We Deserve a Soft Landing Love

2036 Астронавты не должны быть одни. Особенно на космических станциях: так попросту не положено, трое постоянных пассажиров всегда должны присутствовать, быть в одиночку — большая редкость. Но случаются ошибки. Порез размером с ее предплечье, красные идеально-круглые капельки висят в воздухе, как шарики для пинг-понга в замедленном действии. Лицо как могила пепельное, застывшее в крике, а на станциях не кричат. Перидот выбрали за ее сдержанность, но сдержанность была в теории, а не на практике. Она бросает взгляд на коллегу с распахнутым ртом, сигналы НАСА пищат у нее в ухе. Куда девать труп в космосе? Но он еще не мертв. Они нажали на кнопку, к которой раньше ни разу не прикасались: «срочный спуск». Компьютер «Союз» ожил, забила аварийка. НАСА все еще звенит в ухе. Какая-то молодая девушка по имени Джанет с ней говорила, а она огрызалась в ответ. Род не выживет, если будет возвращаться один. Его глаза едва открыты, красные цветущие капли плывут по комнате, как шарики. Перидот как-то никогда не нравилось слово «беспомощность». Она глянула на Николая и сказала ему «спускаться, блять, уже», ведь кому-то нужно взять аппарат для возвращения экипажа вместе с ним. Тяжелые глаза Николая изучали ее, он поджал губы, и она повторила фразу на русском, а потом еще раз на английском. Они закрепили повязку Рода во второй раз, его теплое лицо стало похоже на далекую звезду на горизонте. Она схватила его за руку и снова сказала им «спускаться, блять». Они нажали срочный спуск, машина стартовала возвращение, курс направлен в Казахстан. Господи, они должны быть готовы. А она была одна. Космонавтам нельзя оставаться одним. Тишина была такой же удушающей, как и недавнее ЧП. Джанет ушла на перерыв, они были на солнечной стороне планеты. Перидот начала считать. Займет три с половиной минуты чтобы добраться до Земли, а затем три дня машина будет возвращаться на станцию. Три часа ее придется прикреплять. Внизу какое-то время будут разбираться политики. Космонавтов не рвет ни с того ни с чего. Перидот была одна. Она вела себя как обычно, делать было нечего, у нее было три дня в запасе, и ее ждала уборка. Обслуживание, связь. Все растянулось на четыре дня. Она разговаривала по телекоммуникационной связи с молодым человеком по имени Тед, и в тот момент она возненавидела парней по имени Тед. Политика шла неудачно, ее никто даже не собирался забирать. НАСА было в подвешенном состоянии, Россия не стала давать комментариев. Перидот была одна. На шестой день машину с командой из трех наконец запустили, Перидот уже забыла их имена, но впереди были месяцы на то, чтобы запомнить. Перидот вырубала телекоммуникационную связь всякий раз, когда там слышался Тед и не замечала звук помех, пока он не начал отдаваться эхом по коридорам как призрак. Но Перидот в призраков не верила. Никакой уважающий себя ученый не верит в призраков. Они на планетарной стороне планеты, было темно и одиноко, жара отдавалась по квадратным коридорам через вентиляцию. Перидот услышала звук помех, пока спала, пристегнулась и глубоко нахмурилась, сильно зажмурив глаза. У нее будто бы развился тиннитус. В какой-то момент она отказывалась просыпаться, ведь у нее был график или что там еще, блять, ей нужно делать. Помехи снова оживают и ее мысли обрываются; она, наконец, садится. Что делать с трупами в космосе непонятно, в конце-концов. Она сорвала с себя маску для сна и склонила голову набок. «Ш-ш-ш-ш». Она вырвалась из транса и отошла в другой конец комнаты. — Юля, наверное, просто балуется с частотами… — она бубнит самой себе, отчетливо слыша свой хриплый голос в темноте, — Это просто Юля… Она поднялась, направляясь к отсеку связи, минуя широкую зияющую пустоту станции. Поместится туда могло, технически, человек десять, станция была размером с дом, такие строят на семью из пятерых. Но на Земле, видите ли, все еще спорили. Еще два дня. «Ш-ш-ш-ш». Она вздохнула, следуя за звуком шума. Она была не в настроении для системных сбоев. Она нажала пальцем на экран и открыла недавно установленный видеочат. Он загорелся, штаб-квартира НАСА учтиво спросила ее, кому звонить. Перидот моргнула. Никаких сообщений. Она оглядывается по сторонам, ее кожа слегка покрывается мурашками. Ни одно из устройств в комнате не загоралось и не мигало. Ни одно из них вообще не издавало никаких звуков. Она почесывает тыльную сторону ладони и принимает тот факт, что шум и вправду исходил не из этой комнаты. Перидот ходит по кругу и оставляет сообщение ночной команде НАСА о возможной технической проблеме на МКС. Два дня до того, как команда отправится на посадку. Перидот зарычала, ведь она одна. Она делает глубокий вдох и идет к тому, что, по ее предположениям, могло быть источником шума. «Ш-ш-ш-ш». Она съеживается, когда пересекает склад на российской стороне станции, пустой, как город-призрак, и вдвойне нервирующей. Но Перидот не верит в призраков. «Ш-шш-а-шш-шш-лло-ш». — А! — она хватается за сердце, когда что-то, похожее на голос, эхом разносится по залам. Она делает грубый вдох и поворачивается во всех направлениях сразу. «Ш-ш, алло?» — доносится снова. Челюсть Перидот отвисает, она находится перед комнатой, которая раньше была коммуникационным центром, тогда, когда пилоты стран разделялись друг от друга вместо того, чтобы сидеть вместе в этом «пузыре доверия». Перидот склоняет голову набок, одно из радио, прикрепленных к стене и подключенных к системе, издавало мягкое, но отчетливое жужжание. Большинство из устройств 2025 года уже не использовались или были переработаны, поэтому ее охватило чувство путешествия назад в прошлое. Перидот взглянула на радио. Стоит сообщить о нем, Хьюстон должен знать что модели 2000 начали ломаться. «Ш-ш-ш-ш». Перидот наклоняется вперед, ее пальцы зависли в воздухе, а глаза прикованы к передатчику. Что-то точно бормочет за звуком помех. Зато она верила в инопланетян. Она нажимает на кнопку передатчика и облизывает губы, затем наклоняется к микрофону. — Здесь кто-то есть? Перидот задерживает дыхание, наблюдая за красным мигающим огоньком передатчика в центре темной комнаты. Ее давно реорганизовали в склад и комнату для совещаний. Она моргает и чувствует себя немножко глупо. Ей бы спать надо. Или составлять рапорт на эту поломку. Она наблюдает за огоньком и считает. Шестьдесят секунд, сто восемьдесят секунд, три минуты. Перидот уже готова вот-вот убрать палец с кнопки, когда что-то отчетливо слышится по ту сторону. «Слава богу, господи», — Перидот открывает рот. Там была женщина. Она снова тянется к микрофону чтобы ответить, но голос продолжает говорить. — «Я Ляпис Лазули c «Аргуса», первая миссия посадки, ЕКА. Меня слышно?». — Боже мой, — Перидот вздыхает. Ляпис тараторит. «Меня столкнуло с маршрута и… меня слышно, кто-нибудь?». — Да! — Перидот отвечает, как только вспоминает как говорить, крича в микрофон немного громче, чем стоило бы, — Мы думали… я… все хорошо? Мы думали «Аргус» потерян, каков ваш статус? Перидот считает в голове. Радиоволнам понадобится четыре-пять минут чтобы передать сообщение между Землей и «Аргусом». Миссия спутника Юпитера. «Я не вижу нашего местоположения, кажется, мы застряли где-то в атмосфере Юпитера, повторяю, я вижу тропосферу… Я не знаю, где я». — Ляпис, — Перидот говорит в микрофон, надеясь, что они смогут сбалансировать разговор, — Я Перидот с международной космической станции, НАСА, слышу тебя громко и четко. Какой у вас статус? Она ждет. Считает: шестьдесят секунд, две минуты, три минуты, боже, ей нужно срочно об этом сообщить. Она слышит резкий вдох на другом конце связи. «МКС?». Перидот выдыхает, когда девушка отвечает. «Слава богу, хорошо… Это Ляпис Лазули, снова докладываю с «Аргуса». Наша… наша система жизнеобеспечения работает, но ни один из таранов не отвечает, кажется, мы отключились от ракет». — Ляпис, — Перидот наклоняется вперед, — Как состояние экипажа? Сколько кислорода осталось? Что… что случилось? Она вспоминает что читала о «Аргусе» неделю назад. Статья о том как команда одной из самых амбициозных человеческих миссий на солнечной системе перестала отвечать. Одна минута. Две минуты. Три. Четыре. «Я…», — космонавтка с другого конца запинается, — «У меня остался весь запас кислорода который мы взяли с собой на обратный путь», — она помолчала, немного помех наполнило воздух, — «Экипаж выведен из строя», — ее голос беспристрастен, — «В нас попал неожиданный снаряд, и нас вытащило на орбиту Юпитера, похоже, мы не рассчитали полное влияние массы планеты на наш корабль», — она усмехнулась, и это был один из самых удивительных звуков, которые когда-либо слышала Перидот, — «На свете, видимо, еще полно открытий». — У тебя есть спутник? Где ваш оператор? Мы можем… Задержка продолжала сбивать их разговор. — «Оно как черная дыра, мы пытались починить ракеты, чтобы доставить нас обратно на Ио, но нам не хватило энергии. Все остальные…», — девушка глубоко вздохнула, — «Они пытались вернуться на Ио без корабля. Некоторые самолеты до сих пор реагировали на скафандры». — Боже мой, — прошептала Перидот. «Это не сработало». Перидот подождала, убедившись, что Лазули закончила, и прошло полных четыре-пять минут, чтобы Лазули смогла получить сообщение Перидот. Она услышала другой смех с другой стороны: «Нам и вправду нужна система получше, чем эта. Давай говорить «прием», когда заканчиваем сообщение?». Плечо Перидот напряглось, она звучала так молодо. «В общем, отвечая на твой вопрос, наша телекоммуникационная связь повреждена, снаряд сбил нас с курса, я только недавно накрутила это устройство, чтобы его было слышно на низких частотах». Перидот кивнула, Ляпис громко вздохнула: «Прием». Перидот прислонилась головой к прохладному металлу боковых панелей, откашлялась. — Лазули, — тихо сказала она, — тебе нужно, чтобы я что-нибудь передала? — ее экипаж шесть лет добирался до спутников Юпитера, — Прием. Перидот зажмурила глаза. Следующие ноты она услышала, как сдувающийся шарик: «Ты тоже, значит, все поняла…», — она ответила, сдерживая в голосе дрожь, — «Ну… я бы хотела передать пару сообщений, если можешь, запиши». Перидот нашла ручку и бумагу и записала имя матери женщины, адрес электронной почты ее профессора колледжа и номер телефона ее бывшей. — Хочешь, я… — Перидот съежилась, — э-э, запишу для них твои слова? Чтобы им передать. Прием. Она ждала, а затем услышала вздох, когда прошли четыре минуты. «Просто скажи маме, что я ее люблю. Что-то такое. Скажи профессору что без нее бы меня тут не было, ну, в смысле, в космосе. Блин, ужасно звучит, лучше не говори. Скажи, что от ее уроков новички до сих пор ссутся и я это обожаю», — Перидот рассмеялась. — А последней? — Перидот спрашивает и ждет ответа Ляпис. Ляпис фыркнула. — «Скажи, чтобы нахер пошла. Намекни еще, чтобы руки тоже качала, а то выглядит тупо, и ты сделаешь мне вечер. Прием». Перидот смеется. Ей становится трудно запоминать, это и вправду стоит записать. — Знаешь, — мысли вертятся в ее голове, — А ракеты точно не работают? Потому что простая непрерывная перемотка двигателей назад к навигации может, хм, помочь. Ответ приходит дольше обычного. «Не надо», — приходит приглушенный ответ, — «Я пыталась, Перидот, думаешь, я не пробовала? Кто бы ты там ни была, где бы ты ни была, не надо». — Перидот Фарид, — она медленно отвечает, глядя в темноту, — Я из Миннеаполиса. Ляпис промычала. «Оу… я из Бельгии. Гент. Рада знакомству». Внутренности Перидот будто переворачивались. — Я была в Бельгии. Там красиво. «Что, она там не утонула еще?» — девушка шутит слегка запоздало из-за разницы времени. — Они стараются, — Перидот фыркает, — По крайней мере там нет статуи «Твинки», так что Бельгия лучше моего городишка. Она услышала странный стон, от которого Перидот выпрямилась. «Я бы сейчас все отдала за «Твинки». Что угодно». Перидот смеется. — Ладненько, топ десять лучших и худших сладостей, погнали. Ляпис издала задыхающийся звук. «Нееет, Перидот Фарид, я так хочу сейчас вишни, стейк средней прожарки… хрен с ним, давай сразу с кровью, и десять «Твинки», по одному на каждый палец». Перидот хихикнула. — Ну, а я бы хотела хороший такой бургер, может быть салат с соусом ранч. Салфеток, воды, — она улыбается, — И нормальный туалет. С другого конца доносится серебряный звук смеха. «А вот и нет! Я, вот, в космос только ради хреновых туалетов и летела». — Да ну тебя. «Нам нужно каждой по пиву, это точно», — Перидот фыркает, пока Ляпис сокрушается. — «Маргарита, два «Логгера», немного водки, хорошей водки, такой, какую русские наливают своим мамам», — Лазули посетовала, а Перидот покачала головой. — А зачем на самом деле летела? — Перидот ласково спрашивает с другого конца, — не пустили на юрисдикцию, бельгийка? Ляпис смеется. «А вот и личные темы, да? Ты первая. Зачем же ты в космосе вращаешься вокруг Земли да растишь себе костную массу?». Перидот поднимается, думает минутку над ответом и наклоняется к микрофону. — Из-за роста. Проходит пять минут и в ответ приходит только непонятливое — «Что?». — Каждый раз когда мы взлетаем я расту на два с половиной дюйма. Хочу дорасти до пяти футов. Раздается громкий хохот. «А, повыше хочешь! А по человеческим меркам это сколько?». Перидот закатывает глаза. — Привычка. Расту на шесть сантиметров, хочу дорасти до ста пятидесяти четырех. Довольна? «Уф», — Ляпис отвечает бодро. — «Вас штампуют все меньше и меньше с каждым годом. Прием». Перидот драматично вздыхает. — Вернемся к тебе, Мисс Лазули. Какого ты роста? Не знаю, какой у тебя любимый, э-э… чай? Две минуты, три, четыре. «Чай? Скукота. Знаешь, как близко я к атмосфере Юпитера? Лучше спроси про детские кошмары и любимую позу в сексе». Перидот открыла рот, чтобы пренебрежительно фыркнуть в ответ, но Ляпис тихо добавила в конце: «Кстати, мятный. Горная мята». Перидот улыбнулась, и ее глаза сузились. — Ну, моим детским кошмаром было то, что Санта с когтями душит меня, — добродушно говорит Перидот, барабаня пальцами по ноге. «И это твоя любимая поза в сексе?». — Ляпис, — говорит она с предупреждением. Перидот подумывает о том, чтобы уйти, и следующие пять минут размышляет о том, что звонок мог быть розыгрышем. У Хьюстона крайне бесячие стажеры. «Удушение это нормально, не стесняйся. Я отыгрывала его в детстве с куклами». Перидот закатывает глаза. — Вас штампуют все страннее каждый год. Лазули смеется, но это натянутый смех, и Перидот поджимает губы: «Перидот?» — говорит Ляпис, на этот раз едва слышно из-за помех. — Да? — она ждет. «Ты видишь Землю?» Плечи Перидот опустились, она кивает, прежде чем убрать палец с кнопки обратной связи и подойти к окну. Прошло уже два часа. Она смотрит на темно-коричневую грозовую тучу над Китаем и темноту земной стороны солнца, она возвращается к передатчику. — Мы над Багамами. Всё синее, очень, очень синее. Она слышит тихие звуки по радио: «Корабль сделан из титана». Ляпис осторожно говорит: «Но я сомневаюсь, что магнитное поле планеты будет мешать радиоволнам». — Оу, — отвечает Перидот, жмуря глаза, зная, что Ляпис еще не закончила говорить. «А потом радиация все равно начнется», — Ляпис почти рассмеялась. — «Ты запомни эти цифры, ладно? Скажи моей маме… ты знаешь. Скажи профессору, что я бы без нее не справилась, но красиво. И скажи Яшме… ну знаешь, чтобы нахер шла». — Подожди, — задыхаясь, говорит Перидот. «Меня вот-вот затянет в атмосферу, подожди немного, ладно? Посмотрим, выдержит ли эта помойка с радио. Просто подожди немного. А потом пойди и расскажи всему миру, что я дралась с космическим осьминогом, скажи им, что космические осьминоги реально существуют, а «Аргус» пошел ко дну». — Ладно, — хрипит Перидот, удерживая кнопку нажатой, пока кончик ее пальца не побелеет, — Хорошо! Она ломает голову над тем, что сказать, чем заканчиваются последние речи или какие-нибудь цитаты со смыслом. — Я съем за тебя «Твинки». Десять. По одному на каждый палец. Перидот ждала. Пара минут. Три минуты. Пять. Перидот трясло, это не то, чего она ожидала, когда проснулась этим утром, они вращались вокруг солнечной стороны планеты. Что она вообще собиралась сказать Хьюстону? С чего начать этот отчет? Перидот протерла слезящиеся глаза. — На пальцы их надену. Съем их в какой-нибудь голландской кофейне и пну твою бывшую в колено, — она толкнула ладонь в глазницы, — О, Боже, о Боже… Ноги онемели, она убрала палец с кнопки. Она все еще была рада, что не верит в призраков, что ей это было не нужно. Она повернулась, чтобы выйти из комнаты и уйти куда-то далеко, в холод, и немного свернуться калачиком. «Ш-ш-ш-слышишь, задротка?» Перидот подпрыгнула и мгновенно обернулась. — Лазули?! «Ты слышишь меня? Я не могу посмотреть в окно, но магнитное поле не влияет так сильно на радио, как я думала. Больше открытий для науки, ура, пусть в мою честь назовут таракана или типо того. Если ты, конечно, слышишь, и я не болтаю сама с собой перед смертью…». — Я слышу! — Перидот закричала, когда ее палец врезался в выключатель, красный свет вспыхнул, как туманный рожок, — Я слышу, он все еще работает! — она не знала, почему была взволнована, эта девушка входила в одно из самых радиоактивных мест в Солнечной системе, и Перидот не сводила глаз с микрофона. «Так ты все-таки ждала». Перидот прикусила губу. — Ждала. Четыре минуты казались мучительными. «Думаю, мне осталось около сорока минут. Тут жутко жарко, если тебе интересно. Если бы не совесть, сидела бы голой». Перидот фыркает. — Знаешь, тебя никто не видит… Я представляю, как там жарко. Следующее сообщение было искажено, но она все еще могла разобрать: «Умереть в космической пустоте — это одно, умереть в космической пустоте голой — другое». На этот раз Перидот не смогла заставить себя рассмеяться, но попыталась. — Ну, я скажу всем, что на тебе были доспехи. У осьминога не было шансов. Ляпис издала тихий звук: «Это все о чем я прошу, честно. Скажи что я была на каблуках, я по ним скучаю… Так люблю чувствовать себя высокой, летать в космос чтобы вырасти на 5 сантиметров». Перидот издала раздраженный звук. — Ты всегда издеваешься над теми, кто слышит твои последние слова? Ляпис усмехнулась. «Только над тобой, милая», — наступает долгая пауза, Перидот не знает, чем ее заполнить, и Ляпис еще раз медленно вздохнула: «Расскажи мне о чем-нибудь». Перидот моргнула. — У меня есть коллекция монет Османской империи. «Хорошо», — слабым голосом произнесла Ляпис. «Кто был твоей первой любовью? Кроме султанов 16-го века. Какой была твоя первая книга? Какой был твой любимый поцелуй? Ну же, — хихикнула Ляпис, — я тут умираю». Кожа Перидот казалась слишком стянутой, зудела в темноте. — Мартина Родригес. В пятом классе она однажды ударила меня по лицу после того, как я сказала чтобы она перевелась из школы. Я научилась читать, когда мне было три года, поэтому я не очень помню те книги, ускоренное обучение и все такое… Я научилась говорить полными предложениями, когда мне было шесть лет. Мой первый поцелуй был, — вздыхает Перидот, — не смейся, ладно? В химической лаборатории моего колледжа, в 23 года. Она говорит все это быстро-быстро, время измеряется четверками и пятерками. С другой стороны вселенной все равно донесся смех. «Лаборатория? Боже, так это из-за тебя все думают что космонавты ботаны». — Эй! «Это мило. Ты звучишь мило. Ты, наверное, очень умная, знаешь все цифры числа пи». Так и было. «Наверное, я тоже такая… Поэтому я и здесь». Лазули замолчала. — Почему? Семь минут. «Однажды ночью я увидела Кассиопею… мой дедушка сказал мне, что они подвесили ее вверх ногами в ночном небе, чтобы наказать. Я влюбилась», — Перидот стиснула зубы, — «Думаю, можно сказать, что так и было. Любовь к небу, типа того». — Ляпис… Перидот приблизила лицо к динамику. «Знаешь, я всегда думала, что это то, чем я хочу заниматься», — Ляпис запиналась: «И это правда», — она повторяет: «Всегда, наверное, хотела этим заниматься», — наступила пауза, и Перидот слышит сдавленный рвотный звук с другой стороны. — Ляпис! — она кричит в передатчик, — Ляпис, все хорошо? Прошло очень много времени, прежде чем она получила ответ, она вернулась к ожиданию: «Ага», — наконец хрипло произнес голос, — «Просто… тошнит. Знаешь, когда касаешься липкой еды? То же чувство». Ляпис звучала так, будто она пыталась рассмеяться, — «Перидот?» — Да? «С кем ты тогда целовалась, в свой первый поцелуй?» — Ляпис тихо спросила, прежде чем фыркнуть: «Она была милее меня? Надеюсь, что нет… А какой у тебя любимый чай?». Перидот сжала свободную руку, сжав ее в болезненный кулак: — Нет. Она училась на философа и искренне считала, что Картоха — хорошее имя для домашнего питомца. Она… — фыркнула Перидот, — была не милее тебя, обещаю. Мой… мой любимый чай — это черный чай. Я пила его со своими тетями. Пара минут. Три минуты. Шесть. «Картоха? Возьми свои слова назад, это прекрасное имя, я теперь хочу встречаться с этой девушкой, которая была твоим первым поцелуем». Перидот хихикнула. «Черный чай — хороший выбор. Самый близкий к кофе. У моего брата кофейня, » — быстро говорила Ляпис, — «Зайди и к нему. Скажи ему… прости. Прости, что мы так много ссорились, Боже, прости меня за все». — Да, да, конечно… «Скажи им всем, что я любила их. Черт возьми, даже Яшму, скажи ей чтобы она взяла себя руки наконец. Ничего… ничего больше. Остальное не важно». Перидот вздыхает, и все ее тело трясется. — Я могу это сделать, да. Ляпис, мы не забудем. «Что я умерла голой в пустоте космоса?». Ляпис вернулась через семь минут: «Это сейчас и происходит». — Голая, сражаешься с осьминогом, да? — говорит Перидот, и ее лицо расплылось в улыбке. «Ага». Ляпис теперь постоянно тяжело дышала на другом конце провода, но ее голос все же прозвучал. «Кто был твоей первой любовью, Перидот?» Перидот почувствовала, как у нее пересохло во рту, она не пила несколько часов. Хьюстон был бы в ярости. — Я никогда не любила, — она прошептала в ответ, — Всегда интересовалась только… этим. Она вздрагивает от формулировки. Ляпис потребовалось восемь минут, чтобы ответить: «Да?» Она сказала, затаив дыхание: «Ну, исправь это как-нибудь ради меня, окей? Любовь это приятно. Она как этот разговор, только никто при этом не врезается в атмосферу Юпитера». Перидот слабо улыбнулась. — Вот как? «Вот так». Хрипит: «Сделай это ради меня». — Как ты себя чувствуешь? Перидот пыталась заставить ее продолжать говорить, Ляпис сказала ей, что ее снова вырвало. Перидот слышала ее дыхание через динамик, она задыхалась. «Мы ведь на самом деле не над Багамами, да?» Перидот хмурится и смотрит туда, где должно быть окно. — На улице было темно, да. Но города яркие. Прямо как звезды, а нам они должны нравится, да? Таким как мы. «Такие люди, как мы, собирают османские монеты и нанизывают «Твинки» на пальцы, Перидот». Она улыбнулась: — Вот и хорошо. Мне тут сказали, что такой и должна быть любовь. Ляпис закашляла, глубокий булькающий звук наполнил воздух: «Звучит тупо». — Согласна. Перидот слышала, как она угасает. — Ляпис? Ляпис, как ты…? «Бля, блять, блять…» — всхлипы в ответ. — Ляпис. «БЛЯТЬ, я не хочу умирать». — Подожди, подожди, нет, все будет хорошо. «Быстрее, скажи мне что-нибудь приятное, что-нибудь хорошее, Боже, Боже». — Ляпис! Ляпис, подожди— «Перидот, — она слышит плач, серебристую влажную дрожь в голосе, — Перидот, я ничего не вижу. Здесь так жарко, господи, я больше не могу, ПЕРИДОТ—». Перидот кричит в микрофон: — Я здесь! Я здесь! Ляпис, подожди! С той стороны не слышно ни звука, глаза Перидот округлились, она досчитывает до тысячи. Она не чувствует своих зубов. — Тысяча пять, тысяча четыре… Ляпис? Ляпис, ты меня слышишь? Пять минут. Десять минут. Перидот свернулась калачиком и потянула себя за волосы, ее палец все еще был на кнопке передачи, комната купалась в единственном красном свете: — Ляпис. ЛЯПИС! Это был жалкий звериный крик, но уже не для радио и уже не для нее. Ей хотелось верить в призраков.

***

Перидот вернулась на землю в течение двух недель. Она сказала им, что плохо себя чувствует. Она рассказала им об «Аргусе». Они посоветовали ей взять отпуск, она ответила им, что больше не вернется. Перидот поехала в Бельгию, обняла очень милую пожилую женщину, ей подарили купон на пожизненное бесплатное кофе, и она смотрела на картину за картиной, написанной людьми, которых, как она поняла, уже нет в живых. Она улыбнулась милой девушке через дорогу, не стала здороваться, но на этот раз помахала рукой. Это был старт, а Ляпис о нем и просила.