Сердце моего Султана

— Да вы знаете, кто я?! Немедленно отпустите меня!!! — понимая, что эти слова, скорее всего, в пустую, надрывался и кричал немолодой мужчина. Раздался оглушающий хлопок и эхом разнёсся по коридорам темницы, в самом конце которой находилась камера, куда несколько недель тому назад привели Халета-эфенди. Он подозревался в измене государству. Арестант с шумом свалился на каменный пол, глухо ударился об него и застонал, потирая горящую от удара щеку. За долгое время нахождения взаперти, мужчина потерял достойный вид. Глаза его были красными, тело исхудало, а лицо обросло щетиной. Сам Халет осунулся и даже как-то постарел. Отсутствие нормальной еды и воды сказывались, понятное дело, не в лучшую сторону. Заключённый посмотрел на выход из камеры, а затем поднял голову. Две высокие и крепкие фигуры возвышались над ним. Халет уловил презрительный взгляд одного из посетителей. Эфенди прекрасно помнил его. Намык-паша всегда недолюбливал этого хитрого проныру, снующего везде. Ему казалось, что Халет всегда что-то вынюхивает, и, похоже, подозрения паши оказались верными. Тот, кто стоял рядом с Намыком презирал арестанта не меньше. Муса-ага, бесконечно преданный султану, готов был в любой момент уничтожить того, кто посмел бы причинить правителю вред. Бостанжи встал на одно колено и схватил лежащего на полу эфенди за ворот рубахи. — Ты будешь говорить сегодня или нет?! — раздражённо процедил сквозь зубы ага. — Я…я ничего не знаю! — солгал в очередной раз Халет. По какой-то причине, Махмуд вспомнил о нём не сразу. Оказавшись в темнице, предатель думал, что в этот же день его начнут допрашивать и пытать, однако, ничего такого не последовало ни в тот момент, ни после. И вот когда заключённый понемногу начал успокаиваться, как гром среди ясного неба нагрянули Намык и Муса. Первого Халет с величайшим удовольствием придушил бы голыми руками, а второго…второго бы просто придушил. Паша обратился к Мусе, искоса поглядывая на эфенди: — Допросы здесь не помогут, он ничего не скажет. Пойдём, Муса, султан же нам дал разрешение… Последняя фраза насторожила арестанта. У Махмуда мёртвый заговорит, и сам Халет знал об этом. Мужчина почувствовал, как неприятно всё сжалось внутри. Муса ещё раз огрел того ладонью по щеке, а затем поднялся и выпрямился во весь рост. — Лучше бы тебе сознаться самому, шакал, а не то я из тебя всю твою душу грязную вытрясу! — бросил бостанжи, плюнув в предателя. Дверца темницы с громким лязгом захлопнулась, и эфенди услышал лишь звук отдаляющихся шагов. Мужчина осторожно встал и подошёл к решётке, выглядывая сквозь неё. Дежурный стражник зыркнул на него своим суровым взглядом, и Халет отошёл в глубину камеры. *** Заключённый не имел ни малейшего понятия, сколько прошло времени да и вообще не знал, день сейчас или ночь. До его слуха вновь донёсся звук шагов, но на этот раз они приближались. Помимо них ещё были голоса. Эфенди пока не мог разобрать, кому они принадлежат. Сердце забилось быстрее. Теперь надежды Халета, а именно, что его отпустят, разбились вдребезги. Вновь раздался скрежет и в камеру вошли уже четверо. Арестант перестал дышать и вообще как-либо двигаться. Он так и замер с открытым ртом. Перед ним стояли Намык и Муса, а вместе с ними и сам султан. Холодный, как сталь, взгляд Махмуда пронзал каждую клеточку тела. Рядом с повелителем был ещё кто-то. В полумраке эфенди не мог достаточно хорошо разглядеть лицо человека. Султан скрестил руки и поджал губы. — Всё ещё будешь говорить, что ничего не знаешь? — изогнул бровь Махмуд. — Но я… — Довольно. — правитель поднял руку в привычном ему жесте, приказывая арестанту замолчать. — Можешь приступать, Серкан. Серкан… Халет начал судорожно перебирать в голове все имена сослуживцев или тех, кто просто работает во дворце. Виски пульсировали, а в ушах звенело. И тут на эфенди накатила такая волна первобытного ужаса, что его затрясло, как в припадке. Как же он мог забыть? Серканом звали только одного человека, служащего при дворе и им был палач. Пока Халет дрожал от ужаса, Серкан достал железный шип. Он поднёс его к горящему факелу, удерживая над ним. Заключённый хотел было что-то сказать, но из горла вырвался только сдавленный хрип. Мужчина взывал к Аллаху, прося его о помощи. Будучи всю жизнь неверующим, Халет презирал тех, кто ходил в мечеть и молился, называя их слепыми глупцами. Как же жалко он выглядел. Неужели только попав в беду люди, пусть даже самые ярые атеисты, начинают верить? Нерадивый эфенди сейчас был готов поверить во что угодно, лишь бы выйти из этой ситуации живым и невредимым. Серкан что-то сказал Мусе и тот, приблизившись вплотную к Халету, заломил ему одну руку за спину так, что тот согнулся в три погибели. Убрав от огня шип, палач подошёл к ним. Он обернулся и посмотрел на султана в ожидании указаний. Махмуд кивнул. — Что вы делаете?! — воскликнул арестант, попытавшись вырваться. Никто ему не ответил. Муса покрепче схватил Халета, а Серкан поймал руку заключённого и сжал с такой силой, что тот весь сморщился. Палач всё с таким же спокойным выражением лица прижал раскаленное почти до красна железо к запястью эфенди. Раздалось шипение, и кожа на руке мгновенно покрылась волдырями. Почувствовавший адскую боль да такую, что аж дышать стало трудно, Халет взвыл, как раненое животное. Лицо его приобрело пунцовый оттенок, а белки глаз покраснели ещё больше. Он свалился на колени перед султаном. — Прошу, Повелитель, пощадите!!! — истеря как маленький ребёнок, умолял мужчина. Махмуд стоял перед ним, сложив руки за спиной. Он даже не шелохнулся, когда услышал крики Халета. Муса отпустил его и толкнул на земь. Заключённый держался за руку и рыдал. Палач вновь принялся раскалять шип. Увидев это, эфенди завопил: — Я всё скажу! Умоляю, пощадите!!! — Стой. — твёрдо сказал султан Серкану. Махмуд подал знак Мусе, чтобы тот поднял Халета. Повелитель подошёл к нему и пристально посмотрел в глаза. — Ну давай, эфенди, расскажи нам: кто виновен в восстаниях янычар, поджоге города и голоде? Все напряглись, затаив дыхание. Халет тяжело дышал, хрипя и кашляя. Махмуд молчал, желая, наконец, услышать имя предателя. Намык стоял у входа в камеру, так же молча наблюдая. — Это…это Эсма-султан! — громко выдохнул мужчина. В камере все так же стояла тишина, но на этот раз она была иной. Сложно было сказать, кто удивлён, а вернее, ошарашен больше: Махмуд, никак не ожидавший услышать имя сестры, или Намык, душа которого саднила от недавнего разговора с госпожой. Муса опустил голову, обдумывая услышанное. Халет, конечно, мог и солгать, и это стоило ещё проверить, но даже от этой мысли никому лучше не стало. Султан направился в сторону двери, и все последовали за ним. Ага отпустил предателя, бросив ему напоследок: — Даже здесь ты не смог повести себя достойно. Бостанжи вышел последним, после чего стражник захлопнул дверь. Халет так и остался сидеть внутри, уставившись в одну точку. Его посетители в том же составе шли по коридорам темницы. Махмуд чуть замедлил шаг и обратился к бостанжи: — Муса, пусть его вздёрнут завтра на площади. — Будет сделано, Повелитель. *** Порыв ветра распахнул балконные двери, пропуская поток воздуха внутрь комнаты. Он поднял белоснежный тюль вверх и сорвал со стола несколько листов пергамента, так аккуратно сложенных в одну большую стопку. За окном послышались крики чаек и голоса, видимо, доносящиеся из сада. Дорогой интерьер комнаты, выполненный на восточный манер, указывал на то, что она принадлежит не кому иному, как самому падишаху. Как ни странно, сегодня было прохладно. Летний зной куда-то резко отступил, сменяясь пасмурным небом и холодом. Султан снял со спинки стула пиджак и быстрым движением накинул его на себя. Мужчина ещё утром подметил, что погода будет противная. Она ещё больше нагоняла тоску, однако, избавились бы от неё Махмуд с Намыком, будь сейчас солнечный день? На стеклянном столике с витиеватыми ножками, находящимся посреди двух кресел с мягкой обивкой, стояли две чашечки с позолоченными ручками. Повелитель, к своему же удивлению, запамятовал, откуда у него этот сервиз. Вроде, ручная работа известного китайского мастера. Конечно, такая посуда предназначалась для чаепития, но сидящие рядом Намык-паша и султан, не сговариваясь, поняли, что им нужно что-нибудь намного крепче, чем просто чай. Друзья молчали, но каждый догадывался, какие мысли крутятся у другого в голове. Они оба глядели куда-то вдаль. Отпив немного, Махмуд со звоном поставил чашку на стеклянную поверхность. — Скажи, Намык, — тихо начал султан, — мы оба с тобой знаем Эсму с малых лет, выросли с ней в одном дворце. Ты веришь в это? — он повернул голову в сторону друга. — Я… — паша задумался, приняв довольно серьёзное выражение лица. — Я даже не знаю, что Вам ответить… — Вот и я не знаю. Как-то слишком неожиданно. — Махмуд облокотился на руку. — Я однажды пытался проследить за ним, ну, Халетом, — рассказывал Намык. — жаль, тогда возница с яблоками перевернулась и преградила путь, и эфенди решил вернуться. — А ведь ты говорил, что он странный и ты ему не доверяешь. Я не послушал тебя, Намык. — с сожалением поглядел на друга правитель. — Если бы мы сразу им занялись, то уже давно нашли бы предателя, избежав многочисленных жертв. — Сколько ещё у султанши было осведомителей? Навряд ли только она и Халет учинили всё это. — Это ещё предстоит выяснить. — Махмуд сложил руки на коленях и тяжело вздохнул. — Зачем? У неё ведь всё есть: деньги, дворец, украшения, в конце концов, любовь народа… Всё, что нужно женщине! — Боюсь, Повелитель, что мы с Вами не можем рассуждать, что им нужно, а что нет. Женщины разные, и многие из них отличны от тех, что обитают в гареме. — рассуждал Намык. — Вот взять даже Анну. Казалось бы, жила во дворце, имела хорошее образование, на хорошем счету у самого султана! Разве похожа она на того человека, которому нужны украшения и вообще всё, что вы перечислили? — Анна… Услышанное имя заставило Махмуда испытать такое чувство, будто по сердцу резанули острым ножом. Он сильно сжал ручку кресла, стараясь вновь не погружаться в воспоминания. Однако, удавалось плохо. — ≪Повелитель!≫ Голос строптивой учительницы с забавным прозвищем ≪Голубка≫ падишах никогда не сможет забыть, как не сможет забыть и взгляд её небесно-голубых глаз. Опять в голове неудержимым вихрем понеслись разные фрагменты: вот они на балконе вместе, а затем покои, где Анна помогает перевести текст из газеты, и там же они танцуют вальс, вот учительница просит прощения за рассказанный секрет болтливому Амберу-аге, а вот она бросилась под пулю, защищая султана от гибели. Намык заметил, как на лице Повелителя, долго не выражавшего никаких эмоций, начала появляться улыбка. Паша даже удивился вначале. А потом промелькнуло последнее, самое болезненное, то что Махмуд обещал себе забыть, как дурной сон, отвлечься, отложить на дальнюю полочку, как надоевшую книгу. Прощание с Анной. Султан ещё сильнее сжал руку, уже чувствуя, что ещё немного — и в бархатной обивке кресла останется дырка. Полные слёз глаза девушки смотрели прямо на него, будто прося прощения за столь внезапное решение. Сначала мужчина даже подумал, что это дурная шутка, мало ли, чего можно ожидать от этой учительницы? Но Анна не шутила. Она была полна отчаяния и даже…напугана. Махмуда убивала мысль, что от него, султана, которому подвластно всё, тогда ничего не зависело. Да, конечно, он мог запретить ей покидать столицу, заставить остаться, но как можно удерживать насильно человека, которого любишь? Султан любил Анну. Любил больше, чем всех своих жён, и даже больше, чем самого себя. Он так и не успел ей этого сказать. — Вы казните её? Голос друга вывел Махмуда из раздумий, возвращая в реальность. Словно очнувшись ото сна, он ошарашенно огляделся по сторонам. Ещё раз переосмыслив сказанное Намыком, султан задумался. Конечно, по закону за такое полагается казнь, но может ли вообще идти речь о законах, если дело касается семьи? Махмуд до сих пор помнит и будет помнить всю жизнь то мерзкое чувство, которое он испытал много лет назад, отняв жизнь у брата. Будто он замарал руки в крови и никогда уже не сможет их отмыть. Марались не только руки, но и душа, что ещё хуже, ведь душа — это внутренний мир человека, который он сам и создаёт, живя с ним до самой смерти. — Нет. Не поднимется рука. — признался правитель, снова отпивая из чашки. Они вновь затихли, слушая, как шелестят от ветра листья на ветвях деревьев. На небе начали собираться серые тучи, сулящие сильный дождь. Запахло влагой и пылью. Намык почувствовал, как на руку что-то капнуло, а затем ещё и ещё. Погода совсем испортилась, похолодало. Мужчины поднялись с кресел, покидая балкон. Они вошли внутрь покоев, и султан с грохотом захлопнул двери. Дождь за окном превратился в ливень и моросил так сильно, что на улицу выйти было невозможно. Повелитель подошёл к другу и заговорил почти шёпотом: — Мне тоже очень больно… — ответом послужило молчание, но Махмуд всё понял без слов. — Что Вы теперь намерены делать, Повелитель? — зная, что только близкий друг может обсуждать с правителем такое, задал вопрос паша. — Для начала — поговорить с Эсмой. Хочу всё узнать с её слов. — Наверное, так будет лучше… — проговорил себе под нос Намык. — Повелитель, если Вы позволите… — Да, можешь идти. — утвердительно кивнул султан. Поклонившись, Намык покинул комнату, оставив Махмуда в одиночестве. Эсма-султан уже скоро должна была прибыть во дворец, и, вероятно, их будет ждать долгий и неприятный разговор. Султан увидел, что листы пергамента разбросаны по полу. Он опустился на одно колено, чтобы поднять их. Складывая поочерёдно пергамент в стопку, мужчина вдруг замер, сжав в руках самый последний лист. Та самая буква, выведенная Анной и подаренная после Махмуду. И он опять вспомнил: он учил Голубку каллиграфии, и так старательно она выводила пером буквы, что падишах невольно начал умиляться. Махмуд прошёл к алькову, присаживаясь на край кровати. Он положил листок на шёлковое покрывало, поглаживая рукой. — ≪Повелитель, посмотрите! ≫ — возникли в голове слова Анны в тот день. — ≪Всю ночь не спала! ≫ Учительница была интересным собеседником. Она не играла словами, не произносила лестные речи, подобно Хошьяр. Бесспорно, жена султана хороша собой, но за всю жизнь она не прочла ни одной умной книги, ничего не смыслила в политике, и все разговоры с ней начинались и заканчивались бесконечными слащавыми комплиментами с её стороны. Анна не походила на жительниц гарема, ведь кто из них осмелился бы спорить и вести дискуссии с самим султаном? Повелитель не мог жить без неё. Да и не только он, весь дворец, в особенности дети скучали по весёлой учительнице, а Амбер-ага так вообще похудел, перестав есть даже свой любимый рахат-лукум от тоски. Маятник настенных часов мерно отбивал такт, маленькая стрелка близилась к отметке ≪шесть≫. Раздался стук в дверь, и Махмуд помотал головой, чтобы прийти в себя. Он вышел в центр комнаты, положил пергамент неподалеку от остальной стопки и встал прямиком под хрустальной люстрой. Стук повторился вновь, и султан громким голосом проговорил: — Войдите. Тяжёлая дубовая дверь с художественной ковкой медленно распахнулась. Махмуд опустил голову, почувствовав, что возросло давление на виски. Он услышал, как кто-то переступил порог покоев, и ожидал, что это, скорее всего, Заир, который должен был доложить о прибытии Эсмы. Повелитель пытался собраться с мыслями, готовясь, так сказать, ко встрече лицом к лицу со своим врагом. Он поднял голову. Махмуд так и обмер, перестав даже моргать. Слова застряли в горле, а язык онемел. Перед ним стоял не Заир и даже не Эсма. — Анна… — прошептал султан. — это правда ты? Он не мог поверить своим глазам, потому закрыл их. Казалось, что это просто мираж, обманчивое видение. Падишах распахнул веки. Нет, учительница никуда не пропала. В своем белоснежном платье, она все ещё стояла у дверей. Махмуд покачал головой, закрыв лицо руками. — Повелитель… — таким родным султану голосом произнесла Анна. — это правда. Я вернулась, вернулась навсегда! Она улыбалась, чуть ли не смеясь, а Повелитель всё ещё боялся двинуться. Он рассматривал девушку с ног до головы, пытаясь найти подвох. Но учительница была такой же, как и прежде. Русые волосы, собранные в высокую причёску, румянец на щеках, а самое главное, глаза. Голубые, как небо и глубокие, подобно морю. Махмуд сделал шаг вперёд, чтобы понять, что это всё по-настоящему. Девушка рассмеялась, и её звонкий, как колокольчик смех заставил султана смеяться тоже. У него невольно скатилась слеза по щеке, но теперь уже он готов был заплакать от радости. Плакала и Анна, то и дело вытирая рукавом мокрые дорожки от слез. — Повелитель! — всхлипывая, прошептала девушка. — Повелитель! Голос принадлежал не Анне. Картина стала размытой. — Повелитель, всё в порядке? Я Вас уже как три минуты зову, а Вы всё не отвечаете. Перед ним стоял обеспокоенный Заир. Махмуд непонимающе хлопал глазами. Он оглядел всю комнату, но Анны нигде не было. Падишах не знал, что и думать. Ведь он с ней разговаривал, видел её, такую живую и настоящую. Султан медленно, но верно начал сомневаться в том, что он душевно здоров. Видимо, стоит проверить здоровье у Бехчета-мулы. — Д-да, Заир, говори. — тихо вымолвил Махмуд, чувствуя, как трясутся его руки. — Эсма-султан только что прибыла во дворец. — Где она? — стараясь прийти в себя, спросил султан. — В коридоре, Повелитель. Впустить её? — Да. Хранитель покоев поклонился и покинул помещение. Махмуд начал мысленно готовить себя к встрече с сестрой. Он пока ещё не знал, в какое русло уйдёт разговор и чем он вообще закончится. Шок от недавних событий немного смерил гнев султана, потому если недавно Повелитель был готов разорвать её в клочья, то сейчас он намеревался спокойно поговорить. За дверью послышался цокот каблуков, и на пороге показался высокий, статный силуэт. Эсма-султан выглядела, как всегда, прекрасно. Красное платье с чёрными элементами в виде узоров на рукавах и в зоне декольте отлично подчёркивало стройную фигуру султанши, а длинные рыжие волосы локонами лежали на плечах. Заир закрыл за ней дверь, и госпожа сделала несколько шагов вперёд. — Повелитель! — склонилась в лёгком реверансе Эсма, — Что случилось? Вы просили срочно приехать. Махмуд усмехнулся про себя спокойствию и самоуверенности младшей сестры. Она делала вид, что всё в порядке. Правитель решил пока что не выдавать всё, что думает. Он хотел посмотреть, как долго будет длиться этот спектакль. Султан улыбнулся ей в ответ и указал на кресло, разрешая сесть. Заботливо разлив ароматный чай по чашкам, он сел напротив Эсмы. — Ничего серьёзного, просто соскучился по тебе, сестра! Как-никак, давно не виделись. — мягким голосом начал диалог падишах. Султанша чуть не рассмеялась в голос, несмотря на то, что внутри у неё всё сжалось от страха. Видимо, Махмуд решил начать игру с ней, так же притворяясь, и она приняла вызов. — Ах вот оно что… Да, Вы правы, наверное, мне стоит почаще навещать Вас и племянников. — Они как раз недавно спрашивали про тебя. — отпив немного чая, сказал султан. — Слышала, Гюльфидан выходит замуж за Намыка-пашу. — Эсма немного опустила голову. Пока она шла до покоев брата, меньше всего султанше хотелось встретить Намыка и ещё меньше — племянницу. — Да, видимо, у них не заладилось с Мусой. Я, конечно, не ожидал, что её избранником станет Намык. Но Гюльфидан мне как дочь, и я готов сделать всё возможное ради её счастья! — Как Вы сами, Повелитель? Мне показалось, что Вы грустны. — поинтересовалась Эсма. Она упорно не желала и в руки брать предложенную Махмудом чашку с чаем. Кто знает, чего сейчас от него можно ожидать? Там запросто мог быть яд, например, медленного действия. Он убивает не сразу, а спустя несколько дней. Поначалу жертва даже и не догадается, что приняла смертельную дозу. Правителя, конечно, впечатлила осторожность сестры. Он то и дело внимательно поглядывал на неё, стараясь уловить хотя-бы нотку беспокойства, но Эсма, надо отдать ей должное, держалась просто замечательно. — От тебя ничего не утаишь, Эсма. — издал смешок мужчина, — Но это пустяки, всего лишь предался воспоминаниям. А чего мы всё обо мне? — с таким же спокойным выражением лица спросил он. — Как поживаешь, сестра? — Я? Хвала Всевышнему, у меня всё хорошо. Только мама захворала, но лекарь говорит, ничего серьёзного. — заверила брата Эсма. Махмуд кивнул на слова султанши. Она всё так же оставалась невозмутимой и общалась вполне дружелюбно, словно любит его больше всех на свете. Эсма продолжала что-то рассказывать, но султан уже не слушал её, только качая головой и отвечая мельком какие-то фразы. Султанша быстро поняла, что собеседник потерял интерес, и замолкла, уставившись на брата в ожидании каких-либо действий. Он тоже не спешил говорить. Наступила пауза, в которой оба наблюдали друг за другом. Однако Махмуд решил, что весь этот цирк затянулся, и надо что-то делать. Он поменял положение в кресле и закинул ногу на ногу. Эсма старалась прочувствовать настрой противника. Она поняла, что любезностям и тёплым семейным разговорам пришёл конец, и нужно готовиться к ≪удару≫ с его стороны. Госпожа не собиралась в случае чего отпираться. В этом не было смысла, если Махмуд считает главной виновницей её, то рано или поздно, доказательства тому он найдёт. — Кстати, — начал султан. — ты же, наверное, знаешь, что Халета-эфенди арестовали больше месяца назад? — Халета-эфенди? И за какие заслуги? — сделав удивлённое лицо, задала вопрос Эсма. — За подозрение в измене государству. Так вот, утром он будет повешен на городской площади. Эсма напряглась, понимая, что речь о Халете, будь он неладен, её брат завёл не случайно. Султанша наблюдала за каждым движением Махмуда, ожидая опасности. Сердце её билось так сильно, что казалось, будто султан его слышит. Она старалась дышать глубоко и размеренно, чтобы скрыть волнение. Повелитель барабанил пальцами по ручке кресла. Конечно, он тоже нервничал. Махмуду казалось, что все это происходит в какой-то другой реальности, что он просто впал в небытие. Султан молчал и тянул разговор, тем самым сохраняя до последнего интригу. Эсма поддерживала зрительный контакт, будучи уверенной, что разорвать его — заранее значит проиграть. Махмуд вдруг громко рассмеялся, на мгновение введя в ступор свою собеседницу. — Эсма, так интересно общаться с тобой, зная, что ты, по идее, должна завтра висеть рядом с ним! — Падишах всё ещё улыбался, наблюдая, как меняется выражение лица его сестры. Она опешила от такого и смотрела, непонимающе моргая. — Что скажешь на это, сестрёнка? К своему удивлению, Эсма не знала, что ответить. Она никак не ожидала такого поведения от брата, думая, что будут гнев, ярость, но никак не смех и шуточки, хотя он, вроде, и не шутил. Ему удалось привести сестру в замешательство. Госпожа оценила действия Махмуда, но и уступать ему никак не входило в её планы — Ах, Халет-эфенди… Он всегда был жалким трусом. Наверное, даже перед смертью устроит истерику с мольбой о пощаде. — с некой жалостью в интонации ответила султанша. — Жаль, что ты совсем не переживаешь за него. Он так вспоминал тебя на допросе! Эсма усмехнулась словам Повелителя. Он спокойно воспринял это. Почему-то султан с самого начала был уверен, что сестра не станет твердить о своей невиновности. Всё так же пронизывая взглядом султаншу, Махмуд взял в руки чашку. — И так, — уже твёрдо, как и должен говорить правитель, начал мужчина, — Эсма-султан, Вы обвиняетесь в попытке государственного переворота и предательстве, а также учинении мятежей и восстаний. — заявил падишах, — Признаю, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы найти виновника, и я никак не был готов услышать, что это ты. — он указал ладонью на сестру. — Браво, Эсма. У тебя почти всё получилось. Каждый раз подливать масла в огонь с помощью янычар, которых я уже давно пытаюсь распустить — неплохой ход, однако ты совершила ошибку. — Знаю. Нужно было искать помощников лучше и умнее, чем Халет. — рассматривая перстень с рубином на руке, ответила султанша. — Я не об этом. — громко поставил на поверхность стола чашку Махмуд. К нему начали возвращаться былые эмоции, а именно гнев. Наглость и спокойствие предательницы выводили его из себя, — Как ты могла… Как ты вообще посмела причинить вред не только мне, но и моей семье?! Ты ведь и их поставила под угрозу! — теперь правитель выглядел раздражённым, хоть он и изо всех сил старался не проявлять агрессию. — Все люди, погибшие из-за голода, восстаний и пожара, все те жертвы которых могло бы не быть — твоя, и только твоя — султан подчеркнул последнее слово. — ответственность. — Неужели? — наигранно вскинула брови госпожа. — Жизнь и благополучие Ваших подданных, а тем более Вашей семьи лежат исключительно на Вас. Во вновь образовавшемся глубоком молчании брат и сестра мерили друг друга взглядами. Оба старались выглядеть гордо и невозмутимо, словно это что-то решало. Махмуд знал, кто предатель, и этот человек сейчас располагался напротив него. Повелителю было в общем-то всё равно, спокойно она себя ведёт, или истерит, хотя последнее его бы удивило. Он скрестил пальцы рук и положил их на колени, а Эсма же просто выпрямилась. Огонь на свече рядом подрагивал, словно тоже уловил напряженную атмосферу. Мужчина старался всеми силами разглядеть в зелёных глазах султанши хоть какую-то нотку раскаяния или намёк на чувство вины, но Эсма не жалела ни о чём. Если падишах и поймал её, то это вовсе не значило, что он победил. Теперь султанша не могла допустить того, чтобы её сломали. Она ожидала угроз от брата, однако, этого не следовало, и госпожа слегка растерялась. Она пыталась разгадать его намерения, но Махмуд был непроницаем и сохранял холодность и твёрдость. — Эсма, — язык его не поворачивался более сказать ≪сестра≫, — случись вдруг так, что мои дети стали бы для тебя помехой… — будто не решаясь произносить дальнейшего, затих султан. — ты бы и их хладнокровно, без малейшего сомнения, устранила? — У меня не было цели навредить твоим детям, Махмуд. Мне и правда не хотелось бы, чтобы они каким-то образом пострадали. — в своих словах султанша была искренна. Её племянники не были виновны в поступках отца, и причинять им намеренно вред Эсма, конечно же, не стала бы. Махмуд кивнул в ответ головой. Почему-то именно в это ему хотелось верить. Правитель не замечал неприязни к своим детям со стороны сестры, и не было, на его взгляд, её и сейчас. Целью Эсмы являлся он сам и никто другой, но мужчина не был уверен, лежит ли на ней вина за покушение на него или нет. Султан не имел сомнений, что помимо сестры есть ещё люди, которым он не выгоден в качестве правителя. — Женщина-султан, — усмехнулся Махмуд, — как же ты не понимаешь? Даже взойди ты на престол, у тебя бы ничего не вышло. Веками нашей страной правили мужчины, и это не оспаривалось никем и никогда. Ну кто бы тебя поддержал? — он наклонился к ней, — Совет сразу отпадает. Народ, бесспорно, любит тебя, но даже при этом они не приняли бы женщину в качестве правителя. Таков уклад, Эсма. — констатировал факт султан. — Или ты рассчитывала на своих драгоценных янычар, от которых вскоре останется одно только название? Пока султанша обдумывала, что сказать, её брат вновь откинулся на спинку кресла. Он внимательно изучал её глазами, и на мгновение Повелителю всё-таки удалось заметить волнение и даже страх. Желая всей душой загнать сестру в тупик, Махмуд понял, что отступать нельзя, и продолжил диалог: — Это не просто желание править, а ещё и месть, верно? — повернул голову в сторону правитель, — Я жестокий и бессердечный человек, несправедливо убив Мустафу, занял трон, который принадлежал ему по праву! — громко говорил мужчина, жестикулируя при этом руками, — Так ты считаешь, Эсма? — Махмуд увидел, как поменялось лицо его сестры при упоминании имени их покойного брата. Султанша всеми силами старалась не заплакать, но слезы предательски собирались в глазах и вот-вот готовы были скатиться вниз. Она отвела голову, чтобы не показывать слабость. Эсме не хотелось признавать поражения. Не для того она приложила столько усилий и потратила много времени, чтобы вот так просто сдаться на глазах у противника. Достань Махмуд прямо сейчас из ножен меч, кончик острия которого бы блеснул от яркого света, Эсма не испугалась бы ни на секунду. — Будь ты проклят, Махмуд… — тихо и как-то обессиленно, почти одними губами вымолвила госпожа. — Ты не смел убивать его… Голос её дрожал, и как бы она не силилась говорить твёрдо, подобно брату, — ничего не получалось. Падишах ей не ответил. Он выдохнул и поднялся с кресла. Подойдя к Эсме, он взял её за руку и осторожно потянул вверх, заставляя встать. Султанша смотрела в пол и, как ей казалось, не ощущала своих ног. Махмуд мог понять чувства сестры, однако, даже они не оправдывали её поступков. — Его убийство было вынужденной мерой, и ты это знаешь. — правитель сделал акцент на последней фразе. — Мне бы не хотелось, чтобы ≪такие≫ меры пришлось применять и к тебе. — И почему же? Хотите сказать, Вам жаль меня? Или Вы просто не желаете, чтобы о нашем конфликте узнали все, боясь реакции народа? — с вызовом спросила Эсма. — Нет. — отрезал султан, покачав головой. — Так сложились обстоятельства, и будь они иными, возможно, моё решение было бы другим. Под обстоятельствами подразумевался отъезд Анны. Махмуд не находил себе места, чувствуя опустошение и одиночество. Голубку он считал близким человеком, и для султана расставание с ней равнялось горькой утрате, хоть учительница и была жива. Близкой для него являлась и Эсма. И даже от внезапного известия о её предательстве, поменять своё отношение и чувства к ней в один миг Повелитею было не под силу. Разве смог бы он в такой ситуации отнять жизнь у сестры и ещё раз за такой короткий промежуток времени лишиться того, кто был ему так или иначе дорог? — Однако моя милость не означает того, что ты не понесешь наказания. Твои лицемерие, подлость и жестокость не знают границ. Ты решилась соперничать со мной, совсем позабыв обо всём человеческом, что когда-то в тебе было. — мужчина говорил громче, чем прежде, но всё ещё спокойно, словно взывал к совести сестры. — Что Вы намерены делать? — султанша решилась спросить на прямую. Конечно, задавать такие вопросы правителю мало кто мог себе позволить, однако ей уже было нечего терять. — Завтра утром ты будешь отправлена в крепость Румелихисар. Каким долгим будет твоё пребывание там, зависит только от тебя, Эсма. — мужчина повернулся к ней спиной, сложив руки, — У тебя будет время всё обдумать. — с тяжестью и, как на мгновение показалось султанше, сожалением, вынес вердикт Махмуд, — До утра же ты будешь находиться во дворце, запертой в покоях. Около дверей будут дежурить бостанжи. — он повернулся обратно и подошёл к сестре, глядя ей прямо в глаза, — И, пожалуйста, Эсма, не делай больше глупостей… — на этот раз он говорил уже тише. Слова Повелителя сложно было назвать приказом или даже наставлением, они, скорее, походили больше на просьбу. Ответа со стороны госпожи не последовало. По приказу султана двое бостанжи вошли в комнату и увели её. Когда дверь захлопнулась, Махмуд сел в кресло и закрыл лицо руками, проводя ими вверх по густой тёмной шевелюре. — ≪Если Всевышний послал мне такое испытание, значит я его чем-то заслужил.≫ Где-то за его спиной вновь хлопнула балконная дверь, и падишах услышал странный звук, напоминающий взмахи крыльев. Он обернулся, посмотрел в сторону своего рабочего места и был немало удивлён: на самый край его стола опустилась белая, как снег голубка. Повелитель осторожно, медленным шагом приблизился к ней. Птичка не пугалась и не улетела, словно была ручной. Она насквозь промокла и дрожала от холода. Ещё больше мужчина удивился, когда увидел, что голубка сидела прямо на том самом листке с каллиграфией от Анны. В сердце вновь больно защемило, но Махмуд через силу смог улыбнуться. Он протянул руку и едва коснулся птицы. Та вдруг вспорхнула и улетела, оставив на деревянной поверхности после себя маленькое перышко. Подобные украшали смешную шляпку учительницы, благодаря которой ей и дали такое необычное прозвище. Повелитель положил его прямо на листочек и повернулся к двери. Земля вновь ушла из-под ног, а голова сильно закружилась. Падишах даже нахмурился, не понимая, что происходит. — Повелитель, что такое? Вы рассержены на меня? Голос Анны разрезал тишину. Она всё ещё стояла у дверей и в ожидании глядела на султана. Махмуд покачал головой и усмехнулся про себя тому, что творится вокруг. Учительница была перед ним, такая же реальная как и Эсма несколько минут назад. Мужчина начинал беспокоиться. Ему казалось, что стоит только сделать хотя бы одно движение, и эта чудесная иллюзия пропадёт, растворится, словно дымка в воздухе. — Хотя, чего я спрашиваю? Конечно рассержены! Я ведь так внезапно уехала, толком ничего не объяснив. — Анна говорила будто сама с собой. — Но ничего, Повелитель, я обещаю, что всё обязательно Вам расскажу! Вы, возможно, разозлитесь ещё больше и, конечно же, оправданно… — Анна. — вдруг перебил девушку Махмуд, — Я не злюсь, напротив, я безумно рад тебя видеть! — он улыбнулся. — Я тоже, тоже рада Вас видеть, поскорее бы дети узнали о моём приезде, и Амбер-ага, и Джеври! Она отвечала ему, а значит это не видение. Даже солнце выглянуло из-за туч и светило так ярко, что капельки на окнах сверкали, будто тысяча огоньков. Махмуд радовался, как маленький ребёнок. Анна исцеляла его раненную душу одной своей улыбкой. Девушка была лучиком солнца в унылом сером дворце, полным распрей и интриг. Тем, чего так не хватало Повелителю. Она, как важная частичка мозаики, без которой целой картинки не получится. И падишах знал, что картинка — это его сердце, и без Анны оно не будет биться. Махмуд бросился к ней, чтобы заключить в объятия и больше никогда не отпускать. Но коснуться девушки ему было не суждено. Перед султаном снова оказалась пустота. Он так и остановился, вытянув руку вперёд. Мужчина начал судорожно озираться по сторонам, ища глазами учительницу. Комната была пуста, и кроме него самого в ней никого не наблюдалось. На грани нервного срыва, правитель бросился к столу. Белого перышка, которое он оставил там, нигде не было. Он осмотрел всё поблизости, но оно как сквозь землю провалилось. Тогда Махмуд обратил внимание на балкон. Дверь, ведущая на него была закрыта, а за окном не переставая шёл ливень. Повелитель чувствовал себя затравленным зверьком, которого загнали в клетку. Он снова потерял её. Его голубка исчезла, упорхнула подобно той, что султан видел ранее, не оставив и следа. Падишах схватил со стола хрустальную вазу с красивой росписью и швырнул её в стену. Та с громким звоном разбилась вдребезги. Осколки упали на паркет, разлетелись по нему и попали на ковёр, потерявшись на фоне рисунка. Мужчина сел на край стола и схватился за голову, которая тоже вскоре, как ощущалось, подобно вазе расколется на мелкие кусочки. *** Эсма-султан, обхватив себя за плечи, стояла напротив окна. Она уже сотню раз измерила комнату шагами туда и сюда и попросту устала. Только изредка султанша поглядывала на настенные часы. Сейчас ей уже и это осточертело. За окном стемнело. Дождь уже давно прекратился, оставив повсюду после себя блестящие капли. Небо усеяли миллиарды звёзд и мерцали, словно свечи, а где-то отдалённо, за густыми кронами деревьев висела полная луна. Дворцовый сад погрузился во мрак и безмолвие, и только цикады пели свои ночные серенады. Из немного приоткрытого окна донесся приятный запах роз и прохладный ночной ветерок. Было поздно, а значит неумолимо приближалось время ссылки. Госпожа много раз вспоминала их с братом разговор. Она никак не могла понять, почему тот решил проявить к ней великодушие. Заточение в крепости — божеское наказание за всё, что она сделала, если смотреть со стороны закона. Даже ожидать утра Махмуд не отправил её в темницу, где холодно и сыро, а дал в последний раз насладиться уже привычным комфортом в дворцовых покоях. Эсму интересовало, о каких обстоятельствах говорил её брат. Ведь насколько же они должны иметь вес, чтобы Махмуд, который всегда без раздумий расправлялся с преступниками, пощадил её, сохранив жизнь. Султанша видела Намыка-пашу, когда её вели по коридору. В его взгляде читалось столько чувств, в том числе злость, грусть и какая-то жалость. Однако той прежней любви Эсма в них так и не заметила. Они не сказали друг другу ни слова, слишком тяжело было в тот момент говорить, причём обоим. Намык только разочарованно посмотрел на неё. Султанше было уже всё равно. Она потеряла всё, и его в том числе. Махмуд в спешке шёл по коридорам дворца так, что огонь факелов, мимо которых он проходил, дрожал. Он старался оставаться незамеченным. Повелитель хотел в последний раз поговорить с сестрой, чтобы прояснить некоторые моменты, однако был ли именно разговор причиной? На мгновение в голове султана зародилась мысль, что он хочет увидеть её. Просто так. Мужчина тут же откинул это предположение. Он уже заранее подготовил несколько вопросов, которые ему нужно было задать, ведь всё-таки помимо личных отношений предстояло выяснить ещё и государственные, а именно узнать сообщников Эсмы и вообще всех, с кем она вступила в сговор. Возможно, ниточки бы привели к тому, кому ещё так нужно свергнуть правителя с престола. Заветная дверь показалась впереди, а рядом с ней и двое солдат. Махмуд сделал им знак рукой давая понять, что они на какое-то время могут быть свободны. Мужчина дёрнул за ручку, открыл дверь и вошёл внутрь, плотно закрывая её за собой. Услышав звук, Эсма обернулась. Она устало, но всё ещё напряжённо посмотрела на брата. Падишах подошёл ближе к ней. — Повелитель… Махмуд прикрыл глаза, подумав, что ему чудится. Опять воцарилось затишье, в котором не было слышно ни звуков цикад, ни маятника часов. Не было слышно даже его собственного дыхания. — Повелитель! — уже настойчивее повторил голос. Больше всего сейчас султану хотелось распахнуть веки и увидеть перед собой Анну. Он устал терять тех, кто ему дорог. Пусть только она никогда больше не исчезает. И Махмуд решился. Свет ударил прямо в карие глаза, заставив зрачки сузиться и превратиться в две маленькие точки. — У Вас всё в порядке? Как Вы себя чувствуете? Я вас зову, а вы не отвечаете. Анна выглядела взволнованной. Падишах сегодня уже слышал эти слова. Он и сам не знал, всё ли у него в порядке. Но его Голубка сейчас находилась рядом, а всё остальное — неважно. Повелитель чувствовал: он должен наконец ей сказать то, что так давно хотел, пока девушка вновь не пропала. Мужчина взял её за руку своими двумя, чуть сжал, и тепло улыбнулся. Теперь он был готов. Сейчас, или никогда. — Я люблю тебя! Анна замерла и посмотрела на него своими большими глазами. Как же он скучал по ним. Махмуд обхватил её одной рукой за талию, вторую положил на затылок. Первый раз в жизни Повелитель смотрел на кого-то такими глазами, полными любви и нежности. Прижав к себе свою Голубку, он трепетно, но в то же время страстно коснулся её желанных губ. Султан боялся, что она снова исчезнет, не хотел отпускать. Мужчина был готов отдать всё, лишь бы этот момент не прерывался. Он зажмурился, и внезапно пелена спала с глаз: падишах увидел перед собой не Анну. Никогда очи её не были зелёными, а волосы рыжими. Но Махмуд не разорвал поцелуй. Он умолял Всевышнего, чтобы он позволил ещё хотя бы раз увидеть тот прекрасный мираж, испытать кратковременное наваждение и почувствовать, что наконец для его сердца была найдена та самая недостающая частичка. Но ничего не происходило. Эсма никуда не делась, не сменилась Анной. И, к своему ужасу, султан понял: он потерял её, потерял навсегда. Внутри что-то сломалось, больно ударив по итак страдающему сердцу. Падишах немного отстранился от сестры. К горлу подступил комок, и Махмуд, не выдержав более этой пытки, прижался к ней, положив голову на плечо. Он гладил султаншу по шелковистым волосам, а по щекам катились слёзы, падая вниз и оставляя на красной ткани мокрые следы. — Я не могу так больше жить, Эсма, я устал… — захлебываясь слезами и мотая головой, шептал султан. — Я смертельно устал…