Аклима

Старая дубовая дверь с жалобным скрипом отворилась, словно нехотя впуская ночного гостя внутрь затхло мрачной лавки похоронного бюро. В дрожащем свете одинокой свечи, Гробовщик угадывает печально поникший силуэт хрупкой фигуры Сатклиффа и хмурое осознание отражается печальной усмешкой на его бледных губах. Фридрих молча заключил плачущего Грелля в ласковые объятия, ощущая как тонкие ледяные руки мертвым кольцом обвивают его шею, отчаянно цепляясь за ворот темных похоронных одежд. Андерсон с осторожным трепетом гладит худые юношеские плечи, увлекая того на потрёпанный скрипучий диван. —Он так жесток с тобой, но ты по-прежнему тянешься к нему, словно неразумный мотылек к раскаленной лампе, – шепчет Гробовщик с сочувствием, аккуратно перебирая узловатыми пальцами чужие длинные пряди алых волос . —Уильям ненавидит меня? – спрашивает Сатклифф смиренно, заранее зная страшный ответ на свой безнадежно-печальный вопрос. —Посмотри мне в глаза, Грелль, – просит Фридрих нежно, стараясь не спугнуть.

Взгляни на меня, Аклима.

Андерсон замечает в его бледно-зелёных глазах, когда-то бушующий изумрудной зеленью огонёк, насильно потухший самыми ужасающим способом. Проводит большим пальцем по точечным скулам, успокаивая, даря всю свою нежность. Сатклифф теряет и без того хрупкий контроль, разбиваясь на тысячи осколков, словно хрусталь. Ломается окончательно и безвозвратно, словно ненужный механизм древних золотых часов, сияющих былой славой. Острые плечи сотрясаются в беззвучном рыдании, безмолвно прося Гробовщика обнять крепче, никогда неотпуская. Фридрих осторожно берет в свои руки тонкие запястья, притягивая ближе, ощущая шероховатость свежих, ещё не сошедших рубцов и ужасается. Одним рывком срывает с чужого до неправильности тощего тела тонкую шёлковую рубашку и смотрит, застывая в немом непонимании. Рубиновые полосы шрамов рассекают худые руки, превращаясь в безобразные узоры, закрывая собой бархат бледной кожи, уродуя прекрасное тело. — Это сделал он ?! – злится растерянный Андерсон, невольно повышая голос, от чего Грелль затравленно шарахается, метнувшись вырывается из его объятий, вновь задыхаясь от накативших слёз. —Прости, – уже тише просит Гробовщик, по памяти выискивая на старом кухонном столе бинты, все ещё держа в своей ладони чужие израненные запястья. Бережно обвивает белоснежной лентой худые, покрытые шрамами руки, – Расскажи мне всё, что Уильям сотворил, прошу. Сатклифф неуверенно начинает печально-пугающий рассказ, ломающимся, дрожащим от противоречивых чувств, голосом. Перевязанными руками цепляется за ворохи похоронных одежд, выискивая поддержки у Андерсона, теряясь в беспамятстве его объятий, умоляя не отпускать. Фридрих молча выслушивает всё, ненавидя и тысячи раз проклиная Его. В безлунной ночи завтрашнего дня Уильям Т. Спирс узнает каково это, страдать от ненависти горящей в любимых глазах, каково это, получать страшные увечья от рук нежно любимого человека, каково это рассыпаться от бесконечной боли, истекая кровавой рекой по ледяному полу, надеясь лишь на взаимность и непонятное прощение. Гробовщик убьет его безо всякой жалости, не слушая чужих отчаянных молитв. Убьет его, наслаждаясь страстью своей кровавой мести, кривя губы в брезгливой усмешке. Убьет его, пронзая косой и ломая ребра, лезвием перетирая их в жалкую труху. Вырвет Спирсу его прогнившее сердце, заставив того ощуть пустоту безысходной, лишённой последних надеж любви. —Он ответит за это, прошу лишь поверь мне, Грелль, – тихо шепчет Фридрих в чужие искусанные губы, оставляя слабый поцелуй.

Аклима, я убью Авеля, ты только подожди.