Момент

Небо полыхнуло солнечным заревом – собирался закат. Ранний. Окрасивший небо в нежные краски: где загорится розовый, где струящиеся ленты фиолетового накроют небеса. В мелких селах жизнь удивительна тем, какую красоту ты можешь найти в самых неожиданных вещах. Рассветные туманы, сияющая в лунном свете роса и посаженные в чужом саду цветы. Словно нарисованы рукой – тонкая кисть аккуратно проводила узоры и мельчайшие детали своего детища. Что-то прекрасное, но привычное в своей красоте. Что-то, о чем забудешь за минуту и не вспомнишь за пять. Незначительное. Подтянув ноги к груди, ученик монастыря, севший на каменный подоконник, молча уставился в солнце, медленно уплывающее за горизонт. Где-то на боку заколола новая рана, наверняка, пачкая новые одеяния. На лице застыла грусть – та самая, ничего не значащая, возникающая тогда, когда кажется, что ничего не чувствуешь, но в груди по-странному завывает, и хочется окунуть лицо в какой-нибудь холодный источник или, наоборот, спрятать в мягких покрывалах и подушках, не представляя жизни за защитным барьером. Беспричинная тревога, бьющая по сердцу. Он взглянул на мерцающий месяц, вздыхая. Когда на небе сверкает солнце, луна становится лишь бледным пятном на её фоне. Только ночью, когда её видят лишь единицы, луна вступает в главную роль на тёмной сцене, украшенной звёздами-пылью и облаками-занавесями. И пусть её представление красочное, изящное, но каждый предпочтёт забыться во сне. А с новым утром встречать и новое солнце – яркое, жгучее. Намного более заметное. Что-то смутно знакомое. И болезненное. За спиной послышался скрип двери, потом – тихие шажки и сбитое дыхание. Он медленно повернул голову ко входу, осторожно придержавшись руками краёв оконной рамы. Свет забавно заигрался в волосах и отражении медного зеркальца в руках: солнечные зайчики обогнули стену и пол, скользя туда-сюда, вслед за движениями руки. Коснулись черт молодого лица, стекли каплями воды. Вошедший юноша закрыл за собой дверь, после – уже более уверенно – подошёл к распахнутому окну. Вмиг его ладони обхватили края подоконника и он опустил голову на плечо сидящего. – Шисюн... – Прошептал, не меняя позу. – Шисюн, поцелуй меня. Сидящий вздрогнул. Медное зеркальце выпало из его рук и полетело прямо вниз, с третьего этажа монастыря. – Ичжэ... Рывок. Цюань Ичжэнь протолкнулся через Инь Юя и схватил упавшее, сжав в руках ручку от зеркальца. Он повис и держался на силе собственной руки, сжимающей край подоконника. Инь Юй удивлённо вздохнул и сглотнул, притянув шиди назад, в свои объятия. – Ичжэнь... Тихий голос Инь Юя заставил Цюань Ичжэня повернуться к нему и взглянуть в его глаза. Вины в ярком кошачьем взгляде не было. – Больше не делай так. – Шисюн поцелует меня? Солнце отразилось с краю в радужках его шиди. Инь Юй вздохнул. Улыбнулся. Это было действительно в репертуаре Цюань Ичжэня. – Шисюн поцелует тебя. Новый рывок, но теперь со стороны Инь Юя – он опустил руки на колени и подался вперёд, коснулся губами губ шиди. Цюань Ичжэнь наклонился назад, уводя шисюна за собой, вынуждая наклониться. Это касание показалось таким вкусным, что Цюань Ичжэнь почувствовал, как ему пришлось сглотнуть из-за накопившейся во рту слюны. Он спиной оперся о холодную каменную стену и закрыл глаза. Приятно. – Это так приятно... – Прошептал, после чего услышал возню и мягкое тепло с губ исчезло. – Ты о чём, Ичжэнь? Закат тянулся. Ученики монастыря на обучении. Они вдвоем, наблюдают лишь небо и земля. – Не прекращай, шисюн. Никогда не прекращай. Грохот. Ещё один импульсивный поступок Цюань Ичжэня. Они вдвоем на полу, голова Инь Юя на плече Ичжэня, затылок Ичжэня стукнулся о твердый пол, но ему хоть бы хны. Новое касание – ладонь к ладони, бок к боку, губы к губам. Новый поцелуй. Солнце не садилось, луна блеклая на её фоне. Снова движение – грудью к груди, сердцем к сердцу, Цюань Ичжэнь на бёдрах Инь Юя, обнимает, улыбается. Пол холодный, зеркальце осталось на каменном подоконнике. Они вдвоем.