Сентябрь 2281-го
Он проснулся от грохота собственного сердца, что отбивало дикий ритм о грудную клетку. Повязки, покрывавшие тело, удушали сильнее, чем обычно. И хотя он не увидел ничего особенного, когда сел на подстилку, осматривая тускло освещённое пространство Пещеры Ангела, — его пробрала дрожь. В воздухе повисла гнетущая тяжесть: тихая, неотступная. И впервые за много лет по его позвоночнику проскользнул отчётливый страх. Поспешно поднявшись на ноги, он закрепил на поясе кобуру с пистолетом сорок пятого калибра и прихватил своё Писание. Выйдя из убежища в зайонский сумрак, он безмолвно прочёл молитву. Несколько мёртвых лошадей поприветствовали его. Он не обратил на них внимания, когда, не ответив их недоумённым взглядам, зашагал дальше — скоро и так будет известно, в чём дело. По дороге к лагерю Скорбящих его сапоги утопали в мелководье ручья, в то время как пред мысленным взором мелькали красочные образы. Ему уже давно опостылело всеохватывающее пламя, но вот то снова явилось. Только в этот раз разрушения предполагались куда большими, чем собственная погибель. Громадные в масштабе, пугающие по содержанию. До стоянки другого племени он добрался как раз в тот момент, когда первые из солнечных лучей осветили небеса. Отрывистое дыхание согревало лицевые бинты, но в брюхе всё ещё ворочалась хладная дрожь. Взгляд бледно-голубых глаз пристально изучал округу, пока не остановился на неподвижной фигуре Дэниэла у главного кострища впереди. Кивнув нескольким скорбящим на своём пути, он обогнул их и подошёл к другому ньюханаанцу. — Дэниэл, — окликнул он, тут же овладев вниманием собеседника. — Нам необходимо кое-что обсудить. Дэниэл обернулся к нему. — Джошуа? В чём дело? Остававшиеся у костра дикари, видимо, поняли серьёзность предстоящего разговора и отошли, чтобы дать двум мужчинам возможность поговорить наедине. Джошуа на долю секунды глянул на священный текст в своей руке. Его хмурый вид противоречил наружной сосредоточенной решительности. — Похоже, мы будем придерживаться твоего плана с эвакуацией, — произнёс он. — Тем не менее нам всё равно нужны навигационные инструменты, что помогли бы ориентироваться за пределами Зайона. Мы должны как можно скорее принять решение о том, кто отправится их собирать. Брови Дэниэла стремительно поползли вверх от удивления. — Ты… ты передумал насчёт истребления Белоногих? Почему? Что случилось? Джошуа вперил в него измученный взор. — Пока что ничего, но нечто грядёт. И мы должны быть наготове. И как можно дальше отсюда. На лице Дэниэла отразилось замешательство, но спорить он, впрочем, не стал. — Хорошо, конечно. Я благодарен, что мы решились на это. Но всё же, что не так? Я раньше никогда не видел тебя настолько встревоженным. Скорбящие со всего лагеря смотрели на них. Джошуа созерцал: беспокойство, любопытство, стремление узнать, чего опасался исполняющий обязанности военного вождя Мёртвых Лошадей. Хотелось унять их смятение, но это выходило за рамки того, что действительно должно было волновать — на горизонте зарделся неотвратимый день расплаты. Неудержимый в своей природе и сокрушительный по силе. Прошло ещё немного времени, прежде чем он ответил. — Я кое-что узрел во сне. Не грёза, видение. Послание. Я верю — от Бога. — Какого рода сообщение? — казалось, Дэниэл разрывался между скептицизмом и трепетом. — Предупреждение. Его слова зависли в пространстве — зловещие, стискивающие душу. Он переключил своё внимание на оранжевый язык угасающего костра, погрузившись в размышления, пока не начал улавливать связи, из которых формировалось знамение. Искупление не укрывало от прошлого, независимо от степени раскаяния: что сделано, то сделано. Ныне им придётся пожинать то, что он посеял. И как в чуме несправедливости — Мохаве заплатит за это. — Во время моей службы в Легионе, перед битвой за Дамбу Гувера, фрументарии приволокли одного человека и бросили его к ногам Цезаря, — начал Джошуа, крепче сжав Святое Писание. — Это был самопровозглашённый пророк. Цезарь посчитал забавным послушать его предсказания про наши шансы на успех в этом сражении. Независимо от ответов беднягу бы распяли, как только мы утомились б от его «бессмыслиц». — Ужасно, — прокомментировал тот. — Ты никогда не упоминал об этом. Джошуа понурил голову. — В самом деле. И хотя я честен в смирении своей истории, сей инцидент был… иным. Вскоре Цезарь потерял всякое терпение, и участь нанесения последнего удара выпала на мою долю, — он слегка замялся. Воспоминания покалывали кожу. — И тогда этот человек предложил торг. И согбенный поклон сменился взглядом свысока. Дэниэл подошёл ближе. Нездоровый интерес виднелся во всём его образе. — А потом? Будто по мановению чьей-то незримой руки огонь потух, унеся с собой окрестный жар. — Я отвернулся от своей веры, но та всё ещё жила во мне, — изрекли ему, обращая зрение к предгрозовому небу. — И ты тоже знай… Никогда не торгуйся с тем, чьи глаза черны.Август 2277-го
Мальпаисский легат выправился, хрустнув костяшками пальцев, — почувствовал, как изнывают суставы под аккомпанемент непрекращающегося смеха. — Всё ещё хохочешь, — отметил Цезарь со своего утыканного копьями трона в дальнем конце шатра. Он смял украшенный пером ворот регалий. Провёл рукой по редеющим седым прядям. — Ещё раз. Джошуа метнул свой взгляд в него, но тут же схватил коленопреклонённого человека за тунику. Замахнулся, ударив кулаком в скулу, — после четвёртого хука та, наконец-то, дала трещину. Гогот сразу же прекратился, и мужчина замолчал, притихнув за своими растрёпанными патлами. Джошуа отпустил его, наблюдая, как тот ничком рухнул наземь. — Славно и тихо. Так-то, — протянул Цезарь, поднявшись. Каждый шаг говорил о гнёте и силе. Он остановился рядом, скосив взгляд на корчившегося и вьющегося в путах пленника. — Если бы ты с самого начала заткнулся бы нахрен, то избавил б себя от предварительной выволочки. Мужчина отказался отвечать — лицо по-прежнему в пыли. Скрыто, опущено в грязь. Джошуа заприметил другого свидетеля разворачивающегося зрелища — командира преторианской гвардии. Луций стоял в стороне. Нейтральное выражение резко контрастировало с напряжёнными плечами, а в серых радужках — злоба с изломом веселья. Легионер помрачнел, вновь взглянув на узника. Ни один из товарищей не разделял его сомнений. Цезарь тем временем чуть наклонился и, схватив дезориентированного человека, рывком снова поставил того на колени. Отвесил ещё несколько тумаков, пока тот не прекратил пошатываться. — Попробуем ещё раз, — выдохнул он, выпрямившись во весь свой рост. — Мои люди сказали мне, что ты прорицатель и говоришь о себе, как о пророке, по всей Мохаве. Что же, быть тому. И вот как. Он неторопливо обошёл пленного по кругу. Мелодичные нотки в его голосе сменились опасной псевдолюбезностью. — Дай мне свои прогнозы относительно шансов Легиона на победу у дамбы, и я, может быть, оставлю тебя в живых. Или ты отказываешься произнести связное предложение, и я приказываю обезглавить тебя на месте. Что выберешь? Несмотря на то, что человек в их ногах задрожал — по телу Джошуа стремительно пронеслась неподдельная оторопь. Он механически поправил свой пуленепробиваемый жилет, осязая неожиданно прошибший пот. Предчувствие недоброго покусывало его с того самого момента, как фрументарии приволокли шарлатана, и с каждой секундой оно становилось всё более отчётливым. И хотя Джошуа, не менее всякого солдата их фракции, наслаждался сиюминутными вспышками устрашения и террора — нечто в этой конкретной жертве подстёгивало его инстинкты, распаляло тревогу. — Ну? — потребовал Цезарь, пнув «вещуна» под рёбра, когда тот не смог ответить с достаточной быстротой. Пострадавший закашлялся, прохрипев: — Я предскажу тебе судьбу. Цезарь усмехнулся, вернувшись к своему трону. Сел. — Продолжай. Луций скрестил руки на груди, выжидательно ухмыльнувшись. Джошуа отступил на несколько шагов, дабы увеличить разрыв меж собой и узником — ручейки чужой крови запятнали и без того замызганную одежду. Скопились, растекаясь по тверди. Человек всё еще не поднимал головы, и неясность его лица только сильнее будоражила. Его телу не хватало массы, а психика — едва ли благополучна, но скрытое незнамо что под физической оболочкой воспевало исковерканную прелюдию грядущему бедствию. И лишь Грэхем внял этому зову. — Ты будешь торжествовать, — просипел видящий. Изо рта потекли новые багровые струйки. — Одержишь победу, сломив НКР. Ты покоришь Нью-Вегас, сотворишь свой Рим. И вся Мохаве познает славное наследие Цезаря и его Легиона. Джошуа потемнел, услышав ворох пустышек, но не осмелился возразить, пока над ними внезапно не раздался громогласный смех их вождя. — Ты слышал, Луций? Провидец подтвердил, что мы и так знали, — глумился Цезарь. К его насмешкам присоединился ещё один командир. — Да. Должно быть, он в полном отчаянии, раз пытается таким образом спасти свою шею, — согласился преторианец. — А что скажешь ты, легат? — поинтересовался правитель, когда дурачество сошло на нет. — Ведь ты поведёшь мою армию в битву. Истинны ли слова этого манерного болвана? Он напрягся, взирая на сотрясающегося человека. Иррациональная злость, спровоцированная издёвкой над бессмысленностью судьбоносных слов, забушевала под его кожей. И хотя на кону была гордость, он отбросил смятение, угнездившееся внутри него, — обхватил пистолет в кобуре за рукоятку и обратился к невольнику, оказавшемуся в его милости. — У тебя ровно один шанс высказать нам действительно свои мысли, а не то, что, по твоему мнению, убережёт твою жалкую жизнь, — пригрозил Джошуа. И эта угроза прогремела с такой силой, что охватила тембром каждый уголок палатки. — Но если ты опять рассмешишь нас, то, считай, уже лишился возможности выжить. Последовало затяжное молчание. А затем — заливистый хохот. — С меня хватит, — не выдержал Цезарь, мановением предложив подчинённому выстрелить. — Забудь о распятии. Я не могу выносить эти раздражающие звуки. Избавься от него сейчас же. — Подождите, — запротестовал обречённый, как только полуавтоматический пистолет нацелился ему в голову. — Не желаете ли вы заключить сделку? Джошуа замер — нутро свербело от проникшего в него скверного предвестия. Слева — ироничная улыбка Луция, а справа — вскочивший на ноги Цезарь. — Ты и впрямь не в себе. С чего ты вообще взял, что можешь договариваться с лидерами Легиона? — Прежде чем я поведаю тебе о своём истинном откровении, ты должен знать: в моих силах сделать так, чтобы первая версия, — та, которую я озвучил ранее, — сбылась, — и его голос из низкого стал по-настоящему змеиным, заглушил тяжелое дыхание. — Нужно только дать согласие на моё скромное прошение. «Нет, Эдвард. Не стоит», — подумал Джошуа, пытаясь уловить чужое сосредоточение. Что-то здесь не так… Тем не менее интерес уже захвачен. Задет за живое — их верховный полководец оценивающе рассматривал странного человека. — И чего же хочет от нас такое ничтожество, как ты? — Всё незатейливо, — подал голос вещун, медленно подняв голову. — Когда я расскажу тебе о менее благополучных исходах — отпусти меня. И я сделаю всё, что в моих силах по части обеспечения более приятного будущего. Его глаза встретились с глазами Джошуа. Те заманивали его душу в свои неисчерпаемые чернильные глубины. — Обмен справедлив, не так ли? Он споткнулся, попятился назад, отступив. Нити студёного ужаса обвились вокруг сердца и грудины Джошуа. Возрастая миг от мига, резко. Неестественность всей сути напротив резонировала сплошной тьмой, окутав ею их троих. Давно забытая эмоция сбросила оковы спячки, запечатлев на языке вкус испуга. Как сооснователь их воинства и системы, он ненавидел это чувство — они вершили. Управляли слабейшими и заставляли всех прочих подчиняться единой воле. Воле Цезаря. Они прилагали максимум усилий в установлении домината в Пустоши. Но отчего-то было знание — это сулило худшее. И Цезарь, помоги ему Господь, мог только созерцать собственный восторг, а не чудовище, разинувшее пасть прямо перед его носом. — Договорились. Пульс Джошуа участился, пока оскал предсказателя обнажал ряд заострённых зубов. — Прекрасно. Очень, очень хорошо. Было видно, как Луций вздрогнул, когда он одним движением разорвал путы, стягивающие его запястья. И сразу же ткнул в его направлении костлявым пальцем. — Ты — лидер преторианской гвардии. Ты выживешь в засаде, устроенной первым снайперским разведбатом. Но будь осторожен, старик. С каждым днём ряды Легиона полнятся молодой кровью, и лишь вопрос времени — кто-нибудь из юношей бросит тебе вызов. Покончит с тобой в жажде занять почётное место среди телохранителей. Прежде чем Луций сумел бы возмутиться, проронив хотя бы реплику, указующий перст уже перешёл к другому объекту, — который опять поднял свой пистолет. — И ты, Мальпаисский легат, — берегись опьяненья побед, — шипели на него, продолжая, будто бы смакуя каждое сказанное слово. — Бывший набожный человек, ты должен знать — гордыня стала причиной падения Люцифера. Твоя же будет стоить статуса, авторитета, внешности. Всего. Джошуа слегка вдавил спусковой крючок. Его руки подрагивали, но в момент переключения внимания выторговавшего себе свободу человека на Цезаря он мог только ошеломлённо наблюдать за тем, как иное поведение окончательно перестало походить на человеческое. — Что же до тебя, могучий Цезарь, — слюна и кровь пошли из уст мужчины, суставы плеч искривились под невозможными углами. — О, «сын Марса», какую же запутанную вязь ты сплетаешь под лживым обличьем. Что скажут твои люди, узнав в тебе Эдварда Сэллоу, сына заурядной девицы, что вырос последователем апокалипсиса? Ни один мускул Цезаря не шелохнулся, пока изо рта незнакомца вместе с пеной лилось сокровенное знание о его прошлом. Джошуа сумел разгадать угрозу в позе, но также и удержал свою руку — потому как нечто более коварное и непостижимое выгибалось средь них. — «Покоритель восьмидесяти шести племён»? Печально, но ты не сумеешь одолеть то, что пустило корни внутри тебя самого: болезнь сердца, ума. Что страшнее? Что настигнет первым? Тик-так, тик-так — всё обусловлено временем! — взвизгнул провидец, окончательно приняв вертикальное положение, — словно его незримо вздёрнули. — На этом конец моему предвидению о гибели каждого из вас. Но таковая может и не случиться, ибо молю — отпусти, чтобы мои руки перекроили судьбу. — Легат, — обратился к соратнику Цезарь. Голос низок, кипуч в своём клёкоте. — Убей этого гнусного обнаглевшего клеветника. Подавив пляску в пальцах, Джошуа оценил реакцию других легионеров. Несмотря на то, что человек напротив них преобразился в какое-то ужасающее страшилище — ни Луций, ни Цезарь, казалось, не источали ничего окромя вздыбленной ярости. Они не отделили зёрен от плевел — в их глазах не было места искажённому телу, анафемскому голосу и просочившемуся наружу запаху серы. Сродни тому, что всё тот же мальчишка преклонял свои колени пред ними. И тогда Джошуа понял. Лишь ему одному дозволено увидеть истинный облик твари. Пасть гадателя расширилась до нечеловеческого отрезка. — Договор, Цезарь, — прорычал он, выворачивая конечности с намеренным безобразием. — Ты обещал пощадить меня… — Вот ещё одно моё имя: «Нарушитель ничтожных сделок», — взбеленился Цезарь, припечатав. Жестом пригласил Луция в отведённую под стратегию часть шатра, потеряв всякий интерес. — Заканчивай с ним быстрее. Волосы на затылке Джошуа встали дыбом от осознания своего положения — наедине с кошмарной фигурой. Та с хлюпаньем расхаживала взад-вперёд на небольшом расстоянии от него. Кожа гротескными ломтями слезала с лица. Кости раскуроченного туловища лязгали, потираясь друг о друга. И видящий остановился лишь в тот момент, когда ощутил достаточную духовную силу напротив себя, схлестнувшись с направленным в него прицелом. — Грэхем, бывший мормон и позор миссионерства, — ехидно промолвил он, приблизившись. — Чувствуешь ли ты себя всевластным? Чувствуешь ли ты себя превыше Бога, коему когда-то прислуживал? Он пятился, пока на него продолжали наседать. — Не имеет никакого значения. Как и этот разговор. — О, но сие — важнейшее из важнейших, — настаивало нечто, остановившись лишь тогда, когда спина Джошуа упёрлась в одну из тканых стен. — У тебя была надежда. Когда-то. Но ты отбросил её в пользу командования этой сворой. И когда тебя хранят лишь немыслящие приспешники — считается здравым сразить и разгневать меня? Прислушайся к предостережению: ты только раздуешь пламень. — Прекрати болтать и отправляйся в то инферно, из которого ты явился. Оно захихикало — омерзительный звук, от которого зябла кровь. — Ладно. Когда ты лишишься лавров, а твой Легион потерпит крах — я вернусь. По эти земли… и твою душу, — прошептали ему ошмётками губ. — И даже твой Бог не спасёт тебя. Джошуа стиснул зубы, и сердце его забилось ещё более обозлённо и боязно. Когда он уже едва находил в себе силы терпеть, то почти нажал на спуск. — Итак, поведай мне, легат, — пророкотал оракул, раскинув уже нормальные руки в стремлении принять в себя пулю. — Где ты укроешься, когда дьявол постучит? Бах.Октябрь 2281-го
Бенни ещё колебался, когда отнимал в затяжке сигарету и опускал свою «Марию». — Повтори-ка? Человек поёрзал, устраиваясь удобнее на коленях, поправляя мотанием головы чуть съехавший башлык из рогожи. — Я вопросил: «В твоих целях сделать Нью-Вегас свободным?». Брови лидера Председателей задумчиво сошлись вместе. Он ещё раз, гораздо внимательней, посмотрел на парня. — Джесап, будь так добр — сними с него этот грёбаный мешок, лады? Подойдя, чтобы сделать, что ему велели, великий хан откинул капюшон — обнажил склонённое к земле лицо. Всё равно сокрытое за густой гривой каштановых волос. Бенни приблизился — в надежде как следует рассмотреть говорившего. — Это чертовски верное предположение. Откуда узнал? Тощие плечи выдали пренебрежение. — Я догадался. Почуял. — Ага, конечно, — Бенни присел на корточки напротив него. — Серьёзно, кто ты такой? — Тот, кто поможет тебе достичь поставленной цели. — И как? Думаешь, ты мог бы быть полезен, а? Будто ты действительно сможешь сделать хоть что-то из всего того, что я задумал? Курьер поднял свой лик и игриво улыбнулся. Его чёрные глаза поблёскивали в бледном свете. — Не желаешь ли заключить сделку?