Обжигаясь о святыни

— Ты прекрасен, — страстно даже не шепчет, шипит, Кроули, прижимаясь со спины к Азирафаэлю, утыкаясь носом куда-то в шею, в толстое, высокое, черно-угольное горло — Я полюбил тебя с первого взгляда. «Прелестно» — думает Азирафаэль, хмурясь и кривясь — как будто на показ. «Кто бы сомневался» — звучит где-то в сознании демона, когда он щелкает суставами пальцев — не длинные и не короткие, средние, они выглядят так, словно были много раз переломаны — от того такие кривые, некрасивые — как считает сам Азирафаэль. В такие пальцы, в такие руки, давали только грубую, не ювелирную работу — как будто среди демонов могли быть ювелиры, право слово. Ювелиров-демонов не было, в любом случае, Азирафаэль их никогда не видел. Он видел, были демоны-металлурги (собственно, он сам таковым и являлся), демоны-каратели, демоны-палачи, демоны-политики, демоны-насильники… Разные были демоны, пусть он и не всех, но многих видел. Но ювелиров — никогда, отнюдь. Ювелирная работа не для адских псов — это больше затея для ангелов, которым, по сути, было нечем заняться. «Но среди ангелов нет ювелиров» — так ответил бы Кроули, как-бы удивляюсь, мол, а с чего бы им у нас вообще быть? Ну а как же? Должно же быть и тут равновесие, разве нет? Азирафаэль никогда не задаст эту глупость в слух, ибо большой риск, что на глупый вопрос будет дан глупый ответ. Потому что и Кроули, и Азирафаэль, и все-все-все — особенно опальные архангел и демон — беспросветно глупы. Впрочем. Может, оно и к лучшему? Иначе, будь они менее глупыми, смогли бы они продлить жизнь этому глупому миру? Едва ли. Иногда глупости были величайшим даром на земле — и они не созданы ни Господом, ни Сатаной. Авторами этого были люди — ангелы и демоны этим просто — болели. Азирафаэль слабо дергается — давно уже не пытается вырваться по настоящему. — Пусти, — требует стахановец, цыкает, приподнимая верхнюю губу с правой стороны, демонстрирует клык — просто белый, человеческий зуб — у некоторых внеземных существ были клыки зверей. У Кроули — тоже. Большие, змеиные, острые и очень опасные, они щедро наполнены ядом. Зачем архангелу, Божьему посланнику, клыки, причем с ядом, природа не объясняет. Богиня вообще мало чего объясняет — мол, думайте сами, а я слишком божественно-занята для этого дерьма. — Ну, почему же? — Кроули делает вид, словно надувается — Я же тебя люблю. «Да пропади ты пропадом со своей любовью!» — злобно думает Азирафаэль, но в слух, однако, ничего не говорит — и ничего не делает. Как будто он может об что-то обжечься — об что-то очень святое, конкретное. Кроули… Кроули только считался «святым», так-то он свою святость еще давным-давно сдал в какой-нибудь подпольный ломбард — он был тем еще грешником, честное слово, и никто не знает, почему его ещё не толкнули из Рая — прямо туда, вниз, поближе к Азирафаэлю. Ах, нет, подождите. Ни к Раю, ни к Аду, никто из них давно уже не принадлежит — ушли в самоволку, стали «опальными»… Азирафаэль действительно выглядит так, словно его когда-то опалили огнём — особенно непроглядно-черные корни. Однако адский огонь не в счет — никто из падших не может нормально вспомнить, что тогда при падении они испытали — просто помнят дикую боль. Азирафаэль помнит боль тоже — однако, в отличие от многих других демонов, он успел испытать разные виды боли. Боль от падения сильно утомляла, если ее вспоминать. Боль от туберкулеза давно уже не тревожила, оставшись где-то в прошлом, став частью воспоминаний. Боль от чего-то святого может возникнуть и по сей день — но это только если демону не хватит ума и он начнет лапать нечто святое. Впрочем, он же Кроули трогал — и Кроули его. Конечно, была боль, но… Эта боль не ощущалась в её традиционном понимании. Святые реликвии были опасны — но их опасность нередко из-за особенностей времени и места расположения терялась — действительной же опасностью была святая вода, которая представляла опасность на протяжении всей своей жизни. Эта вода… Были случаи, когда у стахановца появлялась необходимость ее касаться — и это было действительно больно, иногда — оставались ожоги, которые сходили сами, от времени — правда, этого самого времени на них требовалось крайне много. Даже несмотря на то, что времени у внеземных существ полно, Азирафаэль не шибко любит ждать — хотя, по сути, этим всю жизнь и занимается, как-бы в улучшения в будущем не веря, но, в душе, все ещё их ожидая, надеясь — бессмысленное занятие, право слово. Собственно, святая вода не просто обжигает — она вполне может спалить, и здесь нечто оккультное уже никогда не воскреснет. Святые же наоборот — обжигают не своей святостью — они обжигают другими свойствами. Сколько Кроули уже оставил шрамов на Азирафаэле? А сколько еще будет? Могли кто-то сказать? Самые незаметные шрамы от Кроули у стахановца на лице — на щеках и губах, которые мертвенно-бледны — это так… «Восхитительно». Более заметные на шее, на теле, на ногах — вот только они прекрасно прикрывались плотной одежкой, которая еще накрылась металлом — да клиенкой. Конечно, реальных шрамов от Кроули у него было, в любом случае пока — эти шрамы были чем-то «эфемерным», не буквальным. Они просто — подразумевались. — Ты слишком напряжен, — замечает Кроули, как-бы невзначай дергая завязки на фартуке Азирафаэля, задевая его длинными ногтями — а как только отрезки клеенки поддаются, то бежевый фартук просто повисает, держась за шею Азиры. — Да ты что? — язвит стахановец, чуть склоняет голову, с одной стороны давая больше доступа к шее — а с другой стороны прикрывая ее волосами — даже являясь по структуре проволокой, они его едва ли спасут. — Да, — довольно шипит в ответ змий, обнимает за даже отсутсвие впалого живота, ощущая горячий и мягкий свитер своей нежной кожей, кладя подбородок на плечо демона, устраиваясь по удобнее. Архангел не спешит — после всего произошедшего, им спешить уж точно некуда. — Рассссслабься, — не то просит, не то приказывает, Энтони, легко подцепляя ногтем фартук — бежевая клеенка с глухим шлепком падает на пол, прямо к ногам демона — вот только этому самому демону меньше всего хочется расслабляться в руках этого хищника, — новые шрамы ему не нужны — даже несмотря на то, что они — эфемерны, не реальны. Кроули ничего не стоит перевести нечто нереальное в самое что ни на есть — реальное. У людей реальность своя — у всего внеземного, нечеловеческого — своя. И не дай Боже они пересекутся — это будут… Страшные последствия, на самом-то деле. Пока что, вроде бы, не пересеклись. — А если я не хочу? — едко цыдит Азирафаэль, опять демонстрируя клык — не то, чтобы этот зуб Кроули что-то сделал — клыки Кроули все еще опаснее, как-бы Азирафаэль не зубоскалился. — Ну так захоти, — спокойно отвечает Энтони, поглаживает Азирафаэлю живот круговыми движениями, словно бы что-то втирая. Так значит, да? «Было бы все это так просто, архангел» — подумалось Зире, в то время как он крайне неодобрительно косился в сторону слишком довольного змия — не то, чтобы он вообще мог ему что-то сделать. Не то, чтобы Азирафаэль в принципе мог что-то вообще кому-то сделать.