***
– Это явь или вымысел? При звуке выстрела перед мысленным взором Лидии мгновенно возникает знакомое видение. Её отчаяние нарастает, когда она видит ужас Малии, к которой грозно движется собственная мать с оружием в руках. – Думаю, ты в курсе, каким бывает пророчество банши.***
Стайлз знает, что Лидия чего-то не договаривает. Причём знает уже давненько. Скоро третья годовщина их свадьбы, и всё это время их брак – настоящая сказка. После того как четыре года они встречались, два – были помолвлены и почти три – женаты, Стайлз с уверенностью может сказать, что больше всего ему нравится быть мужем Лидии. Если рассуждать логически, подписи в документах и сыгранная свадьба ничего не изменили в их повседневной жизни, но если честно оценивать свои ощущения, теперь они близки как никогда. Возможно, дело в клятвах у алтаря. И всё же Стайлз замечает, что в какие-то моменты на Лидию накатывает страх. Он был бы дураком, если бы не умел уловить такие вещи. Он видит, с какой неохотой Лидия забирается в машину, как она то и дело просыпается, конвульсивно глотая воздух, и тут же цепляется за него, обхватывает руками его лицо, будто проверяет, жив ли он. Стайлз понимает, что Лидия видит что-то ужасное. В глубине души он знает: какое бы зрелище ни проникло за бархат её ресниц, она видит, как он умирает. Стайлз не смог бы делать вид, что ему ни капельки не любопытно. Ему любопытно и не на шутку страшно узнать свою возможную судьбу. Но прежде всего его сердце болит о Лидии, ведь это ей многократно приходится проживать леденящее кровь предчувствие. Он помнит историю её бабушки и отчаянно желает уберечь любимую от горечи. Порой ему хочется поднажать, подтолкнуть её к тому, чтобы она поделилась с ним своими кошмарами, но он слишком хорошо её знает. Поэтому Стайлз ждёт. Он ждёт, когда Лидия созреет для беседы начистоту. – Это не сон, – шепчет она наконец однажды ночью. Слёзы беззвучно падают с её щёк. Стайлз бережно стирает солёные дорожки и хочет обнять Лидию, но та выворачивается из его рук. – Что не сон? – уточняет Стайлз. И тогда она начинает говорить. Она рассказывает ему всё. Про аварию, про разбитые стёкла машины, про то, как она тянется к нему и понимает, что он не дышит… Всё в точности как он подозревал, но от дрожи в её голосе жуткий сюжет буквально оживает в воображении. – Я думала, это сон, – бормочет она. – Я надеялась, это сон. Но нет. Это не может быть сном. Слишком на него непохоже… Стайлз ни разу не сомневался в экстрасенсорном таланте Лидии. Не сомневается и сейчас. Ему лишь безумно хочется забрать её боль себе. Он знает, что предвидение гибели Эллисон терзает её по сей день, и мысль о том, что Лидия может снова пройти через подобные страдания из-за близкого человека, ранит его. Даже слушая о собственной смерти, он больше беспокоится о ней, чем о себе. – Ладно, – подводит он черту. Пора обдумать план действий, стратегию. В этом они особенно хороши, верно? Они всегда были мозговым центром стаи. Они в своей стихии, когда разбираются с проблемами. – Какие детали ты помнишь? Это происходит днём? Ночью? Что с окрестностями? Кто был за рулём? Лидия вскидывает взгляд на Стайлза. Высыхающие слёзы сменяет оторопь. – Значит, ты веришь мне? Стайлз касается её подбородка, поднимает её лицо к своему: – Эй, Лидс, когда это я тебе не верил? – Я имею в виду, ты тоже думаешь, что это пророчество, а не сон? Перспектива утвердительного ответа явно приводит её в ужас, поэтому Стайлз аккуратно выбирает слова: – Лучше перебдеть, чем недобдеть, согласна? Он выдаёт улыбку, в которую вкладывает всё доступное ему обаяние. Так Стайлз и Лидия приступают к тому, что умеют лучше всего. Они сочиняют план.***
– Лидия! Лидия, эй-эй-эй-эй-эй! Ты всё это выдержишь, слышишь? С тобой всё будет хорошо. Лидия видит что-то такое, из-за чего остатки её румянца выцветают. Между резкими неглубокими вдохами она тихо отзывается: – Но не с тобой...***
Что бы они ни делали, сон продолжает являться Лидии. Он был невыносимым с самого начала, но, по крайней мере, по милосердию высших сил мучал её довольно редко. Она могла прогнать его из мыслей, забыть о нём на несколько месяцев кряду, пока её не настигнет очередной кошмар. Увы, в последнее время Лидия лишилась и этого снисхождения судьбы. Сон снится ей ночь за ночью со всё возрастающей частотой, и даже тот факт, что, проснувшись, она неизменно обнаруживает рядом целого и невредимого Стайлза, не может усмирить её трепет. При каждом взгляде на него ей мерещатся застывшие глаза истекающего на асфальте кровью человека. Лидия не знает, сколько ещё она выдержит до того, как сломаться. Но Стайлз воспринимает услышанное хладнокровно. Он верен своему слову: их команда из двух человек подробно обмозговывает, как теперь быть. Они переходят на общественный транспорт, исключают совместные поездки в одном автомобиле, Стайлз бросает водить. Лидия рада, что его старый джип давно запропал куда-то – надо думать, пока он пылился в недрах гаража, Дерек умыкнул его у шерифа – настоящая удача, ибо если бы ключи от джипа всё ещё были у Стайлза, отобрать их получилось бы только через его труп. Зато Стайлз, не поведя и бровью, продаёт их новый внедорожник. – Машина нам больше не понадобится, – заявляет он дилеру в автосалоне. – Да, не понадобится, – негромко соглашается Лидия, находя своей рукой руку Стайлза. Лидия уверена, что Стайлз по-прежнему садится за руль на службе, но он не проговаривается, и она не поднимает эту тему. Сны не прекращают преследовать её, но Лидия решает, что сможет с ними справляться. Сны должны остаться просто снами. Они со Стайлзом сделали всё для того, чтобы предотвратить их воплощение в реальность. Они не могут быть предзнаменованиями. Они должны быть просто снами. А потом случается то, что меняет всё. В конце апреля они здорово перебарщивают с алкоголем на вечеринке у друзей. У своих самых обыкновенных друзей, которые не понимают, почему Стайлз и Лидия, муж и жена приезжают по отдельности или на общественном транспорте. У друзей, которым они не могут рассказать правду. Друзья, видя, что два их перебравших товарища не в состоянии толком связать слова в предложения, не говоря уже о том, чтобы без происшествий найти дорогу домой, делают то, что сделали бы любые приличные друзья: усаживают их в такси. Наполовину отрезвлённая Лидия приходит в себя на резком повороте автомобиля, видит Стайлза, фиксирует взглядом лобовое стекло и тонет в панике. – ОСТАНОВИТЕ МАШИНУ! – визжит она, прижимая Стайлза к себе, словно это движение может спасти его. Оба испытывают эффект холодного душа, и переполошённый Стайлз просыпается. Даже сквозь туман в голове он разом вникает в ситуацию, когда машина шумно тормозит и Лидия выскакивает наружу. – Лидия! – кричит он ей вслед. Лидия падает на проезжую часть и цепляется за полотно асфальта. По её щекам бегут слёзы. Она еле слышит, как Стайлз что-то говорит таксисту. Когда она смотрит на улицу, перед ней вспыхивают страшные видения бездыханного распластавшегося на дороге парня. Но это мираж. Стайлз у неё за спиной, он уже обнимает её за плечи. До чего он всегда понимающий. Он никогда не осуждает её срывы, не считает, что она реагирует на свои тревоги слишком бурно. Он на миг приникает губами к её шее и твердит: – Всё в порядке. Мы в порядке. Я в порядке. Лидия, пошатываясь, встаёт и быстро ковыляет к обочине, после чего её рвёт в траву. – Ох, батюшки, ладно, – только и успевает бросить Стайлз, прежде чем его тоже выворачивает наизнанку. Выпитое даёт о себе знать, а Стайлз, к своему немалому сожалению, всегда проявлял специфическую эмпатию к людям, которых тошнило у него на глазах – его непременно тошнило следом. Лидию передёргивает от противного привкуса во рту, однако теперь её сознание проясняется. Она присаживается на тротуарный бордюр и вперивается в машину. Водитель всё ещё здесь и, похоже, набрался терпения: судя по облегчению, которое читается на его лице, он, очевидно, думает, что отчаянный призыв остановиться вызван нежеланием испачкать его салон. Стайлз перекрывает Лидии обзор, опускаясь перед ней на колени. Он берёт её за руку, ласково накрывает кончики её пальцев своими, заглядывает в глаза, и она переводит на него фокус зрения. – Что, если бы это случилось прямо сейчас? – лепечет Лидия. – Что, если бы я проснулась минутой позже? Проснулась и увидела бы, что ты… Её голос надламывается, и она не может закончить фразу. «Погиб. И лежишь на земле. Осколки стекла. Ты погиб». Стайлз стискивает её ладонь. – Всё обошлось, – заверяет он. – Смотри, мы в норме. – После паузы он корчит гримасу и добавляет: – Если честно, нам светит эпичное похмелье. Но всё обошлось. Лидия отвечает хлипкой улыбкой. Стайлз неспешно встаёт и подаёт ей руку, чтобы помочь подняться. – Ладненько, давай вернём тебя в машину, – роняет он. К горлу Лидии тотчас подступает желчь, и ей кажется, что её вот-вот снова вырвет. Но, конечно, Стайлз тут же это замечает: – Ничего страшного, не бойся. Я с тобой не поеду. Мне только надо убедиться, что ты благополучно доберёшься до дома. Она судорожно выдыхает, но почти сразу спохватывается: – А как доберёшься до дома ты? – Пешком, – немедля отзывается он. – Тут не так далеко. Со мной всё будет нормально. – Это абсурд, закажи другое такси, – возражает она. Стайлз строит забавную рожицу: – Оба наши телефона в отключке. – Тогда уж мы лучше… – Лидия, осталось полтора километра, – перебивает он. – Это мой обычный маршрут. Я прекрасно пройдусь. – Значит, пройдёмся вместе, – упорствует Лидия. Стайлз не произносит ни слова, лишь выразительно опускает взгляд на её высоченные шпильки, как бы иронично вопрошая: «Ты сейчас пошутила?». Лидия вздёргивает нос в воздух и решительно начинает дефиле, о котором вскоре жалеет, потому что через два шага она угрожающе накреняется и Стайлзу приходится подхватить её под локоть. У него на лице проступает идиотская ухмылка, это его приводящее в бешенство безмолвное «я же тебе говорил», и Лидия закатывает глаза. Она ещё не протрезвела до состояния стёклышка, равно как и Стайлз. – Знаю, ты не пустишь меня с собой, так что забирайся в авто, а я домчу на своих двоих. Увидимся через полчаса. Не без парочки ухищрений он буквально заталкивает её на заднее сидение, чмокает в щёку и захлопывает дверцу такси. Едва переступив порог их дома, Лидия начинает рыдать. Она отдаёт себе отчёт в том, что они ездили на машинах вместе в течение трёх лет, на протяжении которых у неё были видения. И тем не менее раньше всё было иначе: она накрепко убедила себя в том, что это просто ужасный кошмар, что на самом деле угрозы нет. Теперь же, когда Лидия признала, что это вполне может быть пророчеством, когда они со Стайлзом были так осторожны, предприняли столько мер, чтобы обеспечить его безопасность, сегодняшняя мелкая оплошность кажется ей предательством священного обещания, данного себе самой. И это может случиться снова в любой момент. Глупо. Как глупо. Тогда-то Лидия и понимает, что больше не вынесет этого. Она не сумеет жить, сознавая, что пока Стайлз находится рядом с ней, его жизнь может оборваться в любую минуту. Она научилась смирять свой крик, ибо ночами, которыми он её убаюкивал, слишком часто наблюдала, как у него кровоточат уши. Первые несколько кошмаров, что они выстояли вместе, были немилосердны, но Стайлз ни разу не дрогнул. И в этом всё дело. Как бы тяжело ни становилось, Стайлз ни за что не отступит. Лидия не может так поступать с ним. Она не может позволить ему притворяться, будто всё хорошо, будто около неё он не рискует умереть, будто не рискует свалиться в какую-нибудь клятую канаву, когда однажды повезёт её куда-то и, прислушавшись к чутью банши, съедет в кювет в поисках нового тела. Впрочем, она вовсе не уверена, что случится именно это. Нет ни намёка на подобное развитие событий. Напротив, Лидия подозревает, что за рулём будет она, потому что вид на разбитое лобовое стекло открывается с водительского места. Важно другое. Законы мироздания не бывают лишены логики. После всех злоключений, с которыми они справились, разве может в итоге обычное ДТП отнять у Стайлза жизнь? Причина должна быть в ней. Причина должна быть в том, что она банши. Лидия осознаёт – и это самый горький момент в её жизни – что ей следует отпустить Стайлза. Он, как обещал, заходит домой через двадцать минут после приезда Лидии и сразу сгребает её в объятья. Опустившись на пол, туда, где сидит она, он тоже позволяет себе пролить пару слёз. – С этого дня никаких алкогольных коктейлей, – чеканит он так, будто это точно всё исправит. – Но мне нравится иногда пропустить коктейль, – всхлипывает она. На деле Лидию ничуть не печалит полный отказ от спиртного, особенно учитывая то, в какое желе превратили её сегодняшние неумеренные возлияния. Она не сомневается, что утром навсегда заречётся от выпивки, и Стайлз будет тут ни при чём, при чём будет головная боль, которую она уже предвидит. – Тогда я не возьму в рот ни капли, – заявляет Стайлз. – Я больше не окажусь пьян настолько, чтобы ничего не соображать, когда меня засовывают в одну машину с тобой. От этих слов Лидия плачет ещё безутешней. Стайлзу пришлось так много всего принести в жертву. Так много – только ради того, чтобы быть с ней. И он ни разу не жаловался. Ни разу не усомнился в ней. Не стал любить её ни на йоту меньше. Лидия знает: предстоящий поступок грозит ей болью, которая ничего от неё не оставит, превратит её в раздавленную безобразную рёву. Но усилием воли она делает эти мысли тише, тише, тише, и возвращает себя в настоящее. Они дома, они невредимы, и у неё есть время. Стайлз подаётся вперёд с намерением поцеловать её, но Лидия успевает отпрянуть. – Меня недавно стошнило, – напоминает она. – Меня тоже, – рикошетит Стайлз. – Мне плевать. – А мне – нет, это гадко, – икнув, морщит нос Лидия. Стайлз тем не менее зарывается пальцами в её локоны. – Тогда давай почистим зубы, потому что я определённо хочу поцеловать свою жену. – Поцеловать – и всё? Он откликается игривой полуухмылкой и окидывает взглядом обтягивающий её фигуру наряд: – Ну… Глаза Лидии благодарно сияют. Она боится представить, как неприглядно смотрится после того, как залила слезами вечерний макияж, но Стайлз по-прежнему взирает на неё так, словно она самое прекрасное, что он когда-либо видел. – Я люблю тебя, – внезапно признаётся она. – Я люблю тебя больше всего на свете. Ты ведь знаешь об этом, правда? Стайлз улыбается ей: – Я тоже тебя люблю. И Лидия целует его, посылая к чёрту помойку во рту, но не размыкая губ. Она чувствует его новую улыбку; а потом он относит её в ванную; а потом он относит её в постель. «Эта ночь», – думает Лидия, пока Стайлз покрывает её живот поцелуями, а его руки блуждают по её бёдрам. – «У нас есть эта ночь».***
– Видишь? В этом-то и проблема! Тебя не волнует, что ты можешь пострадать. Но знаешь, что будет тогда со мной? Я места себе не найду! Если ты умрёшь, я буквально сойду с ума! Пойми, Лидия, смерть происходит не с тобой, а с окружающими, ясно? С теми, кто стоит у тебя на похоронах, не представляя, как теперь жить дальше без тебя!***
Стайлз не ожидает проснуться утром в пустой кровати. Не то чтобы ситуация совсем уж из ряда вон, Лидия как правило встаёт гораздо раньше него, и тем не менее всё внутри переворачивается от тревожного чувства. Стайлз списывает это странное ощущение на тошноту с похмелья (о, да, он с превеликим удовольствием перейдёт на безалкогольный образ жизни), но что-то подталкивает его скорее выбраться из постели и убедиться, что всё в порядке. Он находит Лидию в гостиной. Возле неё стоит упакованный чемодан. По венам Стайлза махом разливается ужас, просачиваясь в каждую клеточку его существа. – Что ты делаешь? – спрашивает он. Лидия, не шелохнувшись, поднимает взгляд. – Лидия, куда, чёрт возьми, ты собралась? – требует он ответа, начиная впадать в горячку. Он на сто процентов уверен, что в её рабочем графике нет никаких командировок. – Я ждала, когда ты проснёшься, – наконец произносит Лидия бесцветным голосом. Она будто осипла, будто уже выплакала все слёзы. Судя по её покрасневшим глазам и припухшим щекам, так и есть. – Я хотела проститься. Кровь Стайлза мгновенно леденеет. – Ч-что? – Я не могу так больше, – Лидия отводит взгляд и утыкается в одну точку. – Я просто... Так нельзя. Я ухожу. – У-уходишь? – захлёбывается Стайлз. – В смысле уходишь? От меня? Отрешённое выражение лица Лидии, её устремлённые в пустоту зрачки и влажные ресницы говорят сами за себя. Она не смотрит на него, не кивает и не трясёт головой, что, по сути, признание. Всё органы в теле Стайлза разом дают сбой. Его сердце щемит, мышцы сводит, в горле начинает колоть, а мозг взрывается. «Это паническая атака», – запоздало понимает он, уже лёжа на полу и задыхаясь. Он не знает, как долго находится на холодном паркете, с трудом удерживаясь в реальности, и вдруг чувствует ласковые касания. Десять пальцев обнимают его скулы, а пряди цвета клубничного блонда заволакивают поле зрения. – Прости, – шепчет Лидия. Она гладит его лоб, но вскоре отстраняется. – Мне очень жаль. – Не уходи, – хрипит он. – Не оставляй меня. Стайлз вспоминает маму и то, как однажды обращался к ней с очень похожими словами. Он изо всех сил цеплялся за тщедушную женщину в больничной палате, из глаз ручьями лились слёзы, всё тело сотрясали вздрагивания. Он умолял маму остаться с её любящей семьёй, на земле. Как и тогда, Стайлз чувствует, как что-то в нём обрывается: он сознаёт, что нынешняя ситуация может быть такой же безнадёжной, как та, прошлая. – Я должна это сделать, – отрезает Лидии. – Это нужно, чтобы спасти тебя. Она продолжает вплетать пальцы ему в волосы, удерживает его голову у себя на коленях и укрощает его смятение. Поцелуя не следует (Лидия не применяла этот способ борьбы с паническими атаками с одиннадцатого класса, когда придумала его на полу в раздевалке), но она смахивает слёзы с лица Стайлза и еле слышно наказывает: – Сосредоточься на мне. Это едва не ухудшает его состояние. Сосредоточиться на ней – значит осмыслить, что она собирается бросить его. Словно двенадцать лет жизни ничего не значат. Словно данные пять лет назад обеты – «в болезни и в здравии» – игрушка. Словно их любовь не стоит борьбы. Видимо, это доходит и до Лидии, в итоге она слегка отодвигается от Стайлза, чтобы быть к нему не так близко. Она по-прежнему расчёсывает его вихры, но делает всё от себя зависящее для того, чтобы он сам оправился от удара. Стайлз замечает, как ему на плечи падают прохладные капли, и понимает, что Лидия плачет вместе с ним. – Тебе не нужно уходить, – прерывает он тишину. – Мы можем с этим разобраться. Мы почти разобрались с этим. Лидия издаёт глухой короткий всхлип. – Мы пытались, но полностью снять проблему не получается. Что, если бы прошлая ночь пошла по другому сценарию? Стайлз резко принимает сидячее положение и уверенно разворачивается к Лидии. – Мы уже решили, что больше я не делаю ни глотка спиртного. – Нет, Стайлз, – бормочет она. – Ты так решил. Это не выход. – Да, выход! – возмущается он. Выхода не может не быть. Должен существовать лучший вариант, чем это. Стайлз вглядывается в знакомые черты, и шок начинает проходить, сменяясь стылым, горьким гневом. Как она может делать выбор за него? Это его жизнь. Как она может определять, как ему жить и как ему, возможно, умирать? Стайлз поднимается на ноги. Лидия поднимается вслед за ним. – Что, если это произойдёт в любом случае? – спрашивает он, помолчав. – В тот раз с Малией ты видела будущее как свидетель, но рядом тебя не было. И ранение Эллисон, его ты тоже почувствовала. Лидия тяжело втягивает воздух: – Этот сон… С ним всё по-другому. – Ты уверена в этом? Ты сказала, что меня выбросило из машины. Хоть что-то указывало на то, что ты была со мной? Может, я грохнусь с какого-то обрыва, а ты увидишь это с противоположного конца страны? Этот вопрос снедает её, но передумать не заставляет. – Так ты будешь в максимальной безопасности… – Откуда ты знаешь, Лидия? – наступает Стайлз, возвышая голос. – У тебя ушло целых три года на то, чтобы решиться рассказать мне о своих видениях, потому что ты даже не была уверена, всерьёз ли они. А теперь ты хочешь перечеркнуть наши отношения из-за этого? – Нет, нет, Стайлз, – Лидия с виноватой мольбой дёргается навстречу. – Я ничего не перечёркиваю, я хочу уберечь… – Ты отрекаешься от нас! – срывается на крик Стайлз. Его слова действуют на Лидию как пощёчина: негромко ахнув, она пятится назад. Стайлз почти жалеет о сказанном; он непременно пожалел бы, если бы не говорил в данный миг так искренне. Но он в бешенстве. Лидия уходит, как будто всё, что их связывает, – пустой звук. – Отрекаюсь? – тихо переспрашивает она через минутную паузу. – По-твоему, это я… отрекаюсь? Из глаз Лидии брызжут новые слёзы, и Стайлзу требуется секунда, чтобы очнуться. Обычно он бесхитростно заключает её в объятья и обещает, что больше ничему не позволит расстроить её. Когда Лидия плачет, он крайне редко является причиной её огорчений, а если это происходит, что бы ни стало источником их разногласий, оно никогда не стоит того. Из-за чего бы они ни повздорили, Стайлз сразу признаёт неправоту и клянётся посвятить остаток жизни заглаживанию своей вины. (Вплоть до сего дня он не трогает её шоколад, не получив разрешения). Но в этот раз всё иначе. Он не может найти в себе сил для того, чтобы взять упрёк обратно, и тем облегчить ей совесть. Она бросает его. Стайлз чует, что находится на волоске от второй панической атаки. Руки бешено трясутся, он зажмуривается и подносит одну из них, зажатую в дрожащий кулак, ко рту. Он пытается успокоиться, но не может. Он не в состоянии остыть. Не сейчас, когда он в шаге от того, чтобы потерять всё. Он, конечно, напуган, но угроза гибели ужасает куда меньше перспективы расстаться с Лидией навсегда. – Я не могу – и не буду – терять тебя, – наконец заявляет Лидия тоном, которым ставят точку в разговоре. Стайлз предпринимает последнюю отчаянную попытку воззвать к ней. Он берёт лицо Лидии в ладони, с нежностью проводит большими пальцами по её щекам и всматривается ей в глаза. – Я тоже не могу потерять тебя, – только и может вымолвить он. – А если ты сейчас вот так уйдёшь… тогда я тебя потеряю. Лидия склоняет голову к одной из его рук и прикрывает веки, выравнивая дыхание. Затем она вновь распахивает ресницы, и Стайлз видит, что всё окончательно решено. – Ты как-то сказал мне, что смерть случается не с человеком, а с теми, кто остаётся в мире живых, – вспоминает Лидия, и в глазах её блестят слёзы с безысходной просьбой об оправдании. Стайлзу внезапно хочется, чтобы она не брала на ум эти его слова многолетней давности. – Не оставляй меня в этом мире одну. Впервые за время спора Стайлз понимает Лидию. Понимает лучше, чем хотелось бы признавать. Он думает о том, что было бы, если бы они поменялись местами. Стайлз бы тоже сделал всё, чтоб защитить её. Сейчас же у него есть единственное желание – пусть бы Лидия любила его чуточку меньше и он мог эгоистично провести свой век рядом с ней. Но он стоит перед хрупкой девушкой, в сердце которой столько любви – к нему, к нему одному – сколько он никогда не смел бы представить даже в самых безумных мечтах. И он, как распоследний кретин, отпускает её. Как только щёлкает замок входной двери, Стайлз начинает шмыгать носом. Быть может, так он избавит её от боли. Теперь от него требуется лишь одно – не умереть, чтобы жертва Лидии не оказалась тщетной.***
– Значит, они пришли за мной, поэтому тебе нужно скорей уходить отсюда, понимаешь? Стайлз подхватывает лицо Лидии в пригоршни и старается развеять её мандраж наперекор собственной панике. Она смотрит на него так, словно он свихнулся. – Я не брошу тебя!***
Лидия даже не пробует заглушить свою тоску от разрыва. После Стайлза в её жизни нет никакой новой страницы. Есть только зияющая дыра в сердце – в том месте, которое безраздельно отдано ему, и эта рана всё время ноет. Ежедневно ей не хватает его как кислорода. Ежесекундно надрывом воли она подавляет желание схватить телефон и набрать его номер. Ей до безумия хочется прибежать обратно в его объятья и виниться в том, что она решилась оставить его, вымаливая прощенье. Лидия знает, он не раздумывая простил бы её. Она ушла, чтобы спасти Стайлза, но это не кажется милосердным ни по отношению к нему, ни уж точно по отношению к ней. «Что, если это произойдёт в любом случае?» – спросил Стайлз в то памятное утро. Не проходит дня без того, чтобы Лидия не возвращалась к этому вопросу. Именно он удерживает её от расторжения брака. Это нелепо и нечестно. Она должна позволить Стайлзу двигаться дальше, должна окончательно развязать его, но каждый звонок от незнакомого абонента на миг вселяет в неё животный ужас. Лидия не исключает, что Стайлз обновил список лиц для связи в экстренных ситуациях, но если он всё же не сделал этого… Статус его законной супруги даёт право на оповещение о любой беде, которая может с ним приключиться. Лидия меняет телефон и сим-карту через месяц после ухода от Стайлза. При этом она не выбрасывает прежний мобильный на всякий пожарный, но держит его подальше, припрятав так, чтобы было меньше соблазна совершить какую-нибудь глупость. Она не может набраться духу заблокировать и удалить его контакт. – Вдруг что-то случится? Вдруг ему понадобится помощь? – Но и получать его ежедневные сообщения выше её сил. Сначала они были полны отчаяния и душещипательных просьб. Стайлз заклинал её вернуться. Уверял, что сделает всё, что она накажет. Стоял на том, что вместе им всё нипочём. Признал, что ему плевать, если он умрёт. Последнее откровение утвердило Лидию в том, что она поступает верно. Потом в посланиях Стайлза появилось смирение. Он стал писать ей как раньше, в студенческие годы, когда они поддерживали отношения на расстоянии. «Представляешь, до чего сегодня додумался этот чудак, который катается на автобусах?» – как ни в чём не бывало строчил он. Сетовал: «Ну и денёк же выдался на работе! Мой шеф – феноменальный козлина». Или печатал: «Прочёл о твоих успехах! Поздравляю с новым грантом!». Порой казалось, что всё по-прежнему, что между ними не более чем затянувшаяся командировка. Но изредка среди бессистемных рассказов о буднях просачивалась и пронзительная правда. «Я скучаю сильнее, чем могут сказать слова». «Я люблю тебя больше жизни». Когда за два дня до Рождества Лидия находит в почтовом ящике маленькую посылку, её непреклонность начинает крошиться. Это второе Рождество, которое они проводят в разлуке, но в этот раз её куда сложней перенести. В прошлом году Стайлз с шерифом выбрались в Польшу навестить пожилых родственников, а Лидия, лишив себя отпуска, с головой ушла в новый проект. Если бы она знала, какой поворот событий им уготован, отправилась бы в Польшу вместе с ним, гори всё синим пламенем в офисе. Теперь она осталась одна в её – их – доме, и проведёт здесь в одиночестве все праздничные дни (потому что мама улетела путешествовать по Европе со своим ухажёром, а отец опекал вторую семью). Лидия тоскует по Стайлзу. Тоскует по ним. Она откапывает старый телефон, и тыкает в несколько точек. Внутри неё что-то вдребезги разбивается, когда она видит, что в какой-то момент Стайлз перестал присылать сообщения. Возможно, он понял, что Лидия их больше не читает. Возможно, решил, что попал в чёрный список во имя всеобщего блага. Он сдался в сентябре – в том месяце Лидия крайний раз пересеклась с ним на праздновании Дня рождения Скотта. К тому времени до него уже должны были дойти новости о её телефоне. Скотт сказал бы ему. Лидия задумывается: неужели Стайлз узнал её нынешний номер и не попробовал выйти на связь? Наверняка приберёг канал до крайней необходимости, заключает она. Лидия даёт волю слезам, просматривая его давние весточки. Ей больно видеть оставшиеся без ответа примечания Стайлза о рутинных заботах и признания в том, как сильно он грустит о ней, но это напоминания о том, что он жив. Неожиданно телефон взвивается от входящего вызова, чем повергает Лидию в лёгкий шок. Она едва не роняет его от внезапности, и мобильный трепещет на кончиках её пальцев, пока Лидия пытается не дать ему выпорхнуть прочь. На экране зажигается имя «НОА СТИЛИНСКИ». После короткой заминки Лидия принимает звонок. – Алло? – нетвёрдо окликает она. Нервы не утаить. Быть может, ей не стоило брать трубку. Ей уже доводилось испытывать гнев шерифа на себе, и, исходя из её опыта, лучше бы с ним не сталкиваться. А ведь шериф наверняка жутко зол оттого, что она сделала его ребёнка несчастным. Разве не так? Однако вместо холодной ярости её встречает тёплое приветствие: – С наступающим Рождеством, Лидия. – С наступающим Рождеством, мистер Стилински. – Стайлз не в курсе, что я звоню, – объявляет свёкор, и сердце Лидии падает в пятки. Она страшилась этой беседы. Шериф снимет с неё стружку, уличит в страданиях сына, потребует всё исправить. – Но я хотел чтоб ты знала: я всегда рад принять тебя в Рождество. Стайлз может побыть с Мелиссой и Скоттом. Лидия готова разрыдаться. Она разбила сердце сыну этого великодушного человека, а он приглашает её на праздники и даже намерен пожертвовать собственным Рождеством со Стайлзом, чтобы ей не пришлось оставаться в полном одиночестве. Порой, жалея себя, Лидия забывает о людях, которым нанесла травму своим решением. Шериф искренне принял её в семью, относился к ней как к дочери, которой никогда не имел, а она так ни разу и не удосужилась позвонить ему за целых восемь месяцев с того рокового утра. – Может быть, соберёмся в следующем году, – выдавливает она. – Ловлю тебя на слове. Ненадолго повисает тишина. Лидия не находит нужных фраз, пока у неё само собой не срывается: – Как он? – Он… ну… – шериф прочищает горло. – Он держится. Он не рассказывает, что между вами стряслось. – Так будет лучше, – тихо поясняет Лидия. – Ему небезопасно со мной. Я не могла… Не могу… Я просто… С другого конца линии долетает вздох. – Я опасался чего-то подобного, – печально изрекает шериф. – Знаешь, хотелось верить, что когда все вы разъедетесь из Бейкон Хиллс, ничто сверхъестественное вас больше не потревожит. – Для Стайлза так и должно быть, – торопится вставить Лидия. – Он человек. Но я… Я – нет. – Не думаю, что его это когда-то волновало. «Не волновало», – про себя соглашается Лидия. – «А зря». Они ещё немного неловко молчат, после чего со стороны мужчины раздаётся приглушённый возглас: кто-то что-то кричит ему в отдалении. Шестое чувство безошибочно подсказывает Лидии, что это Стайлз. – Мне, ох, пора идти, – с сожалением тянет шериф и, чуть поразмыслив, добавляет: – Хочешь поговорить с ним? Томительное мгновение Лидия всерьёз обдумывает это. Она безмерно скучает. Ей ничего не хочется больше, чем снова услышать Стайлза, пускай его голос звучит хоть пару секунд. Но ей нельзя. Так что потухшим тоном она отвечает: – Нет. – Добро, – не спорит старший Стилински. – Но подумай над моим предложением. Заглядывай в любое время, необязательно в праздники. – Спасибо вам, – только и может вымолвить Лидия. – Я знаю, вы всё уладите, дети, – завершает шериф. – До связи, Лидия. Счастливого Рождества. На этом разговор прерывается, и Лидия резко делает выдох, который, как выясняется, задерживала в себе. Затем она открывает конверт, который – Лидия уверена – может быть только от Стайлза. Он крошечный, и в нём нет ничего, кроме красивой открытки (неспроста посвящённой не Рождеству, а годовщине свадьбы; должно быть, он не отважился отправить её месяц назад). На открытку намотано сантиметров тридцать красной нитки. «Люблю тебя, Лидс. - Стайлз». В уме Лидии тут же вспыхивает: красная нить означает нераскрытое дело. Нераскрытое дело – это она. Их отношения – нераскрытое дело. Лидия принимает решение всегда носить старый телефон при себе. Мало ли что, просто для подстраховки.***
– Из-за нас погибло столько людей. Мы чудовища. Даже банши. Даже я. Лидия качает головой: – Я так не считаю. Не все чудовища совершают чудовищные поступки.***
Стайлз не знает, как жить без Лидии, но ему приходится учиться. Он любил её с восьми, дружил с ней с шестнадцати, с восемнадцати состоял с ней в романтических отношениях. И вот, через неполных двенадцать лет их общения она покидает его, и он остаётся ни с чем. Двадцать два года Лидия являлась константой в его судьбе. Почти половину этого срока они плечом к плечу шли по жизни. Десяток с лишним месяцев проскальзывает мимо Стайлза туманной дымкой. Он заныривает в работу: почти постоянно пропадает на операциях, в остальное время замуровывается в бюро, погребая себя под кипами отчётов. Обычно он действует по парадоксу, но добивается результата, поэтому ФБР поощряет его инициативу, а он всё чаще бросается в пекло опасности. Он вечно в разъездах, вечно на задании, вечно в отдалённых городах. Иногда он отрешённо гадает, что почувствует Лидия, если его убьют. Будет ли она его оплакивать? Пожалеет ли о своём уходе, если незавидная участь всё же настигнет его и окажется, что, сбежав, она пустила на ветер их последние счастливые годы? Или она тоже предполагала, что трагедия – данность, независящая от того, будут ли они вместе, и ушла не чтобы спасти его, а чтобы спастись самой? Стайлз не хочет опускаться до этих мелкотравчатых рассуждений, но любопытство точит его изнутри. Стайлз никогда не ставил под сомнение её пророческий дар. Он также верит, что существуют вещи, которых нельзя избежать. Вот только теперь, когда у него больше нет Лидии, всё это стало ему безразлично. Легко забыть о своём обещании быть осторожным, когда цель его жизни утрачена. За минувший год Стайлз виделся с Лидией всего четыре раза. Впервые – когда они связались немногим позже драматичной сцены. Стайлз был решительно настроен вернуть её, но Лидия вознамерилась говорить исключительно о бытовых мелочах. На ком останется дом? Как им сообщить о расставании родным и знакомым? Не нужна ли ему помощь с финансами, учитывая, что зарплата сотрудника правоохранительной структуры уступает доходам от её блестящей карьеры? Он отклонил последнее предложение. Едва всплыла тема развода, Стайлз развернулся и вышел, не проронив ни слова. Второе пересечение состоялось, когда Стайлз перевозил свои вещи из дома. Если Лидия в самом деле решила положить конец их отношениям, у Стайлза не было резонов оставаться в Сан-Франциско. Вроде бы несуразно: это ведь Лидия ушла, упаковала чемодан, оставила ключ и сняла гостиничный номер, но ей нравится это место, к тому же Стайлз желал бы оставить напоминание об их совместной жизни. Его жена – или уже его бывшая жена, пусть и без официального развода? Даже помышлять об этом тошно – очевидно чётко рассчитала всё так, чтобы они не столкнулись. Но, разумеется, Стайлз проигнорировал её старания и «ненароком» столкнулся с ней в отчаянной финальной попытке договориться. Попытка потерпела фиаско. Третья встреча была подстроена не кем иным, как Скоттом МакКоллом с его опрометчивым, но благожелательным вмешательством в ситуацию. Скотт пребывал и до сих пор пребывает в прискорбном неведении о том, что разлучило двух его ближайших друзей. Ему невдомёк, почему Стайлз чертыхается со слезами на глазах, а Лидия, всхлипнув, выбегает из гостиной и сдавленно хнычет, наткнувшись на машину – машину Стайлза – на въезде во двор. И четвёртый раз… Стайлз запретил себе думать о нём. Это невыносимо. Отныне Стайлз плохо представляет, куда себя деть в промежутках между миссиями. Прежде всё свободное время он проводил с Лидией. Если он уезжал надолго, она брала пару выходных за свой счёт, чтобы устроить ему достойный приём. Потом оба возвращались к нормальному ритму жизни: Стайлз приступал к аналитической работе, они менялись домашними обязанностями, поочерёдно готовили друг для друга, наслаждались прогулками по вечерам и блаженно засыпали в обнимку. Теперь же, когда Стайлз остался один, в основном он занят тем, что существует. Конечно, у него есть семья и друзья, к которым всегда можно заявиться и поздороваться, но нынче это натуральная пытка. Стайлзу тяжело ловить на себе сострадающие взгляды отца и видеть печально сведённые брови Скотта. По крайней мере, Малию произошедшее, похоже, не колышет, да только контактировать с ней Стайлзу тоже невмоготу. Парадоксальным образом в компании Джексона он находит наибольшее… «утешение» не совсем подходящее слово, но оно ближе всего к истине. – Вы два дебила, – фыркает Джексон, заваливаясь в прихожую Стайлза. Тот не успевает уяснить, кто на пороге его квартиры, загородить проход – и подавно, а эта ящерица уже располагается как дома, бросает два пива на кофейный столик и запрыгивает на диван. Огорошенному Стайлзу не остаётся ничего иного, кроме как упасть в кресло и сгрести одну из бутылок. – Вы два дебила, ты в курсе? – повторяет Джексон. – Сон? Кроме шуток? Стайлз делает мощный глоток и вжимает стеклянное донышко в колено. – Значит, она рассказала тебе? – Не сразу, но да, рассказала. – Зачем? Джексон многозначительно на него смотрит, и Стайлз предугадывает ответную реплику. – А ты как думаешь? Прошлый месяц. Прошлый месяц. Прошлый месяц. Февраль. Их четвёртая встреча за год. Лидия позвонила в слезах глубоко затемно с просьбой помочь. Произошёл несчастный случай, она обнаружила тело. И Стайлз помог. Естественно, он помог ей. Ночь напролёт он гнал обратно, до Сан-Франциско, чтобы успокоить, подбодрить её. И – в момент слабости, как ему теперь кажется, – она его поцеловала. Само собой, он тут же растаял. Стайлз прокручивает ту ночь в своей душе снова и снова, каждый раз переживая всё по кругу. Облегчение от воссоединения с Лидией. Накатившую отчаянную надежду на то, что, быть может, они наконец, наконец-то оставили это безумие позади. Чувство полной раздавленности, которое он испытал, когда проснулся один. – Я нагрянул сказать «привет» в её день рожденья, – уведомляет его Джексон, – в итоге больше часа терпел рёв и сопли. Ты по-прежнему делаешь ей подарки? На полном серьёзе? Стайлз поднимает на Джексона убийственный взгляд, но тот сохраняет невозмутимость. Стайлзу не верится, что паршивец был свидетелем на их свадьбе. Не верится, что этот фрукт может свободно говорить с Лидией, подставлять ей плечо, когда Стайлз не может. – Слушай, Стайлз, ты не хочешь отпустить её, и ей от этого только хуже, – без обиняков выкладывает Джексон. – Пишешь ей, шлёшь милые подарочки, остаёшься с ней на ночь… – Она позвала меня! – исступлённо защищается Стайлз. – Она позвала меня, она меня поцеловала! – Вы или распрощались, или нет. – Лидия сняла обручальное кольцо, – с горечью констатирует Стайлз. – Похоже, для неё мы насовсем распрощались. Джексон пожимает плечами: – Она переодела его на правую руку. Стайлз переваривает услышанное. Он этого не замечал: приступ досады начисто ослепил его, когда на свежих снимках в соцсетях кольцо исчезло с безымянного пальца левой руки Лидии. – Не суть, – прерывает ход его мыслей Джексон. – Она ушла, и хотя, как по мне, это дурь, она сделала выбор. Ты должен считаться с ним. – Я считаюсь, – цедит сквозь зубы Стайлз. – Думаешь, если бы не считался, сидел бы здесь? Проклятье, я бы спал на крыльце нашего дома, если б у меня была надежда, что это может что-то изменить. Но это ничего не изменит, а я всё равно не перестану любить её до конца моих бренных дней. Так что не обессудь, но я буду посылать свои никчёмные подарки и мчаться к ней столько, сколько она позовёт. Джексон хохочет. Заходится хохотом. – Знаешь, Стилински, я годами принимал тебя за банального надоеду, но… ошалеть!.. – выдаёт он, всё ещё похрюкивая от смеха. – Выходит, это с самого начала была любовь? В такие моменты Стайлзу хочется стать каким-нибудь сверхъестественным зверем, чтобы он мог зарычать и тем эффектно внести ясность в разговор. Но будучи человеком, он вынужден ограничиться испепеляющим взглядом исподлобья. Он бы устроил Джексону экскурсию по своей оружейной коллекции, если бы не был уверен, что в ФБР с него снимут три шкуры за демонстрацию табельных пистолетов в деле вне служебной необходимости. Даром регенерации, будь он неладен, Стайлз не обладает. – Вы двое и вправду тошнотворно идеальная пара, – со вздохом признаёт Джексон под влиянием странной перемены чувств. – Прошло чего там? Год? – Одиннадцать месяцев, шестнадцать дней. – Омерзительно, – выплёвывает Джексон. – Представь, она тоже считает сутки. И всё из-за какого-то бредового сна? Стайлз выжимает из себя по фразе: – Почти год, как Лидия ушла. О таком забудешь. – Она ушла от тебя из любви. – По-твоему, мне это неизвестно? – ершится Стайлз. – Хотелось бы только, чтоб и у меня было право голоса в этом вопросе. Джексон, кажется, впервые за время их знакомства глядит на него с сочувствием. Стайлз находит это крайне неприятным, сильнее вжимается в кресло и отхлёбывает пенный напиток. – Лучше я умру, зная, что был счастлив с ней, чем проживу долгую жизнь без неё.***
– Расскажи нам, почему ты ушла от Стайлза. – Я ушла... Ушла из-за сна. – Что тебе приснилось? – Я открываю глаза… И вижу осколки. Они от лобового стекла. Я ползу по асфальту, пытаюсь добраться до Стайлза. Мы попали в аварию. Нас выбросило из машины. Только он не шелохнётся. Не мигнёт. Он не дышит. – Лидия, это был просто сон. – Пока не приснился снова. И снова. Он стал регулярным кошмаром, и я уже не была уверена, что это: сон… – Или пророчество. – Я поняла, что если меня не будет в машине, никакой аварии тоже не будет. И он останется жив.***
После возвращения Эллисон Лидия не может вдоволь с ней наобщаться. Она надолго отпрашивается с работы и проводит две недели в Лос-Анджелесе с Эллисон, Илаем и Скоттом. Повторное обретение лучшего друга – бесподобная эйфория. Даже по прошествии пятнадцати лет Эллисон не утратила этот статус и резво его подтверждает. Ситуация, мягко говоря, необычная, так что Эллисон нужно освоиться, ведь охотница сохранила сознание восемнадцатилетней школьницы. Мимо неё прошли выпускной, вручение аттестатов зрелости, колледж и первые шаги по карьерной лестнице. Она также пропустила пятнадцать сезонов реалити-шоу «Холостяк», которые Лидия с упоением ей изложила. Каждый новый общеизвестный факт, о котором Эллисон не осведомлена (всё, что, казалось бы, безвредно упоминать, поскольку это часть обыденной действительности для любого рядового человека, вроде личности нынешнего президента или того, что в Англии теперь король), становится щепоткой соли на открытую рану, но Эллисон схватывает всё на лету. Она всегда это умела. Скотт, благослови его небеса, не упрекает Лидию в отобрании массы драгоценного времени, которое он мог провести с возлюбленной. Он обещает, что у них впереди целая жизнь. К тому же ему надо помочь Илаю с устройством. – Я наконец дозвонился до Стайлза! – объявляет Скотт с порога в комнату на двенадцатый день визита Лидии. – Он, видно, до самозабвения увлёкся разоблачением какой-то преступной сети… Ой, Лидия. – Не обращай на меня внимания, – сухо отзывается его гостья. Скотт бросает на неё неуверенный взгляд, прежде чем продолжить: – В общем, он закрыл дело и прилетает завтра первым рейсом. Он в отпаде от того, что ты вернулась, Эллисон! Эллисон отвечает сияющей улыбкой. В противоположность ей Лидия хмурится. Она знает, что и без того злоупотребила радушием пары, и всё же надеялась похитить у них ещё один уик-энд. Со Стайлзом, однако, ей встречаться нельзя. Во всяком случае, не сейчас, не сразу после того, как правда вышла наружу. Все, даже Джексон, считают, что она малость спятила, и Лидия совершенно не готова к ещё одному бенефису Скотта-сводника. Несмотря на потерю пятнадцати лет практики, Эллисон считывает внутреннее состояние Лидии так же легко, как раньше. – Не уходи, – с опережением просит она до того, как Лидия успевает сообщить о своём намерении покинуть друзей. В этих словах Лидии слышится точно такая же просьба Стайлза – боль, отдающая в сердце. Скотт улавливает безмолвный намёк и оставляет дам наедине. – Знаю, у вас со Стайлзом сейчас… всё запутанно, – заговаривает Эллисон, – и это сбивает с толку, потому что в моих последних воспоминаниях Стайлз был на грани жизни и смерти, а ты упорно отказывалась признавать свои чувства. – Чтобы признать их, потребовалось время, – кается Лидия. – На самом деле мне вообще не стоило решаться на это. – Но ты решилась, и, похоже, вы двое были очень счастливы вместе. – Были, – сдаётся Лидия. В памяти оживает их идиллия, озарённая смехом, улыбками, поцелуями. Мысли Лидии убегают ко дню их свадьбы – к лучшему, невзирая на стресс, дню её жизни. Потом радужные образы растворяются в страшной картине: бездыханный Стайлз прямо у неё перед глазами, и Лидия трясёт головой. – Я видела, как ты погибла, – исповедуется она перед Эллисон. – В 2011-м, когда меня забрал Ногицуне, я видела, как ты умираешь. Чувствовала. Знала, что должно произойти, и пыталась этому помешать. Эллисон кивает: – Ты оставила мне подсказку. – Но ты меня не послушала, – Лидия вздрагивает. – Ты всё равно пошла за мной и поплатилась жизнью. Я ощутила, как это случилось. Я кричала. Эллисон хватает Лидию за руку и крепко сжимает её. – Но теперь я здесь. В конце концов всё наладилось. – С тобой случилось чудо, – уточняет Лидия, – а чудеса повторяются редко. Я просто-напросто… Я не могу потерять его. Только не так, как потеряла тебя. Уж лучше пусть будет что есть. Пока охотница обдумывает сказанное, воцаряется тягучая пауза. – Знаешь, я ничего не стала бы менять, – наконец произносит Эллисон. – Если бы я знала всё наперёд, если бы ты заранее расписала мне всё в деталях, я бы и тогда не развернулась обратно. Я не боялась смерти, но определённо боялась лишиться тебя. Держу пари, со Стайлзом та же история. – Стиснув ладонь Лидии, Эллисон добавляет: – Подумай об этом. Поговори с ним.***
– Ты будешь в безопасности, – обещают ей. – Меня не волнует безопасность. Я хочу спасти Стайлза. Не дайте мне остаться одной.***
– Как Эллисон? – спрашивает Стайлз. Он знает, что скоро сам увидит её, но всё равно нетерпеливо подрыгивает ногой, сидя напротив Скотта в его скромном домике в Лос-Анджелесе. Скотт блаженно улыбается, будучи не в состоянии сдерживать свою радость. Стайлз едва смог поверить в столь ошеломительный оборот дела, когда Скотт позвонил ему. Само собой, он сразу метнулся в Лос-Анджелес, чтобы увидеться с лучшим другом и недавно воскрешённой подругой. Творилось что-то в хорошем смысле невероятное. – Она в превосходном порядке, – ликует Скотт. – Конечно, немного расстроена тем, что пропустила пятнадцать лет, но мне неважно сколько. Её возвращение – главное, это полный восторг! – А что там малыш-оборотень? – с выразительной ухмылкой интересуется Стайлз. – Илай, Эллисон и я – ай да семейка! – Скотт довольно поводит плечами. – Имей в виду, он подобрал твой старый джип. Стайлз усмехается. Отец сказал ему то же самое. Но уже в следующую секунду лицо Стайлза искажает болезненная гримаса: – Я слышал о Дереке, – произносит он. – Жалею, что не смог присутствовать на прощании. Скотт, помедлив, кивает: – Понимаю, как, должно быть, нелегко находиться в одном помещении с Лидией. После всего… Стайлз саркастично поджимает губы: – Вообще-то, я не смог вырваться из-за работы. Но эта причина, конечно, тоже правдоподобно звучит. На пару неловких мгновений оба смолкают. – Знаешь, – делано бодро ляпает Стайлз, – раз детей у нас нет и нечего спорить о том, с кем им проводить праздники, небось, в наших бумагах о разводе будет указано, кому на чьи похороны можно ходить, чтобы не пересечься. Скотт смеривает Стайлза строгим порицающим взглядом. – Ладно, не смешно, я понял, – Стайлз сдувается, но тут же смораживает: – Я застолблю твои. Ещё один суровый прищур – и пристыжённый Стайлз затыкается. Добившись нужного эффекта, Скотт вздыхает: – Я планирую отбросить коньки через много, очень много лет после вашего с Лидией примирения. Так что вы оба обязаны явиться. Древними сморщенными старичками. В сопровождении внуков. – Если б всё было так просто, – тускло бубнит Стайлз. Он ничего не может поделать: в глазах закипают слёзы при мысли о детях и внуках, о счастье, которого их с Лидией лишили. Они не торопились завести потомство: ждали, когда Лидия получит вожделенную Филдсовскую медаль или по крайней мере достигнет выдающихся высот на карьерном поприще, а Стайлз наберётся солидности, уйдёт из ФБР в раннюю отставку и станет папой-домохозяином. Ещё два-три года плюс к текущему моменту, и они бы, скорей всего, задумались о пополнении семьи. – Это всё и правда из-за сна? – спрашивает Скотт. Стайлз резко вскидывает удивлённый взгляд. Он не говорил ему, он не говорил даже родному отцу, что может означать лишь одно… – Лидия поделилась со мной, – подтверждает догадку Скотт. – После того, как ей пришлось подкормить Ногицуне эмоциями, она посчитала, что будет нечестно… – Ч-что? – едва разобрав слово «Ногицуне», Стайлз тут же начинает задыхаться. Он бурно кашляет, поперхнувшись застрявшим в горле комом, и отчаянно заглатывает воздух, пытаясь сходу вникнуть в сказанное Скоттом. – Лидия кормила Ногицуне? Скотта передёргивает. – Долго рассказывать. – Расскажи, – настаивает Стайлз. Он слишком хорошо помнит, через что прошёл сам, и теперь расшибётся в лепёшку, но разузнает правду. «Друзья… Семья… Все, кто тебе дорог. Мы уничтожим их всех, Стайлз. Одного за другим». Возможно ли, что Ногицуне нацелился привести свою угрозу в исполнение теперь, спустя время? Одна только гипотеза приводит Стайлза в ужас. Он чувствует, как по спине крадётся холод – будто демон, как некогда, в его теле; как некогда, держит в заложниках его душу. Так что Скотту приходится всё объяснить. Он с расстановкой излагает полную версию недавних событий, посвящая Стайлза в детали, о которых тот и не подозревал. Он был осведомлён об Эллисон, о Дереке, но не знал о более тонких нюансах произошедшего. Стайлз испытывает укор совести оттого, что его не было рядом с друзьями. Пускай ему не звонили (пускай никто не смог бы до него дозвониться, даже если бы попытался, из-за сложного дела, которым он был занят), в глубине души Стайлз догадывается, что даже после звонка, он бы, возможно не явился, зная о том, что Лидия тоже здесь. Или явился бы, но с головой, забитой совсем не тем, чем нужно. – Чтобы спасти Джексона, ей пришлось обнародовать свою печальную историю, – колется Скотт. – После этого Лидия всё мне выложила. Она посчитала неправильным, что наши враги в курсе, а ваш лучший друг – нет. Оба осмысливают вскрытую информацию в оглушительной тишине. – Видишь, она по-прежнему любит тебя, – провозглашает Скотт, когда молчание становится нестерпимым. У Стайлза вырывается хриплая горестная усмешка. – Ну-ну. Скажи тогда, почему всё так скверно? Тем не менее услышанное снимает гигантский груз с души Стайлза. С их расставания минула вечность, и он заопасался, не началась ли в жизни Лидии новая глава, не нашла ли она другого избранника, окончательно оставив его в прошлом. Стайлз делает судорожный вдох через стиснутые зубы и внезапно вскакивает с места. Он яростно трёт глаза в попытке сдержать слёзы, но терпит сокрушительный провал. Когда он опускает руки, на кончиках его пальцев остаются солёные капли, а грудь стягивает жгучим обручем, и Стайлз порывисто отворачивается от Скотта, изо всех сил стараясь не всхлипнуть. Скотт с лёгким шорохом встаёт вслед за другом и зажимает в ладони его плечо. – Эй, ты чего, – утешающе шепчет он. – Она же не здесь, правда? – с несчастным видом уточняет Стайлз. Он страшился спрашивать, но теперь думает, что просто не вынесет, если Лидия возникнет из-за угла без предупреждения. Учитывая, что Эллисон вернулась, она может быть где-то рядом, она захотела бы наболтаться впрок. С другой стороны, Стайлз верит, что Скотт не стал бы молчать об этом. Ведь не стал бы? Да нет, он вполне на такое способен. Он мог взяться за новый план по устройству их встречи. Скотт тихонько хлопает его по спине и тоскливо мычит: – Нет. Она улетела утром. Вот оно что, ясно. Стайлз должен ощутить облегчение, но ощущает опустошённость. С полминуты он берёт себя в руки, он успокаивается, прежде чем снова посмотреть Скотту в лицо. – Я рад за тебя, – от души заявляет Стайлз. Судя по полному жалости взгляду Скотта, поздравления сейчас не слишком к месту, но Стайлз абсолютно искренен. Он наблюдал за Скоттом годы: память об Эллисон никогда не покидала его. Рана от её утраты так и не зарубцевалась, сколько бы усилий Скотт ни прикладывал к тому, чтобы исцелиться. – Ты заслуживаешь чуда больше всех людей мира. Отрадно, что хоть кто-то дождался заветного хэппи-энда. Вновь наставшую тишину нарушает заливистый звук, в котором Стайлз узнаёт свой рингтон. – О-ёй, придётся отвлечься, – извиняется он перед Скоттом. – Это наверняка с работы. Скотт ободряюще улыбается, и Стайлз выбегает во двор, чтобы отреагировать на вызов. Он выуживает мобильный из кармана брюк и чуть не роняет его, увидев на экране имя. Лидия Мартин. Стайлз быстро вцепляется в вибрирующий прямоугольник, жмёт «принять звонок» и практически впечатывает телефон себе в ухо. Он ничего не говорит, не смеет вымолвить ни слова и вместо этого – как громом поражённый – замирает. – Привет, – раздаётся ангельский голос Лидии Мартин. – Привет, – выдыхает в ответ Стайлз. Происходящее кажется новым началом.***
– Я не ответила. – Тебе и не надо.***
Когда Лидия подскакивает в кровати, Стайлз рядом. Она успевает забыть, что он здесь, но постель мягко пружинит от шевеления ещё одного тела, тёплый нос утыкается ей в ключицу, а до боли родные губы обдают дыханием кожу. – Опять этот сон? – в полудрёме бормочет он. Лидия возвращается мыслями к приглушённым вспышкам счастливого смеха, к поцелуям и к плетёным колыбелькам, отчего её уста осеняет улыбка. – Нет, – отзывается она. – Нет, ничего такого. – Не сбегай больше, – шепчет Стайлз ей в волосы, обхватывая за талию и укладывая обратно. Он снова уже почти спит. Лидия целует его в шею. – Больше – ни за что на свете, – обещает она.