Опухоль

Джеймс и подумать не мог, что готовить печень так сложно. Чуть отступишь от рецепта – и блюдо испорчено. Он закупил сливки подешевле, не те, что обычно использовала жена… И всё. Вышло совершенно тошнотворно. Печень воняла. Джеймс похвалил себя хотя бы за то, что сообразил сделать пробную порцию. Хорошо хоть все продукты не испоганил – думал он, рассматривая грустное бледное лицо в заляпанном зеркале кухни. Джеймс стеснялся ранних морщин и неказистого носа; плохое настроение делало кончик ещё более длинным и как бы уныло опущенным. Первый День рождения его сына – едва ли не самый важный праздник в жизни мужчины. Каролина тяжело разболелась, до сих пор не отошла от родов, уже год как. Иногда Джеймсу казалось, что его супруга уже не станет прежней, что уже никогда не восстановится. Он печально погладил себя по впалому животу. Генетика – против неё не попрёшь. Мать Каролины, а также бабушка умерли при родах, а старшая сестра ушла после рождения второго ребёнка. Какой кошмар. Джеймс, еле сдерживая слёзы, принялся размешивать вторую порцию сливок. Он делал это так нервно, что все обои запачкал – жирными молочными каплями. Так хотелось порадовать жену. Поблагодарить за всё. Показать свою любовь хотя бы так. Через красиво, продуманно сервированный стол, через вкусные, изысканные, сложные блюда. Ведь словами Джеймс не мог. Словами он никогда не умел. Что-то оборвалось, порвалось в ней тогда. Внутри её мягкого, нежного, воздушного тела. Когда она, выгибаясь, вопила и обрызгивала всех вокруг слюной, как несчастная в своей агонии змея. Невообразимо гигантские лужи зловонной крови и адские крики – Джеймсу стыдно признаваться себе в этом, но он пожалел, что вызвался сопровождать Каролин во время родов. Пожалуй, единственная причина, по которой они поженились, почему завели ребёнка – снисходительность супруги к молчаливости, рассеянности, абсолютной отстранённости Джеймса. Сперва Каролина находила это романтичным и загадочным, впоследствии кротко приняла это как данность. Каролина – прекрасная, добрая женщина. Джеймс радостно подметил, что заливка для печени наконец-таки удалась. Та же консистенция, что и у жены. Значит, он на верном пути. Осталось запечь, обидно было бы испортить блюдо на последнем, завершающем этапе. Вот другое дело – его мать. Она вроде как любила единственного ребёнка, но всё считала, что с ним что-то не так. Винила, корила себя. И вечно злилась, злилась. А Джеймсу всегда хотелось просто наблюдать за шумом и славной суетливостью общества со стороны, так нравилось спокойно молчать и думать, представлять себе всякое. Но родители так и не поняли его. А жаль. Жаль, что их больше нет. Даже таких – непонятливых и постоянно рассерженных. Ребёнок закричал. Пришлось подняться, проведать малыша. Орал он, конечно, без повода – как и всегда. Ворчливый малый. Джеймс бережно прижал сына к твёрдой груди. Позволил обхватить шею. Обслюнявить футболку. Он погладил нежную, пушистую головку. Совершенно на него не похож. Даже взгляд, мимика, едва уловимые черты, родинки и оттенок кожи. От кого же он? Джеймс даже не знал этого мужчины. Это пугало и расстраивало больше всего. Каролина начала изменять ему почти сразу же после свадьбы. Ещё до брака Джеймс был уверен, что так и случится. С самого начала. Он даже предупреждал её, но Каролина не верила. Не верила, что таких, как Джеймс, долго не любят. Что такие, как Джеймс, чертовски быстро надоедают. Печень запеклась как надо. Следовало только накрыть на стол и промазать коржи кремом. Переодеться в свежее и белое. Разлить сок по бокалам. До возвращения жены оставалось порядка трёх часов, но Джеймс не хотел откладывать всё на последний момент. Это всегда плохая затея. Он радостно вытащил из холодильника сразу три банки с консервированными томатами, так, что одна выскочила из вечно дрожащих рук и больно ударила по ноге. Следом – просто каким-то чудом – вылетела бутылка изысканного шампанского и, конечно же, разбилась. Самый дорогой алкоголь, что Джеймс когда-либо покупал. Он сразу же принялся собирать осколки, порезал руки, но даже не обратил внимания. Всё думал, как же Каролина расстроится, ведь она весь день предвкушала распитие любимого напитка – даже писала ему об этом. Что-что, а выпить она любила. Окровавленными руками, кое-как протёр пол и собрал мягкие томаты. Их сок смешался с его соком. Прозрачно-красный с густо-вишнёвым. Джеймс брезгливо вытер кисти о свежевыстиранное полотенце. Звонок в дверь. О, кто же это. Так не вовремя. Бен Франко. Джеймс так и замер. Ему показалось, что лицо его поплыло. Словно расплавилось, растеклось в стороны. И собрать его не виделось возможным. Никаких не было сил. Бен устало отодвинул хозяина в сторону и, как и всегда, нагло ввалился в его дом: – Боже, да что с тобой опять такое. Сразу же заприметил остатки розовых капель на светлых стенах и ярко выраженный запах шампанского: – Уже без жёнушки празднуешь, а? – сильно ударив Джеймса по плечу, – А мне нальёшь? Бен уселся за обеденный стол, широко раскинув ноги и ослепительно улыбаясь. Его внешность была самой что ни на есть голливудской. Блондин, высокий и подтянутый, голубоглазый, кричащие белозубый, а черты лица настолько правильные, что отчасти Бен Франко даже походил на манекена. Если не на робота. – Джеймс, приходи уже, наконец, в себя и включай режим гостеприимного хозяина. Я жуть как хочу выпить. – Чай, кофе… – Джеймс прочистил горло, – или сок? Бен приблизился к нему чуть ближе, чем позволяют правила приличия, так, что Джеймс ощутил аромат дорогой зубной пасты: – Довольно прикалываться, я запах спиртного ещё у двери учуял. Джеймс опустил глаза, виновато улыбнулся: – Разбил бутылку. Поднял порезанные ладони, словно в доказательство. Бен брезгливо отвёл глаза, чуть прикрыл лицо рукой: – Кофе. Он молча наблюдал за тем, как Джеймс неловко управляется с кофемашиной. Такой огромной и нелепой. Чудовищно дорогой. На покупке наверняка Каролина настояла, она всегда любила все эти новомодные штучки для дома. – Слушай, а ведь чем-то ещё пахнет. Чем-то откровенно омерзительным. Джеймс обернулся, чуть улыбаясь: – Я приготовил печень. – О, боже. Не-е-е-т, – Бен ловко сымитировал рыдания. Они оба расхохотались, как старые друзья. Джеймс приоткрыл духовку. Достал блюдо, от которого исходил густой, маслянистый жар. – Только не заставляй меня пробовать. Что угодно, только не заставляй пробовать, прошу, – игриво взмолился Бен, едва не падая на колени. Джеймс же подыграл ему и, быстро отрезав кусочек, принялся мучать гостя. Они толкались, как дети; пока Бен, словно надев маску, быстро и холодно не отстранил его. Он сам взял свой кофе и не спеша сделал глоток. Осмотрелся. Чуть сморщился, явно выказывая недовольство интерьером: – Есть здесь хоть что-то от тебя? – Бен… – Что? Никогда не поверю, что у тебя настолько отвратительный вкус, – затем добавил шёпотом: – Эти розовые двери и махровые стулья, проблеваться же можно. – Бен, перестань, – только и смог выдавить Джеймс устало. Бен быстро пробежался глазами по его лицу, словно торопясь, боясь быть замеченным. Повисла неловкая пауза, оба пили кофе. Судорожно вздохнув и сжав руки под столом, Джеймс осторожно спросил: – Как ты вообще? Работа? Бен будто бы только и ждал подобного вопроса: – Всё прекрасно. Люси получила должность главной ассистентки стоматолога. Это охренеть, как высокооплачиваемо, знаешь ли. Она давно хотела, стремилась, понимаешь? Она ведь не из тех куриц, кому достаточно сутки напролёт на кухне просиживать, да ляжки растить. Не в обиду твоей жене, конечно же. Просто Люси очень важно развитие, карьерный рост и тому подобное. Джеймс поставил перед ним ещё кофе. – А торт будешь? Бен отмахнулся: – В твоём исполнении? Нет, спасибо, – затем продолжил: – А я, наконец, получил эту роль. Роль в этом поганом сериале на главном канале, представляешь! Второстепенного персонажа, конечно же. Но это пока. Мне сказали, что лицо у меня такое красивое, правильное, но как бы скучноватое, без изюминки. Представляешь? Мне что себе шрам сообразить, я у них спросил, пошутил, веришь? Они, благо, сообразили юмор, а то бы не очень вышло. Ха-ха-ха. Джеймс заметил, что руки у Бена заметно тряслись. – Поэтому переезжаем. Я попрощаться зашёл, по сути-то. Мы двигаем в Дрезден. У Люси там есть филиал её фирмы, обо всём договорились. Здесь порядок… Улажено. Казалось бы, жизнь налаживается, ну… Казалось бы, вот оно, вот… – Бен… – прошептал Джеймс. Казалось, его горло сдавили тысяча тисков и он только и мог выдавить это жалкое – Бен. – Одна сраная бумажка. Всего-то одна сраная бумажка. И вся жизнь пополам. Вот тебе, пожалуйста, выкидывай. Теперь она не нужна никому. Такая не нужна никому. Он залпом выпил горячий кофе. Крохотной чёрной струйкой напиток пробежал по красивой, чуть загорелой шее. Прямо под идеальную рубашку, пачкая хрустящий, дорогой материал. – Какая бумажка, Бен? – Джеймс ощущал, как горят его глаза. – Эта штука в моей печени. Оказалось, совсем не мелочи, Джеймс. Она выросла и стала уже совсем, как яйцо. И нужна операция. Но я её быстренько сделаю, Джеймс. Говорят, шрам будем не о чём, – Бен как-то судорожно улыбнулся и сразу же, в один миг он перестал быть манекеном, – Обещают, что всё пройдет хорошо. Они обещают. Джеймс приподнялся на дрожащих ногах. Ему казалось, что вот-вот упадёт, будто после комы, конечности слушались едва-едва, как бы нехотя. Он навис над Беном. Концом, одним лишь миллиметром своего мизинца, коснулся его щеки. И тогда Бен закрыл глаза. Крепко, словно уснул. Он поднял своё лицо, лицо голливудского актёра, в немом согласии. Джеймс погладил его высокий лоб. Приласкал израненной ладонью. Чуть провёл по волосам, едва касаясь. Указательным пальцем дотронулся до чётко очерченных, словно подкрашенных карандашом губ. Коснулся вздернутых бровей и родинки у виска. Бен опрокинул голову назад, чуть приоткрыв рот. Он сжал тонкую руку Джеймса в агрессивной, последней мольбе. И Джеймс покорно склонился над ним и осторожно накрыл губы Бена своими. Затем поцеловал его нос, его веки, его скулы, его душистые волосы. Бен вскочил, как от удара током. Расправил складки костюма. Пригладил взъерошенные пряди. Он бешено смотрел на Джеймса, быстро дышал. Наконец, выдал совершенно вразрез со своим состоянием и видом: – Ну, мне пора. Завтра утром мы уезжаем. Если будешь в Дрездене, напиши. Хлопнула дверь. Бен убежал, но забыл вытереть остатки крови со лба. Осторожно, словно опасаясь упасть, Джеймс подошел ко входу и защёлкнул замок. Он трепетно вдохнул любимый аромат – парфюм с нотками ландыша – казалось, Джеймс боялся потерять этот запах, ведь понимал, что больше не услышит его никогда. Закричал ребёнок.