В кабинке тесно — Боян ударяется локтями о стенку с глухим стуком и порывисто вдыхает через нос, чтобы не чертыхнуться прямо в поцелуй, чем заставляет Йере рассмеяться. Приятно видеть его таким: спокойным и не нервничающим, что к ним в любой момент могут зайти или кто постучит в тонкую дверь. Все-таки у личных джетов есть свои плюсы.
— Теперь платить отец, — Йере еще в Хельсинки показал ему язык, когда они заходили по трапу в салон, и Боян только беззлобно фыркнул, шлепнув идущего перед ним финна пониже талии. Им можно, они ведь лучшие друзья, верно? К тому же, ему не в первой делать так в присутствии посторонних, одни их видео с Евро-2023 чего стоят.
— Скорее папочка, — он протянул намеренно завышенным голомом, похожим на тот, который использовал, чтобы повторить «хеллоу» Луки. Пёухёнен смеется, очень по-дружески ударяет его в плечо и за плечи же в дальнейшем и обнимает, когда они наконец проходят в салон.
На нем черные кожаные шорты до колена, после приземления у него сразу интервью, а у Бояна — взгляд прикипевший на этих треклятых шортах, обнимающих бедра, да на зеленых кроссовках от Алана, и, хотя он и понимает, что ревновать Йере бессмысленно и глупо, это всего лишь пиар кампания, — все равно взгляд темнеет сам собой. Он понимает это, когда ловит взгляд своего отражения в потухшем экране смартфона. Фанаты пытаются вычислить, где он, ведь по планам, у Джокеров каникулы, и Юре с Яном, откровенно счастливые, наслаждаются летним бризом у хорватского моря, всячески перенимая внимание на себя; Цветичанин же порядком подзаебался с финским ветром и недостаточно — с Йере. По крайней мере, так он себя оправдывает, когда намеренно коленом ударяется о чужое под маленьким столиком меж их кресел.
— Какого это, быть суперзвездой? — Он улыбается, когда они взлетают, но ладонь на колено кладет, сжимает несильно чашечку. Кожа под грубыми от струн подушечками пальцев теплая, почти горячая, как и все в Йере: только улыбка сейчас мягкая. Он светится тем самым светом, каким светился после пре-пати, когда привык и начал отделять для себя и для окружающих образ Каарии и Йере Пёухёнена, и осознание того, что эта улыбка только для него сейчас, заставляет сердце Бояна сделать позорный кульбит. Хотя, казалось бы, стоило уже и привыкнуть, но нет. Боян сжимает чужое колено и смеется, когда Йере закидывает на него ногу: сиди они на одном ряду, точно бы сверху забрался сам. Плавали, знаем. В его первом финском клубе тогда было немного неловко, когда он, после нескольких шотов (и это-то после афтерпати) и пакетиков снюса, сам утащил скалящегося клыкастой улыбкой Каарию себе на колени. Благо, если кто-то и обратил внимание, то тактично промолчали — повезло, что Микке с ними не было.
Бояну везёт просто невероятно и сейчас — на борту с ними, помимо танцоров, только Алекси, который, если честно, от гигов заебался вполне себе достаточно, чтобы уснуть в своем кресле еще до взлета, отсняв контент и махнув на них рукой. Микке в заслуженном недельном отпуске, и Бояну не придется выслушивать нотации от старшего брата, да тайком пытаться нащупать ладонь явно веселящегося Йере.
— Мне нравится быть суперзвездой с тобой, — честно признается он и подмигивает, отпивая от бокала шампанского. Пафосно, очень пафосно, они только что спецом для соцсетей сняли якобы напыщенного Каарию в частном джете (бартер, до которого Joker Out еще не доросли, но Цветичанин не завидует), и Боян честно старался не ржать громко, чтобы его смех не попал на запись. Алекси только вздыхал трагически, обещая на хорошем английском если не вставить им двоим таких же хороших пиздюлей, то хотя бы на фон вставить музыку. Боже храни Алекси, в общем-то: Грегор бы с довольной улыбочкой опубликовал и так. Пиар же.
Удивительно, что простые, не аккуратно подобранные слова с тяжелым акцентом, могут сделать с человеком: Боян сжимает чужое колено чуть ощутимее, чем заставляет Йере рассмеяться, и ощущение приятного тепла в груди от клыкастой улыбки на зацелованных с ночи губах перерастает в жар пониже живота.
Если бы он знал Йере хуже, то подумал бы, что тот просто в приподнятом настроении из-за его приезда, прошедшего и грядущего выступлений, да полета личным джетом в первый раз. Но Боян за нелепейше короткий период их знакомства понял Йере Пёухенена слишком хорошо на удивление самому себе, а потому видит, что улыбка у него сейчас как будто приклеенная, не настоящая, да и улыбается он в основном правым уголком губ, обнажая клык, как делает, когда погружен в собственные мысли.
Боян знает уже, что говорить в такие моменты в публичных местах бессмысленно — на публике, пусть даже сейчас с командой, — Йере скорее Каария.
— Ты уже состоишь в клубе десятитысячников? — Вместо бессмысленных заранее вопросов спрашивает Цветичанин и тянется поцеловать эти смеющиеся губы, пока на них не обратили внимание бортпроводники или команда. Шампанское горчит, но Йере правый уголок губ чуть опускает. Хорошо.
Он отдает мятной сладостью его снюса. И казалось бы, Цветичанина тошнить должно: он со школы его не закидывал, а вчера явно переборщил с уровнем никотина в крови, но нет. К Йере его всегда тянет. Это негласная аксиома.
— Хай клаб? — Йере облизывается, смотрит в глаза расширяющимся зрачком и явно пытается перевести Mile High Club на финский. — Обычно после травы остаюсь дома, да. Для клуба надо другое.
Боян смеется совершенно искренне, тянется взъерошить тёмные выкрашенные волосы и почти хрюкает, как при съемках их откровенно пьяного перепева Cha Cha Cha в Хельсинки вчера, даром, что сейчас трезвый. Ну почти.
— Это значит: клуб тех, кто трахался в самолете.
— О, — глаза у Йере на мгновение округляются и он тут же подхватывает смех. Цветичанин ощущает его руку на своей. — Нет. Еще нет.
— Тебе обязательно надо исправить это, зачем еще личный самолет? — Боян подначивает, якобы невзначай вбрасывает эту фразу, но ладонь на чужом колене движется выше, к краю кожаных шорт.
— Мы это исправим, — Йере отвечает широкой ухмылкой. Боян успевает заметить, как якобы спящий Матти, сидящий на другой стороне прохода от них, не открывая глаз, натягивает себе на голову наушники с звукоизоляцией.
***
Йере узкий до безумия — даром, что позавчера они потрахались на бекстейдже Тавастиа сразу после гига, пока адреналин отдавался пульсом в ушах, да вибрацией по венам; а вчера — случайно задержались после сауны. Финские сауны того определённо стоят.
— Блять, — Боян дышит рвано, шипит, когда, усаженный (скорее брошенный) на опущенную крышку, ударяется головой о скошенный потолок самолетного туалета. Не очень удобное место, хреновое время и обстоятельства — но Йере на нем обжигающе горячий, жмурится от резкой растяжки и, кажется, собрался выдрать ему пару-тройку прядей за сегодня. Не то, чтобы Боян против, по крайней мере, в таком контексте. — Не сжимайся так.
— Легко сказать, — пожалуй, самое грамматически верное предложение Йере за сегодня. Он насаживается медленно, чередуя вдохи с ругательствами на финском, и Боян пока четко определяет только perkele и vittu в этом водопаде слов. Отвечает он тем, что сжимает чужие бедра крепко (жаль, что оставлять синяки нельзя. хреновая идея, учитывая, что доступ к гримерке Каарии имеют и стилисты), да слабо толкается на пробу.
Им вообще сейчас многое, что запрещено. Один запрет кусаться чего стоит — Цветичанин не ревнивец, нет, но собственник до мозга костей. У Йере сезон гигов вроде как закончиться должен в середине осени и, хотя вилами по воде писано, Боян ждёт этого момента с постыдным для самого себя нетерпением: он еще не знает их расписание на это время, но точно выкроит хотя бы неделю. Пары дней в Хельсинки ему недостаточно, пусть он еще и в Дублине, планируя поездку, понимал, что будет делить Йере с фанатами и командой.
Йере ругается на финском, находит коленями опору и движется на его члене одуряюще медленно — Боян себя зрителем на первом ряду ощущает и жадно наслаждается видом. На границе самосознания ощущается, как Пёухёнен сжимает ему предплечья ему так, что на следующем концерте придется от майки отказаться, но Боян не возражает совершенно; только вскидывает бедра впервые навстречу, когда Йере опускается вниз, чем заставляет его коротко вскрикнуть.
Так, кажется, ближе всех к туалету сидит Алекси. Боян не помнит, уснул ли тот в наушниках, честно.
Прости, Алекси, мелькает раскаивающаяся мысль, но тут же растворяется в очередном стоне на двоих при новом толчке.
***
Йере вздыхает ему куда-то в висок, зеленые ногти комкают рубашку на его спине, и Боян осознает, что улыбается от уха до уха: приятно осознавать, что с ним звезда Евровидения-2023, Каария, может отпустить себя, войти в состояние временного штиля между гигами (по два в день — Боян наблюдал, Пёухёнен жил на ред булле, снюсе и маниакальном блеске в глазах. они уже говорили на эту тему, но).
— Лучше? — Он ощущает ответный кивок и короткое прикосновение губ все так же в висок. — Добро пожаловать в клуб, — он посмеивается, и Йере подхватывает. В груди вибрирует от чужого смеха, да учащенного пульса, и Боян думает, что, пожалуй, риск того стоил.
— Я рад, что ты приехать. И рад, что несмотря на все это… — он неопределённого ведет плечом, и Боян отрывается от его шеи, куда тяжело дышал, восстанавливая дыхание. — Что ты видишь Йере. Не Каарию. Не миллионера, — он смеется с едва слышимой натяжкой, очевидно ссылаясь на то, как с иронией в сторис называл себя миллионером (Боян просмотрел эти сторис на финском, спасибо большое тем фанатам, кто переводил субтитры). У Бояна в груди что-то сжимается от осознания, насколько ему тяжело привыкнуть ко всей волне популярности - и очень заслуженной. С Джокерами все равно это было проще: они начинали вместе со школы, продолжили выступления и в универе, и, заручившись поддержкой в музыкальной сфере от отца Криса, понимали,
к чему придут рано или поздно. У Йере такого не было. Очередное различие между ними, но Бояна оно не раздражает и не вызывает покровительственной улыбки, он лишь рисует узоры пальцами по чужой пояснице, давая выговориться прежде чем ответит сам.
— Ну, я вижу Каарию, — начинает и тут же успокаивающе улыбается, видя знакомый изгиб правого кончика губ. Черт, Цветичанин, прекрасное начало речи. — И я вижу Йере Пёухёнена.
— Пёухёнена, — поправляет Йере его произношение. Боян закатывает глаза.
— Ты вообще любишь Бояна Титаник, — вырывается само собой, пока он не осознает,
что он только что сморозил. Но Йере реагирует спокойно, смеется только, и, улыбаясь, Боян судорожно пытается вспомнить: вдруг в финском несколько глаголов для «любить», как в испанском, вот Йере и не обратил внимание на его оговорку? Они вроде не в настолько серьезных отношениях еще…
— В любом случае, — он картинно прочищает горло, чем вызывает новый смешок. Они успокаиваются. — Я только что вошел в клуб десятитысячников с Йере. С Каарией и его болеро мы бы тут не поместились, — они смеются вновь, но уже спокойнее, в этом смехе нет нервозности или недопонимания. — Хотя, болеро звучит как идея…
— Стилисты убьют меня, если мы его испачкаем, — Пёухёнен качает головой.
— Только если твои танцоры не убьют нас раньше за то, что застряли в туалете, — хихикает Боян, за что получает заслуженный щелчок по лбу.
Жизнь продолжается. Продолжается она даже тогда, когда они расстаюсь в аэропорту Таллинна, где у Бояна рейс до Любляне и в этот раз, к сожалению, не личный джет с Йере. А жаль. Правда, хмурящийся Алекси, сидящий к туалету с отвратной звукоизоляцией ближе всех и так и не поспавший в полете, явно не грустил из-за отъезда Цветичанина.
