hey baby bird. can i be your cat?

— Сухо. Сухосухосухо, — Хаджин ерошит мягкие волосы, пихает мечника ладонями от себя и хихикает. — Долбоёёёёёб ты, Сухо. Сухо мурлычет невнятно, хотя должен обидеться, потому что никакой он не долбоёб, но потом Хаджин попадает в зудящее место ногтем и всё желание дуться пропадает. Хочется разве что боднуться головой в костлявую, но мягкую грудь, чтобы почесали ещё или даже погладили. Если совсем наглеть, то хочется чтобы его поцеловали, чтобы его любили, но Сухо совсем не наглый, наглых никто не любит. Любят ласковых, нежных, кто совсем-совсем не кусает кормящую руку и Хаджина. Хаджина любят вопреки всему, что он делает. Сухо смотрит на это и хочет. Хочет такой же любви к себе. Ничем не обусловленной, просто за то, что он рядом. Сухо обвисает мёртвым грузом, когда его пихают чужие ладони, потому что он не хочет покидать заботливое тепло Хаджина, которое скоро исчезнет совсем-совсем. Сухо греется на содрогающейся от смешков груди и с ужасом думает о холоде своей квартиры. — Сухоооо, хуй ты кошачий, подвинься, ну, — Хаджин пихается сильнее, сбрасывая Сухо на ковёр рядом с собой. Сухо тащит его за собой, поэтому Хаджин оказывается сверху и это приятно. — Пусти, придурок. Сухо не пускает, но ослабляет хватку и перемещает её на худые бёдра, и Хаджин тянется прямо над ним к телефону. Сухо радуется, что на Хаджине компрессионный топ, потому что его футболка слишком свободная и короткая, чтобы остаться заправленной в штаны, а потому обнажает спрятанную под ней кожу. Если Сухо приподнимет голову, то окажется под ней и с каждой секундой это становится всё привлекательнее. Желание укусить Хаджина за бок тоже растёт. Сухо высовывает кончик языка и прикусывает его, чтобы сдержаться. Хаджин плюхается с победным возгласом, и Сухо случайно лижет его футболку. Это заставляет его поморщиться и перекатиться на бок. Хаджин мычит в его руках и на секунду запускает пальцы ему в волосы, прежде чем начать усиленно тыкать на экран телефона. Сухо поднимает голову и щурится от яркости в полумраке. Лицо у Хаджина непривычно расстроенное, а на чехле телефона светится маленький Фенрир. — Это мой телефон. Придурок, — Сухо фыркает ему в грудь, и лезет Хаджину в задний карман. — О. Так вот почему отпечаток не читается, — Хаджин хихикает и мягко бросает телефон обратно. Потом медленно моргает. — Это сейчас твои руки на моей заднице, да? Почему вообще твои руки на моей заднице? Сухо вздыхает, но вынимает руку из кармана вместе с чужим телефоном. — Потому что там твой телефон. Сухо не задаёт Хаджину вопросы «почему». Почему ты в таком состоянии? (Сухо знает ответ). Почему тебе сейчас приспичило взять телефон? (Сухо, если честно, плевать). Почему тебя все любят, хотя ты самый противный человек на свете? (Сухо уверен, что Хаджин не знает). Почему все думают, что ты вообще человек, когда ты самый что ни есть настоящий… — Хэй, маленькая птичка, — Хаджин только мычит, увлечённый тусклым свечением, но ведёт ногтями по голове Сухо. — Кто ты блять такой? Хаджин даже не думает. Он просто. Пожимает. Сука. Плечами. А потом ещё и шипит на Сухо, не давая открыть рта, чтобы отреагировать на эту хуйню. — Привет, малышка. Я тебя не разбудил? Сухо хочет скулить от тоски. Потому что у Хаджина есть малышка, которой он звонит, даже когда объёбан по уши. Потому что это ласковое «малышка» направлено не на Сухо. (Не то чтобы он хочет быть именно «малышкой». «Малыш» тоже сгодится). — Сейчас… ох, ебать, уже три ночи, конечно я буду спрашивать, не разбудил ли я тебя, — Хаджин смолкает, рассеянно почёсывая Сухо по макушке. Сухо сильнее утыкается лицом ему в грудь, наслаждаясь прикосновениями. — Я и так отец не ахти какой, постоянно на работе, так ещё и сна тебя лишаю. Сухо так хуёво. У Хаджина есть дочь. (Возможно у него есть жена, но Сухо старается об этом не думать). И он ни слова о ней не сказал. Желание укусить растёт в геометрической прогрессии, и Сухо не видит смысла ему сопротивляться. Укус приходится куда-то в район правой грудины. — Коне– Ай, блять, Сухо, ебихота оборзевшая, отпусти мой сосок. Я не жевательная игрушка, — Сухо отпускает с радостью, потому что повторно пробовать футболку на вкус оказалось не так уж и прикольно. Хаджин для надёжности ещё и отпихивает его ладонью в лицо. Сухо невозмутимо высовывает язык и лижет нежную кожу. — Фу, кому сказал! Прости, Дель, Сухо решил немного побыть кретином, — на этих словах Хаджин усмехнулся. — Конечно твой папа обдолбанный, стал бы я иначе звонить тебе в три ночи вместо смс-ки? Пф-ф-ф, не смеши мои тапочки и прояви хоть немного веры в меня. Хаджин вновь затыкается, и Сухо даже слышит невнятный женский — девчачий, боже, Сухо, что в твоей голове с ассоциациями — голос, но незаметно залезть руками под одежду Хаджина важнее, чем пытаться разобрать чужой разговор. — Нет, я не кололся и не курил, малышка, просто наглотался крови одного отравленного придурка. Кстати, Сухо, в тебе случайно прямо сейчас желания умереть нет? Я так до конца и не понял, чем тебя траванули. Виагра, это была В-И-А-Г-Р-А, хочется кричать Сухо, но он лишь мотает головой, потому что на самом деле это просто единственный афродизиак, который он знает. В любом случае, эта хрень ещё не до конца вывелась из его организма, потому что Сухо абсолютно намеренно не дал Хаджину выпить достаточно крови для анализа и сотворения полного противоядия, которое пришлось глотать на сухую и сваливать из бара нахуй, держа на руках Хаджина, которого уже унесло в страну кайфа. Руки Сухо уже в районе лопаток Хаджина и, господи, почему его кожа такая нежная? — Да-да-да, я понял, что ты беспокоишься за мою бедную старую задницу. Да. Нет. Хорошо, я выпью воды, когда пойму, как сбросить с себя Сухо. Дель, тебе двенадцать, прекрати вести себя, словно тебе все сто и ты моя бабушка! И вообще, иди спать. Сухо начинает хихикать от сюрреалистичности картинки в голове. Ему так хочется посмотреть, как великого Ким Хаджина будет отчитывать двенадцатилетняя девочка. Но сначала надо протрезветь. И от алкоголя, и от наркотика. Хаджин толкает его лицо дальше от себя, но Сухо чуть наклоняет голову вперёд и получает взъерошенные волосы. Это заставляет что-то в его груди мурлыкать, и Сухо определённо не хочет сейчас думать, что это такое. Вот вообще никак. — Отпусти меня, чёртов Ким Сухо. Что с тобой сейчас вообще происходит? Ведёшь себя как замёрзший кот. Сухо не отвечает, потому что его мозг дошёл до стадии, когда единственными словами, которые Сухо сможет произнести, станет: «Можно я тебя сейчас придавлю и трахну, чтобы ты не смог от меня уйти?» — Давай заключим сделку? Ты меня отпустишь на кухню, потом мы ляжем спать, проснёмся трезвые и потрахаемся? — Тон Хаджина меняется так, что Сухо с трудом верит, что Хаджин последние полчаса валялся с ним на полу и хихикал, перебирая его волосы. — Сухо? — Да. В смысле, что? В смысле, я согласен. Да. Отлично, — Сухо дёргается, моргает и в целом демонстрирует типичное поведение компьютера после критической ошибки. — Тогда, может, отпустишь меня? — Сухо только замечает, что сдавил руками талию Хаджина, и тут же разжимает хватку. Хаджин встаёт, поворачиваясь в Сухо спиной, и уходит. Сухо продолжает лежать, хотя его взгляд цепляется за загривок Хаджина. Пустой загривок. У самого Сухо на загривке всё ещё есть шрам, который остался от того единственного раза, когда Хаджин попробовал кровь Сухо, и они узнали, что это чёртов наркотик. Сегодняшний след на запястье уже почти затянулся, и Сухо не думает что шрамы останутся. Тогда получается что укус на шее особенный. Что-то в груди Сухо каждый раз мурчит при мысле об этом укусе, и… О. Ещё раз. ЧТО БЛЯТЬ ТАКОЕ ХАДЖИН?!