здесь нельзя жить. здесь можно только воевать, болеть, выживать, куда-то пробиваться с боями и потерями. здесь нет завтрашнего дня
спустя 5 месяцев
— Вот мы и пришли. Первое, что попадается в поле зрения — темный коридор с ответвлениями на три дверных проема. В планах не было задерживаться настолько поздно, чтобы при возвращении темнота хозяйствовала в отсутствующей квартире вместо ее владельцев. Не включая света, Саймон быстро захлопывает за собой дверь, и подстать постоянной паранойе, проворачивает свободной рукой щеколду замка два раза. Вторая рука, держащая пакеты с продуктами, грозила свестись судорогой от тяжести, а ручки почти резали пальцы и пережимали вены. Когда-нибудь они перестанут выползать из дома только тогда, когда холодильник вместе с морозильником опустеют полностью, оставив только примерзший лед на стенках. Рассматривался вариант использовать доставку, на которую согласился только один МакТавиш и то засомневался в предлагаемой им же идее, наслушавшись страшных историй от постоянно недоверчивого ко всему живому друга. Можно вытащить себя из лап войны, но никак не вытащить военные повадки. Это точно про Райли. Облегчая нагрузку, он поставил переполненные пакеты на пол, тряхнув пару раз рукой, словно смахивает скопившуюся усталость, как проточную воду. Невольно мозговые нейроны принесли отягчающую мысль, засевшую довольно глубоко — он стал уже совсем не тем, кем был раньше. Справиться с несколькими килограммами не было для него проблемой, скорее, данностью, с которой сталкиваешься на войне каждый гребаный день. Городская жизнь меняет все. При условии, если и ты прежде поменялся сам. И как бы прискорбно ни было осознавать это, изменения не спрашивали, можно ли им случиться и пересобрать по крупицам всю оставшуюся жизнь. Их не приглашали и не способствовали появлению. Теперь не остается выбора, кроме вынужденного переезда и окончательного ухода туда, где условия для жизни более приветливые и приемлемые. Множество шрамов, оставленные навсегда в подкорке переломные моменты, выгравированные намертво в памяти душераздирающие события, не исчезающий ни на минуту запах несуществующей поблизости крови, доносящийся треск винтовок каждый раз, когда смыкаются веки… И Джонни. Все, что осталось после стольких лет военной службы. Он то, специально освобожденный от нагроможденных пакетов пару минут назад перед самой входной дверью, сейчас опустился на колени ловя протянутыми вперед руками мчащееся к двери лохматое чудо — довольно крупного и безумно пушистого щенка, взятого по рекомендациям психолога, из местного приюта. Именно он сумел сразить Саймона разноцветными жалостливыми глазками после получасового блуждания от вольера к вольеру. Он прыгал на руки и упирался передними лапами о колени в попытках дотянуться влажным носом до лица, дабы оставить несколько слюнявых дорожек. Веселой резвости в нем хоть отбавляй — никогда не иссякнет, кажется, даже с возрастом. Короткий хвост бесперебойно метался из стороны в сторону и хлестал рядом с собой все, до чего мог дотянуться: ноги, обувь, шуршащие пакеты, собственные лапы. Джон залился неловким смехом наравне с плачущим скулежом, придерживая слишком активный комок руками за бока и отстраняя голову как можно дальше от нежеланных нежностей. Их не было какой-то несчастный час, а четвероногий успел заскучать стократно. Повезло, что закрыть дверь удалось до его прибытия, иначе останавливающий маневр со стороны солдата с большим шансом мог не сработать — щенок ускользнет, вылетит в подъезд, покатится кубарем с лестницы, что его мало остановит от желанного побега на улицу, и будет сидеть возле входной железной двери в ожидании ее открытия. Но всегда дожидался только своей поимки и возвращения обратно. — Сейчас и с тобой выйдем, подожди немного, неугомонный монстр. Работники так и не смогли определить породу, ссылаясь на смешение кого-то домашнего и чистокровного, чье название вида они смутно запомнили, с дворнягой. Им абсолютно были не важны особенности генов и расположение к той или иной породе, первоочередным оставалась одна только главная цель — ушастый должен понравиться Саймону. И все-таки, что-то примечательное в нем все же было, не беря во внимание густой шерстки, перекликающейся белым цветом со всеми оттенками коричневого вперемешку и гетерохромных глаз. — Он обидится на тебя. — буркнул стоящий Райли, оценивая состояние рабочей руки, чтобы снова нагрузить ее на несколько секунд для конечного перемещения покупок на кухню, которая находилась напротив. — Сомневаюсь… Я даже не уверен, понял ли он мои слова. — Скажи «гулять», поймет точно. — с этими словами он лениво побрел прямо, щелкая переключателем достигнув кухни. Тогда рассеянный свет наконец пролился в коридор, озаряя сидящего МакТавиша у порога, правда, уже без питомца на руках. Услышав таки заветное слово, маленькие коготки коротких лапок повозились по полу и звонким цоканьем устремились по пятам уходящего мужчины. Спайк. Именно так, просто и без объяснений, Саймон начал величать нового жильца спустя перебитую неделю как они пытались дать ему стоящее и многозначащее имя. Освободившись от оков непрекращающейся радости, Джон поднялся, стряхнув с одежды прилипшую шерсть. Порой ее излишнее присутствие везде, где только можно, раздражало его, но ненадолго. Прежде чем последовать примеру ушедшего разуться и поторопиться пойти следом, он оглядел поверхность пола вокруг себя, выпуская измученный вздох. — Вот же собака… — Один здесь. — оповестил второй мужчина, сразу поняв, в чем дело, как только услышал страдальческий звук с коридора, который слышит не первый раз. Он вынудил неосознанно опустить взгляд и заприметить затасканный под стол домашний тапочек. — Если там есть поблизости второй, это будет спасением. — Боюсь, тебя уже не спасет ничего. Совсем ничего, ведь второй атрибут мог быть где угодно. Саймон щеголял по холодному полу в носках, а если повезет меньше — босиком. Он никогда не сможет привить себе привычку переобуваться в домашнюю обувь после уличной, равно как ничего не способно отнять у него разливающегося по венам ощущения свободы: души, тела, и даже стоп. По той причине, далеко не одна купленная ему пара тапочек рано или поздно превращалась в красивый пылесборник или занимала место на самой дальней полке. Под шуршание целлофановых пакетов, из которых выуживали различные базовые продукты, оставляя на столе в общей куче, которую предстоит разобрать, МакТавиш на цыпочках перевалил на кухню, ежась от соприкосновений с ледяной поверхностью под ногами, которые пытался свести к минимуму как только мог. Одна защита от пронизывающего холода найдена и уже всеми силами пытается отогреть побелевшие пальцы ног; кровь всегда оказывалась умнее и перетекала основной массой туда, где больше теплится. Ей-то для перемещения не нужна домашняя обувь. Повод позавидовать. — Ты выпил таблетки? МакТавиш расставил вытянутые в локтях руки и оперся ими о край стола, балансируя на одной ноге, пока вторую прижимал всей стопой к икре, подобно спящим фламинго. Для него это вынужденная мера, от которой мурашки ползли снизу вверх по линии позвоночника. — Перед тем, как мы вышли. — не отрываясь от перекладывания купленных товаров, пробурчал Райли почти себе под нос. Брови его свелись в одну точку от упоминания белых капсул в разноцветных баночках, всегда стоящих у него на виду, специально, чтобы не забыл. Смотреть на них с каждым разом и новым днем становилось все труднее, они мозолили глаза и раздражали одним только фактом, что нужно снова запихивать в себя тонны препаратов на протяжении всего бодрствования. Вся оставшаяся жизнь после одного непредвиденного момента превратилась в сплошное расписание. — Я помню про них. Облегчение разлилось по венам, унося напряжение куда-то намного дальше и Джон не заметил, как уголки губ поползли вверх, несмотря на невозможность Саймона скрывать возмущения. Выписанные присматривающим за ним врачом таблетки принимались не так часто, как о них ему напоминают по сто раз на дню. Задумываться, что нервирует больше — постоянные вопросы или несчастная их материальная причина гуляющая в крови без конца — заведомо проигрышный процесс, ведь не склониться ни к одному, ни ко второму. Это оба врага, которые целятся по договоренности позади между лопаток и одновременно спереди посередке ребер. Ни шагу вперед, ни движения назад, по сторонам болотные топи. От однотонных скучных пилюль нет столько пользы, сколько от самого стремления Райли улучшить свое состояние и как бы он не верил в бесполезность лечения и безвозвратность собственного бездействия тогда, когда его состояние буквально катилось по накатанной, загоняясь на огромной скорости в тупик, где о бетонные стены разобьется вдребезги, как треснул непробиваемый шлем от прилетевшей практически на расстоянии пары вытянутых рук пули — узнавать старого доброго своего лейтенанта получалось по сей день, с каждым разом все больше. Почти все как и прежде. Небрежными движениями Райли комкает большущие пакеты в помятые шарики размером с ладонь и вкидывает в открытую только что дверцу шкафчика. Крышка стола переполнена, облокотиться о него так же, как по-хитрому сделал это бывший напарник прежде чем все продукты оказались на столе, он уже не сможет. Остается только глянуть на стоящего напротив в молчаливом ожидании чего-то свыше. Торопиться им теперь некуда. В темном окне один за другим загорались желтые квадратики находящихся поблизости многоэтажек, в которых мелькали человеческие силуэты, если приглядеться. Все они отражались в синих бездонных глазах, что морщатся от растянувшейся шире улыбки, хотя их обладателю даже необязательно было задействовать рот чтобы улыбаться или выражать искреннюю радость, неутерянную с течением жестокого времени, бьющего под дых. Вот оно — всегда помогающее лекарство от любых недугов. Нехотя пришлось перевести взгляд на тянущийся коридор, заприметив движение — Спайк с украденным вторым тапочком довольно ковылял в сторону спальни. МакТавиш, заметив прерванную идиллию повернулся в сторону источника зрительного разрыва, сразу спохватившись и сорвавшись с места в нечестной погоне. Четыре лапы шустрее одной ноги, в лучшем случае, полторы, если для скорости необходимо будет все-таки ступать на голый пол. Теперь в жизни Райли появились два сорванца, не дающие ему спокойно и размеренно жить, однако, смотря на них у него самого рисуется теплая улыбка на лице. — Вот же ты засранец, а ну вернись! Судя по грохоту со стороны соседней комнаты, щенок успел взобраться под кровать, куда едва пролезал своей большой ушастой головой и умудрился протащить стащенный предмет, а за ним вслед пытался тщетно проскользнуть и второй жилец, решив применить давно отточенный военный прием скольжения по поверхности всем телом, чтобы вписаться в узкую щелку. К сожалению, вписалась только рука по локоть. Дальше нарощенные мышцы не позволяли протиснуться. Ему боязно осознавать эту причину, по которой будет жалеть о своей форме. Оставшийся на кухне мужчина по-свойски покачал головой, взяв рассортировку продуктов полностью на себя. Мигрень понемногу отступала. Все скоропортящееся первым делом в холодильник, остальное по шкафчикам. Шуршащие упаковки резали слух. Первым делом Саймон всегда избавлялся от всего постороннего шума, раскладывая сыпучие продукты аккурат по контейнерам — начал это делать, в связи с переездом в полноценное жилье на замену тесной комнатушке на военной базе, или обострившимися после травмы ощущениями, или, в конце концов, нежеланием разбудить спящего Джона в моменты ночных походов на кухню, уже не вывести единой причины. Сейчас времени до их очередного за день выхода оставалось немного, приходилось терпеть и оставлять как есть. Стол постепенно освобождался и пустел, пока полки переполнялись. Этого им хватит на ближайшую неделю. Взгляд голубых глаз мельком пробегал по обставленному содержимому небольших шкафчиков и обратно на стол, проверяя, все ли необходимое переступило порог их квартиры и не осталось ли тосковать, будучи брошенными на магазинном прилавке. К тому времени звуки неугомонной борьбы за стеной прекратились, сменяясь на медленное шарканье двух отвоеванных предметов домашней одежды сквозь пот и кровь. По оценивающему взгляду Райли, застрявшему на медленно выходящем силуэте из спальни с ютившимся пушистым клубком на руках, никто не пострадал, если не брать в счет испачканный в паутине рукав рубашки и осевшую пластами пыль на одной руке. Она же серыми мушками терялась в шерсти. Спайк громко чихнул, собирая со своего носа языком скопившиеся частички мусора, чем вызвал глухой смешок со стороны несущего. — Надо убираться почаще. — озвучил мысли вслух Саймон, неспособный сдерживать свои помыслы, когда дело касается быта. Предпоследние бутылки с подсолнечным маслом разбегались по своим местам, какое — на столешницу в самый угол, другое — в нижний ящик вместе с крупами прозапас. — Я, кажется, уже знаю, кого можно задействовать в следующей уборке. — МакТавиш резкими движениями почесал натянутую кожу головы щенка, специально вызывая у того легкое рычание и проигрышную попытку ухватиться за пальцы белоснежными зубами, вздернув голову. — Как себя чувствуешь? — Терпимо. — Мы можем прогуляться сами, а ты пока отдохни. — Я пойду. Заменяющая солнечное тепло улыбка перестала озарять лицо, сменилась на сосредоточенность, переменчивый морской бриз в глазах повернул в другую сторону. Саймон знает, о чем говорит и сам идентифицирует собственное состояние, но наблюдательность со стороны порой может сказать совершенно иное. «Все в порядке» может означать самовольную жертву ради совместно проведенного времени и одновременно действительное желание выбраться куда-нибудь в силу улучшения состояния. Набрался такой привычки еще со времен войны. Не жалеть себя и стараться ради мира — извечное руководство. До сих пор приученный к критическим ситуациям мозг не может перестроиться и понять — опасности нет ни поблизости, ни издалека. Осмотрев наполовину сокрытое под черной тканевой маской без принтов лицо, Джон успокаивающе выдохнул, разворачиваясь в обратную сторону. — Тогда мы тебя ждем. Врачи строго настрого запретили алкоголь, лишили единственной возможности проредить мысли и разгрузить голову. С каким сожалением бедный больной заглядывается на любимый виски еще при входе в любой продуктовый — видит только МакТавиш, и у него сердце каждый раз сжимается. Так смотрит только оголодавший Спайк на открывающуюся банку мясного паштета. Только второй, в отличие от первого, свое получит. По этой причине две литровые бутылки пепси вместо стабильного темного пива Райли относит в спальню вместе со снеками во избежание будущей возни, когда они завалятся обессиленные на постель, откуда не захочется никуда подниматься, а чего-нибудь пожевать будет необходимо за просмотром очередных запутанных фильмов по телевизору. Вот она — спокойная рутинная жизнь о которой они всегда мечтали. И почему-то совсем не весело. Он не срывался, поскольку находился под постоянным наблюдением. Травма сильнее его самого, давит со всех сторон на налитый кровью мозг до предела, врезается обвинениями точно горящими стрелами прямо в грудь, где они застревают без возможности лететь дальше и быть вытащенными когда-либо — наконечник заточен с двух сторон. Пытаться вытянуть мешающий предмет, значит, разрывать легкие вместе с мягкими тканями. Не думай об этом. Живущий внутри головы своей собственной жизнью голос стал мягче, и появляется гораздо меньше обычного, чем то было полгода назад. Теперь он не глаголет ужасающие вещи, не тянет отвратительно холодными руками в бездну — вовсе замолчал. Залег на дно. Выплывал иногда махнуть ослепляющим от отражения солнечных лучей хвостом и заныривал снова. С каждым таким разом, чем больше слушаешь, он казался знакомым, словно слышал его когда-то, у кого-то… — Ты идешь там? Маленькая годзилла скоро проломит нашу дверь! Повернувшись в сторону светящегося дверного проема от включенного на кухне света, Саймон протер пальцами закрытые веки. В глазах потемнело, делая потемки вокруг еще чернее, чем были. Вдох, выдох. — Давай мне. Тьма сгущалась за спиной. Он протянул руку, будучи в коридоре, стоя перед входной дверью и ему вложили рукоять рулетки поводка, чтобы позволить лучше различающему темное пространство сожителю отворить дверь. Спайку уже не терпелось пулей вылететь на лестничную клетку, а позже и долгожданную улицу. Он крутился вокруг ног, садился и поднимался несколько раз, пытался гавкать как настоящая собака, подгоняя хозяев, но те слышали только пронзительное звонкое тявканье. Еще немного и к ним точно заявятся соседи с разбирательствами. Осенью в Шотландии неимоверно тепло, температура редко опускается до нуля, даже ночью. От пригревающего солнца густые деревья покрылись коррозией разной степени — от зелено-желтого до ярко-красного, почти багрового. Теплый ветер огибает лицо. Саймон мог бы почувствовать его каждой частичкой, если бы не натянутая маска. Он и сам не знает, что должно произойти, чтобы смочь с ней расстаться — никакая служба ему уже не светит. Расстраивало ли его это? Единого ответа никогда не находилось, мысли бросались из крайности в крайность, из нового «хорошо» в старое «плохо», и не останавливалось на золотой середине. Бесконечный поток, который с легкостью можно завести, но остановить удастся кропотливым трудом. МакТавиш смотрел куда-то в сторону, отчеканивая подошвой выложенную плитку тротуара. Который год он проводит на родной земле, и, наверное, раз в тридцатый наблюдает перемену одинаковых времен года, а рыжеватый цвет продолжает с каждым таким разом играться огоньком в его омуте глаз. Противным скрежетом кузнечики оттачивали свои трели в невидимых глазу местах за травой, играя, словно на нейронных связях шипастыми лапками — звенело в черепной коробке неистово. Что-то застряло между извилин, вклинилось намертво, отчего насекомые собрались на званный ужин отведать омертвевшую вот-вот плоть. Их жвала щелкают все громче, длинные усы перемалывают сами себя в затянувшемся ожидании. Поводок натягивается сильнее. Был бы Спайк взрослой собакой, утянул бы за собой выпавшего Райли из мира реального. — И что ты ей тогда сказал? — Когда? Он пытался ухватиться за крупицы разговора, как за падающие со склона камни, пока свисает над сотнями метров бездны. Голова трещит предупреждает расколоться жеодой, за которой окажутся совсем не драгоценные сокровища. — Когда сбежал из дома. Джон склонил голову на сантиметр ближе ко второму мужчине и завел зрачки до максимума к векам, чтобы наблюдать его реакцию — безмятежное лицо, смотрящее задумчиво себе почти под ноги. — Что-то типа «я не буду больше есть брокколи, которые ты пытаешься мне впихнуть». — он поднял взгляд и образовавшиеся складки в уголках глаз выдали скрываемую под черным полотном улыбку. — Мне было шесть, Джонни, я ничего с того момента не помню. Спроси еще что-то раньше этого времени, я, может, и отвечу. С края маски сорвался насмешливый хмык. Они оба знают, что это проверка нормального функционирования сознания и как следствие памяти, исключая регресса лечения. Порывы ветра развивали не уложенные темные пряди ирокеза в разные стороны и Райли старался не смотреть на это безобразие, зная, что не сможет остановить растягивающейся самой по себе улыбки от причудливых видоизменений прически. Его жесткие, заново отросшие за полгода волосы, едва подрагивали выбившимися одиночными локонами. Дорожка под ногами начинает разбиваться из плитки в мелкий щебень — приближаются к берегу. Шум городской жизни утихает, стрекочущие надоедливые звери ругались за спиной на непонятном языке и становились тише с каждым шагом вперед. Единственный неугомонный комок никак не оставался на одном месте — бежал по разным направлениям в попытках побывать везде и всюду. Вот кому жизнь никогда не покажется адским испытанием с рутинными видами. Соленый запах впился в стенки носа и засел в бронхах острой иглой — обонятельные галлюцинации ему снова кажутся или мозг на этот раз действительно не обманывает в проявлениях матушки природы? Длинная желтоватая полоска давно ушедшего солнца растянулась над горизонтом над самым уровнем воды. Море сегодня спокойное, волны пенились небольшими группами и прибивали к каменистому берегу, уползая прочь спустя секунду другую, словно в тщетном желании выбраться в увязшей дыре, со дна колодца, куда не нарочно вступили неосторожной ногой. — Подожди. — затрепетал Джон, почувствовав, как его ногу что-то стягивает. Щенок довольно ковылял в противоположную сторону, образовав петлю вокруг его щиколотки. Запутавшийся шнурок рулетки в разы укоротился, не пуская его к наметившим кустам, и давление ошейника побудило его поскакать в сторону выставленных не так давно лавочек недалеко от соприкосновения воды с сухой земной поверхностью. Мужчина подхватил четвероногое создание и нащупав карабин отстежки, отцепил поводок, который второй свободной рукой распутал. Игривость бурлила через край — Спайк высунул язык в открытой пасти, дергая им в быстрых вдохах, стараясь одновременно стиснуть оба ряда недавно прорезавшихся коренных зубов на человеческом пальце. Саймон терпеливо ждал, пряча рулетку в карман черной толстовки. Прибой разливался в ушах, и он находил это лучшей музыкой, которую только можно встретить на улицах. МакТавиш опустил свободного отныне зубастого хищника на землю, и тот, разбрасывая камни лапками в разные стороны, понесся к воде — только розовый язычок развивался на ветру, высунувшись набок. Он хрипел, скулил и тяфкал от нетерпения. Ноги уставали идти. Хватит ли его на обратный путь? — Нужно передохнуть. — И отправиться за этим сорванцом, пока не потерялся. — МакТавиш сделал несколько шагов вперед и обернувшись через плечо указал жестом следовать за ним. — Ты же с нами? — Мы его никогда еще не теряли. Сделав шаг навстречу, второй, третий, направляясь следом, он выдал безмолвное согласие. — Не хочу, чтобы этот раз был первым. Трудно утерять из виду постоянно мельтешащего перед самыми глазами неуклюжего Спайка. Медленное ползущие волны оказались до барабанной дроби в сердце страшными вблизи, не то, что издалека. Он с громкими возмущениями бежал за уходящими потоками воды, считая, что доблестно прогоняет пенистых и шипящих грозных существ от себя и двоих хозяев, чем их и защищает. Но стоит всплескам повернуться в обратную сторону, он с пронзительными воплями отбегал как можно дальше и спотыкался о собственные лапы. Точно маленький ребенок, которого так тянет к опасному и в то же время ужасающе отталкивает — подогревает интерес в бурлящих жилах. — Вроде сухо. Люди исчезли на несколько сотен метров вокруг них. Виновато слишком позднее время или будний день в самом разгаре, им не выведать точной причины. Шотландец убрал ладонь с шероховатой поверхности деревянной лавки и уселся там же, где проверял на наличие влаги. Всю прошлую ночь дождь не прекращался, поверхность воды вышла из берегов, и оттого почти касалась их обуви. Доверяя чужим словам, Райли не стал исследовать остальную часть поверхности и молчаливо присел рядом. В отличие от развалившегося по-свойски Джона, уложившего локти на спинку, он спрятал ладони в передний большой карман, нащупав там недавно положившую рулетку — уже и забыл что она находится там. Ладони сжали несчастный кусок пластика и поскребли ногтями. Сверкающие звезды отражались поплывшими огоньками в неспокойной водной глади, никак не уходя ко дну. Луны на небе не было, полнолуние прошло пару дней назад и заместо спутника на черном полотне выжжено призрачно-туманное пятно шрамом от тлеющей сигареты. В такие моменты хочется закурить. Джон сжимает между двух фаланг пальцев фильтр обернутой в белую бумажку ядовитой трубочки, пока ищет зажигалку. Как бы всем сердцем не доверял магазинным огнивам, работающим через раз и заканчивающимся слишком быстро, свою любимую газовую оставил на службе. В конечном счете он неспешно щелкает колесиком для розжига, уместив сигарету между пересохших губ, и мягкий свет огня опаляет его лицо теплотой. Саймону запретили курить — вредно для сосудов. Они сужаются и это чревато неприятными последствиями для его перебитой головы, то ли от пойманной лбом пули, то ли вырывающихся наружу мыслей. Он протягивает ладонь и помогает закрывать огонек от ветра — кончик задымился и зажегся угольком. Легкие неистово передавило чрезвычайно свежим воздухом, остатки никотина, накапливающиеся все эти годы тяжелым осадком, требовали повторной дозы. Он держал себя в руках, улавливая выдыхаемый дым с чужих губ. Про пассивное курение ему не говорили ничего. — Ты снова уедешь? — наивно спросил Райли, прерывая утонченную мелодию прибоя хрипловатым голосом. — Как обычно. — И когда вернешься снова? Они оба знали ответ, но предпочли бы выбить его из своих голов. Джон сделал глубокую затяжку, наполнив полную грудь и быстро выдохнул густую струйку. В горле горчит. Неправда искалывает стенки глотки и просится наружу, а ему так не хочется что-либо говорить. Он протянул открытую пачку Саймону, и взгляд его ответил на все вопросы, искореняя их еще до появления, в самой утробе. Отказаться? Принять? Проигнорировать? Как назло голоса замолкли — заслушались дуновением ветра и играющим вместе с ним бескрайним морем. Некому подсказать, поступает ли он правильно, и некому ударить по совести, чтобы заработала. Райли выудил пальцами одну сигарету и выжидающе повернулся в сторону. Нежелание мучиться с зажигалкой предоставило ему вместо метающегося из стороны в сторону огня возможность прикурить с тления уже заженного табака. Что-то легкое и дрожащее уткнулось ему в ноги, заползая лапами на кроссовки. Он опустил взгляд и не думал даже, что может увидеть кого-то иного кроме грязного и мокрого Спайка, который всем своим существом дрожал от кончиков ушей и до последней шерстинки хвоста. Вода победила его в нечестной схватке не на жизнь, а на смерть и он, полумертвый, побрел обратно со сломанным мечом. Удержав передними зубами сигарету, Саймон подцепил пальцами малыша и уместил на своих коленях. Испачкаться или промокнуть он не боялся — беспокоился как бы не простудился его спаситель от постоянной тоски. Щенок покрутился вокруг теплой толстовки и свернулся калачиком, уткнувшись холодным носом в уложенную на его спину ладонь. — Постараюсь как можно быстрее. — сказал гораздо тише прежнего второй мужчина, щелкая пальцами так, что окурок отлетел в сторону, растворившись в недосягаемой их темноте. — На следующей неделе, если все будет в порядке. Он глянул на сидящего рядом Саймона взглядом, полным не наигранного сожаления, в надежде выведать, какие чувства вызвал своим очередным отъездом, и встретил на себе аналогичный взгляд. Тот сидел, поглаживая пальцами маленького щенка на коленях, ссутулив плечи, пока в губах разливалась дымом по воздуху сигарета и уменьшалась с каждым вдохом. Так был похож на ребенка. — Обещаешь? — Обещаю. Как груз с сердца канул — опустились и глаза на монохромные камни под ногами. Тельце Спайка все еще бесперебойно вибрировало, с каждой минутой все меньше. Райли с тяжелым вздохом склонил голову в сторону, стукаясь виском о мягкое плечо МакТавиша, а позже соприкасаясь с ним впалой щекой. Воздух в легких заканчивался, голова шла кругом, а мысли кружили хороводы вокруг перегоревшего костра — пустого пепелища. Прохлада огибала лицо полностью, маску пришлось стянуть на подбородок, где она сложилась крупными складками. Джон прислонился к его макушке, морщась от ощущения щекотки русых волос. — Я обещаю.