love.

      У Сакуры совсем не бархатистые руки — истертые на тренировках, грубые, уж точно не девчачьи в его представление — но почему то от прикосновений не сводит зубы, не пронзает молнией по всему телу, не выворачивает наизнанку. Саске не чувствует ничего, но именно от этого хочется убежать куда подальше. Он смотрит как заворожённый на чужие пальцы, на жуткое переплетение, на его каждодневной кошмар, и не находит сил выдернуть руку. На лице Сакуры благодарность, а ещё тихий восторг, но она быстро находится. Саске надеятся, что ужас на его лице незаметен. Сакура первая разжимает ладонь, и как-то нервно отряхивает подол. Он выдыхает с облегчением, поворачивается спиной, но не уходит. Мир встаёт на место, когда пальцы ощущают привычный холод металла, но что-то внутри бунтует, сопротивляется, шипит. Саске пропускает это чувство, как множество других.       — Спасибо, Саске-кун, — в её голосе столько тепла, что пробирает до мурашек, — ещё немного, и я бы точно упала туда. Они не говорят друг с другом до конца тренировки, но чувство неправильности замирает в этой тишине.       У Сакуры оказывается очень теплые руки. И почему то это запоминается так четко, что Саске безжалостно стирает в мозоли все ладони, смотрит на них, но чувство от чужих прикосновений никуда не уходит. На самом деле именно от этого страшно. И наравне с этим любопытно. Хочется проверить, убедить себя, что это — ошибка, что под кожей расцветает отвращение, что его прошибает озноб. Но он наоборот держится подальше. Игнорирует теплый взгляд девичьих глаз и печальные вздохи — внутри что-то щебечет, скребётся, а руки уже истёрты в кровь. Сакура ничего не говорит, неловко скрепляет пальцы в замок, смотрит из под ресниц как заколдованная с таким восхищением, что ему становится противно. Как будто он заслужил такого обожания. Хотелось отгородиться от всего мира, возвести невидимую стену и не пропускать никого в свое личное пространство. Но Наруто никогда не спрашивает его, разбивая одним видом как тончайшее стекло эти границы. А потом Сакура теряет кунай в траве, и Саске находит его в считаные секунды. Поднимает, вертит в руках — такой же как у него, командой ведь закупаются. И замирает. Потому что Сакура протягивает свою ладонь в ожидании. Он хочет отпрыгнуть, добавить дистанции, а ещё лучше кинуть кунай обратно на землю. Но вместо этого аккуратно вкладывает в чужую ладонь. Задевает пальцами открытую кожу, хотя это совсем необязательно. Впервые он сам тянется к прикосновению. И тут же с тихим ужасом сжимает пальцы в кулак.       — Спасибо, Саске-кун! — она с улыбкой кивает ему, настолько искренней, что хочется ослепнуть. Он кивает ей в ответ с какой то рассеянностью.

      Экзамен на чунина, первый этап, встреча с Орочимару — все перемешивается в голове, и вот уже вместо четкой картинки перед глазами расплываются неясные образы. Тело болело так, что подняться сейчас — физически невозможно. Но Саске злится. И этого хватает, чтобы встать. А потом под кожей действительно как змеи расплывается невыносимая ярость. Ему хватает сил даже на то, чтобы вывернуть тому человеку руки. Ему этого недостаточно. Для Сакуры этого будет недостаточно. Но вот в голове как из под толщи воды долетает чей-то отчаянный крик, а со спины мгновенно обхватывают в объятия. Он помнит, что у Сакуры руки совсем не бархатистые. От чужих прикосновений кожа не покрывается ожогами, не пронзает разрядом, не чувствуется абсолютно н и ч е г о. Гнев начинает отступать, заползая обратно в глубины нутра, как черные узоры, возвращавшиеся к метке. Он думает, что у Сакуры действительно теплые руки.