===
Возможность консультировать ФБР слишком соблазнительна для Ганнибала, поэтому он даже не задумывается о более взвешенном выборе — не попадать в поле зрения тех, кто посвятил себя его поиску. Возможность поработать с таким скрытным и колючим человеком, как Уилл Грэм, еще более привлекательна. В нем столько потенциала. Уилл ужасно взволнован и даже сердит, когда уходит со встречи, которая имела бы шанс стать нейтральной, будь его восприятие менее острым. Ганнибал в восторге. — Восприятие — это инструмент, заостренный с двух сторон, — говорит он Джеку Кроуфорду, рассматривая стену, завешенную фотографиями окровавленных жертв. Ганнибал невольно вспоминает скульптуру, от которой отказался. Колчан со стрелами на боку. Может быть, любовь тоже была направлена с обоих концов? Может быть, Амур, когда тянется к своему колчану, чтобы обречь кого-то на разрушение, всегда рискует ранить самого себя? Он откладывает праздную мысль на потом и обсуждает дело с Джеком. Пока он возвращается в Балтимор, в его голове крутится вопрос. Амур знал о силе и опасности своего оружия. Неужели он действительно не почувствовал удара?===
— Ты веришь, что можешь изменить меня так же, как я изменил тебя? — Я уже это сделал. Реальность часто-часто мерцает, когда Ганнибал смотрит на нее краем глаза. На самом краю своего зрения он почти различает улыбку Миши, ее протянутую руку, — как будто она ждет прямо за завесой Времени. Ему часто хотелось схватиться за эту жалкую завесу и сорвать, чтобы она вернулась, чтобы чайная чашка снова была целой, а не безнадежно разбитой. Он задумывается, возможно ли увидеть что-то за пределами окружающей действительности. Краем глаза он почти видит стрелу, глубоко вонзившуюся в его грудь. Странно, что он не заметил ее раньше. Он задается вопросом, так ли выглядит любовь. Или, возможно, так выглядит смерть — банальная и кровавая, еще один миг, ничем не выделяющийся среди остальных, не считая того, что заканчивается катастрофой. Уилл бы знал: он побывал внутри стольких разумов. Но его кожа бледна на фоне ярких брызг его собственной крови, а конечности судорожно дергаются от боли. Ганнибал не может спросить его. Возможно, он никогда ни о чем больше не спросит Уилла. Ганнибал почти может представить, что кровь, покрывающая его тело, — его собственная, пульсирующая из смертельной раны в груди. Возможно, где-то Амур смеется над ним. Дождь холодит лицо Ганнибала. Кровь и дождевая вода клубятся на сером тротуаре; кровь расцветает яркими звездочками, прежде чем истончиться и унестись прочь. Ганнибал задается вопросом, какие капли принадлежат ему, а какие — Уиллу, и есть ли еще какая-то разница. Его грудь болит, что стало обычным явлением с тех пор, как он узнал о предательстве. Каждый вдох болезненно смещает впившуюся стрелу, разрывая сердце. Кровь капает. Он задается вопросом, остановится ли она когда-нибудь. Он задается вопросом, как долго Амуру пришлось перевязывать свою раненую руку, прежде чем кровотечение остановилось. Или, возможно, он забыл позаботиться о себе, потерявшись в созерцании лица Психеи. Амур был глупцом. И я тоже.===
Ганнибал так часто задумывался о безумии Амура. Он забыл, что Бог любви был одним из немногих, кто мог похвастаться счастливым концом. — Знаком ли ты с легендой об Амуре и Психее? — спрашивает Ганнибал, изучая морскую зыбь и раскладывая блокнот для зарисовок на коленях. Копна кудрей на его плече шевелится. — Это своего рода история о Красавице и Чудовище. Психея думала, что выходит замуж за монстра. Плечо Ганнибала немеет. В таком положении практически невозможно рисовать, но он не произносит ни слова. Он надеется, что Уилл уснет вот так, тяжелый и бескостный, погрузившись в кресло на веранде и привалившись к Ганнибалу сбоку, пока соленый воздух смягчает кубинскую жару. — Так было задумано Богиней Афродитой, — отвечает Ганнибал, изучая пустую страницу перед собой, — но произошло иначе. Уилл кивает. — Психея была потеряна долгое время. Пыталась справиться с невыполнимыми задачами. — В конце концов, ей удалось. Грудь Уилла вибрирует, когда он смеется. — Путем обмана. — С помощью, — поправляет Ганнибал, — Ее муж снова нашел ее и помог с последним заданием. Уилл наконец двигается с места. Боковым зрением Ганнибал видит обращенный на него взгляд. Когда он поворачивается, он все еще здесь. Уилл все еще здесь. — Я думал, на тот момент они не были женаты. Лицо Уилла потемнело от солнца. Ганнибал видит под этим цветом слишком много розового. — Ты обгоришь, — говорит он и накидывает на голову Уилла свою шляпу. Прежде чем тот успевает скорчить гримасу или возразить, Ганнибал продолжает. — Они были женаты… и не были. Настоящий свадебный пир и вознесение Психеи к бессмертию произошли позже. Уилл издает уничижительный звук. — Ну, это все проясняет. Ганнибал слабо улыбается. — Мифология всегда немного запутана. В конце концов, это продукт человеческого разума. — Запутанные истории для запутанных сердец. Или это твой способ убедить меня сняться в серии портретов, вдохновленных мифологией? Я уже был Патроклом. Я предпочел бы не быть Психеей. — Я верю, что Психею посещали те же мысли в самых мрачных частях их истории. Но ты на правильной стороне своих страданий. Уилл не отвечает. Но снова кладет голову на плечо Ганнибала и ниже надвигает поля шляпы, закрывая лицо от солнца. Он не следит за карандашом, что Ганнибал воспринимает за негласное разрешение рисовать Уилла в виде любой греческой Богини, какая ему понравится. На чистом листе он начинает выводить образ Психеи, мирно спящей на Олимпе: прекрасная, многострадальная фигура и добровольная спутница любви. Единственные звуки — шорох карандаша и далекий рокот волн. Дыхание Уилла становится глубже. Ганнибал убеждается, что тот спит и, не в силах бороться с собой, приподнимает край шляпы, чтобы еще раз взглянуть на его лицо. Возможно, Амур все же был не таким уж большим глупцом.