Гистерезис

      Он голыми руками убил далека!       Ладно, не убил, а помог убить Лиле, и далек был застигнут врасплох, и вообще это был не солдат, а техник…       Омега раздери, ОН УБИЛ ДАЛЕКА! Он прикончил самое неуязвимое существо во вселенной, а ещё они возвращаются домой. Это все слишком хорошо, чтобы быть правдой, но это правда. Нарвину отчаянно хочется размахивать руками, петь, творить какие-нибудь отчаянные глупости. В голове шумит, в глазах пляшут золотистые мушки, нервы будто электрические разряды. Надо бы прикрутить гормональный коктейль, но эйфория слишком велика. Интересно, Лила всегда так чувствует себя после сражений? Надо бы спросить.       Он голыми руками убил далека!       Ладно, не убил, а помог убить Лиле, и далек был застигнут врасплох, и вообще это был не солдат, а техник…       Омега раздери, ОН УБИЛ ДАЛЕКА!       — Нарвин, мы тут уже долгое время, но так и не достигли выхода. Мне кажется, это странно, — голос Лилы звучит неуверенно.       Нарвин резко останавливается. Сколько они уже движутся в этом портале? Обычно их путь занимал максимум полмикроспана, но сейчас…       Он голыми руками убил далека!       Ладно, не убил, а помог убить Лиле, и далек был застигнут врасплох, и вообще это был не солдат, а…       Стоп. В который раз уже к нему приходит эта мысль? Поздравляю, Нарвин, ты балбес. Повелитель Времени, который был так горд собой, что не заметил, как попал во временную петлю. Осознание того, что первой проблему заметила Лила, безжалостно вытаскивает ещё один кирпичик из шаткой дженги его самомнения.       — Нарвин, мы идем уже долгое время, но так и не достигли выхода. Мне кажется… Я это уже говорила!       Он вздыхает. Все вернулось на круги своя. Они опять в беде, он, Нарвин, ничего не понимает, но ему надо как-то объяснить происходящее для ещё более непонимающих.       — Лила, мы в хроническом гистерезисе.       — В чем? Говори понятно, таймлорд.       — Мы попали во временную петлю. Нас постоянно возвращает назад во времени.       — А, как на том дип-ло-ма-тическом сборище, где эта Хоссак правила события как ей хочется!       — Именно.       — Нарвин, мы идем уже долгое время, но так и не достигли… о нет, опять. Я видела такое раньше, еще с Доктором. Ты сможешь избавить нас от этого?       По крайней мере, теперь он может вычислить длину петли. Максимум пять микроспанов, ужасно неприятно. Лила слишком долго жила на Галлифрее и чересчур внимательна, вот и заметила неладное. Но противостоять гистерезису она не может, ее тянет назад как щепку в водоворот. Сохранять линейное внутреннее время внутри гистерезиса — простейший трюк, в Академии проходят на первом курсе, но как научить этому человека?       — Нарвин, мы идем уже долгое время… — он ловит ее за плечи и поворачивает к себе.       — Я помогу тебе, только не сопротивляйся, — она удивленно качает головой, но не вырывается. Он закрывает глаза и пытается нащупать ее ментальный след. Вероятно, легкого гипноза будет достаточно… «Контакт».       От удивления он открывает глаза.       — Откуда…       — Нарвин, мы с Андредом были женаты много лет. Уж чему-то я от него научилась.       А, ну конечно. Сентиментальный командор дворцовой стражи не держал секретов от любимой жены. Знал бы Совет, что ценные галлифрейские секреты и умения передаются прямо у них под носом…       «Не волнуйтесь, господин Координатор, Андред не передал мне ничего слишком важного», — мысль острая, будто бритва.       Пандак побери, они же в контакте. Надо фильтровать мысли. Это почему-то очень сложно сделать, когда она так близко. Он чувствует под пальцами ее тепло, слышит ее дыхание, ее мысли серебристыми ручейками текут в его сознании.       «Я не то имел в виду, — врет он, вновь закрывая глаза. Не видя ее, ему легче сосредоточиться на своих мыслях. — Мне просто интересно, какие наши знания способен усвоить твой… вид.»       «Мой вид? Нарвин, я не свинокрыса из академической лаборатории, — она не злится, ей забавна его растерянность. — Конечно, Андред многому научил меня, как и я его. Так и должно поступать мужу и жене, разве нет?»       Нарвин чувствует, что идет по весьма топкому болоту и, кажется, уже потерял ботинок. Взаимоотношения полов — это не тот предмет, по которому он готов назвать себя хотя бы вольнослушателем. Что ж, по крайней мере, он переключил ее внимание от петли на линейное внутреннее время. Молодец, Нарвин. Можешь уже прервать контакт.       Она аккуратно касается его щеки. Он замирает, не зная, что предпринять дальше.       «Я могу научить кое-чему и тебя. Если хочешь».       Мысль очень тихая, неуверенная. Лила, кажется… боится? Он внимает ее ментальному потоку, не в силах отключиться. Милостивый Рассилон, она совершенно не умеет скрывать свои мысли! Да и зачем бы ей это уметь, она же не из расы, для которой объединение разумов — часть дневной рутины. Ее мысли мог читать только Андред, а ему Лила доверяла. И теперь она собирается довериться ему, Нарвину. Эта мысль повергает его в шок. Он чувствует ее неуверенность, сомнение, волнение, желание, радость — водопад эмоций обрушивается на него, не давая даже малой передышки. Он настолько ошеломлен, что забывает скрыть собственную реакцию на это признание. А также обуздать слишком буйно разыгравшееся по этому поводу воображение. Она шумно вздыхает и придвигается ещё ближе.       «Лила, я…»       «Нарвин, не паникуй. Ты же храбрый таймлорд, помнишь?»       Ее мысли возвращают их в темные коридоры Капитолия. Он видит в ее воспоминаниях себя, уговаривающего Лилу бежать, ее, упрямо стоящую к нему спиной. Он вместе с ней слышит, как закрывается дверь, чувствует ее обиду, злость от его предательства. А потом слышит смущенное покашливание. Нарвин не сбежал! Она счастлива, и ее радость настолько теплая, что он невольно улыбается.       — Ты очень изменился, Нарвин, — это она произносит вслух. — Таким ты мне нравишься.       Кажется, их эмоции совсем перепутались. Иначе откуда бы к нему, ярому адепту неприкосновенности личного пространства, приходит в голову мысль прижаться к ней ближе, ещё ближе, чтобы совсем не осталось пространства между ними, ее щека касается его, ее запах кружит ему голову, ее губы на его губах, Рассилон милосердный, как же хорошо…       С тонким «треньк» портал вокруг них рассеивается. Короткая вспышка в мозгу — и оба стоят на ступенях Паноптикума, абсолютно не имея представления, что произошло в последние тридцать микроспанов. Они все ещё держатся за руки, сами не понимая, почему. Моргая, будто от яркого света, они оглядываются. Галлифрей. Тот самый, настоящий. Неужели они дома?       — Это невероятно.       — Где мы?       — Ты что, опять ослепла?       — Нет.       — Реально ли все это? Должно быть реально… По крайней мере я на это надеюсь.       — Галлифрей… Никогда не думала, что назову его домом.       — Ах вот вы где! — Романа спешит к ним с дежурной улыбкой на лице.       — Романа!       — Простите, что вы оба опоздали.       — Опоздали?       — Вы были пойманы в хронический гистерезис.       — Во что?       — Что-то вроде временной петли, Лила. Не волнуйтесь, оно нам не повредило. Это нелегально, аморально и абсолютно незаконно, но на самом деле не опасно.       — Что ж, тогда все в порядке.       Воспоминание о петле догонит его на вторую ночь после их возвращения на настоящий Галлифрей. Он проснется в холодном поту и будет долго созерцать потолок, мучимый одной мыслью: спутанная Матрицей память вернулась к нему, значит ли это, что она вернулась и к Лиле? И хочется ли ему, Нарвину, знать ответ наверняка?