Я видел твою смерть

- Проснись! Проснись, Кили! Он вздрогнул и распахнул глаза. Вокруг было темно, только какое-то большое размытое огненное пятно маячило над ним. - Кили! Кили, ты слышишь меня?! Он промолчал, не понимая, что это за пятно и почему оно обращается к нему, а может быть, он не хотел признавать, что не способен ничего сказать, даже себе. - Кили! Если ты меня понимаешь, дай хоть какой-нибудь знак, Кили! Умоляю тебя... Голос. Какой знакомый, родной голос... Кили будто прошибло током: взгляд вдруг резко сфокусировался на огненном силуэте над ним, и в рыжем пятне он со страхом и болью узнал брата. - Фили?.. - едва выговорил он пересохшими губами. - Мы умерли, да?.. - Нет! - с отчаянием в голосе воскликнул брат и замотал головой, словно сама мысль о возможной смерти была ему до ужаса противной - впрочем, так оно и было. - Нет, мы живы, Кили, понимаешь, живы! И я уже третий месяц пытаюсь разбудить тебя, а ты не хочешь просыпаться!.. - Фили вдруг сам зарыдал и осторожно опустил голову на грудь брата, касаясь лбом места, где заживали ещё свежие швы. - Кили, хватит! Не для того мы выжили в Битве пяти воинств, чтобы ты потом боялся проснуться! Умоляю тебя, очнись... - Господи... - Фили с трудом оторвал голову от груди брата и посмотрел в его тёмные, заблестевшие от слёз глаза. - Если это сон, то я не хочу просыпаться... - Да нет же! Нет, Кили, это не сон! Пожалуйста, очнись! - Но ты же умер, Фили, - с горькой усмешкой над «наивностью» брата прошептал Кили. - Я видел твою смерть... И я... Я тоже умер. Фили сел на колени рядом с братом и, спрятав лицо в ладонях, хрипло, с примесями слёз в голосе засмеялся. - Кили... Ты лежишь сейчас у себя в старой комнате на большой тёплой кровати с перевязанной грудной клеткой. Ты крепко спишь с того самого дня, когда увидел мою смерть, а я, не здоровый, но живой, пытаюсь разбудить тебя. Иногда ты, как сейчас, приходишь в себя, но потом снова проваливаешься в тяжёлый сон... Знал бы ты, Кили, сколько раз я уже говорил тебе это! - Я лежу в тёплой большой кровати, говоришь? - задумчиво протянул Кили, глядя на такого чёткого, такого ясного и, главное, живого брата и стараясь покрепче запечатлить в памяти его образ. - Тогда почему я чувствую холод в груди? Почему я чувствую ледяной камень под своей спиной вместо мягкой перины? Я чувствую, как снежинки опускаются мне на лицо... - Это ментол, Кили. Им обрабатывали раны. Кили горько усмехнулся. - Думаешь, я не знаю, как ощущается ментол? - он постарался двинуть рукой, чтобы коснуться ею брата, но тело его не слушалось. - Просто мы умерли, вот и всё. Но это не страшно... - Фили заметил, как в глазах Кили заблестели слёзы, и у самого всё спёрло в груди. - Знаешь, чего я боюсь? А вдруг ты умер, а я нет... Вдруг я проснусь и узнаю, что не успел проститься с тобой там, на Вороньей Высоте... Что ты сказал мне последнее? Чтобы я проверил нижние этажи?.. - голос Кили дрогнул. - Почему я оставил тебя? Почему тогда не умер вместе с тобой?.. - Кили, - Фили осторожно наклонился над ним и коснулся своим лбом его. - Не знаю, как тебе объяснить... И я жив, и Торин - все мы живы. Пожалуйста, я тебя очень прошу, не упрямься... Проснись... Проснись... - Я люблю тебя, Фили, - Кили плакал каждый раз, когда приходил в себя и страшное осознание возвращалось к нему, и Фили плакал вместе с ним. Потом Кили снова уходил в свой блаженный мир, где Фили, пусть и размытым пятном, но был с ним. - Я тоже тебя люблю, Кили, - старший провёл тыльной стороной ладони по щеке брата, стирая слёзы. - Умоляю тебя, очнись... - Но ты же умер, - снова повторил Кили, потому что повторять ему было нечего: никаких других мыслей больше не было у него в голове. - Я видел твою смерть... Фили рвано выдохнул и приподнялся. - Ну хорошо, - вдруг сказал он, осторожно поправляя бинты на груди Кили. - Да, я умер. Да, я так же, как и ты, до сих пор чувствую холод в груди и нетающие снежинки на лице, потому что в теле больше нет тепла. Ты тоже умер - там, на Вороньей Высоте. Это ты хотел от меня услышать? - Да, - блаженно улыбнулся Кили и снова попытался коснуться брата, но руки его не слушались. - Ты не уйдёшь, Фили? Ты останешься со мной? - Конечно, - вздохнул Фили и лёг рядом, натягивая сверху тяжёлое тёплое одеяло. - Больше нам уж некуда уходить...

***

Наступило утро. Яркие лучи зимнего солнца скользнули в комнату и защекотали глаза спящего юноши. Кили открыл глаза, сначала было улыбнулся, почувствовав себя гораздо лучше, но потом мысль, которая не покидала его голову с того самого рокового дня, набатом застучала в ушах: «Я видел его смерть...» Кили горько заплакал. - Ну что опять случилось... - услышал он вдруг чей-то недовольный шёпот справа от себя. Судя по интонации, тот, кто лежал рядом с ним, не предполагал, что Кили его слышит и понимает. - Когда же ты проснёшься, братец? Мы бы вместе отпраздновали победу... Чья-то знакомая рука потянулась было, чтобы ласково погладить Кили по лбу, но вдруг замерла на полпути, почти касаясь кожи. - Кили! Кили, ты слышишь меня? - Фили с волнительным трепетом заметил открытые и, самое главное, осознанные глаза, и в нём загорелась надежда. - Фили? - по-детски удивлённо и немного испуганно спросил Кили, внимательно обводя взглядом до боли знакомые черты. Он попробовал подняться, но тело, отвыкшее за три месяца к движениям, не поддалось. - Да! Да, братец, да! - и Фили, не сдержавшись, расцеловал его щёки. Кили, почувствовав привычные колкость и щекотку усов брата, тоже робко улыбнулся, правда, всё ещё неверяще. - Но как?.. Я видел твою смерть... Фили устало вздохнул. - Ты знаешь, сколько раз за последние три месяца я слышал от тебя эту фразу? - немного строго и шутливо-серьёзно спросил Фили, поправляя на брате наложенные им же бинты. - Ты можешь не повторять её больше, пожалуйста? - Хорошо... - Кили всё порывался коснуться Фили, но не мог. - Дотронься до меня, Фили... Я хочу почувствовать тебя... Убедиться, что ты не призрак... Фили усмехнулся в усы и осторожно лёг сверху, утыкаясь лицом куда-то в шею брата. Кили, почувствовав тяжесть чужого тела, а не призрачную лёгкость размытого образа, которой он довольствовался в своих снах, блаженно улыбнулся. Так счастлив он не был ещё никогда.