Источник суеты

В столовую на обед я не успел из-за того, что мы с «Алданом» слишком увлеклись последней задачкой Джузеппе Бальзамо. Когда я разворачивал сверток с припасенными на полдник бутербродами, зазвонил телефон. Громко и требовательно. — Привалов слушает, — вздохнул я в трубку, предчувствуя Модеста Матвеевича или, того хуже, профессора Выбегалло. Пророка из меня не вышло, видимо, каждый должен заниматься своим делом. — Срочно явитесь ко мне в кабинет, — сурово и непреклонно распорядился голос товарища завкадрами Кербера Псоевича Демина. — Допуск оформлять будем. — К-какой допуск? — недоуменно спросил я у коротких гудков и, не услышав ответа, с сожалением завернул бутерброды обратно. — Садитесь, товарищ Привалов, — указал Кербер Псоевич на продавленный стул с порядком засаленной обивкой и протянул мне несколько бумажных листов. — Заполняйте анкету. Непорядок, конечно, но раз начальник первого отдела на больничном… — У нас в институте есть первый отдел? — Вы что, Привалов, с луны свалились? — раздраженно бросил товарищ завкадрами. — У нас что, детский сад или магазин «Дом игрушки»? На этом же этаже и располагается, просто нам туда не попасть, потому что печать товарищ Бенкендорф не передал. Заполняйте анкету, не тратьте время, и так ответов на запросы ждать некогда, а вдруг у вас родственники в Израиле обнаружатся, вдруг ваша бабушка урожденная Шульман? Я вспомнил вечно запертую дверь с выдавленной на пластилиновом кружочке печатью в дальнем конце здешнего коридора и не нашел, что возразить, к тому же я абсолютно не понимал, о каком Бенкендорфе речь, и при чем здесь обе моих бабушки, урожденные Сидорова и Ковбас. И покорно принялся заполнять первый из листов. ФИО, родился — учился — место жительства — место работы — предыдущие места работы — воинская обязанность — семейное положение… Подумав, я решил не пихать в эту анкету Стеллочку, потому что на прошлой неделе мы лопухнулись и пришли в загс с заявлением в неприемные часы, а на этой еще не успели туда добраться. Опять же, девичьих фамилий Стеллочкиных бабушек я не знал, вдруг и вправду Шульман? Не состоял — не привлекался — не участвовал — не выезжал… а вот и ближайшие родственники. За границей… дядя, погиб в конце сорок четвертого в Венгрии, там и похоронен. Больше вроде никого. Судимостей никто не имеет. На временно оккупированных территориях не проживали. Чем больше я исписывал, тем неуютнее мне становилось. Кербер Псоевич два раза внимательнейшим образом прочел мою писанину, убрал ее в кожаную папку и с явной неохотой вытащил на свет еще один листок. — Хорошая анкета, чистая, помех для получения допуска не вижу, у меня в этих делах опыт немалый. Надеюсь, вы, Привалов, не пытались ввести органы в заблуждение? Это бесполезно, а вам, в случае чего, долго аукаться будет. Пока запросы ходят, начнете работать, — он протянул листок мне, — а то сроки поджимают. Накладочка вышла, запамятовал Янус Полуэктович, что сотрудник с допуском требуется… Я взглянул на бумагу. Там была резолюция У-Януса (различить его и А-Януса почерк трудно, но можно при небольшой практике) «Зав. ВЦ. Для ответа до 15 сентября». Я облегченно вздохнул, потому что у меня оставалось больше недели, и заметил в правом верхнем углу: «Предприятие п/я Щ-4569…» — Распишитесь тут, — сунул Демин мне под нос очередной листок. — Подписка о неразглашении сведений, составляющих государственную тайну. Я вспомнил ветхие и никому не нужные секретные чертежи в отделе Оборонной Магии и невольно поёжился. Этот лист выглядел совсем по-другому. От него веяло холодной, тяжеловесной мощью, и, пока я царапал пером по бумаге рядом с галочкой, в голове из каких-то дремучих глубин подсознания всплыли и угрожающе повисли в воздухе слова «…к высшей мере социальной защиты». — Всё, товарищ Привалов. — Демин забрал у меня подписку и упрятал в ту же папку. — Можете приступать к работе. Я подавил желание по-военному четко отрапортовать: «Слушаюсь, товарищ завкадрами!» и выскочил в коридор. В вычислительный центр я вернулся с очень странным чувством. Поймите меня правильно, я всегда с глубоким уважением относился к тем, кто кует и держит ядерный и прочие щиты Родины во всяческих «городах Эн» и «почтовых ящиках». Но никогда не представлял и представлять не собирался себя в их числе. Я люблю науку, но науку, открытую для всех; я с удовольствием начну понедельник в субботу, когда меня ждет в институте безумно интересная задача, но не потому, что поступил приказ «считать субботу такого-то числа понедельником». Росчерк автоматического пера Януса Полуэктовича изменил всё. Ведь допуск — это не только подписка, это даже по профсоюзной путевке в Болгарию без разрешения органов ни-ни. Не то, чтобы я так уж рвался, но всё-таки… У-Янус, правда, где только не побывал, но я-то пока по сравнению с ним — даже не бык по сравнению с Юпитером. Но что случилось, то случилось, снявши голову, по волосам не плачут, и я добросовестно изучил письмо из п/я Щ-4569, он же НИПИмагоприроды — что в стихийной природной магии может быть секретного, точный возраст Наины Киевны? От меня, однако же, требовалось рассчитать пики и спады мощности для очень странного источника М-поля. Я о таких никогда раньше не слыхал, это вам не диван-транслятор. Правда, у меня и допуска раньше не было. О параметрах источника сообщалось до безобразия мало, а если честно — почти ничего, и с какого конца браться за расчеты, было совершенно непонятно. Выходную мощность, и ту указали приблизительно, разгильдяи, а вместо схемы приводилась ссылка на работу какого-то доктора Робене на испанском языке. Ладно, это я найду и попрошу кого-нибудь помочь с переводом, а с прочим как быть? ― О чем задумался, Саша? ― сунулся в дверь Роман Ойра-Ойра. Я радостно встрепенулся, открыл было рот, вспомнил о подписке и захлопнул обратно. Не имею права. Вот так и придется мне теперь из-за неведомого НИПИмагоприроды умолкать на полуслове посреди оживленной дискуссии, где рождаются самые невероятные идеи, полные благородного безумия. Ребята, конечно, поймут, но нарисованная воображением картинка вызвала острый приступ жалости к себе, и я тоскливо помотал головой. Роман в шикарном сиреневом костюме без церемоний подошел к моему столу и участливо поинтересовался: ― Со Стеллой поссорился? Я снова качнул головой и безнадежным тоном спросил, решив не пропускать даже самой тоненькой из плывущих мимо соломинок: ― Роман, у тебя допуск есть? ― Конечно. ― Ойра-Ойра посмотрел на меня, как на экскурсанта, которому захотелось узнать, настоящая ли в музее русалка, и как она забралась на дуб, если настоящая. ― Еще когда с Богданом Стаховым из ГИПЧа статью публиковал, вытряс из Бенкендорфа на всякий случай. В открытую статью, конечно, всё не вошло, но поработали тогда неплохо. Тебе из спецхрана что-то не дают? ― Не знаю, не спрашивал. А допуск дали, только что. Ты в Москве не знаешь такой НИПИмагоприроды? Причем, в природе очень интересующий их источник М-поля не встречается. ― Знаешь, сколько в Москве этих «ящиков»? ― Роман остановился у моего стула и читал письмо. ― Но о магоприроде я слышал, от того же Богдана, он их еще «зелеными» называл. Довольный был, где-то они зеленых этих обставили, то ли в соцсоревновании, то ли на спартакиаде. ― А откуда, ты говорил, этот твой Богдан? ― ГИПЧ ― Государственный институт прикладных чудес. Тоже номерной, естественно. Мне стало еще неуютнее, чем в кабинете товарища завкадрами. До сего дня я знал об единственном, кроме родного НИИЧАВО, институте нашего профиля ― смежном НИИ Каббалистики и Ворожбы. Их программист к нам в вычислительный центр на стажировку в прошлом году приезжал, толковый парень… Оказывается, проблемами волшебства и чудес заняты в стране как минимум два закрытых института! Словно наяву, мой «Алдан» украсился зловещей красной кнопкой, призванной скомандовать… что? Джинн-бомбардировку? Вылет истребительного звена Змеев Горынычей? Переброску Кощея Бессмертного в Пентагон? Нет, конечно, если агрессор строит планы использования колдовства во враждебных целях, ему не отдел Линейного Счастья противостоять должен. А я-то думал… Ясно, почему в нашем отделе Оборонной Магии одни мертвые души. Живые, оказывается, по «ящикам» все сидят. Какими, интересно, прикладными чудесами они там занимаются? «Уверен, что интересно? ― спросил внутренний голос. ― Перевода в Москву захотел? Реактивные снаряды на магической тяге программировать?» Я совсем смешался и вместо кучи вопросов задал Роману первый, сорвавшийся с языка и не имеющий к источникам М-поля никакого отношения. ― А наш начальник первого отдела… где-то я слышал эту фамилию. Не родственник, случайно? ― Нет, конечно. Сам Александр Христофорович, собственной персоной бывший глава Третьего отделения. Работы ему в НИИЧАВО мало, вот и не стали живого брать, дух вселили в кого-то из подопытных Хунты. Опыт колоссальный, срок давности по старым делам вышел, секретная документация в порядке. Не Берии же дух приспосабливать было. Один недостаток: оболочка барахлит, а менять он отказывается наотрез, вот и сидит постоянно на больничном. Тебе просто не повезло. Бенкендорф и без запросов бы знал, за что ты на первом курсе выговор схлопотал, и чем твои ближайшие родственники занимались. Если уж он допуск выдает, с тебя никаких подписок не требуется. Стопроцентно благонадежен. Я представил усохшую мумию в жандармском мундире с эполетами, выглядывающую из-за груд пухлых папок-досье, словно ядовитый паук из паутины, и вздрогнул. ― Не понимаю, как Янус и остальные это допустили. ― Да не переживай ты, Саш, ― отмахнулся Роман. ― Первый отдел есть? Есть. Начальник есть? Есть. Всё, как положено. Он не живой. И нигде, кроме НИИЧАВО, существовать не может, вместе со своими знаниями. ― В институте, знаешь ли, тоже всякие работают. ― Сашка, этот чертов допуск сделал из тебя параноика. Выбегалло, поверь мне, в анкетах далеко не всё писал, что Бенкендорфу о нем известно. И потому боится его до колик. Не бери в голову. Не сказать, что все мои сомнения развеялись, но хотя бы кошмары мерещиться перестали. Только я собрался поговорить о своей задаче, как в после зрения объявился дубль Эдика Амперяна, уши его шевелились наподобие локаторов. ― Вектор поля в модификации Курвуазье ― Геликовского упал на сорок три процента, ― монотонно объявил он. ― Дубль-один пытается установить причину. Роман выругался сквозь зубы и, одним движением брови прогнав дубля обратно, куда-то трансгрессировался. Я вспомнил, как Эдик не хотел ехать в отпуск из-за незаконченного эксперимента, но билет на самолет ему достался по счастливой случайности, кто-то только что сдал, и раздобыть на другой рейс было не легче, чем превратить всю воду в Тихом океане в живую. И Роман клятвенно обещал присмотреть. Никто ко мне не приходил, и я решил, пока есть время, навестить книгохранилище. Вопреки опасениям, углубиться пришлось меньше чем на километр. Работа доктора Хавьера Робене «О некоторых особенностях темной энергии» вышла в Мадридском университете в конце позапрошлого века, а сам доктор по совместительству оказался епископом. Почти уснувшие подозрения закопошились с новой силой. Заодно я прихватил словарь и, вернувшись к себе, засел за работу. Не без труда удалось понять, что частые упоминания Творца, Святой Троицы, и прочая религиозная шелуха ― это именно шелуха, за которой скрываются очень нетривиальные для того времени идеи. А прибор со странным названием Диадема Теней во многом заткнул бы за пояс продукцию Китежградского завода маготехники. Я исписал выдержками почти три страницы в общей тетради, помечая места, где не был уверен в точности своего перевода, и тут явился дубль Витьки Корнеева с задачей. Слов «я занят, приходи через час» он понимать не желал, в настырности не уступал создателю, и в довершение всего, уселся прямо на пол с явной целью не вставать, пока не получит ответа. Я позвонил Витьке и потребовал убрать этого наглеца с моего рабочего места, если хочет, чтобы я сегодня начал заниматься его проблемой. Мне показалось, что я разговаривал с еще одним дублем. Роман так и не появился: видимо, случилось что-то серьезное. «Хватит с меня на сегодня дублей». Я сунул под мышку тетрадь, письмо, книгу с трактатом доктора епископа Робене, и вышел из кабинета, мстительно заперев там на ключ Витькиного посланца. В крайнем случае, пройдет сквозь стену. Кабинет Кристобаля Хозевича Хунты тоже оказался закрытым. ― На конференции он, в Сочи, ― сообщил угрюмый лаборант. ― Там как раз бархатный сезон начался. Он умолк и заторопился назад к своим микроскопам, на ходу украдкой ощупывая уши. Мне стало неловко: я почувствовал себя провокатором. На обратном пути я заслышал отголоски скандала между Ойрой-Ойрой и Модестом Матвеевичем и малодушно прошел стороной. Не зная, что стряслось у Романа, помочь я всё равно ничем не мог. Когда я несолоно хлебавши вернулся к себе, Витькиного дубля там уже не было. Сидеть на моем столе и жрать мои бутерброды мог только сам Корнеев. ― Я пообедать сегодня не успел, между прочим, ― возмутился я. Витька покладисто отдал последний бутерброд. ― Жуй и займись делом, хватит тунеядствовать. ― Ну уж нет, ― я был полон решимости не поддаваться. ― Ты мне, я тебе. Садись на стул, бери словарь и допереводи вот это с испанского, заодно посмотришь в моих записях, где я чего напутал. Тогда я займусь твоей задачей в первую очередь. ― Сашенция, ― подозрительно кротким тоном откликнулся Витька, ― то, что ты мне сейчас говоришь, очень похоже на торгашество, стяжательство и злоупотребление служебным положением в корыстных целях. У тебя шерсть на ушах еще не отрастает? Мне стало стыдно, но я не сдавался. ― Не отрастает. Потому что ни о какой корысти речи не идет. У меня другие задачи есть, по которым срок сам Янус устанавливал, а я не знаю, как к ним и подступиться. Или ты мне в этом помогаешь, или приходишь завтра после обеда. Не надо мне подсказывать, что я могу поработать вместо того, чтобы сходить вечером в клуб с невестой. В клуб я так и так уже не успею. Я окончательно разозлился, вспомнив, что с заявлением в загс придется погодить, пока не кончится эта петрушка с источником и магоприродой. Мне вовсе не хотелось, чтобы товарищ Демин принялся рассылать запросы еще и про Стеллочку. Должно быть, до Витьки что-то дошло, поскольку он молча слез со стола и уселся на свободный стул, а моя тетрадь вместе с книгой и письмом взмыла вверх метра на полтора и гулко шлепнулась прямо перед ним. ― А ну, не цапай! ― скомандовал он, становясь прежним грубым Корнеевым, когда я попытался выхватить секретный документ. ― Витька, ― проныл я, ― у тебя допуска нету… ― Нету и не надо, ― отрезал он. ― У Киврина вот тоже нету. Да не смотри ты так, будто у тебя в почтовом ящике уже повестка в органы лежит! Только ради тебя, как Бенкендорф на работе появится, схожу и возьму, ничего, переживет мое низкое происхождение, шкура жандармская. Работай, работай, не отвлекайся, видишь, я уже переводить сел? Что за опиум для народа ты мне подсунул? Спорить мне не пришлось: Корнеев был прежде всего ученым, для которого главное ― истина, и, вчитавшись, честно признал свою ошибку. Некоторое время я не менее честно возился с составленной им программой, доводя ее до ума, хотя посторонние мысли порядком мешали сосредоточиться. Как только программа, потеснив расчет роста производительности труда на подшефном рыбозаводе, отправилась к девочкам, чтобы потом в виде перфоленты погрузиться в недра «Алдана», Витька с письмом в руках подался ближе ко мне вместе с жалобно заскрипевшим стулом. ― Не понял, Сашка, темная энергия ― это ж вроде ИЧМ, а не магоприрода… ― Что-что? ― тупо уставился я на него, предчувствуя аббревиатуру очередного «ящика». В этот раз, для разнообразия, предчувствие меня не обмануло. ― Институт черной магии. ― Целый институт? ― ахнул я в состоянии, близком к суеверному ужасу. ― Закрытый? ― Само собой. Чего ты так удивляешься? Вон, всякие опасные вирусы и смертельные инфекции тоже целые институты изучают. Потому люди и перестали мереть от них в неимоверных количествах. Пример меня не очень убедил: первым делом он заставил вспомнить о бактериологическом оружии, а не о вакцинах с сыворотками. Но если такое разрабатывается против нас, не можем же мы сидеть сложа руки и ждать, когда наступит мир во всем мире. Постойте-ка… ― Витька, а откуда ты без допуска об этих институтах знаешь? ― Сашенька, ― заговорил Корнеев голосом заботливой мамы, ― ты у нас где-то умница, а где-то, как ни крути, салака. Малек салаки. Даже икринка. Девственная. ― Кончай хамить, ― обиделся я. Корнеев хохотнул и для начала рассказал анекдот про институт ориентации ракет в безвоздушном пространстве. Я вежливо улыбнулся, но не понял, к чему он клонит. ― Жизнь, Сашенция, гораздо богаче любого анекдота, и поставляет все темы для них. А живем мы не в вакууме, а в информационном пространстве, даже странно, что приходится заведующему вычислительным центром об этом напоминать. В этом пространстве распространяются самые разные волны, всего не удержать ни подписками, ни высоким забором с колючей проволокой и вооруженной охраной. Интерференция там, резонанс… ― Темнишь ты, Корнеев… ― Мне же допуска не давали, в отличие от некоторых. Мне напрямик не положено. На, держи свой перевод, я у тебя там еще в двух местах исправил. Запрос в ИЧМ писать усиленно не рекомендую. Тамошний начальник первого отдела стреляться не будет, зато любопытного не достанет разве что из кабинета Кристобаля Хунты. А Хунта сейчас на конференции. Витька скрылся за дверью прежде, чем я успел сцапать его за грудки и вытрясти всё, что этот гад прячет за своей болтовней. Рабочий день окончился четырнадцать минут назад ― самое время поработать спокойно. Хунты нет, Роману не до меня, Витька уже удовлетворен, а Федор Симеонович может трудиться до десяти суток без перерыва, но никогда не станет добавочно загружать сотрудников после восемнадцати ноль-ноль. Я дотошно изучил работу Хавьера Робене, отметив с легкой завистью, что способности к языкам у Корнеева заметно лучше. У меня неточный перевод в одном месте искажал смысл не только фразы, но целого куска ― хорошие бы я выводы сейчас делал, верные… Конечно, доктор-епископ задачу за меня не решал, наоборот, подчеркивал, что его методы не позволяют установить механизм генерации М-поля в темном диапазоне спектра, архаично именуемого «силой Тьмы». К счастью, магическая наука сто семьдесят лет на месте не стояла, Янус Полуэктович, к примеру, за это время «Уравнения математической магии» закончил и опубликовал. Робене матмагию не использовал вообще, и многое для него так и осталось загадкой, а мы вот сейчас сообразим, как применить, да и попробуем разгадать… А товарищи из секретного НИПИмагоприроды пусть потом удивляются, как сами не додумались до такого простого решения. Все правильные решения просты и красивы, это один из немногих постулатов Абсолютного Знания, никем не опровергнутых до сих пор. Я исписывал и комкал один лист за другим и, когда вечерние сумерки за окном сменились темнотой, почувствовал, что ухватился за тот самый кончик нити в запутанном клубке, за который надо тянуть. Нет, предстояла еще куча промежуточных преобразований, потом определиться с методом численного решения, разработать алгоритм… короче, дело техники. Уже техники. На это у меня есть целая неделя. Я молодец. И Роман с Витькой скажут, что молодец. Я бережно сложил и спрятал в карман три последних листа и подумал, не посидеть ли еще немного, но тут позвонила Стеллочка. Она заждалась и соскучилась. Я тоже, и у меня еще неделя впереди. ― Если сейчас выйдем и встретимся у клуба, ― предложил я, глянув на часы, ― как раз успеем на последний сеанс. Мест для поцелуев уже не достанется, но это мы потом исправим, а Корнееву я записку пошлю, чтобы свалил к кому-нибудь ночевать. Обычно мне бывало очень неловко просить об этом, но сегодня я чувствовал себя способным сдвинуть гору Эльбрус с её места, не то что Витьку из нашей комнаты. Ничего, вот добью источник, сходим в загс, и будет нам со Стеллочкой отдельная комната в новом семейном общежитии. Красота! *** Утром мы проспали, не услышав будильника, и собирались на работу впопыхах. Благо, Стеллочка летом как раз сдала трансгрессию, и мы выиграли немного времени. Куртка осталась дома, вместе с моими выкладками в кармане. Сейчас отпущу всех и сбегаю. В начало маленькой очереди дублей прорвался Роман Ойра-Ойра. Настоящий. Он начал было мне рассказывать о своих вчерашних приключениях, но тут, едва первый раз прозвучала фамилия Камноедова, затрезвонил телефон. ― Доброго утра, товарищ Привалов, ― объявил в трубку Модест Матвеевич. ― Трудовую дисциплину нарушаете? Второй раз уже звоню! Документы захватите и ступайте в первый отдел, тут вот командированные товарищи… Нет, начальник не на бюллетене. Вызван в связи с особыми обстоятельствами. В таком вот аксепте. Не задерживайтесь! ― Роман, ― почему-то шепотом спросил я, ― что у нас творится? ― Всё у нас в порядке, стену домовые починили, Модест, и тот утихомирился. Саша, а у тебя что стряслось? ― Потом, ладно? ― попросил я и направился, куда звали, сопровождаемый самыми зловещими картинами, нарисованными разыгравшимся воображением. На одной из них усатый Бенкендорф при эполетах, орденах и регалиях сдавал меня с рук на руки двум одинаково невыразительным типам в одинаковых черных плащах со словами: «Не угодно ли, господа сотрудники органов ― политический преступник и опасный вольнодумец, получивший по недоразумению допуск к государственным тайнам». Двое одинаково медленно вынимали руки из обширных карманов, и моим глазам представал холодный металлический блеск наручников… Помещение первого отдела было до того тесным, что казалось, будто квадратный Модест Матвеевич в неизменно лоснящемся костюме занимает ровно половину свободного пространства. На другой половине умудрялись располагаться сразу три незнакомца. В обшарпанном кресле, очевидно, сидел Бенкендорф ― в теплом халате, байковых кальсонах, шарфе и ночном колпаке вместо жандармского мундира. Походил бывший шеф тайной полиции на помесь порядком усохшего дубля и плохо слепленного из белой глины голема. Он то и дело кашлял в батистовый носовой платок с монограммой, но на маленьких сморщенных ушах я, сколько ни приглядывался, не заметил и следа растительности. Двое гостей, долговязых, как жерди, были похожи друг на друга. Тот, что в светло-бежевом костюме, сидел на краешке бенкендорфова стола; второй, в черном костюме, стоял рядом и недовольно смотрел на Камноедова. Судя по этим отменно сшитым костюмам, одевались долговязые в одном ателье с товарищем Хунтой. Больше я подобного не видел ни на ком. ― Это грубейшее нарушение трудового законодательства, сударь, ― откашлявшись, заявил начальник первого отдела. ― Будь я жив, вас за это угостили бы шпицрутенами на площади, поскольку требовать сатисфакции можно только от человека дворянского сословия. ― Вы это прекратите, гражданин Бенкендорф. Не царские времена ― происхождением попрекать и палками грозиться. Вам же объяснили про чрезвычайные обстоятельства. ― Модест Матвеевич кончил придирчиво изучать документы и протянул их собеседнику. Тот брезгливо спрятал руки в широкие рукава. ― Знаю я, где они эти документы берут. Но у вас, Камноедов, форма допуска не та. Кстати, этого юношу, надеюсь, не вы оформляли? ― почти неподвижные красноватые глазки воззрились на меня, и я сразу поверил каждому слову Витьки Корнеева. Этому существу было известно обо мне всё. Начиная со стекла, разбитого во втором классе, и заканчивая тем, сколько раз мы со Стеллочкой прошедшей ночью любили друг друга. Еще больше мне не понравилось, что и глубоко посаженные черные глаза незнакомца в светлом костюме откровенно изучали меня ― и почти так же цепко и пристрастно. Бенкендорф-то хоть не живой… ― Товарищ завкадрами оформлял, ― злобно ответил Камноедов, глядя исподлобья. ― И допуск мне, гражданин Бенкендорф, не вы давали, нечего тут из себя строить… ― Хорошо-хорошо! ― страдальчески выкрикнуло существо в кресле после очередного приступа кашля. ― Так зачем было вызывать меня в период временной нетрудоспособности? Одобрить действия штабс-капитана Демина? Одобряю. Подтвердить, что господа Князев и Ортега числятся в штате института почтовый ящик глаголь сорок один ― четырнадцать? С тринадцатого века числятся, а более ранние архивы не сохранились. Перестраховщик вы, Камноедов. Крыса тыловая. Без личного присутствия директора простейший вопрос решить не можете. Могу я, наконец, продолжить лечение? ― Да я во время Крымской кампании… ― побагровел Модест Матвеевич, нависнув над креслом, и я испугался, что стану свидетелем безобразной драки при посторонних, но тут как раз вмешался один из них ― в светлом и, по всему видать, старший. ― Позвольте узнать, товарищи, когда мы, наконец, сможем начать работать в соответствии со служебным заданием? Вместо ответа Бенкендорф растаял в воздухе с легким хлопком, а Модест, оставшись один, заметно сдулся и занервничал. ― Каждый должен исполнять свою компетенсию, ― заявил он, ― а не исчезать, когда вздумается… В таком вот аксепте. Это у нас заведующий вычислительным центром Привалов Александр Иванович. Допуск вчера оформлен, согласно инструкций, начальник первого отдела подтвердил. А это, ― соизволил он обратиться ко мне, ― товарищи из ИЧМа. Князев Александр Александрович и Ортега Иван Хуанович. Покажите им, что ваша машина считать умеет. Да не забудьте дубелей разогнать, им допускá не положены, а бдительность должна быть на высоте. Вопросы есть? — Никак нет, Модест Матвеевич, — уныло протянул я, понимая, что неопределенное количество рабочего времени отправляется прямиком Василию под хвост. — Вот и хорошо. Через дверь выходить нежелательно: Бенкендорф ее уже опечатал, а печать опять не оставил. Докладную подавать пора, чтобы это прекратил… — Постойте, но я сквозь стены еще не умею! — Так вон к товарищам обратитесь, — кивнул Модест Матвеевич на командированных. ― Куда необходимо попасть? ― отрывисто и с явным раздражением поинтересовался Князев. Его напарник помалкивал, но так смотрел на нас с Модестом с высоты своего роста, что мне отчаянно захотелось усадить его считать коэффициенты при преобразовании матрицы Киврина-Самаэля в девятимерном магопространстве. На счетах. Не поленюсь, специально из бухгалтерии принесу. Тут с потолка свалился вызванный Камноедовым домовой с планом института. Разложить почти двухметровый, сильно потертый на сгибах кусок ватмана было негде, и минут пять я вертел его так и сяк, спиной чувствуя недовольные взгляды, пока не смог с гигантским облегчением ткнуть пальцем рядом с дверью электронного зала. Князев что-то шепнул и пропал в завертевшемся перед ним черном смерче. «Я лучше по старинке», ― пробормотал Модест Матвеевич и ушел через стену. Ортега шагнул ко мне, и я предпочел не узнавать, каким способом он вздумает придать мне ускорение. Меня мягко подхватила неведомая сила и выпустила в хорошо знакомом коридоре. Никаких дублей там не было, а у двери суетилась пара домовых, прилаживая бечевки и нашлепку с пластилином. ― Это еще что такое? ― Положено, ― значительно ответил домовой покрупнее. ― Товарищ завкадрами велел. Печать держите, ― мне сунули в руку толстый латунный кругляш с выдавленными на нем цифрами и приделанным сверху кольцом. ― В конце рабочего дня помещение, где находятся секретные документы, положено опечатать, а печать носить при себе и ни в коем случае не передавать лицам, не имеющим допуска. Домовой, утомившись от произнесения заученной речи, резко уменьшился и юркнул в ближайшую щель, а я открыл пока еще не опечатанную дверь и предложил гостям заходить. От чая они отказались, и это было хорошо, потому что обещанную пачку индийского Ойра-Ойра принести забыл, а грузинский, да еще второй сорт ― не та штука, которой не стыдно угощать товарищей из столицы. ― А документы-то не в сейфе лежат, а прямо на столе, ― ехидненько так заметил Ортега. ― И тетрадочка не прошнурована и не опечатана. Я похолодел, мысленно обругав последними словами вечно бюллетенящего начальника первого отдела. Я-то знать не знал, а он-то! Саботажник чертов, что еще ждать от бывшего царского прихвостня! ― Мы здесь для сотрудничества, а не для придирок, Иван Хуанович, ― поморщился Князев. ― Да… профессор. ― В таком случае я перейду к цели нашего визита. ― Князев уселся на самый новый стул и поправил галстук, за который Роман Ойра-Ойра не пожалел бы месячного оклада вместе с квартальной премией. ― Итак, Александр Иванович, как вам уже сказали, наш институт занимается проблемами черной магии, обязанной своим названием вовсе не злонамеренным целям, с которыми она творится, а исключительно той энергии, которую использует. Наши разработки и специалисты занимают лидирующие позиции во многих отраслях волшебства. Увы, большинство публикаций носит закрытый характер, так как современное общество еще далеко от того, к которому мы все стремимся. У нашего института долгая и славная история, однако уважение к традициям не означает игнорирования научно-технического прогресса и его возможностей… Профессор говорил и говорил, и от этой гладкой и плавной речи голова моя быстро начала тяжелеть, очертания предметов сделались расплывчатыми, в ушах зашумело, и я словно наяву ощутил себя лежащим на диване-трансляторе, который какая-то добрая душа врубила на всю катушку. Я тряхнул головой и на всякий случай надавил пальцем на глазное яблоко. Почти ничего не изменилось, если не считать Ивана Хуановича Ортеги. Он больше не стоял высоченным черным столбом, а склонился над столом и читал письмо из НИПИмагоприроды, вложенное в тетрадь. Я со злорадным удовольствием вспомнил, что самый ценный результат моей вчерашней работы в нарушение всех инструкций и правил валяется в общежитии в кармане куртки. Ясно же, что Бенкендорфа с его темным прошлым давно завербовали! ― Я охрану вызову, ― выдавил я, лихорадочно соображая, где в Соловце искать представителя органов. ― Это лишнее, Александр Иванович, ― сказал Князев, и в голове у меня сразу прояснилось. ― В первую очередь, из-за полной бессмысленности. Уверяю вас, мы не имеем никакого отношения к иностранным разведкам. Нам всего лишь требовалось убедиться, что мы пришли по нужному адресу. Мы убедились, а заодно поняли, что недооценили ваш магический уровень. В том неприятном помещении он показался нам крайне невысоким, но в этом случае вы не смогли бы самостоятельно научиться видеть сквозь морок без врожденной способности. Вы ведь самостоятельно этому научились? Я вспомнил, как ребята потешались над моим способом распознавания галлюцинаций, и неуверенно кивнул. ― Твердый уровень феи, возможно, выше, ― констатировал Иван Хуанович. ― В смысле, магистерскую диссертацию точно вытянет, а может, и докторскую. ― А раз так, ― кивнул Князев, ― будем называть вещи своими именами. Научное любопытство коллег из НИПИмагоприроды понятно, и свободу творческого поиска не всегда можно загнать в жесткие рамки тематики и профиля. Но источник, о котором они пишут ― это наш проект, и все результаты, полученные в НИИЧАВО, должны быть у нас. Разумеется, на договорной основе. ― А как же приоритет доктора епископа Робене? ― не удержался я. Парочка так и так всё уже видела, а меня начинали изрядно подбешивать все эти товарищи из закрытых НИИ. В магоприроде тоже фрукты еще те сидят, похоже. Интересно знать, они сюда в командировку не собираются? ― Нет у Робене никакого приоритета, ― заявил Князев. ― Слово «плагиат» я бы не употреблял ― скажем так, доморощенная попытка воспроизвести наши работы, проходящие под грифом «совершенно секретно». Никто не предполагал, что епископ отошлет свой труд в обычный университет, да еще под видом философско-теологического трактата. ― А доктором он так и не стал, ― влез Ортега, ― разве что посмертно. Я точно знаю, я у него оппонентом был во время мадридского «похода очи…», тьфу, дискуссии о морально-этической стороне проблемы бесконтрольного употребления гемоглобинсодержащих жидкостей. Я был против бесконтрольного употребления, если что. ― Да, он скоропостижно скончался, не дождавшись присуждения ученой степени. Но его труд, судя по всему, отыскала одна из шустрых аспиранток НИПИмагоприроды, в отличие от прочих, умеющая не только читать, но и понимать прочитанное. И, чтобы успеть к сроку защиты, решила использовать возможности современной вычислительной техники. Число магических НИИ невелико даже с учетом закрытых, и найти в них лучшего программиста несложно. В другое время я был бы польщен и горд, но этим двум товарищам я по-прежнему ни на грош не верил. ― Не вижу ничего плохого в действиях аспирантки, ― сказал я, глядя в непроницаемо-черные глаза и не улавливая в них ни единой эмоции. ― Я вам уже объяснял, Александр Иванович: они затрагивают закрытую тематику нашего института. Вам это, разумеется, безразлично ― но не нам. ― Я очень надеюсь, ― еще безразличнее мне стало, что эти двое скажут обо мне Бенкендорфу, Камноедову, Демину, да хоть самому Янусу, ― что еще при моей жизни закрытых институтов не останется. Нигде. ― Я надеюсь на то же самое, Александр Иванович, ― улыбнулся профессор Князев, от чего лицо его сделалось почти человеческим. ― Если, конечно, вы имели в виду, что закрытые институты станут открытыми, а не будут снесены до основания. ― Зачем сносить-то… ― пробормотал я, хотя подозрения, конечно, оставались. «Смотря чем занимаются, вон, Менгеле тоже ученым себя называл». ― Я уверен, Александр Иванович, что ваш отдел Линейного Счастья не отказался бы от кое-каких наших наработок. «Телепат, что ли?» Ответить для себя на этот вопрос я не успел. Решить, что делать дальше ― тоже. Дверь с грохотом рухнула. В проем влетел Роман Ойра-Ойра и угрожающе завис под самым потолком. Витька Корнеев с засученными по локоть рукавами ворвался в зал, затормозил у моего стола и принялся озираться по сторонам, выбирая, кого сокрушать первым. Вслед им ревел зычный голос Модеста Матвеевича: «Вы мне это прекратите, товарищи Корнеев и Ойра-Ойра! Помещение режимное, а у Корнеева допуска нет! Двери новые теперь Пушкин вставлять будет?» Ребят поддерживали несколько ифритов с ятаганами, но при виде странно заострившихся ушей Александра Александровича они с тихим шипением попятились назад, игнорируя угрозы Камноедова сгноить в бутылках. Сам Модест, правда, в первые ряды тоже не рвался, но ему на смену гулко бухал резиновыми сапогами по коридору Володя Почкин в брезентовом плаще и с ледорубом наперевес. ― Сашка, с тобой всё в порядке? ― орал Витька, размахивая руками. ― Пусть не думают, нелюдь, что раз последний Инквизитор на конференции, так им по сопатке некому надавать! Словно подтверждая угрозы, кулак его мелькнул в опасной близости от подбородка Ивана Хуановича Ортеги. Тот выставил вперед длинную ногу, и Витька, запнувшись за нее, непременно расквасил бы нос о стол, если бы не успел вовремя ухватиться рукой. ― Ах, ты подножку, гад?! ― взревел он, ринулся на противника и забуксовал: встретил невидимую преграду и минуты три, скверно ругаясь, пытался продавить ее всеми известными ему способами. На границе сферы вокруг Ортеги заплясали голубоватые искры, такие же искры, только желтые, летели с Витькиных пальцев, волосы у него на голове стояли дыбом, в электронном зале резко запахло озоном. Ортега же преспокойно стоял себе внутри, скрестив руки на груди, и смотрел не на Корнеева, а на своего профессора. Роман, которому надоело висеть в воздухе, опустился на пол и сосредоточенно распихивал по карманам свой метательный арсенал. — Александр Иванович, — предложил Князев, — постарайтесь разрешить это недоразумение цивилизованным образом. Ваш друг хороший маг, но мой помощник специализируется в боевой магии, и если бы он начал атаковать всерьез… — Ребята, — мне показалось, что мою голову посетила неплохая мысль. — У меня предложение: пусть товарищи из ИЧМа и НИПИмагоприроды со своими вопросами разбираются где-нибудь на собственной территории. Тетрадку я им отдам, а книгу нет, она из институтских фондов, пусть запрос делают на копирование. — О листках с расчетами я, естественно, упоминать не стал. Роман, видя, что я и «Алдан» целы, пожал плечами. Витька напоследок от души лягнул преграду, отделяющую от него довольного собой Ортегу, зашипел и, заметно припадая на правую ногу, отошел в сторону. Узнать об отношении профессора Князева к моей идее не получилось из-за появления в коридоре новых действующих лиц. У-Янус с грустью посмотрел на вынесенную дверь, и моё лицо вспыхнуло от стыда. Кристобаль Хунта, видимо, трансгрессировался прямиком с Черноморского побережья, потому что одет был в белые летние брюки, светлые сандалии и рубашку-сафари с короткими рукавами. Маячивший в коридоре Модест Матвеевич с чувством выполненного долга ретировался, забрав ифритов с собой. — Ща… — злорадно осклабился в пространство Витька Корнеев. А в следующий миг я забыл обо всех, потому что на шаг позади титанов шла моя Стеллочка, раскрасневшаяся, взволнованная, с выбившейся из прически прядкой, и казалась еще красивее, чем всегда, пока я не заметил, что воротник ее кофточки надорван, а на руке чуть пониже рукава красными пятнами отпечатались чьи-то пальцы. — Тебя кто-то обидел? — чужим голосом спросил я, готовый рвать руками и грызть зубами — и неважно, на что способны те, кто хоть пальцем посмел до нее дотронуться! — Они? — Нет, я их первый раз вижу, — покачала она головой, и я отвлекся, потому что такого Кристобаля Хозевича тоже наблюдал впервые в жизни. Стало так тихо, что перестало слышаться даже ровное гудение «Алдана», и негромкий ледяной голос вспорол эту тишину не хуже залпа, произведенного стрелковой ротой. ― Здравствуйте, Инквизитор. ― Великий Инквизитор, ― поправил Хунта. Мне показалось, что от буравящих друг друга двух пар черных глаз температура в зале с каждой секундой ползет вниз по шкале Кельвина, и мы все вот-вот застынем в неподвижности вблизи точки абсолютного нуля. У Ивана Хуановича побелели костяшки на сжатых кулаках, и я начал подозревать, что слово «нелюдь» грубый Корнеев употребил совсем не в переносном смысле. Не бывает у людей таких ушей, как у этих командированных товарищей из закрытого института. Неужели Сатанаил и его подручный Велиал нашли способ выбраться из-за сферы Шварцшильда, куда их загнал Саваоф Баалович в бытность свою практикующим магом? Не может быть! ― Зачем явились? А я-то думал, что звука неприятнее царапанья гвоздем по стеклу не бывает. ― Я не обязан давать вам отчет, Инквизитор. Мы соблюдали Договор. Это вы вмешались в наши внутренние дела. ― Может, и это, ― письмо из НИПИмагоприроды взмыло в воздух и впечаталось в лацкан светлого пиджака, ― товарищ Привалов сам себе написал? Князев злобно скомкал бумажный лист и метко послал его в мусорную корзину. ― Вы должны были направить коллегам приличествующую случаю отписку и похоронить их запрос в архивах. Кристобаль Хозевич потемнел лицом, и я едва не зажмурился, не желая видеть, что он сотворит с франтоватым профессором за такие наглые претензии. К моему изумлению, Хунта не произнес ни слова и лишь едва заметно повернул голову в сторону Януса Полуэктовича. Тот наморщил лоб, припоминая. ― Действительно, было письмо из какого-то «ящика». А разве я его не товарищу Выбегалло отписал? Наверное, думал о выбивании дополнительных мощностей для вычислительного центра и машинально… Давайте-ка начнем по порядку, ― он оглянулся на Стеллочку. ― Скажите, товарищ Невструев, ― сухо осведомился Князев, ― нам обязательно нужно беседовать в присутствии Инквизитора? Глаза Кристобаля Хунты вспыхнули яростным огнем, но взрыва не произошло и на этот раз. Бывший ― бывший ли? ― Великий Инквизитор заговорил размеренно, явно с трудом, но держа себя в руках: ― Мне доводилось не только разжигать костры. Мне доводилось убивать друзей и соратников, желавших сражаться до полной победы, чтобы дать вам гарантии соблюдения Договора. Мы квиты, нав… пардон, профессор. Ответа не последовало, и слово вновь забрал себе У-Янус. ― Предлагаю выслушать сотрудницу… ― видно было, что он никак не может вспомнить, как зовут Стеллочку. Она шагнула вперед и беспомощно огляделась, став от смущения совершенно пунцовой. ― Ну, что же вы? ― ласково обратился к ней Янус. ― Так получилось, ― пролепетала она, опустив глаза, ― что я забыла умклайдет в комнате у Саши Привалова… Я не выдержал и встал рядом с ней, выпятив грудь колесом. ― Не подумайте ничего такого, мы собираемся пожениться. ― Вы не поверите, Александр Иванович, ― мягко улыбнулся Янус, ― но все находящиеся здесь товарищи когда-то сами были молодыми, даже профессор Князев. Продолжайте, Стелла Аркадьевна. Дело пошло на лад, и в итоге выяснилось вот что. Поскольку Стеллочку никто никуда не вызывал, она побежала в общежитие, как только хватилась своего УЭУ-17. Ребята из отдела сказали ей, что на дежурство заступила Держиморда, и она захватила с собой шапку-невидимку. Без этого было никак нельзя: смысл жизни вахтерши по прозвищу Держиморда заключался в том, чтобы не пущать друг к другу молодых людей разного пола без штампа в паспортах, позволяющего находиться в одной комнате на законных основаниях. Невидимкой Стеллочка миновала вахту, прошла в мою комнату и застала там белокурую красотку, которая рылась в тумбочке и ящиках стола. Она приняла ее за Витькину подружку и сказала, что это вещи мои, а не Корнеева. В ответ ей невежливо посоветовали не лезть не в свое дело и уматывать, пока цела. («Блондинки…» ― тихонько простонал у меня за спиной Иван Хуанович.) Дальнейший рассказ переполнил меня гордостью за свою невесту. Работавшая в сугубо мирном отделе Линейного Счастья Стеллочка не осталась в долгу, не позволила нагнать на себя страху, пресекла попытки рукоприкладства, и, когда заклинание нашло на заклинание, незваная гостья вынуждена была удалиться ни с чем. К сожалению, этим дело не кончилось. В результате короткого, но энергичного спора двух ведьм на мою куртку, ту самую, вылилось полбутылки туши, которой Витька третьего дня чертил схему на ватмане, и Стеллочка, пока пятно еще свежее, применила заклинание Тонкой Очистки. Поймите меня правильно, оно, конечно, создавалось совершенно для других целей, но когда то прачечная закрыта, то горячей воды нет и не предвидится… Короче, заклинание Стеллочка применила и стала осматривать куртку ― не остались ли следы. Нащупала бумагу в кармане, перепугалась, что испортила что-то нужное и серьезное, но убедиться в этом не успела. Возникла давешняя блондинка, никуда она, оказывается, не делась, а просто затаилась. Она выхватила из рук Стеллочки куртку и вместе с ней исчезла в зеленом смерче, появившемся прямо в комнате. С моей единственной приличной осенней курткой! Разгневанная Стеллочка помчалась к выходу, накричала на Держиморду за то, что пускает всяких воровок, и прорвалась к телефону на вахте. Ни я, ни Витька не брали трубку. Она прибежала в институт и по пути ко мне налетела в коридоре на У-Януса, сразу заподозрившего неладное. Они пошли в электронный зал вместе, а потом их догнал Кристобаль Хозевич и очень рассердился, услышав про зеленый смерч. Дальнейшее я уже описал. ― Саша, ― несчастным голосом произнесла Стеллочка, ― в кармане ведь не было документов или чего-то важного? ― Там «Соловецкая правда» была, ― ответил я. ― Вчерашняя. С фельетоном про столовую номер два. Забудь. У меня за спиной сдавленно захихикали. Мне захотелось посоветовать весельчаку заткнуться. ― Если свежая, то и типографская краска должна исчезнуть, ― предположила Стеллочка и робко оглянулась, вспомнив об остальных присутствующих. ― Я, наверное, работать пойду… ― Конечно, Стелла Аркадьевна, ― Янус посторонился и пропустил ее к выходу. Она вышла, постукивая каблучками, и тогда заговорил профессор Князев: ― Мы можем быть уверены, что с, гм, газеты «Соловецкая правда» все знаки исчезли и восстановлению не подлежат? ― Если туши вылилось хотя бы граммов десять, ― прикинул в уме Ойра-Ойра, ― можете, сто процентов. ― Там больше полбутылки оставалось, а она на сто пятьдесят грамм, ― припомнил я. ― Что, испугались? ― ехидно пробурчал Витька Корнеев. ― Ничего подобного. Не хотим лишний раз вводить в искушение, ― парировал Князев. ― К чему ненужные жертвы? ― Ни за что не поверю, ― Кристобаль Хунта не смягчился ни на йоту, ― что товарищи из ИЧМа не успели раздобыть копию, э-э… газеты. ― Пики и спады мощности Колодца Дождей мы и сами рассчитывать умеем, ― невозмутимо ответил профессор, явно вернувший себе присутствие духа. ― Я надеюсь, мы сняли все проблемные вопросы, ― резюмировал Янус Полуэктович. ― Кроме похищенной одежды. ― Выдайте Александру Ивановичу материальную помощь на приобретение новой куртки и пришлите квитанцию из магазина в ИЧМ. С НИПИмагоприроды мы потом по безналичному расчету взыщем. ― Хорошо. Командировки можете отметить в приемной. ― И допуск у меня заберите, пожалуйста! ― взмолился я. ― Вместе с печатью! ― Вам придется списать и уничтожить секретный документ в присутствии начальника первого отдела. И печать ему сдать. И прекратить все работы по закрытой тематике. Ничего не могу поделать, ― развел руками Янус, ― положено. Но лет через пять сможете ехать хоть в Тель-Авив. ― Не хочу, ― открестился я. ― Бабушками не вышел. Спасибо, Янус Полуэктович! ― Предупреждаю, ― Кристобаль Хозевич, так и не разделивший всеобщего благодушия, вновь уставился на профессора Князева, ― если хоть один волосок упадет с головы этого молодого человека… ― А ведь упадет, ― вздохнул Янус Полуэктович. ― Только не с головы, а из бороды. Заключать пари с «ласвегасами» ― безнадежная затея. Александр Александрович и Иван Хуанович недоуменно переглянулись. Не знаю, как они, а я понял, что наш директор имел в виду, только через полвека с лишним. Но это уже совсем другая история.