***
Первую авиакатастрофу агенты «Эпсилона» сначала разбирали постфактум… и почти ничего не поняли. Перекореженные обломки авиалайнера, часть из которых почему-то была аномально холодной, могли рассказать совсем немного. Прошлое и «черный ящик» оказались информативнее. Воздушное судно просто некому было сажать — экипаж был незаметно для пассажиров убит неизвестным существом. И тем непонятнее было, как неуправляемый самолет с полуиздохшей электроникой — само присутствие сущности вызывало помехи и сбои, — прошел большую часть траектории снижения. Тогда же выяснилось, что трупов в обломках было на один меньше, чем живых людей прямо перед крушением. Как будто кто-то ушел с места катастрофы на своих двоих, возможно, продолжая притворяться человеком. В группе агентов, которая работала на месте крушения, то и дело возникали оживленные дискуссии о том, будут ли они осторожно копать это происшествие дальше или сразу получат приказ «переписать» случившееся… А потом произошла вторая катастрофа, по всем признакам идентичная первой. Руководство «Эпсилона» приняло решение сначала повлиять на второй «обреченный рейс», а потом уже вмешиваться в первый. Но обнаружилась проблема: Майк, один из немногих опытных пилотов организации, еще за несколько дней до катастрофы отправился на миссию куда-то в Азию, и сейчас его местоположение нельзя было отследить даже по чипу. Найти еще одного пилота можно было, только завербовав… или выучив летному делу с нуля, покуда Майк еще никуда не делся из штаба. Так и получилось, что Невера с грузом собранных на местах данных забросили на три месяца назад в прошлое.***
— Почему нельзя было сделать это там, в настоящем? — не открывая глаз, вопрошает Невер, растекшийся в кресле симулятора совершенно без сил. Время работает против успеха миссии — выкладываться приходится на полную. Довольно продвинутый по сравнению со стандартным симулятор сменяют полулегальные полеты в самых разных погодных условиях, а им на смену вновь приходит симулятор. Сложнее всего привыкнуть к объемам необходимой теории и к различным приборным панелям — в сжатые сроки его гоняют по самым разным самолетам, от «кукурузника» до неизвестно кому принадлежащего дальнемагистральника. — Должен появиться навык. И автоматизм. При перемещении в прошлое мышечная память, приобретенная позднее, не сохраняется, ты же знаешь, — качает головой Майк, вырывая Невера из размышлений. — Почему я, в конце концов? — спрашивает он у переключателей на потолочной панели. — Это секретная информация, — Майк поднимается из правого кресла, проходит в заднюю часть «кабины» и по всем правилам открывает массивную дверь с небольшим иллюминатором. — Встречаемся завтра в семь. Или нет, лучше в шесть. Времени осталось шиш да маленько, а ты с самолетом все обращаешься как со своим колесным драндулетом. — За «драндулет» ответишь, — Невер слишком устал для того, чтобы говорить угрожающе. — Не раньше, чем ты успешно выполнишь миссию.***
— Вот что, Невер, после миссии обязательно свяжись со мной, в прошлом ли, в настоящем ли. Долетаешь нужное количество часов, а я поспрашиваю Алису насчет пилотской лицензии, — к концу фразы Майк, ухватившись за нить рассуждений, уже почти тараторит. — Что, теперь все настолько небезнадежно? — усмехается Невер. — Если ты ждешь пафосных фраз типа «Я научил тебя всему, что знал сам», то их не будет, — отмахивается он, едва не роняя с плеча увесистую сумку. Он в форме — но это не форма «Эпсилона»; фуражка и нашивки на рукавах пиджака намекают. — Мягкой посадки нам обоим, в общем.***
Они знают о сущности не так много. Известны лишь косвенные признаки ее присутствия, негативное влияние почти на любую электронику… и, почему-то, стремление держать пассажиров в неведении как можно дольше. В первом рейсе никто не понимал, что что-то не в порядке, пока под крылом не проплыл единственный в городе назначения аэропорт; подозрений не возникнет и в этот раз, если он не вмешается. А он вмешается. Непонятно только, как он должен совместить ликвидацию сущности и управление самолетом — с самого начала было непонятно; Алиса отказывалась давать какие бы то ни было разъяснения. Он поводит плечами, давая короткий отдых напряженным мышцам. Ладонь он по-прежнему удерживает на внутренней обшивке салона — от постоянной вибрации уже кажется, что скоро его начнет бить такая же мелкая дрожь… Но только благодаря этому он ловит тот самый момент, когда самолет вздрагивает. Вздрагивает не как от несильной турбулентности. Вздрагивает, как вздрогнуло бы живое существо, у которого сердце на всем ходу вдруг пропустило удар. Вокруг не меняется ничего. Но для него это — сигнал к действию. Он тянется было к стандартно-неприметному пиджаку — и отдергивает руку, вспомнив о том, что вместо такой же стандартной рубашки на нем сейчас — форменная. Конечно, она не числится в списке выданных работникам этой авиакомпании — в «Эпсилоне» мастерски умеют подделывать униформу. Но светить погонами в любом случае рановато. На земле бегущий пилот вызывает смех, а в небе — панику. Панику, которая ему сейчас нужна меньше всего. С рукой на расстегнутой кобуре реверса Невер тенью проскальзывает вперед, за шторку, отделяющую царство бортпроводников от первого салона… и почти сразу же натыкается на труп, упавший у стенки. Бортпроводник. Без головы — она лежит отдельно и чуть в стороне. Рядом еще три тела в таком же виде. И нигде ни капли крови. Неожиданно думается — хоть бы никому не пришло в голову, отправившись «в хвост», заглянуть на кухню, там должно быть еще четыре трупа… Если в исходном варианте событий никто ничего не обнаружил, то как все будет происходить сейчас и куда события вывернет эффект бабочки, неизвестно. Наконец обнаружив возле двери в кабину небольшую клавиатуру, он набирает на ней выученный назубок код, всеми силами заставляя себя не спешить — не хватало еще опечататься. Дверь, хоть и бронированная, звук пропускает, и из кабины слышится сигнал. Код верен. Сложнее всего не отсчитывать убегающие секунды. Он толкает дверь, и та поддается. Открывшаяся картина, пусть и ожидаемая, несколько… удручает: оба пилота — также мертвы, автопилот — не подает признаков жизни; все-таки сдох от нахождения рядом хтонической сущности. Наверняка не только он, наверняка пострадали еще какие-то системы… Но на дисплее — ни одного сообщения о действительно критической неполадке. Если вспомнить, что на первом рейсе у самолета были серьезные проблемы с гидравликой и с управляющими плоскостями, можно смело сказать — сущность учится ювелирной работе. Отстегнув ремни безопасности, Невер перетаскивает тело КВСа за кресло, чтобы не мешалось, и на вбитых в сознание рефлексах окидывает взглядом приборную панель, сразу выцепляя самые важные шкалы и переключатели. Скорость, высота, курс — все в порядке. Осталось сделать самую малость — разобраться с сущностью и с самолетом. Он на пробу кладет руку на ручку сайдстика, и последняя ощущается ледяной — похоже, ее в момент смерти касался КВС. Черт бы побрал этого монстра и следы его присутствия! Самолет хоть и привычно-тяжел, но отзывчив. Невер, самую каплю успокоенный, еще раз оглядывает приборную панель — и чувствует, как в дальних закоулках мозга взвывает тревожная сирена. Он еще даже не понимает, почему, но привычно считывает показатели снова. И видит — 132 фута высоты вместо положенных 33000. Видит всего долю секунды, прежде чем цифры мигают, становясь куда более близкими к реальности — 32921 фут. Показания стрелочного высотомера — точно такие же. 32923 фута. Он поспешно моргает сухими от напряжения глазами — и в промежутке между двумя опусканиями век снова видит то же самое. 132 фута — и ни одна система не бьет тревогу из-за отклонения от заданного эшелона. А потом — 32920 футов. Нужно вернуться на прежнюю высоту, и он плавно тянет сайдстик на себя. Пальцы мерзнут — то ли от волнения, то ли от того, что ручка так и не нагрелась. Эти фокусы альтиметра — что угодно, но не признак присутствия монстра. Он может начисто отключить технику, но и только. И только? Или монстров на борту больше одного? Такой вариант развития событий в штабе вообще не рассматривали. 132 фута. 32940 футов. Почему именно эта высота? «Непонятливый», — раздраженно говорят-рыкают ему на ухо, и он, вздрогнув всем телом от неожиданности, оборачивается, не отпуская ручку, но сзади — никого. Голову словно сжимает невидимый железный обруч — это не мгновенный перепад давления, нет… У людей не бывает таких интонаций. Не бывает такого голоса — низкого и в то же время звонкого, от которого, как при падении в полынью, до боли морозит. Что, черт побери, здесь происходит? «Ряд-место. Там найдешь, что ищешь. Я удержу высоту», — четко, внятно. А сразу после — тишина, нарушаемая только гулом двигателей. Сто тридцать два… тринадцатый ряд, второе — значит, В, — место. 32990 футов — уже без его участия, управление будто живет собственной жизнью, хотя автопилот умер окончательно и бесповоротно. Времени задумываться, что за существо вышло с ним на связь, попросту нет. Но факт остается фактом: самолет возвращается на эшелон. 33000 футов — он все-таки сдергивает с плеч пиджак, бестрепетно закидывая его куда-то на мертвого КВСа, сует инвертор в задний карман брюк и выскакивает обратно в салон, прикрыв за собой на всякий случай обесточенную дверь. Тринадцатый ряд, левый борт, среднее кресло. Только бы информация была верной. И в очередной раз интуиция спасает его. Холод чувствуется снова, но не такой, как в кабине. Там он был чист и безжалостен, здесь же заползает под кожу навеянным страхом. Три человека на ряду, освещенные одной на троих лампочкой. Тот, что с краю, удивленно поднимает голову, средний приоткрывает лениво глаз и тут же пытается вернуться в царство сновидений, дальний даже не отрывается от иллюминатора — как будто там есть что разглядывать, кроме невидимого сейчас крыла. — Позвольте, уважаемый, — цедит Невер сквозь зубы, тормоша среднего за плечо. Из-под руки круглыми глазами на него таращится крайний. — Что?.. — наигранно-полусонно бормочет средний, хотя еще несколько секунд назад вполне осознавал реальность. — Пройдите со мной. Приказ командира. Он лжет, а загадочный пассажир знает, что он лжет. — А кто вы, собственно, такой? — с ленцой интересуется пассажир. — Среди бортпроводников во время кормежки я вас не видел. — Запасной пилот, — он ведет плечом, как бы невзначай демонстрируя погон с тремя полосками. — Не верю. Экипаж в рейсе не разгуливает по салону, — кажется, они оба играют на минном поле неразглашения остальным пассажирам информации. — Возникла внештатная ситуация, — и это — первая правда. Он должен убедиться, что перед ним — действительно монстр. — Что значит внештатная? — неестественно высоким голосом спрашивает крайний пассажир и тут же переходит на испуганный шепот: — Вы хотите сказать, что эта летающая консервная банка сейчас упадет? О, черт. Черт, черт, черт. Если он сейчас примется переубеждать этого человека, почти наверняка все кончится уже массовой паникой. Выход только один — и то неясно, не останется ли свидетелей, не вовремя отвернувшихся и потому не попавших под воздействие инвертора. Он вскидывает руку с прибором вверх и нажимает кнопку активации. Крайний пассажир и пассажир у иллюминатора неподвижно застывают; средний жутко, нечеловечески скалится, и в свете лампочки видно, как расширяются его зрачки, занимая сначала радужку, а затем и весь глаз; его окутывает тончайшей, едва заметной дымкой. Невер снимает реверс, заранее выставленный на режим ликвидации — стандартный режим в движении бесполезен, — с предохранителя, отчаянно надеясь, что сущность после смерти не сбросит человеческую личину и что реверс вообще подействует на нее как надо.***
От облегчения хочется, едва добравшись до кабины, сползти на пол. Все сложилось настолько удачно, насколько вообще могло: свидетелей выстрела не оказалось, а монстра развеяло в ничто, в пыль — даже не понадобилось придумывать, куда спрятать труп. Невер не столько садится, сколько падает в кресло КВСа и машинально нашаривает пряжку ремня безопасности. «Благодарю, что помог, — от бесплотного голоса, раздающегося из ниоткуда и со всех сторон сразу, голова вновь взрывается болью. — Следующая цель у него была — я». Он невольно вспоминает данные по первому рейсу, согласно которым воздушное судно начало двигаться как неуправляемое всего-то в пятистах метрах над землей, и спрашивает вслух: — Ты — самолет, так ведь? — язык еле слушается, словно прилипая к небу. Ледяным кажется уже не только сайдстик, но и кресло — спину морозит через рубашку. «Конечно», — всего одно слово, а в кабине становится еще холоднее. Следующая «реплика» окончательно выбивает Невера из колеи: «Человек… ты ведь исправишь событие? Вернешь мой экипаж?» — Откуда ты знаешь? — севшим голосом спрашивает Невер. Ему холодно, просто невозможно холодно, будто отключилась система жизнеобеспечения, и внутрь кабины проник эшелонный мороз… «Прочитал тебя», — скупо поясняет леденящий голос. — Да, мы изменим историю. Но ты этого не запомнишь. Сущность нужно устранить еще при первом появлении, — он отделывается рублеными фразами, все отчетливее понимая, что не чувствует рук. — Отпусти меня, я ж в ледышку сейчас превращусь! Вместо голоса до него доносится что-то похожее на эхо, — он чувствует секундную вспышку вины, которая ему не принадлежит, просто не может принадлежать, — и холод отступает. — Ты же понимаешь, что я буду обязан отчитаться о тебе организации? — осторожно спрашивает Невер, не уверенный, что его сейчас не прикончат на месте. Самолет какое-то время молчит. А после — издает короткий скрипучий смешок, никак не поясняя свое веселье, и снова умолкает. И больше не пытается выходить на контакт. Впрочем, Неверу так или иначе уже не до него. Нужно готовиться к снижению, делать объявление, связываться с диспетчерской — и прокручивать в голове порядок действий в аэропорту, который они с Майком прорабатывали больше месяца… А разрозненные кусочки информационного пазла, недоговорки начальства и самолета где-то на подсознании постепенно складываются в единую картину. Руководство заранее знало, что еще один пилот не потребуется.