставляют свечи в чизкейк Джисона, едят его и обсуждают, как Джисону открыть бизнес; Хёнджин и Минхо играют Spiegel Im Spiegel и случайно заставляют Чанбина плакать; Джин играет Congratulations, а Сынмин выглядит так, будто только что услышал зов ангелов. Однако, судя по ухмылке Сынмина, Хёнджин догадывается, что Джин согласился стать его аккомпаниатором. Затем они танцуют, используя пустое пространство ресторана в качестве импровизированного танцпола, и поют караоке. Все это продолжается около двух или трех часов, заканчиваясь около 11:30, после чего Джин благодарит их и обещает, что он по-прежнему будет их постоянным клиентом, хотя теперь он пожилой человек, которому, вероятно, следует отправиться в дом престарелых. И Хёнджин так счастлив. *** Когда все заканчивается, Хёнджин ищет Чанбина, но тот чудесным образом исчезает. И забирает машину. - Что… - бормочет Хёнджин. Чанбин обычно не так беспечен. Нет, поменяем. Чанбин не настолько беспечен. - Все в порядке, я отвезу тебя, - говорит Сынмин. Сынмин, вероятно, владеет шикарной машиной – несколькими причудливыми машинами – но то, на чем он ездит здесь – это потрепанная серая тойота, сиденья которой даже не кожаные. - Спасибо, - благодарно говорит Хёнджин, - Я не знаю, что на уме у Чанбина. Может быть, он вспомнил о дедлайне или что-то в этом роде. Но когда они выходят на парковку, они не направляются к машине Сынмина. Существует негласная договоренность сесть на один из бордюров парковки; весенняя ночь, прохладная, но не слишком холодная, и наверху виднеется несколько булавочных уколов звезд и серебристая луна. - Это Меркурий, - говорит Сынмин, беспорядочно указывая на небо. - Неужели? - Может быть, я понятия не имею, - говорит Сынмин, и Хёнджин смеется. Сейчас немного прохладнее, когда тело после танцев остывает. Он думает о том, чтобы отдать Сынмину свою куртку, как в старшей школе. Но воздерживается. Сынмин снимает маску и солнцезащитные очки. Вся площадь темная, за исключением пары уличных фонарей, которые дают им двоим несколько теней, переплетающихся на земле. Мимо проносятся проезжающие машины. Сынмин сейчас просто Ким Сынмин, а не Ким Сынмин. И… Ким Сынмин прекрасен. Грудь Хёнджина кажется такой полной и пустой одновременно, бросая вызов физике, его сердце превращается в черную дыру нужды. Семь лет, а Сынмин все еще портит его. - Я… - внезапно говорит Сынмин, - Я подумываю о том, чтобы закончить свой перерыв прямо сейчас. Хёнджин смотрит на него широко раскрытыми глазами. Возможно, он не расслышал. - Что? - Я имею в виду, это такая же хорошая концовка, как и любая другая, верно? – говорит Сынмин, - Я только что был на вечеринке по случаю дня рождения, и я услышал это потрясающее исполнение песни Day6, и теперь я здесь, смотрю на звезды… но я думаю, что Джину нужно время, чтобы выучить музыку. Вот в чем загвоздка. Джин. Я не могу просто тащить его за собой. - Если отбросить Джина, почему ты хочешь, чтобы это закончилось? – в отчаянии спрашивает Хёнджин. О чем, черт возьми, говорит Сынмин? Сынмин смотрит в небо. - Потому что, Джинни… - это прозвище, которое Сынмин редко использует. Люди из детства часто называли его Джинни, но Сынмин всегда называл его Хёнджином. – Я думаю, что могу снова влюбиться в тебя. Как и в первый раз, признание Сынмина заставляет весь мир Хёнджина замереть. - И у меня есть тысячи путей к отступлению, если ты не ответишь мне взаимностью, - говорит Сынмин с легкой улыбкой, - На этот раз я буду бежать. В любом случае, это не может продолжаться долго. Хёнджин не думает, а просто действует. Бетонный бордюр холодный, воздух прохладный, а губы Сынмина теплые, когда Хёнджин прижимает их рты друг к другу. И угол неудобный, и они недостаточно близко сидят, поэтому он тянет Сынмина к себе на колени, расставляя его ноги по обе стороны от своей талии, прижимая голени к тротуару. Некому их видеть. Проезжающая мимо машина видела только один силуэт, который легко было принять за пожарный гидрант или валун. Может быть, Хёнджину нужно это расстояние в два фута между ними, так как ему это слишком нравится. Они целуются неизвестное количество времени, но Сынмин отстраняется первым, широко раскрыв глаза, выглядя ошеломленным. Слишком темно, чтобы сказать, краснеет ли он, если его губы темнее, чем раньше. Он выпрямляется и оглядывается по сторонам, как будто проверяет вспышку фотоаппарата, людей, прячущихся в кустах. Это заставляет Хёнджина ненавидеть себя. А вдруг кто-то увидит? Хёнджин тоже встает. - Прости. Пойдем домой. - Не надо… Не извиняйся, - говорит Сынмин натянутым голосом, - Просто скажи мне, что ты имел в виду это. - Да, - Хёнджин сглатывает, - Да, именно так. Они садятся в машину Сынмина и держатся за консоль, как подростки, и Хёнджин остается у Сынмина на ночь. Они целуются в дверном проеме, Сынмин такой горячий, и Хёнджин задается вопросом, что, черт возьми, происходит, если это сон. *** Хёнджин в порядке. Позвольте мне иметь это хотя бы мгновение. - А что с улыбкой? – говорит Джисон, тыкая пальцем в бок, когда видит Хёнджина на следующий день, - Сегодня гребаный понедельник. Ты принимаешь наркотики? Может быть, так оно и есть. - Что? – говорит Хёнджин и пытается придать своему лицу выражение, подходящее для текущего офисного настроения, - Я не понимаю, о чем ты говоришь. - Что бы ты ни принимал, дай и мне немного, - стонет Джисон и тут же давится воздухом, - Нет, подожди, это как… ты влюблен. С кем это случилось? - Ни с кем, - отрицает Хёнджин. Джисон пугающе проницателен. – Ничего не случилось. - Я куплю тебе кофе за эту информацию. Погоди, ты не любишь кофе. Хм, я дам тебе чизкейк за эту информацию, - Джисон злобно ухмыляется, зная, что мучает его. - Клянусь, ничего не произошло, - умоляет Хёнджин, - У меня просто лицо свело. - Нет, я видел, как ты пытаешься подмигнуть, это не то, - говорит Джисон, - Ох, ты отстой. Ты худший коллега на свете. - Тогда поговори с людьми из своей команды. - Нет, они отвратительны. Пожалуйста, Хёнджин, если ты утаишь эту информацию… - Вчера вечером я целовался с Бейонсе на парковке. Джисон закатывает глаза. - Я уверен, что так и есть. Ты великий лжец, Хёнджин. Это был тот серийный убийца, не так ли? Какого хера? - Теперь ты просто гадаешь. Ты понятия не имеешь, насколько ты прав. Разговор с Джисоном немного омрачает его настроение, хотя и возвращает его на землю. Мир не может этого знать. К черту мир, даже его друзья не могут знать. Хёнджин любит Джисона, любит людей в Nine & Dine, и ему приходится держать рот на замке. Он никогда не сделает ничего, что могло бы поставить под угрозу карьеру Сынмина, и он никогда не сделает ничего, что могло бы поставить под угрозу безопасность его друзей. Но Хёнджин даст себе немного времени, прежде чем коснется реальности. Неделю, говорит он себе. Потому что есть головокружительная эйфория от осознания, что Сынмин отвечает взаимностью, чувствует то же самое, что Хёнджин может флиртовать, и Сынмину это понравится, и что Хёнджин может поцеловать его губы, и Сынмин позволит ему. На следующий день он остается у Сынмина на ночь – раньше он этого не делал по многим причинам, но теперь он считает, что может. Он не будет приносить сюда зубную щетку, потому что это подразумевает постоянство, но он сделает все остальное. - Сегодня я написал много песен, - говорит Сынмин, - Не уверен, сколько из них на самом деле пригодны для использования. Но ты как катализатор. - Это хорошо? - Я думаю… это очень много. Сынмин наклоняет голову, волосы падают ему на лицо. Хёнджин прижимает руку к боку, но затем вспоминает, что теперь ему разрешено расчесывать его волосы, поэтому он протягивает руку и делает именно это. Щеки Сынмина пылают красным. - … Чем хочешь сегодня заняться? – рот Хёнджина изогнулся, - Нет, Хёнджин, вытащи свой разум из гребаной сточной канавы. - Его там не было, - возражает Хёнджин и просто улыбается, потому что Сынмин милый, - Не знаю. Это просто ново, ладно? Хм… Я думаю, мы могли бы приготовить ужин? Так как ты сегодня не ел в Nine & Dine. - Я не всегда там ем. - Да, ты ешь там только девяносто процентов времени, моя вина. - Я употребляю другие продукты. Вы, ребята, просто более здоровая альтернатива сублимированным продуктам из магазина. - Ты такой функциональный человек, - поддразнивает Хёнджин, и Сынмин бьет его. В конечном итоге они вдвоем разогревают рамен в микроволновой печи и едят во время просмотра фильма, на этот раз не ужасов, а нового научно-фантастического релиза под названием «Район номер 9» с антиутопической обстановкой и кучей сюжетных поворотов. Хёнджин может сказать, что без каких-либо особых обстоятельств быть с Сынмином легко. Они забираются на кровать Сынмина, целуются и разговаривают о чем угодно, например, о том, что Минхо случайно поджег свой фартук сегодня на работе, и о том, что Чану пришлось покрыть его содержимым огнетушителя, и о методах Сынмина по написанию текстов («слушай, это просто складывание рифм, это не настолько впечатляюще») («уверен, что именно настолько, я мог бы рифмовать глаголы друг с другом, и это не было бы песней»). Это похоже на дружбу с ним, за исключением того, что теперь Хёнджин может притянуть его к себе, пока их тела не подойдут, как кусочки пазла, может говорить комплименты в точку его пульса и смотреть на него так, как будто он повесил все звезды на небе. Квартира Сынмина похожа на пузырь безопасности. Единственная проблема с пузырями заключается в том, что они в конечном итоге лопаются. *** - Вы, ребята, встречаетесь, - категорически говорит Чанбин. Будильник Хёнджина все еще кричит «ХВАН ХЁНДЖИН, ПРОСНИСЬ!», и сейчас раннее утро, но Хёнджин сейчас бодрствует больше, чем когда-либо за свои двадцать четыре года жизни. - Прости, - медленно произносит он, - Что? - Ты. И Сынмин. Вы, ребята, встречаетесь. Этот сценарий – что-то прямиком из ночного кошмара; единственное связное предложение, которое может сформулировать Хёнджин, звучит так: - Пожалуйста, поговори со мной, когда я надену штаны. - О, верно, - говорит Чанбин, - Подожди, это мои боксеры с пингвинами? Когда Хёнджин достаточно одет и вытирает последние остатки сна, он проглатывает свой страх и подходит к тому месту, где Чанбин сидит за журнальным столиком с открытым ноутбуком с множеством сердитых заглавных букв, струящихся по экрану. Он, вероятно, снова застрял на романе. - Мы не встречаемся, - говорит Хёнджин. Чанбин просто поднимает брови, и Хёнджин понимает, что он не может лгать Чанбину, который платит за половину их квартиры. - Мы не… - говорит Хёнджин, а затем пытается перефразировать, - Он на перерыве. Мы не встречаемся. Отношения подразумевают некое постоянство. - То есть это как интрижка… на месяц. Но эмоциональная. - Пожалуйста, не называй это так, - умоляет Хёнджин, - Но да, наверное. - И тебя это устраивает? – жует губу Чанбин. - Я… С этим нужно смириться, - говорит Хёнджин. Потому что он возьмет все, что сможет ухватить. Проблема в том, что они оба слишком практичны, слишком разочарованы, чтобы попытаться сделать что-то вроде продолжения после перерыва Сынмина. Хёнджин отказывается ввязывать Сынмина в такого рода скандал. Тайные отношения? Еще и с парнем? Боже, кем был бы Хёнджин, если бы он был тем человеком, что лишил Сынмина голоса, что мешал Сынмину петь для людей? А Сынмин, в свою очередь, отказывается переворачивать жизнь Хёнджина с ног на голову, превращать Хёнджина в вечерний заголовок, натравливать папарацци на него и его друзей. Какая-то часть Хёнджина так сильно хочет показать Сынмина миру. Но мир превратит их отношения во что-то, связанное со статусом и деньгами, а СМИ разорвут их на части, как стервятники. Хёнджин не имеет права встречаться с Сынмином, в их глазах. Хёнджин недостаточно хорош. (Возможно, хуже всего то, что Хёнджин тоже так думает. Он знает, что недостаточно хорош для Сынмина, из-за его остроумия, прямолинейности, непредубежденности и ясного взгляда на мир. Хёнджин… недостаточно хорош. Во всех смыслах.) (Он виновен в том, что иногда воспринимает Сынмина как публичную фигуру, а не как человека. Как он может убедить мир, если он не может победить даже свой собственный разум? Это аспект, который влияет на ситуацию.) - Пожалуйста, не разбивай себе сердце, - говорит ему Чанбин. - Для этого уже слишком поздно. Это как Ромео и Джульетта. За исключением того, что мы оба мужчины. И никто не умирает. Надеюсь. Может быть, Минхо случайно подожжет кухню… Хёнджин больше не может говорить об этом, а Чанбин может. - Меня всегда впечатляет, когда авторы могут дать людям реалистичный хэппи энд, - шепчет Чанбин, - Например, любой может убить кого-то или разбить чье-то сердце. Но чтобы персонаж был счастлив… это требует большой храбрости. Хёнджин отводит взгляд. он не знает, будет ли у него счастливый конец. Он просто знает, что у него будет конец. Сынмин тоже это знает. Тем не менее, он поцелует Сынмина между главами. Часы тикают. Они разговаривают в два часа ночи, придумывают гипотетическое мороженое и исследуют просторы кожи друг друга. Они не говорят о реальном мире. Они не говорят о том, когда Сынмин собирается уйти. Но и тот, и другой к этому готовы. Хёнджин знает, что это последний день, когда он входит в квартиру Сынмина, и тот останавливается, когда оказывается в двух футах впереди. - Я закончил свой альбом, - говорит ему Сынмин, - Я думаю… это лучшее, что я когда-либо получал. Это очень посредственно, но в то же время я горжусь этим. - Забавно. Однажды я слышал, как Чанбин говорил то же самое. - Он же писатель, верно? Я почти уверен, что это универсальное чувство для людей искусства. Сынмин сглатывает, Хёнджин проводит рукой по горлу. - Ты послушаешь его, да? – спрашивает он, - … ты можешь быть первым человеком, что, не являясь моим родственником, услышит его полностью. Хёнджин кивает, и Сынмин надевает наушники и нажимает на кнопку воспроизведения. Весь альбом длится около получаса, и во всех его песнях есть неприкрытая честность. Он рассказывает историю, как и первый полноценный альбом Сынмина (первый был об отношениях, и он не был спродюсирован им самим). Но в этот раз речь идет о взрослении. Первая песня напоминает о детстве, о том, как человек смотрел в небо, не стесненный предрассудками и страхом; следующие несколько о подростковых годах, о том, как он злится на общество, чувствует себя изгоем и не знает, как справляться с эмоциями, потому что никто никогда не учил его; последняя о том, как он не знает, как попрощаться, как добиться успеха в мире в одиночестве. Сынмин смотрит на него, и Хёнджин понимает, что он может убить его одной фразой. - Тебе нравится? – шепотом спрашивает Сынмин. - Мне нравится, - тут же отвечает Хёнджин. А затем, поскольку этого недостаточно, он наклоняется вперед и добавляет: - Я не очень хорошо владею словами, но… это очень твое. И это очень близко. Я думаю, что ты окажешь многим людям помощь, о нужде в которой они даже не подозревали. Это похоже на то, как если бы ты перевел свое сердце и воспоминания, а затем записал их на компакт-диск. - Я постараюсь вспомнить, что ты сказал это, когда они будут ругать меня на Reddit. - К черту Reddit. - Эта последняя песня, возможно, самая правдивая, - говорит Сынмин, - Я не знаю, как попрощаться. Ты… не возражаешь, верно? - Лично я не люблю прощаться, - это то, что изменилось в Хёнджине, - Это все равно, что подразумевать, что ты никогда больше не увидишь кого-то. *** Когда Хёнджин приходит на следующий день, квартира уже пуста. Посреди комнаты лежит единственный компакт-диск, простой серебристый в черном футляре. Хёнджин кладет его в карман и уходит. *** СНОВА В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ: ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ С КИМ СЫНМИНОМ. Они пропустили само интервью, но три часа спустя, когда Феликс переворачивает табличку в положение «закрыто», они все толпятся вокруг треснувшего телефона Мино и нажимают на ссылку. - На весь экран, - говорит Феликс. - Я не тупой, - отвечает Минхо и подчиняется. Логотип шоу мелькает на экране, прежде чем показывается Сынмин, выходящий на сцену, одетый в рубашку, которая, вероятно, стоит больше, чем месячная зарплата Хёнджина (офисная и ресторанная, вместе взятые), с собранным лицом и уверенный в себе. Сынмин уже так хорош в этом. - Он не такой уж и крутой, - говорит Феликс срывающимся голосом, - Мы знаем, что он не такой крутой. - Ты плачешь? – в ужасе спрашивает Чан. - Мы просто резали лук, - говорит Феликс и вытирает глаза. Хёнджин протягивает ему рулон бумажных полотенец. – Спасибо. Он должен быть здесь, с нами, а не там, наверху, с ними. Но кто такой Хёнджин, чтобы так говорить? - Ким Сынмин, - говорит ведущий, и Сынмин лениво показывает знак мира, - Мы не виделись с тобой почти два месяца. Где ты был? - Извините, но это секретная информация, - отвечает Сынмин, улыбаясь. - Секретная информация, я понял, - говорит ведущий. В ресторане все вздрагивают одновременно. – Вы что, тайный агент правительства на стороне? - Ну, вы же знаете, что я певец только с девяти до пяти… - О, значит, я не ошибаюсь? - Ну, кто знает? – зрителям это нравится, - Если говорить серьезно, то во время перерыва я работал над новым альбомом… всем, кто следит за мной в Instagram, я прошу прощения за все фотографии рамена, которые я выложил. Это пища для моего мозга. - Ты съел много рамена во время работы над альбомом? - Да, это так. - Тогда я уверен, что это очень хороший альбом. - Ну, я, конечно, надеюсь на это, я фактически украл у Costco всю лапшу быстрого приготовления. Феликс все еще плачет, и в этот момент к нему присоединяется Минхо, слезы тихо катятся по его щекам. Хёнджин понимает причину внезапного исчезновения Сынмина, но любой, кто не подвергается всему этому извращенному мыслительному процессу, найдет это просто удручающим. Сынмин выглядит таким болезненно недосягаемым там, наверху, кем-то, кого Хёнджин мог видеть только через экран. Он задается вопросом, думают ли Феликс, Минхо и Чан одно и то же – что Ким Сынмин был всего лишь каким-то общим лихорадочным сном, одетым в рваные джинсы и серые толстовки, с руками в лимонном чистящем средстве. Его перерыв должен был составить два-три месяца; Сынмин отработал альбом и ушел до того, как прошло два, не желая продлевать это, зная, что потом будет еще больнее. И отчасти в этом виноват Хёнджин. Возможно, Сынмин задержался бы дольше, если бы Хёнджин не держался так крепко, не забрал так много его сердца. И Хёнджин… Хёнджин даже не может заставить себя пожалеть об этом. - Надеюсь вам понравится «Time Lapse», он написан для всех вас, - заканчивает Сынмин. Раздаются аплодисменты, логотип снова мигает, а затем экран становится черным. Феликс вытирает глаза. - Это была ошибка. Хёнджин не уверен, имеет ли он в виду просмотр интервью или что-то еще. *** Компакт-диск поблескивает в ночи тускло-серебристым. Хёнджин вставляет его в ноутбук и надевает наушники. Это неизданный трек, Хёнджин знает, что, вероятно, никто, кроме него, не слышал его. Это всего лишь голос Сынмина с простым гитарным аккомпанементом, но, тем не менее, он мощный. Когда камеры вспыхивают сверху, И я отвечаю на все их вопросы. Если я расскажу им о своей первой любви. Ты знаешь, что «она» - это код для тебя. Они говорят, что ты всего лишь воспоминание, Я говорю, что мы временно порознь. Я встречусь с тобой позже в реальности, Когда мы пересекаемся на перекрестках. Когда мы пересекаемся на перекрестках, да. Хёнджин не плачет. Он просто нажимает на повтор. *** Проблема со зрением в техниколоре заключается в том, что трудно вернуться к монохромному режиму. После того, как Сынмин уходит, Хёнджин сначала с головой погружается в работу, получая повышение два раза в течение трех месяцев. Но он довольно быстро понимает, что это не заполнит пустоту внутри него. Кроме того, он не хочет быть тем парнем, о котором все подчиненные говорят дерьмо, пока он потягивает кофе по завышенной цене из кружки, на которой написано «Босс номер один». Ему двадцать четыре года, и, возможно, ему стоит дать себе шанс выпутаться. Однажды ночью, когда он не может уснуть, он выходит из графика данных прибыли и покупает билет в один конец в Америку. - Ты уезжаешь за границу? – спрашивает Джисон, не веря своим ушам, - Чувак, ни за что! - Ну, я только что купил билет, а они не возвращают деньги. - Боже мой, - говорит Джисон, и именно это Хёнджин сказал себе, когда проснулся на следующее утро с электронным письмом с подтверждением покупки в своем почтовом ящике, - Тогда… Погоди, ты вернешься? Ты ведь вернешься? - Да, - уверяет Хёнджин. Джисону требуется целых десять минут, чтобы переварить информацию, что на самом деле довольно неплохо. Чанбин прошел через пять стадий горя за час, пытаясь справиться с этим. - Блять, я буду скучать по тебе, - наконец бормочет Джисон, заключая Хёнджина в удушающие объятия. Хёнджин чувствует, как хрустят его ребра. – Теперь мне придется обедать со своим филиалом. - Да, мне очень жаль. - Не извиняйся, ты едешь в чертову Америку! – говорит Джисон, внезапно взволнованный, - Чувак, я слышал, что в Иллинойсе есть гигантский металлический боб. Обязательно поезжай туда и пришли мне фотографию. Так Хёнджин садится на самолет до Америки без какого-либо плана. Поначалу он чувствует себя некомфортно из-за сильного акцента и незнания культуры, но он приспосабливается. Он приземляется в Лос-Анджелесе, приобретает камеру и фургон и начинает ехать на восток. Поначалу он не очень хорош в фотографировании, но он учится, усваивая такие слова, как экспозиция и окружающее освещение (он предполагает, что мог бы улучшить свои селфи, если бы он был из тех, кто активно ведет социальные сети). Он приезжает в Чикаго и, как и обещал, фотографирует Облачные врата в Миллениум-парке, а также то, как Сирс-Тауэр поднимается в облака. Он отправляет фотографии Джисону вместе с Чанбином. Если картинка стоит тысячи слов, то именно Чанбин может извлечь историю из снимка. Из-за череды неожиданных событий он связывается с Чонином, который живет в Нью-Йорке и зарабатывает на жизнь воспитателем в детском саду, который иногда поет на стороне. (Втайне Хёнджин думает, что ему очень понравился бы Джин). Поэтому Хёнджин направляется в Нью-Йорк, который, несмотря на расстояние, пугающе похож на Чикаго, с его разветвленной транспортной системой и зубчатым горизонтом, как будто эти два места соединены набором синхронизированных сердец. - Хёнджин, сюда! Я не видел тебя целую вечность! – восклицает Чонин, когда они, наконец находят друг друга в Бронксе. Нью-Йорк шумный, дорогой и такой новый; Хёнджин не знает, где искать. – Как дела? По глупости, из уст Хёнджина вырывается: - Ты снял брекеты. - Что, думал, что они останутся у меня во рту навсегда? – смеется Чонин. - Нет, это было просто… - Хёнджин никак не может объясниться, - Неважно. Я очень рад видеть тебя снова. - Я тоже очень рад, - глаза Чонина блестят, - Я рад, что ты узнал меня даже без брекетов. Как дела? - Давай выпьем бабл-ти, и я расскажу тебе об этом. В конечном итоге они не берут бабл-ти, потому что он стоит дорого, но они разговаривают и составляют план. Хёнджину нужно сделать кучу бумажной работы, но он, наконец, получает годовую визу и место для проживания. В настоящее время Чонин живет один, и квартира, в которой он находится, чрезвычайно дерьмовая, потому что, по-видимому, все в Нью-Йорке дорогое, а не только бабл-ти. Поэтому они с Хёнджином планируют разделить расходы в более красивой квартире в нескольких кварталов от старой. Хёнджин устраивается на работу бухгалтером – к счастью, деньги универсальны, даже если работа Хёнджина заставила его возненавидеть капитализм. Он находится в самом низу иерархии компании, и нигде не зарабатывает столько денег, сколько в Корее, но это приятно. Он ест уличную еду с Чонином и поет в караоке с друзьями Чонина по пятницам; он делает фотографии, тщательно подписывает их и отправляет Чанбину по электронной почте: пицца на тонком тесте, метро, три девушки на площади, сидящие и разговаривающие обо всем и ни о чем. И он поддерживает связь с Джисоном, Минхо, Чаном и Феликсом. Иногда они созваниваются по видеосвязи; примерно через три месяца все они, наконец, смогут присутствовать одновременно. Феликс – тот, кому удается установить соединение первым. - Хэй! – говорит он Хёнджину, - Я скучаю по тебе. Приятно снова увидеть тебя, даже если ты пиксельный. - Я красив независимо от того, в каком разрешении смотреть, - говорит Хёнджин, обрамляя лицо руками, - Шучу, шучу. - Ты не ошибаешься… - Шучу, - умоляет Хёнджин, - Да и вообще, как вы поживаете? - Они отпустили меня с дежурства, чтобы попытаться дозвониться до тебе с дерьмового доисторического ноутбука Чана, - улыбается Феликс, - О, чувак, мне так много нужно тебе рассказать. - Мне тоже, какое совпадение. - Как там Америка? - Как там дома? - Эй, в чем дело! – говорит Чан, появляясь в поле зрения, Минхо следует за ним. - Хёнджин! – говорит Минхо, - Мы должны тебя догнать, - и Хёнджину становится тепло, потому что они скучают по нему, но им не грустно. Они выглядят счастливыми. Они рассказывают ему о том, как Феликс получил главную роль, как Чан серьезно относится к своей девушке, как Минхо отказывается от лекарств и как получил место в местной танцевальной труппе, как Чанбин пишет книгу с помощью фотографий, которые ему присылает Хёнджин. В свою очередь, Хёнджин рассказывает им о Нью-Йорке, о том, что он видел, признается в своей неуверенности из-за акцента и неспособности понимать половину сленга, который он слышит, а также рассказывает о своем новом соседе. - Его сейчас нет дома, - говорит Хёнджин. Чонин вышел на пробежку и, вероятно, в стиле Чонина, отвлекся на полпути. – Но я познакомлю вас с ним, когда он вернется. - Да, я хочу встретиться с этим парнем, - говорит Феликс, - Судя по тому, что ты сказал, он крутой. Они также рассказывают ему о том, как Джисон случайно начал бизнес по производству чизкейков. (Хёнджин с легким удивлением замечает, что Феликс больше всего говорит об этом, за исключением того, что он больше говорит о Джисоне, чем о самом бизнесе). Чизкейки завернуты в бумагу с красивыми рукописными надписями, и Nine & Dine включил их в свое меню, а некоторые из местных продуктовых магазинов продают их на своих полках. Это довольно неплохо. День можно значительно скрасить небольшим количеством торта и доброты. - Чувак, у него есть веганский чизкейк, и он потрясающий, - добавляет Чан. Со стороны Хёнджина дверь со скрипом открывается. – Подожди, эй, кто этот парень, что только что вошел? - Это Чонин? – в разговор вступает Минхо. - Привет, да, я Чонин, - он вспотел, волосы спутаны, и он, кажется, смущен тем, что его представили в таком состоянии, - Хёнджин много рассказывал мне о вас, ребята. - О, он любит нас, - шутит Минхо. Хёнджин слегка улыбается. Да… он действительно любит их. [26] Туманная летняя ночь, горизонт целует ткань звезд, когда Чонин спрашивает: - Так что же привело тебя сюда, в Америку? Хёнджин открывает рот, закрывает его, и только потом говорит: - Длинная история. - У нас есть все время в мире. И Хёнджин готов солгать, когда понимает, что, возможно, ему нужно сказать кому-то правду. В конце концов, никто не знает всего этого, даже Чанбин. И Чонин добрый, невидимый в самом сердце Нью-Йорка, а виза Хёнджина истекает через две недели – разве может быть кто-то лучше, чтобы сказать? - Ну, я работал в заведении под названием «Nine & Dine»… Это похоже на рассказ о сне, на самом деле. Но Хёнджин знает, что это не так, потому что Сынмин сделал его невероятно лучше, а также разрушил его для всех остальных, научил его быть храбрым, но также дал ему тысячу причин сдерживаться. Он на уме у Хёнджина, и… было бы глупо сказать в его сердце, но как еще Хёнджин мог бы объяснить, почему его грудь кажется такой тяжелой? Он слушает песню, которую написал ему Сынмин, и задается вопросом, не являются ли слова Сынмина фантазией; он слушает песню, которую Сынмин написал ему, и задается вопросом, действительно ли Сынмин верит в них. Но Чонин слушает, и через несколько дней Хёнджин возвращается в Корею, зная, что он нашел, по крайней мере, часть того, что искал. [36] Спустя еще десять лет Хёнджин понимает, что мир считает его слишком старым для приключений. Если бы ему суждено было добиться успеха, он бы уже сделал это или был бы на правильном пути – по крайней мере, по определению общества. Генеральный директор развивающейся компании, известный политик, врач или инженер, признанный в своей области. Но Хёнджин не относится ни к одному из этого, и его это устраивает. Вместо этого он работает в другой компании в качестве финансового аналитика более низкого уровня и помогает Джисону в бизнесе по производству чизкейков. Он также пытается не убить домашнюю ноготку, которую он назван Бинни, к большому гневу Чанбина (и из-за этого). Он ведет блог о внутренней отделке, который постепенно набирает обороты. А иногда он ходит в местный общественный центр, где дети знают его как мистера Хвана, хорошего парня, который всегда позволит вам посидеть у него на коленях и похвалит ваши рисунки. Конечно, у него нет ни денег, ни статуса, ни славы. Но делает ли это его посредственным? Хёнджин никогда не любил Сынмина за то, как он пел, или за то, как кричала публика, когда он выходил на сцену. Сынмин был экстраординарным, но не от этого. Хёнджин любил его за красноречие, за то, как он вкладывал всю душу во все, что делал, за то, как он держался за свои мечты и за то, как он говорил с полной искренностью. И Хёнджин до сих пор не может так много сказать о себе, но, возможно, он тоже довольно хороший человек. Он относится ко всем, как к другу. Он принимает людей без лишних вопросов – вот почему дети в центре любят его, потому что он так любит их в ответ. Он расскажет вам (бесплатно), какой диван хорошо смотрится с какой полкой, и ему всегда удается вспомнить день рождения его соседа. Конечно, у него есть недостатки, но у кого их нет? У него есть время. Он все еще учится. - Заказ для двадцатого столика готов, - кричит повар, и Хёнджин идет к нему. Кстати, он до сих пор работает в Nine & Dine. Минхо, Чан и Феликс уже давно ушли, и хотя новому, меняющемуся персоналу никогда не удается сохранить половину командной динамики, как это было у первоначальных четверых, Хёнджину по-прежнему нравятся клиенты (у них новый пианист!), и он дружит с другим официантом вне работы. Сегодня пятница, и когда Хёнджин подходит к двадцатому столу – пианисту – он спрашивает: - Ты сыграешь нам песню после того, как закончишь? - Ты сам знаешь, - говорит Донхён, показывая ему большой палец вверх. Донхён не играет Day6, вместо это выбирая старое (Шопен и Дебюсси – его любимчики) или совершенно новое, каким-то образом заставляя бодрые поп-мелодии и рэп хорошо звучать на инструменте, который не кажется подходящим для них. Сегодня, однако, в его сет-листе есть «Time Lapse» Ким Сынмина, и рот Хёнджина кривится в слабой улыбке. В последнее время он мало слышал о Ким Сынмине в новостях. Его последний альбом был выпущен около года назад. За столиком 29, в закрытой кабинке, сидит новый клиент. Хёнджин оглядывается – Джено, другой официант, занят, поэтому Хёнджин направляется к нему. - Здравствуйте, - говорит он, - Что вы будете… Клиент поднимает глаза, и, если бы Хёнджин держал что-нибудь, он бы уронил это. - Просто воды, пожалуйста, - говорит Ким Сынмин, - И привет, Хёнджин. - Я… привет, - Хёнджин не может дышать. Черт возьми, это же Сынмин. Может быть, у него галлюцинации? Но это не так. Сынмин реален, и он прямо перед ним. Он по-прежнему прекрасен. У Хёнджина до сих пор перехватывает дыхание. Если Хёнджин чему-то и научился на данный момент, так это тому, как быть храбрым. Потому что, с одной стороны, жизнь коротка, поэтому он будет делать то, что делает его счастливым, и рисковать тем, на что в противном случае он бы не пошел. Жизнь коротка, и нет никаких гарантий того, что произойдет с его душой после смерти, поэтому, возможно, ему стоит позволить себе снова влюбиться в Сынмина. Что это за поговорка – третий раз – это закономерность? Но, с другой стороны, жизнь также длинна, как это ни парадоксально. В этом мире не так много «никогда» и «невозможно» - всегда есть время, чтобы стать лучше, совершенствоваться, и есть достаточно времени для второго или третьего шанса, чтобы исправить ошибки и исправить перекошенные пути. Тогда это было не их с Сынмином время, но оно могло бы наступить и сейчас, если бы он позволил это сделать. - Можно я посижу здесь немного? – спрашивает Хёнджин, уже опускаясь на сиденье напротив, - Джено может меня прикрыть. Сынмин улыбается, сияя. - Конечно. Нам нужно кое-что наверстать. Они это делают. И… Хван Хёнджину тридцать шесть лет, и никогда не поздно пересечься на перекрестках.