кристальные крылья

— Я выселю тебя, если не откроешь дверь. — Можно хотя бы сегодня не указывать на мое зависимое положение от тебя? Занимайся своими делами, дай мне остаться здесь! Аль-Хайтам равнодушно кивает и отходит от двери. Кто бы мог подумать, что сегодня всё обернется именно так. Но раз это праздничное желание Кавеха, то пусть страдает хоть весь день в одиночестве, если угодно. Острым почерком аль-Хайтам выводит письмо для Тигнари с просьбой простить отсутствие именинника на праздновании и перенести обед на другой день. Он прикрывает Кавеха несуществующей простудой, чтобы не упоминать лишних деталей, способных поощрить беспокойство друзей. Не рассказывает о чужой импульсивности, неудобности и капризности. — Ты точно не выйдешь? Ребята приготовили тебе... — голос аль-Хайтама затихает и перебивается очередным гневным отказом. — Перестань беспокоить меня каждые двадцать минут! Недовольно вздыхая, Хайтам всё же отправляет письмо и отменяет все планы, связанные с чужим днём рождения. Свой подарок, в виде упаковки дорогих кофейных зёрен и книги про архитектурные тонкости, аль-Хайтам оставляет в гостиной, и сам располагается здесь за чтением. День проходит за монотонной работой и вслушиванием в странный шум из комнаты соседа. Ничего интересного не происходит вплоть до позднего вечера, до того момента, как Кавех наконец решает выйти и начать куда-то собираться. Он игнорирует всё, смотря исключительно прямо. — Не желаешь объясниться? Вибрирующая в воздухе раздраженность архитектора говорит сама за себя. Пока Кавех торопливо обувается в прихожей, аль-Хайтам отворяет дверь чужой комнаты, чтобы оценить обстановку. Порванные чертежи, мятая простынь, сломанные механические бабочки для интерьера и открытые книги, хаотично исписанные неровным почерком на полях. — Чем ты занимался весь день? — Не суть, я уже собираюсь сменить деятельность. — Сменить? На избавление от моры и здоровой печени? — Не твое дело. — слова Кавеха звучат непривычно резким, усталым и безэмоциональным тоном. — Ты ужасно предсказуем. Что произошло? — Хайтам бессильно поднимает брови в ответ на долгое молчание. — Я пойду с тобой. — Нет, не пойдешь. — Кавех спешно выходит из дома, роняя свои ключи прямо у порога. Аль-Хайтам трёт переносицу, разрываясь между желанием остаться дома и пойти следом. Должна быть причина таким поступкам, мало ли к какому решению пришел сосед за весь день добровольной изоляции. Кавех идет в противоположную от таверны сторону, он ускоряет шаг на улицах и сворачивает на вымощенную тропу у чужого миниатюрного сада. Его спешные шаги втаптывают маленькие цветы в землю, а он и не замечает этого. В любое другое время, Кавех бы буквально извинялся перед растениями за свою неосторожность, но сегодня случай уж слишком особенный. — Эй, отвяжись от меня! — он буквально убегает как можно дальше, норовя спрятаться где-нибудь, а Хайтам идёт совсем неторопливо, но с намерением не терять архитектора из поля зрения. Кто бы ещё разрушал подобным образом привычную рутину секретаря Академии? Кто бы ещё осмелился вести себя так с аль-Хайтамом? Только Кавех. И именно этим он и привлекает внимание: своим бесстрашием, чувствительностью и спонтанностью. Аль-Хайтам забирается на небольшой склон рядом с входом в город и пытается понять, что привело их сюда. Бесконечный пейзаж неба, шум реки и водопада, пещера Чатракам напротив. Уединенное место в слепой зоне города, куда Кавех так упорно хотел убежать. — И что здесь? — Ничего. — тихо произносит архитектор, не поворачиваясь к собеседнику лицом. — Просто надеялся, что ты не дойдешь сюда. Хайтам уже успел представить себе душераздирающую историю об этом месте, но всё оказалось немного проще. Он осматривает местность, подмечая хорошую видимость гор отсюда. Где-то справа, за возвышенностями, куда так тоскливо направлен взгляд Кавеха стоит его судьбоносный проект – Алькасар-Сарай. Архитектор отдал всё, что у него было, чтобы построить легендарный дворец, который ему даже не принадлежит.  — Что является причиной твоего неординарного поведения? — аль-Хайтам уже устал находиться в закатной прохладе, он желает пойти домой как можно скорее. Но перед этим предстоит понять что вообще происходит и может ли он как-то посодействовать в данной ситуации. — Возвращайся обратно, я скоро приду. — раздраженно и торопливо произносит Кавех, желая остаться здесь без посторонних. Аль-Хайтам кивает самому себе и собирается так и поступить, думая что уж слишком навязывается, но его останавливают мерцающие огни вокруг. Вследствие удивительной аномалии, на этот небольшой холм начинают слетаться зелёные кристальные бабочки. Они не боятся находиться так близко к городу, они порхают по цветам вокруг, озаряя бликами двух юношей. Секретарь задерживается буквально на пару мгновений, наблюдая сияющий пейзаж, но Кавех оборачивается и вдыхает, начиная говорить: — Сегодня странный день и я не уверен как должен себя чувствовать по поводу его. Мне не хотелось, чтобы все разом вспомнили обо мне и выражали однообразные поздравления. Я не хотел ничего, честное слово, но когда.. Когда никто и впрямь не прислал мне письма, никто не попытался найти меня.. Когда я вспомнил, что лично ко мне никто не придет, ведь нужно скрывать где я живу, из-за того, что в мои года у меня даже дома собственного нет... — речь Кавеха превращается в сплошной ряд причинно-следственных связей, отображая ход мыслей и хрупкую ранимость. — Меня даже никто не поздравил, все просто забыли. — Ты был весь день в своей комнате и отказывался открывать дверь, на что ты рассчитывал? — Хайтам с расстановкой проговаривает слова, не понимая почему пытается объяснить очевидное противоречие. — Все твои друзья помнили и готовили для тебя праздничный обед, но ты даже выслушать меня не захотел. — Но ты ведь не сказал мне! — глаза Кавеха расширяются в осознании, когда оказывается, что длинная кроличья нора из вязких мыслей была ложью и его прямым решением. — Почему ты говоришь это так поздно? — Я перенес всё на завтра, ссылаясь на твое плохое самочувствие. Не благодари. Аль-Хайтам теперь буквально может видеть огромный груз вины на хрупких плечах Кавеха. Архитектор, способный соорудить чертежами любое восхитительное здание, идеально выполнить каждый заказ, но неспособный обустроить свою собственную жизнь и спроектировать чёткость и последовательность своих же эмоций. Он молча смотрит на закатное солнце и, кажется, сожалеет о каждом принятом решении. — В первые июльские дни мне так трудно бороться с подавленным состоянием, — устало прикладывая руку ко лбу, произносит Кавех, — Я не могу принять факт ещё одного прожитого года и столь малых достижений за всё это время. Я сомневаюсь, что эту дату нужно праздновать. Я могу только сожалеть о её символике. Тишина после этих слов шумит слабым ветром и колышет сумерские розы вокруг. Бабочек становится всё больше, словно они заинтересованы происходящим и совсем не боятся быть пойманными. — Ты просто плохо совладаешь со своими эмоциями. — Кавех внимательно смотрит на Хайтама, ожидая то ли совета, то ли поддержки. — Иногда мне кажется, что ты не умеешь ничего, кроме сожаления о прошлом, бездействия в настоящем и равнодушия к будущему. Насколько опрометчиво и грубо говорить подобное, да и ещё и имениннику, аль-Хайтам осознает только тогда, когда Кавех удивленно смотрит сквозь него и пораженно молчит. Он будто рассматривает эти слова, повторяет их вновь и вновь, сводя брови к переносице и отворачиваясь с громким выдохом. Аль-Хайтаму остается только ждать ответа и взвешивать сказанное, подвергая сомнению не так правдивость слов, как их нужность именно сейчас. В любом случае, он уже может представить себе предстоящий спор на этой почве. Не об идеалах, не об эгоизме, а о простых препираниях и взаимных указаниях на недостатки их личностей. Но Кавех не собирается отвечать, он молча принимает моментальное поражение. Архитектор с опущенными, чуть подрагивающими плечами, наблюдает за текущей рекой и находится крайне близко к обрыву. Остается только гадать, на что направлены его мысли сейчас. Аль-Хайтам постепенно начинает находить более тревожные ноты и мрачные краски в этом пейзаже. В это мгновение, ему кажется, что переменчивая линия жизни архитектора может так же спонтанно оборваться через считанные секунды. В странном порыве, он хватает Кавеха за предплечье, разворачивая его к себе и пытаясь выяснить что от него хотят скрыть. — Ты полностью.. прав. Слёзы. Кавех хотел утаить слёзы. Казалось бы, всезнающий Аль-Хайтам точно сумеет найти ответ на каждую реплику, всегда сможет достойно решить любую проблему. Но перед горькими чужими слезами, причиной которых являются его слова, он оказался бессилен. Архитектор опускается на землю, не в силах совладать с собой и своим состоянием. Ярко-красные лучи заката пронизывают бутоны фиолетовых роз, зелёные кристальные бабочки порхают отовсюду, а Кавех отчаянно плачет и закрывает лицо руками. Этот противоречивый пейзаж вызывает несвойственные и необъяснимые чувства глубоко за рёбрами. Это возможность для аль-Хайтама понаблюдать за другими аспектами человеческих эмоций, но сейчас он не может отнестись к этому как к уникальному научному опыту. Когда дело касается искренности и слабости, логика и хладнокровность вынуждены сменяться на интуицию и сочувствие, каким бы отстранённым и чёрствым ты ни был. Аккуратным движением аль-Хайтам опускается на колени рядом с Кавехом, настойчиво ловит его взгляд и пытается исправить ситуацию. — Даже если я и прав, разве это нельзя изменить? В любой проект можно внести правки и самостоятельно определить его конечный итог. Докажи мне, что я ошибся, и докажи себе, что ты сумеешь изменить это аспект. Кавех судорожно кивает, стесняясь собственных слёз и пытаясь успокоиться как можно скорее. Прежде чем он успеет осознать происходящее, он обнаружит себя в осторожных объятьях аль-Хайтама. — Ты можешь плакать в свой день рождения и в любой другой день. Это не показатель слабости, Кавех. От звука своего имени, от внезапной тактильности и бережного отношения, архитектор только прижимается крепче и пытается запомнить этот момент в деталях. Ему до сих пор бесконечно грустно, проблемы до сих пор остаются неразрешенными, но факт поддержки заставляет его почувствовать себя лучше. Код на дневнике его матери действительно оказывает лечащий эффект на практике. — Ты имеешь право чувствовать себя так, всё в порядке. Ты всегда справлялся и сейчас справишься тоже, ты намного сильнее всего этого. — Я в тебе новый талант открыл? — подавляя всхлипы и неловко посмеиваясь, произносит Кавех и чуть отстраняется, — Мне никто не поверит, если я скажу, что ты умеешь так говорить. — Забудь те мои слова, я не желал расстроить тебя в особенный день. — аль-Хайтам в несвойственной себе манере проводит ладонью по щеке Кавеха, вытирая слёзы и желая устранить причины своей излишней грубости если не словами, то прикосновениями. — Давай склеем твои чертежи и подчиним остатки сегодняшнего дня. Пойдем домой. Кавех замирает, не веря, что всё настроение прошедшего дня может смениться на противоположное из-за пары жестов и слов. Его взгляд слишком благодарный и отчаянный, а Хайтам смотрит спокойно и с надеждой. Подобные трепетные моменты всегда прятались за вечными спорами и взаимной неприязнью, но сейчас им кажется, что они обретают что-то вроде душевного единения и согласия. И это ощущается одновременно странным и обыденным. Всё будто и должно было так быть, будто для них естественно сидеть под закатными лучами на поляне с бабочками и рассматривать давно выцветшие грани друг друга. Кавех словно анализирует очередной архитектурный проект, пытаясь вычислить все предстоящие тонкости и осознавая на что именно он идет. Время замирает в воздухе наблюдающими бабочками, звёзды хаотично занимают свои места на небе – все норовят узнать конец сегодняшнего дня. Кавех не спешит соглашаться или отказываться, он замер словно молчаливая статуя без единого видимого изъяна, которая полностью разрушится, стоит только обнаружить слабое место в её сердцевине. В его жизни полно проблем, он лично знаком со страданиями и привык разочаровываться в себе и мире вокруг. Но сейчас ему хочется подвергать все прошлое под сомнение, определять лишь настоящее и не заботиться о будущем. В глазах аль-Хайтама и всего мира он – чувствительная и романтичная натура с тонкой душевной организацией. Так почему бы не соответствовать этому образу? Почему бы не ответить внутренним ощущением, почему бы не повести себя самонадеянно и наивно? Почему в день рождения принято загадывать желания, а не исполнять их? Когда думать уже не хочется, когда ответ на вопросы отсутствует, есть только один выход – действовать в согласии с эмоцией; сделать то, чего бы никогда и никто из них не совершил. Легким движением Кавех подается вперёд и соединяет их губы, словно это самое естественное, что может быть. Если он сейчас доказывает свою глупость, если это будет иметь необратимые последствия, если он окажется отвергнутым – так уж и быть. В моменте это показалось необходимым, важным и невероятно долгожданным. У него не так уж и много опыта в подобном, но главное, что у него есть, – пылающее желание. Ему нравится, как привычные эмоции по отношению друг к другу трескаются под натиском более сильных чувств; как равнодушные краски перекрываются яркими. Кавех чувствует, как чужая рука аккуратно путается в его волосах, стараясь не задеть перо и заколки, стараясь не причинить боли. Их дыхание безнадёжно смешивается и сбивается, всё происходит настолько инстинктивно и туманно, что даже не кажется абсурдом. Поцелуй, в котором смешиваются необходимость и смущение, меркнущие и вновь возрождающиеся улыбки на губах. Они жертвуют созерцанием самой яркой части заката, только чтобы осознать и прочувствовать текущее мгновение. Позже, Кавех будет уверен в своих раскалённых эмоциях и в глупом мимолётном желании, а аль-Хайтам – в простом совпадении и крайней эффективности поддержки в подобном физическом взаимодействии. Но сейчас они оба уверены в невиданной никогда ранее нежности, запахе сумерских роз и в звуке дыхания друг друга. Вернув себе чувство времени, они плавно отстраняются друг от друга, вмещая все свои переживания во взгляды. Аль-Хайтам легко снимает зелёную бабочку с белых волос и подносит её к их лицам. Они наблюдают за мерцающим трепетом крыльев и утихомиривают сердцебиения. Кавех подобен лучу света, что озаряет небосвод. Не только из-за пылающего румянца на щеках, но и из-за ярких искр во взгляде. Кажется, что лишний вдох способен разбить воцарившуюся атмосферу всеобъемлющих и таких непривычных для обоих чувств. Однако независимо от того, ищут люди подобных эмоций или нет, они всегда неожиданно настигают и находятся на вершине, словно светило. Это не конец пути и более того, долгий путь человека не заканчивается, когда он открывает в себе что-то новое. Даже если он верит, что сможет насладиться радостью от этого мгновенья и это мимолётное наваждение, ему вскоре придётся приготовиться пожертвовать всем, ибо тот, кто не контролирует своих эмоций, будет уничтожен ими, а жажда может стать неутолимой и всеобъемлющей. Но в сгущающихся красках и свете расцветающих звёзд, их волнует только взмах кристальных крыльев бабочки и его изумрудный отблеск в глазах друг друга.